Исторические рассказы

Петрашевцы, «дети» декабристов

14 декабря 1825 года заговорщики-офицеры вывели на Сенатскую площадь солдат, дабы провести в стране реформы, необходимость в которых давно назрела. Бунт был подавлен. Однако, как говорится, «процесс пошёл» и его уже было не остановить. 

ДВЕ ЗАПИСКИ ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ

В марте 1848 года почти одновременно на стол Императора Николая I легли две записки: от начальника III Отделения (политическая полиция) графа Алексея Орлова и министра внутренних дел Перовского. В обоих документах речь шла об одном и том же человеке – Михаиле Васильевиче Петрашевском. 
Его Императорскому Величеству всеподданнейший доклад
«Титулярный советник Петрашевский обнаруживает большую наклонность к коммунизму и с дерзостью провозглашает свои правила. Петрашевский замечен в либеральном образе мыслей; к нему постоянно в назначенный для приема вечер, по пятницам, собираются от 15-ти до 30-ти разных лиц гражданских и военных, одинаковых с ним мыслей; они остаются до 3-х и до 4-х часов за полночь, читают, говорят и спорят; но в чем именно заключаются разговоры, по осторожности и по таинственности, которою Петрашевский себя окружил, нельзя обнаружить».
Министр Перовский закончил чтение, положил документ в папку, замолчал и выпрямился: он ждал решения Государя.
Николай дёрнул шеей: сначала Орлов, теперь вот Перовский. Не кончатся ли эти сборища бунтом, как в 1825-м?
– Установите за Петрашевским и его квартирой негласный надзор. У Вас есть надёжный человек, которому можно поручить это дело?
– Есть, Ваше Величество. 

ЧИНОВНИК ПО ОСОБЫМ ПОРУЧЕНИЯМ

Действительный статский советник Иван Липранди до 1812 года успел поучаствовать в двух кампаниях, Отечественную войну начал поручиком, закончил подполковником. Оборонял Смоленск, за Бородино получил орден Владимира. В Париже в качестве доверенного лица командующего русской армией Воронцова бок о бок работал с главой парижской полиции легендарным Видоком. В 1840 году перешёл на штатскую службу в министерство иностранных дел, где на него возложили наблюдение за сектантами и раскольниками. Ему Перовский и поручил «Дело титулярного советника Петрашевского».
Прежде всего Липранди организовал внешнее наблюдение: два агента под видом извозчиков каждую пятницу стояли у дома Петрашевского и развозили выходящих из дома гостей. Скоро Липранди имел список посетителей «пятниц». Но это не давало ему ничего.
– Ведь бывает, что они садятся по двое, по трое? – допрашивал Липранди агента.
– Бывает, барин.
– О чём они говорят между собой?
– Не упомню, барин, да и слова-то всё более мудрёные, а мы люди неучёные.

Чтобы узнать, о чём говорят на «пятницах», оценить степень опасности этих разговоров для государства, необходим был человек из кружка Петрашевского. И Липранди решил применить приём, подсмотренный им у Видока: ввести в круг петрашевцев своего агента – первого в истории России полицейского провокатора.

ПРОВОКАТОР №1

Четыре месяца подбирал Липранди кандидата. Нужен был молодой человек с незапятнанной репутацией, образованный, знакомый с модными политическими течениями, которого петрашевцы приняли бы как своего, не лишённый актёрских талантов и который на предложение стать доносчиком не ответит пощёчиной. 
И такой нашёлся: Пётр Дмитриевич Антонелли, студент 1 курса филологического факультета Петербургского университета, 23 лет, сын академика живописи, согласился оставить университет и поступить на службу канцелярским чиновником в Министерство иностранных дел, дабы свести знакомство с интересующим Департамент объектом. 
9 января 1849 года на стол Липранди легло первое донесение от Антонелли о том, что он без труда свёл знакомство с общительным «известным лицом», а с 11 марта, когда агент впервые посетил пятничный вечер, его доклады ложились на стол еженедельно.

