Подвиг христианской Проповеди. Часть I

(к 150-летию создания повести Н.С. Лескова «Соборяне)

Близко к тебе слово, в устах твоих и в сердце твоём,
 то есть слово веры, которое проповедуем
(Рим. 10: 8)

Часть I. Духовный компас 

Николай Семёнович Лесков (1831–1895) – великий русский писатель-классик – утверждал, что «с ранних лет жизни имел влечение к вопросам веры» (1). Справедливо названный «величайшим христианином среди русских писателей» (2), он пронёс это влечение через весь жизненный и творческий путь.
Лесков более глубок и уникален, чем могли осознать его современники. По воспоминаниям А.И. Фаресова – первого биографа писателя, на склоне лет он с горечью сетовал на то, что литературная критика осваивала в основном «второстепенные» аспекты его творчества, упуская из виду главное: «Говорят о моём “языке”, его колоритности и народности; о богатстве фабулы, о концентрированности манеры письма, о “сходстве” и т.д., а главного не замечают <...> “сходство”-то приходится искать в собственной душе, если в ней есть Христос» (3).
Также ни один из позднейших исследователей ещё не смог подобрать ключи, приоткрывающие тайну чуда лесковской прозы, не сумел найти полноценных выражений, определяющих самую суть дарования художника слова, Божественное пламя его таланта. К Лескову нельзя подходить с обычными мерками. Он безмерный, а порой и «чрезмерный», «непомерный» (IV, 7), если говорить его же словами из романа-хроники «Соборяне». 
Главный герой «Соборян» – достопримечательный православный священник Савелий Туберозов, наделённый даром пылкой искренней проповеди: «И как человек веры, и как гражданин, любящий отечество, и как философствующий мыслитель, отец Савелий в его семьдесят лет был свеж, ясен и тёпел: в каждом слове его блестел здравый ум, в каждой ноте слышалась задушевная искренность» (IV, 201).
Во многом похожим на него был и сам Николай Лесков – писатель-проповедник христианских истин – с душой, будто сотканной из огня. До последних лет своих, «уже пережившим за шестой десяток жизни» (IV, 5), он, подобно своему герою-протоиерею, «сохранил весь пыл сердца и всю энергию молодости» (IV, 5). Незаурядный характер Туберозова отличается исключительным своеобразием: «в особе сей целое море пространное всякой своеобычливости» (IV, 53). Оригинальная личность самого писателя, созданный его творческим гением художественный мир – столь же необъятное живое море, сверкающее всеми переливами и оттенками красок на поверхности, а в недосягаемых глубинах – таинственное, загадочное, до конца не постижимое; то спокойное и безмятежное, то неистово бушующее и бурное. 

Пролить свет на своеобразие характера любимого лесковского героя помогает его имя. Писатель придавал большое значение названиям своих произведений и именам их героев; любил, чтобы всегда «кличка была по шерсти»: «Имя человеческое не пустой совсем звук: певец “Одиссеи” недаром сказал, что “в минуту рождения каждый имя своё себе в сладостный дар получает”». Эти слова, вложенные в уста Савелия Туберозова, рассуждающего «об именах и об именосцах» (IV,154), Лесков повторял часто: и в беллетристике, и в публицистике, и в обыденной жизни. Поднимая проблему исследования имён в статье «О русских именах» (1883), Лесков называет славянские имена «приятными для слуха» (4). Писатель призывает способствовать «отрадному возвращению народного вкуса к именам приятного, родного звука и понятного значения» (5). 
Редкое, необычное и благозвучное сочетание имени и фамилии главного героя «Соборян» обладает уникальной символикой. Русифицированная форма имени Савел переводится как «испрошенный у Бога», «подарок Бога». Но русский вариант – Савелий – включает в себя также церковнославянское слово «велий», то есть великий, внушительный, мощный. Именно как «попа великого» воспринимают Туберозова: «Едет! Савелий! едет наш поп велий!» (IV,15)
Редчайшая фамилия Туберозов связана с символическим языком цветов и означает любовь, страсть. Душистые белые цветы туберозы содержат ароматическое масло – одно из наиболее дорогостоящих среди эфирных масел. Драгоценный аромат туберозы распространяется далеко вокруг и по силе сравним с благоуханием церковного фимиама при богослужениях. 
Думается также, что имя и фамилия «Савелий Туберозов» содержат скрытый намёк на Жития Святых, а именно непрямую отсылку к небесному покровителю лесковского героя – святому воину-великомученику Савелию Персиянину. За стойкое и безбоязненное исповедание христианской веры он вместе с двумя братьями после жесточайших истязаний был казнён императором Юлианом-отступником. Через несколько дней «земля снова расступилась и вознесла наверх тела святых, и вот, – повсюду излилось несказанное благоухание» (6). Чудотворные мощи Савелия и его братьев прославились многочисленными исцелениями страждущих. Отсвет мученического подвига святого страстотерпца, духовно стойкого, непреклонного в христианских убеждениях даже перед лицом терзающих и убивающих тело, «ибо Сам Дух Святой укрепит нас в страдании и даст слово и дерзновение для ответа» (7), имеется и в судьбе героя Лескова.
Важно отметить, что образу протоиерея Туберозова предшествовал герой самого первого беллетристического произведения Лескова «Погасшее дело» (1862) (впоследствии – «Засуха») – священник отец Илиодор. Этот образ открыл лесковскую «портретную галерею» священнослужителей. В подзаголовке дебютного своего рассказа автор указал: «Из записок моего деда». 

