Толстой – Солженицын: такие разные Нобелевские награды…

8 октября 1906 года великий русский писатель Лев Толстой отказался от Нобелевской премии. Спустя 64 года эту же премию присудили Александру Солженицыну, но это уже совсем другая история.

8 октября 1906 года Толстой написал своему знакомому, финскому переводчику Арвиду Ярнефельту, в котором попросил его через своих знакомых в Стокгольме сделать все, чтобы премию писателю не присуждали.
А после того, как Нобелевскую премию по литературе за 1906 год получил итальянец Джозуэ Кардуччи, Толстой писал: «Это избавило меня от большого затруднения – распорядиться этими деньгами, которые, как и всякие деньги, по моему убеждению, могут приносить только зло; а во-вторых, это доставило мне честь и большое удовольствие получить выражение сочувствия со стороны стольких лиц, хотя и не знакомых мне, но все же мною глубоко уважаемых». 
Этот поступок Льва Николаевича доселе вызывает немалый интерес. Отказаться от 42 тысяч долларов?! Если самому деньги не нужны, можно же было их на благотворительность потратить, бедствующим людям помочь. Однако такие рассуждения верны лишь в рамках бухгалтерской логики. А гений русской литературы, вопреки штампам о «безбожнике Толстом», появившимся после его отлучения от Церкви, был верующим человеком. 
Причиной расхождения между Львом Николаевичем и официальной Церковью как раз и было его мнимое безбожие. В отличии от многих «тихих» безбожников из числа аристократии, Толстой не молчал перед лицом церковной иерархии, служившей не столько Богу, сколько властям. Он не хотел мириться с тем, что евангельская правда не простиралась в России на большинство народа. А сам писатель стремился к простой, аскетичной жизни, самолично возделывая землю, тачая сапоги знакомым, обходясь минимально необходимым.
В своем «Ответе Синоду» отлученный от Церкви граф в ответ на обвинения в безбожии писал:

«Бога же – Духа, Бога – любовь, Единого Бога – начало всего, не только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме Бога, и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли Бога, выраженной в христианском учении…
Жизнь вечную и возмездие здесь и везде, теперь и всегда, признаю до такой степени, что, стоя по своим годам на краю гроба, часто должен делать усилия, чтобы не желать плотской смерти, то есть рождения к новой жизни, и верю, что всякий добрый поступок увеличивает истинное благо моей вечной жизни, а всякий злой поступок уменьшает его
Верю я в следующее: верю в Бога, которого понимаю как Дух, как Любовь, как начало всего. Верю в то, что Он во мне и я в Нем. Верю в то, что воля Бога яснее, понятнее всего выражена в учении человека Христа, которого понимать Богом и которому молиться считаю величайшим кощунством. 
Верю в то, что истинное благо человека – в исполнении воли Бога, воля же Его в том, чтобы люди любили друг друга и вследствие этого поступали бы с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними, как и сказано в Евангелии, что в этом весь закон и пророки. 
Верю в то, что смысл жизни каждого отдельного человека поэтому только в увеличении в себе любви, что это увеличение любви ведет отдельного человека в жизни этой ко все большему и большему благу, дает после смерти тем большее благо, чем больше будет в человеке любви, и вместе с тем и более всего другого содействует установлению в мире Царства Божия, то есть такого строя жизни, при котором царствующие теперь раздор, обман и насилие будут заменены свободным согласием, правдой и братской любовью людей между собою. 
Верю, что для преуспеяния в любви есть только одно средство: молитва. Не молитва общественная в храмах, прямо запрещенная Христом (Мф. VI, 5-13), а молитва, о6разец которой дан нам Христом, – уединенная, состоящая в восстановлении и укреплении в своем сознании смысла своей жизни и своей зависимости только от воли Бога».

***

В отказе Толстого от Нобелевской премии с точки зрения христианского аскетизма не было ничего удивительного. К исходу жизни Лев Николаевич относился к значению своего творчества все более скептически. 6 декабря 1908 года он записал в дневнике: «Люди любят меня за те пустяки – „Война и мир“ и т. п., которые им кажутся очень важными».
Летом 1909 года один из посетителей Ясной Поляны выразил свою благодарность за создание «Войны и мира» и «Анны Карениной». Толстой ответил: «Это всё равно, что к Эдисону кто-нибудь пришёл и сказал бы: „Я очень уважаю вас за то, что вы хорошо танцуете мазурку“. Я приписываю значение совсем другим своим книгам (религиозным!)». В том же году Толстой сказал о своих художественных произведениям: «Они привлекают внимание к моим серьёзным вещам».
Отсюда и нежелание получать за свои литературные труды какие-то награды.

 ***

Существует мнение, будто Нобелевскую премию гениальному русскому писателю шведские академики … давать и не собирались! Ведь номинировали Толстого на эту премию четыре раза, начиная с 1902 года. И три раза кандидатуру Льва Николаевича отвергали. Причину этого много лет спустя раскрыл секретарь Шведской академии Карл Вирсен: «Толстой осудил все формы цивилизации и настаивал взамен их принять примитивный образ жизни, оторванный от всех установлений высокой культуры». 
Ирония судьбы! Синод отлучил писателя от Церкви за «безбожие», а западные «ценители высокой культуры» собирались отказать ему в премии за проповедь евангельских истин.
На самом деле мотивы трёхкратного отклонения Шведской академией кандидатуры Льва Толстого состояли в другом. Частично об этих мотивах высказался в 1964 году французский философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр, также отказавшийся от получения уже присужденной ему Нобелевской премии: 

«В нынешней обстановке Нобелевская премия на деле представляет собой награду, предназначенную для писателей Запада или "мятежников" с Востока. Например, не был награжден Неруда, один из крупнейших поэтов Южной Америки. Никогда серьезно не обсуждалась кандидатура Арагона.
Вызывает сожаление тот факт, что Нобелевская премия была присуждена Пастернаку, а не Шолохову, и что единственным советским произведением, получившим премию, была книга, изданная за границей и запрещенная в родной стране. Равновесие можно было бы восстановить аналогичным жестом, но с противоположным смыслом». 

Вскользь заметим, что разгромная критика одного из признанных западных интеллектуалов все же сподвигла распорядителей наследства Нобеля на правильный шаг: уже на следующий 1965 год престижная премия была присуждена Михаилу Шолохову. Правда, после 11 номинаций и с параллельным запуском мерзкого слушка о том, что «роман «Тихий Дон» является плагиатом»…
Однако и этот шаг не убеждает в объективности Нобелевского комитета. В 1970 году, тоже 8 октября, спустя 64 года после отказа от премии Льва Толстого, Нобелевская награда была присуждена Александру Солженицыну, причём с иезуитской формулировкой – «за нравственную силу, почерпнутую в традиции великой русской литературы».
В какой, хотелось бы понять, «великой русской литературе» шведские академики обнаружили хотя бы слабое подобие лживого «Архипелага «ГУЛАГ», пропитанного ненавистью к социалистическому строю, со стремлением к социальной справедливости, служившим одной из основ русского народного сознания и творчества действительно великих русских писателей?
Может, у Достоевского с его «Униженными и оскорбленными»? У Некрасова с его «Кому на Руси жить хорошо» или «Железной дорогой»? Или у того же Толстого с его страстным призывом «жить по правде»?! 
Запад уже тысячу лет признает в качестве стандарта отношения к России только то, что служит её ослаблению. И неважно, идет ли речь о Льве Толстом, которому шведы трижды отказывали в награде, или об Александре Солженицыне и Светлане Алексиевич. Так было и есть, как бы ни называлась наша страна – Российская империя, Советский Союз или Российская Федерация.