Из донесений Антонелли
«В собрании 11 марта Толль говорил речь о религии, доказывая, что будто она не только не нужна, но даже вредна, потому что убивает нравственность и подавляет развитие ума».
«В собрании 18 марта титулярный советник Ястржембский порицал действия высших сановников, даже особу Императорского Величества».
«В собрании 25 марта происходило прение о пользе вооружать подчиненных против властей».
«В собрании 1 апреля Головинский, говорил о перемене правительства, утверждая, что такая перемена не может произойти вдруг и что сперва должно утвердить диктатуру».

Антонелли обладал не только феноменальной памятью, но и прекрасным слогом. Липранди читал доклады агента с нескрываемым удовольствием, отмечая красным карандашом наиболее важные места.

ГОСУДАРЬ ПОВЕЛЕЛ

20 апреля Перовский вызвал к себе Липранди и потребовал написать подробный отчёт о деле Петрашевского со списком лиц, подлежащих аресту, и передать всё главе III Отделения графу Орлову. Липранди в отчаянии: «Рано! Подождите ещё несколько недель!» Но Перовский оборвал подчинённого: «Государь повелел».
21 апреля Орлов представил императору доклад, подготовленный Липранди. Николай, ознакомившись с ним, наложил резолюцию: «Дело важно, ибо ежели было только одно вранье, то и оно в высшей степени преступно и нестерпимо. Приступить к арестованию».
22 апреля в пятницу на квартире Петрашевского обсуждали проблемы цензуры. Присутствовавшие разъехались в 3-м часу ночи, а в 6-м часу начались аресты. Были арестованы 34 человека. К делу приступила специально созданная следственная комиссия. Комиссия работала 6 месяцев. Из 123 человек, привлечённых к следствию, комиссия выделила 24 наиболее активных участников. 17 сентября государю был представлен итоговый доклад.

ДЕЛО О НАМЕРЕНИЯХ

Николай I c неудовольствием читал: «Организованного общества пропаганды не обнаружено, ни годичное наблюдение Липранди за всеми действиями Петрашевского, ни тесная связь, в которую вступил агент его с Петрашевским, ни многократные допросы, учиненные арестованным лицам, не довели к подобному открытию; собрания, отличавшиеся вообще духом противным правительству, к разряду тайных организованных обществ не принадлежали». Нет дела. Одни разговоры. 
Николай закрыл доклад. Считает ли он аресты ошибкой? Нисколько. Даже хорошо, что нарыв был вскрыт, даже не успев созреть. Страшно подумать, что случилось бы, воплоти заговорщики в жизнь хоть половину своих замыслов. 
Однако плохо, что члены комиссии не сочли их виновными. 
– Ваше Величество, позвольте? – прервал неловкое молчание Орлов.
– Говорите.
– Среди арестованных четверо офицеры. Офицеров следует судить военным судом.
Николай кивнул головой: военные менее склонны к заумствованию, им прикажут – они сделают.
– Хорошо, передайте дело военному суду.
Военные не подвели: из 24 обвиняемых 21 приговорили к расстрелу. Воля государя исполнена, а уж в его монаршей воле утвердить приговор или смягчить.

«РАССТРЕЛ» НА СЕМЁНОВСКОМ ПЛАЦУ

22 декабря осуждённых привезли на Семёновский плац, где напротив шеренги солдат стояли три врытых в землю столба. Чиновник зачитал приговор: «Военный суд… за участие в преступных замыслах… смертная казнь расстрелянием». Под барабанную дробь осуждённым надели балахоны, первую тройку подвели к столбам, привязали, надели на головы колпаки. Прозвучала команда «Целься!» 
Первым во второй тройке стоял отставной инженер-поручик литератор Фёдор Михайлович Достоевский, 27 лет.
Внезапно дробь смолкла, и тот же чиновник зачитал: «Волею государя императора…» Николаю не нужны были мученики. Сам некогда переживший несколько страшных часов в декабре 1825 года, он знал цену страха смерти, знал, что ожидание смерти порою страшнее самой смерти. Десять минут приговоренные прощались с жизнью, прежде чем услышали «монаршью милость»: кому каторга, кому ссылка, кому арестантские роты. Достоевский получил 4 года каторги и по её окончании службу в армии рядовым.

