Вести с Нацбеста: Башня из слоновой кости, или в Европе нельзя шутить

Юлия Кисина: Бубуш. — АСТ, 2021 г.

Вступление

«Каждый спасает только свою шкуру!» — И это правильно, закончу я рецензию на роман Юлии Кисиной «Бубуш». Завязший на зубах по прочтении прямо-таки психоделическим «лесом плесени», — по её же словам, кстати.

Вот хорошо же, что я так мало потребляю современной прозы! Ну, не катит она у меня. Не прёт. 
Тем более что после научных выкладок с классическими мемуарами нынешние «быстро-книги» наших не совсем доросших до Нацбеста авторов — довольно жёсткая штука. Ежели ещё и не знать, что читать. (К тому же я не литературовед — и не отслеживаю списки свежевышедших худ. новинок.) 
Но — не в моей компетенции судить номинаторов с их выбором. Посему — в путь!

Размышлизмы

Трудно сказать, что такое настоящая большая проза. 
Листаешь Твардовского — и чувствуешь: настоящая большая проза. Вот просто лицезришь каким-то несуществующим облачным атласом — внутренним глазом, и всё. И так со всеми и везде. Ведь литературу — видно. Особенно большую. Так же и тут.
Книга Кисиной от края до края — правильная, что ли. Понятная. В отличие от мета-«завихрений» молодёжи. 
Правильно всё. Каждая фраза. Их можно ставить-цитировать бесконечно. Без сортировки.
Впрочем, дам немного примеров в фарватере обзора. (Курсивом)

«Вот уже двадцать лет ему приходится работать дворником, управдомом, но это обычный выбор писателя, который хочет спрятаться от разного рода ответственности, и в конце концов выбирает нищенское, зато спокойное существование».

Он (гл. герой: ГГ) — безумно любит ушедшую мать. Сбежавшую из оккупированного Парижа в 1942-м. Перебравшуюся в US. Притом что никогда не поймёт, что мама в детстве лицезрела Гитлера вживую. И тот передал ей, гладя по голове, что-то «непреходящее, невидимое». О чём никто никогда не узнает. И что она передала потом «по наследству» своему родившемуся в США сыну — ГГ. [Воображаемый миф, пронизывающий повествование насквозь: делающий текст мистически оправданным.] 
Она (гл. героиня: ГГ-ня) — (не)любит (не) любит его: безумно! Невнятного, непостижимого параноика со странными привычками патологоанатома. Поэта к тому же. Бредит им. Презирает. Приклеившись к нему, словно клей. Познавая его как Америку. Будто учёный-палеонтолог — птеродактилей.

«В первый раз, когда я попала в Сан-Франциско, я подумала, что увидела птеродактилей, но это были пеликаны. Они бросались с воздуха, как торпеды, дырявя воду залива».

Наркотик

Сей чудаковатый американский писатель, скрипящий зубными протезами, стал ГГ-не — наркотиком. С (условными) генами и повадками фюрера, доставшимися ему от матери (о чём я упомянул выше), — но ГГ этого не знал. 

«Беременная женщина уже не женщина, а трансцендентный цветочный горшок и труба для чужих мутаций, которые, как оказалось, всё время пытаются её убить — это последние сведения науки о том, что зародыш конкурирует с матерью, стремясь её съесть. Женщина становится ареной для родов».

И он мучит ГГ-ню: физически, ментально, метафизически. Стохастически, в конце концов. 
Губкой выжимая её внутренний, состоявшийся до того (ранее), мир. Состоявшийся до него там — в Европе. Где она не слышала шуток, подобно американским: в Старом Свете так не шутят. Не ржут. [Юмор Кисиной крайне тонок. Я, будучи потомственным интеллигентом (шутка), оценил. Ржал как конь в базарный день.]
И где мир ГГ-ни стал рушиться. Падать в пропасть шпенглеровских несоответствий: «закатная» Европа — «сгнивающий» Новый Свет — мать-Россия. 

«Мать его (европейского бойфренда ГГ-ни, — авт.) была кассиром в галантерее, отец — строителем. И, как большинство пьянчуг, папаша его обладал мрачным обаянием и чувством юмора, похожим на удовольствие от глухой боли. Теперь, засахаренный инсультом, он улыбался из глубины своего инвалидного кресла, коверкая имена Лакана и Ортеги-и-Гассета — кумиров своего сына, к занятиям которого он относился с подозрительным уважением». 

[Повторюсь, что ставлю цитаты Кисиной рандомно — просто из восхищения точностью их лингвостроения.]

Послевкусие

Единственно, чего мне не хватило — общемировой тенденциозности в книге. Ну, типа книга вселенского масштаба — или нет, понимаете? Не только русская, румынская, французская. А — как бы глобальная. Для всех. 
Хотя роман по-европейски объёмен. Широкий...
Хотя нет… (Идёт процесс редакторского мучения. Реда́кторы поймут.) 
Всё-таки это действительно мировая проза. 
Блин… Называть подобные вещи «своими именами» очень ответственно. Потому элементарно парюсь.
Некая хэмингуэевщинка… Тьфу! — считаю плохим тоном пересыпать рецензии аллюзиями на посторонних людей. Пускай великих.
Скорее, флоберовщинка. Верленовщинка. Бодлеровщинка. Что ближе к теме психологизма — сиречь сумасшествия и ГГ, и ГГ-ни. 

«Он смотрел в экран с изумлённой и мучительной нежностью, как смотрят покалеченные собаки. Он оплакивал себя, как арабская вдова. Оплакивая себя, он оплакивал и шесть миллионов жертв той далёкой войны».

Вплотную, без пауз, — ткань текста прошита реминисцентной вязью с Аушвицем, Бабьим Яром, огромной Победой. С миллионами смертей за нашу сегодняшнюю жизнь и… Любовь. Да-да. Ведь книга — про Любовь с заглавной буквы. И больше ни о чём, в общем-то. 

«В тот же вечер он вошёл в пустой номер отеля на Кайзерштрассе, умылся слезами и спустился в бар. Издатель, пожилой одутловатый человек, в прошлом страховой агент, иногда что-то пописывавший и решивший побаловаться издательским делом, привёл двух проституток».

Вывод 

Что ж. Подведём итог. Впечатления. Резонанс. Способность возглавить список номинантов.

Пока витийствовал, вывел формулу романа Кисиной: 

Сумасшествие = Искусство. Искусство = Сумасшествие.

«“Видишь, Бубуш, эта жирная свинья — великий искусствовед Клемент Гринберг. Он был женат на молодой женщине, как и я. Великие люди женятся на молодых женщинах!” В этот день отопление громко свистело».

И последнее…

Книга — ещё и про хронических алкоголиков. Что, разумеется, — Joke. Приблуда. Пусть и основанная на реальных (из романа) событиях. Но в первую очередь — о Любви, конечно: к Мирозданию, Планете, Доброте.

Точнее, так:

Искусство = Сумасшествие = Алкоголизм. И, — в соответствии с формулой: — каждый спасает только свою шкуру!

NB