ССЫЛЬНЫЙ КАТОРЖНИК ДОСТОЕВСКИЙ

Достоевский испил чашу страданий до дна, отбыв все 4 года каторги. В феврале 1854 года лишённый всех прав состояния бывший каторжник Ф. Достоевский был отправлен рядовым в 7-й Сибирский линейный батальон в Семипалатинск. В 1856 году Александр II объявил помилование декабристам и петрашевцам. В 1859 году Достоевский вернулся в Петербург. 
Каторга и солдатская служба сильно изменили его: революционер умер, но Россия получила великого писателя, для которого вся гармония мира не стоит и слезинки замученного ребёнка. 

Секретный агент «Михеев»

Революционеры раскрытых агентов полиции в своих рядах называли провокаторами. Кто-то из провокаторов работал за деньги, кого-то вербовали на компромате. Но были агенты, работавшие не за деньги и не из-за страха, а за идею, уверенные, что делают грязную, но необходимую работу: обеспечивают безопасность государства.

БУРЦЕВ, ШЕРЛОК ХОЛМС РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

В январе 1909 года партия социалистов-революционеров перенесла тяжелейший удар: руководитель боевой организации эсеров, непререкаемый авторитет среди соратников Евно Азеф оказался агентом Департамента полиции. Стало ясно, отчего многие покушения срывались или оказывались малоэффективными, а их исполнители быстро оказывались за решёткой. Разоблачил провокатора близкий к революционным кругам публицист Владимир Бурцев. Азеф был не первым секретным агентом полиции, разоблачённым Бурцевым, хотя и самым значимым. 
Не прошло и нескольких месяцев, как представители эсеров снова обратились к журналисту за помощью.
– Владимир Львович, недавно бывший директор Департамента полиции Коваленский в узком кругу обмолвился, что даже после разоблачения Азефа у полиции остался в нашей партии осведомитель среди самой верхушки.
– Что он ещё сказал о провокаторе?
– Ничего. Только назвал его оперативную кличку: «Михеев».
– Этого мало. Очень мало.
– Знаю. Но больше у нас ничего нет. 
Бурцев откинулся на спинку кресла, расслабился, закрыл глаза. На столе лежал листок с шестью фамилиями, пять были зачёркнуты, напротив шестой стоял восклицательный знак. Сомнений нет, он нашёл провокатора. 
– Вы с ума сошли! – представитель ЦК партии эсеров с возмущением глядел на Бурцева, – Зинаида Жученко вне каких-либо подозрений! Член партии, без остатка отдавшая себя борьбе! Участник и организатор многих терактов! Бывший секретарь Московского областного комитета эсеровской партии, осуждённая царским судом, беглая ссыльная, находящаяся во всероссийском розыске! Делегат на партийную Лондонскую конференцию 1908 года! Вы ошибаетесь, этого просто не может быть!
Бурцев горько усмехнулся:
– То же самое Вы говорили об Азефе. И кто оказался прав?
Эсер опустил голову: ему нечего было ответить.
– Я понимаю Ваши сомнения, – вздохнул Бурцев, – но я надеюсь очень скоро получить неоспоримые доказательства. 
– От кого?
– От неё самой. 
В августе 1909 года Бурцев прибыл в Шарлоттенбург (Германия) и постучал в дверь скромной квартиры, где проживала русская эмигрантка Зинаида Жученко. 
Почти не владея собой, Бурцев прямо спросил, не поделится ли она воспоминаниями о своей 15-летней работе в Департаменте полиции?
Жученко высокомерно взглянула на гостя и ответила:
– К сожалению, из 15 лет активно я служила только 3.
Она села в кресло.
– Спрашивайте, я буду отвечать, мне нечего скрывать: я не провокатор, а честный сотрудник Департамента полиции. Но учтите: я не скажу ничего, что могло бы повредить агентам Охранного отделения.
Разговор длился 4 часа.

1893 ГОД, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Девушка была несомненно красива, вице-директор Департамента полиции Семякин даже залюбовался ею: 20 лет, высокая, худощавая, прямое лицо, обрамлённое светлыми волосами. Посетительница представилась: Зинаида Гернгросс, дворянка, дочь полковника, выпускница Смольного. А потом изложила просьбу: она хочет поступить на службу в Департамент полиции, стать секретным агентом.
– Голубушка! – всплеснул руками Семякин. – Да Вы хоть понимаете, о чём просите? Романов начитались? Это же тяжелейший труд! И опасный: с раскрытыми агентами господа революционеры не церемонятся, они их убивают! 
Но девушка была непреклонна: она хочет бороться с врагами России и государя императора и готова на всё. 
В тот день в архиве Департамента появилась новая папка, на обложке которой значилось «Зинаида Гернгросс (агент Михеев)».

ДЕБЮТ

Весной 1894 года Гернгросс по заданию полиции переехала в Москву и внедрилась в давно бывший на подозрении у полиции кружок Ивана Распутина. Революционеров появление в их среде дочери полковника нисколько не удивило: молодых бунтарей дворянского происхождения среди них хватало – убийством Александра II руководила Софья Перовская, дочь губернатора Санкт-Петербурга, да и будущий основатель первого в мире государства рабочих и крестьян Владимир Ульянов был не из семьи хлебопашцев. 
Зинаида быстро стала среди распутинцев своей, и скоро на стол заместителя начальника московского охранного отделения Зубатова легло сообщение «Михеева», от которого у полицейского волосы стали дыбом: Распутин с товарищами планировали убить Николая II во время его коронации в Москве. 
Были арестованы 35 человек, Зинаида Гернгросс тоже. В Бутырской тюрьме она своими выступлениями против произвола администрации завоевала авторитет, стала всеобщей любимицей. 7 человек были приговорены к повешению, остальные к различным срокам заключения. Гернгросс получила 20 лет каторги. 
Выдержав паузу, власти «проявили милость»: зачинщикам казнь заменили на различные сроки тюремного заключения. Смягчили наказания и остальным. Гернгросс вместо каторги получила ссылку в Кутаиси, а агент «Михеев» орден Владимира (большую редкость среди жандармов, а уж среди женщин особенно) и 1.000 рублей наградных. Девушка отбыла в Кутаиси, где продолжила жизнь революционерки.

В ЭМИГРАЦИИ

В ссылке Зинаида вышла замуж за соратника-революционера и стала Жученко, родила сына и в 1898 году «бежала». В приграничные города были разосланы её фотографии, но беглянка успешно перешла границу и объявилась в Лейпциге, где была с восторгом принята местными эмигрантами-эсерами.
Почти семь лет прожила Жученко в эмиграции, постоянно информируя Охранное отделение о деятельности заграничного центра эсеров. Все эти годы она изводила ЦК партии письмами о своей готовности вернуться в Россию. В сентябре 1905 года её мечта сбылась: ЦК принял решение направить её в Москву. «Михеев» поделилась радостной новостью с Зубатовым: «Наконец-то займусь настоящим делом!»

ПЛАМЕННАЯ РЕВОЛЮЦИОНЕРКА

В Москве Жученко развила кипучую деятельность, вошла в состав областного партийного комитета, стала его секретарём. Деятельность её не ограничивалась Москвой: в январе 1906 года Жученко организовала покушение на минского губернатора Курлова. Однако брошенная эсером Пулиховым бомба не взорвалась (ещё бы, ведь прежде, чем Жученко вручила бомбу боевику, присланный охранкой специалист её обезвредил). Пулихов был схвачен, судим и повешен. Эсеры скорбели о гибели товарища, и больше всех скорбела Жученко.
В 1907 году Жученко предложила убить московского губернатора Рейнбота. Она лично выбрала исполнителя – свою близкую подругу Ф. Фрумкину, пришила на её платье карман для скрытного ношения браунинга, отвезла к Большому театру, указала место, где будет сидеть жертва и вручила оружие. Обняв подругу на прощание, Жученко намётанным глазом определила в толпе двух филеров и подала им условный знак. Фрумкина была арестована в фойе. Суд приговорил девушку к повешению.

В ОЖИДАНИИ СМЕРТИ

Жученко называла и называла фамилии выданных ею революционеров, а Бурцев мысленно добавлял «повешен», «бессрочная каторга», «5 лет тюрьмы и 10 ссылки». И казалось, что этому страшному списку не будет конца.
– Вы меня презираете? – спросила Жученко Бурцева.
– Я смотрю на Вас с ужасом, – ответил тот и поднялся, – прощайте, теперь эсеры решат Вашу судьбу.
Вечером Жученко написала прощальное письмо начальнику Московского охранного отделения фон Коттену:
«Сегодня у меня был Бурцев. Отрицать мою работу в Департаменте было бы пошло, согласитесь. Что же дальше? Он предложил купить жизнь ценой предательства Вам и нашему делу, но это не для меня. Бежать? Вести собачью жизнь, прятаться, видеть в каждом врага и всё равно тот же конец – нет, не могу. Смерть меня никогда не страшила, Вы это знаете. Единственно, чего я боюсь, это если они плеснут мне в лицо серной кислотой. Прощайте. Чувствую себя хорошо, свободно. Стоило жить!»

НЕ ПРЕДАТЕЛЬ, А ИДЕЙНЫЙ ВРАГ

Жученко не была ни убита, ни обезображена. Эсеры не прощали предательства, но Жученко не была предателем, это был идейный борец, и революционеры после долгих споров всё же приняли решение не мстить. 
Агент «Михеев» осталась в Германии. В 1914 году Жученко была арестована по подозрению в шпионаже в пользу России, осуждена. В 1917 году освобождена, далее её следы теряются.

Встреча с генералом (из цикла «Приднестровская история»)

Данная история – не выдумка автора и действительно имела место. О встрече с генералом Лебедем рассказал её непосредственный участник, выведенный в рассказе под именем Юрки. 
Старенький ЗИЛ, ехавший из Бендер в приднестровскую столицу на подъезде к мосту через Днестр, чихнул и заглох. 
– А, чёрт, – 35-летний ополченец, ещё недавно крутивший баранку в автокомбинате, выругался, выскочил из машины, поднял крышку капота и с головой нырнул во внутренности автомобиля. 
Юрка тоже вышел из машины: конец июня 1992 года в Приднестровье был жарким даже по меркам привычной к жаре Молдавии. Однако облегчения Юрка не почувствовал: на ветер не было и намёка, ни один листочек на дереве не шевелился, поднимавшийся от земли нагретый воздух причудливо колыхал окружающие пейзажи, горячий асфальт казалось мягко прогибается под ногами.
В трёх метрах от грузовика остановился газик, и сидевший в нём офицер негромко скомандовал: «Боец, ко мне!»
Юрка менее всего походил на бойца: камуфляж не по размеру, расстёгнут (жарко!), знаков различия нет, головного убора – тоже, на ногах кроссовки. Только висевший на плече автомат свидетельствовал, что его владелец принадлежит к военному сословию. 
Юрка подошёл к газику и, увидев на плечах офицера генеральские звёзды, начал: «Товарищ генерал…»
– Что везёте? – оборвал Юрку офицер.
– Груз 200*, товарищ генерал.
Генерал опустил голову. Помолчал, открыл бардачок, вынул из него фляжку и два пластмассовых стаканчика, вышел из машины, поставил стаканчики на капот и наполнил их до краёв.
– Водителю не предлагаю – он за рулём. 
Юрка понимающе кивнул головой.
Генерал взял свой стаканчик:
– За погибших.
Юрка взял свой:
– За ребят, – и спирт обжёг горло.
Генерал сел в машину, водитель, не дожидаясь команды, тронул автомобиль, и газик рванул в сторону города. 
По мосту из Бендер в сторону Тирасполя шли гражданские: старики, женщины, дети. Навстречу им из Тирасполя в Бендеры шла военная техника и машины с военными. 
Над городом подымался дым – где-то что-то горело. 

На следующий день генерал Лебедь сделал заявление для прессы: «Если прозвучит ещё хоть один выстрел в сторону Приднестровья – завтракать я буду в Тирасполе, обедать в Кишинёве, а ужинать в Бухаресте». И сказано это было так, что никто не сомневался: так и будет. 
Впрочем, было не только сказано: в подтверждение серьёзности своих слов генерал Лебедь приказал силами 14-й армии нанести артиллерийский удар по скоплению молдавских войск в Гербовецком лесу. После того как воинский контингент, который должен был решить исход Приднестровской войны в пользу Молдовы, перестал существовать, Кишинёв заявил о готовности к переговорам о прекращении огня и разрешении военного конфликта. 
29 июля 1992 года в Бендеры вошли российские миротворцы. 
С тех пор в Приднестровье не стреляют.

Примечание:
*Груз 200 – убитые

Художник: Б. Лебедев.