Дед Николая Лескова умер ещё до рождения внука, но будущий писатель знал о нём от отца и от тётки Пелагеи Дмитриевны: «всегда упоминалось о бедности и честности деда моего, священника Димитрия Лескова» (XI, 8), – и, возможно, воплотил в первом литературном опыте некоторые его черты. В характере героя «Засухи» многое уже предвещает центральную фигуру хроники «Соборяне» – Савелия Туберозова, на прототип которого прямо указывает писатель в «Автобиографической заметке» (<1882–1885?>): «Из рассказов тётки я почерпнул первые идеи для написанного мною романа “Соборяне”, где в лице протоиерея Савелия Туберо¬зова старался изобразить моего деда, который, однако, на самом деле был гораздо проще Савелия, но напоминал его по характеру» (XI, 15). Таким образом, и главный герой «Соборян», и самый первый лесковский литературный образ в рассказе «Погасшее дело» восходят к одному источнику и списаны с натуры: по признанию писателя, с его деда – священника села Лески Малоархангельского уезда Орловской губернии Димитрия Лескова. 
Писатель был кровно, на генетическом уровне связан с отеческой верой: «Род наш собственно происходит из духовенства, и тут за ним есть своего рода почётная линия. Мой дед, священник Димитрий Лесков, и его отец, дед и прадед все были священниками в селе Лесках, которое находится в Карачевском или Трубчевском уезде Орловской губернии. От этого села “Лески” и вышла наша родовая фамилия – Лесковы» (XI, 7). 
Не без гордости за свой род сообщает писатель о почётной линии своего происхождения из русского духовенства. В «Соборянах» есть эпизод, в котором архиерей высказывает опасение в том, «что прекращением наследственности в духовенстве переведётся у нас самая чистокровная русская порода» (IV, 186). Далее заветная авторская мысль поясняется: «намёк этот на чистоту несмешанной русской породы в духовенстве касается неупотребительности в этом сословии смешанных браков. <…> Просто дело в том, <…> что духовные все женились на духовных же... <…> А духовные все русские. <…> Ну, и течёт, значит, в духовенстве кровь чистая русская, меж тем как все другие перемешались с инородцами: с поляками, с татарами, с немцами, со шведами и... даже с жидами» (IV, 186).

Годом ранее «Соборян» в романе «На ножах» (1871) Лесков разоблачил один из распространённых способов многовековой массовой мимикрии противников Христа, подобных инородцу Тихону Кишенскому – экс-нигилисту, жадному ростовщику, продажному журналисту, вероломному интригану, шпиону, «полицианту», предателю – словом, «деятелю на все руки» (9, 233). Таким, как он, «нужен столбовой дворянин», в том числе и для того, чтобы под прикрытием русских, особенно – знатных, фамилий пробираться на руководящие должности, занимать ключевые посты в государственных, коммерческих, религиозных, общественных учреждениях России с целью кабалить, разлагать и уничтожать коренное население страны, глумясь над его христианскими идеалами и православной верой; маскируясь русскими именованиями и вывесками; снаружи рядясь в овечьи шкуры, будучи изнутри волками; фарисейски прикрываясь благими целями доброделания, безбожно обогащаться, получать свои барыши, выгоды, прибыли и сверхприбыли, служить не Богу, а мамоне.
«Не можете служить Богу и мамоне» (Лк. 16: 13), – говорит Христос. Как легко и соблазнительно зло может рядиться в одежду добра. Распознавать такую маскировку учил святой старец преподобный Силуан Афонский: «Всякое зло <…> паразитарно живёт на теле добра, ему необходимо найти себе оправдание, предстать облечённым в одежду добра, и нередко высшего добра», потому что «зло всегда действует обманом, прикрываясь добром». Но, как пояснял старец, различение добра и зла необходимо и возможно, поскольку «добро для своего осуществления не нуждается в содействии зла, и потому там, где появляются недобрые средства (лукавство, ложь, насилие и подобное), там начинается область, чуждая духу Христову» (8).
Внук и правнук православных священников Лесков признавался в «Автобиографической заметке» в своей «счастливой религиозности»: «Религиозность во мне была с детства, и притом довольно счастливая, то есть такая, какая рано начала мирить веру с рассудком» (XI, 11). Отец Николая Лескова – Семён Дмитриевич – завещал сыну: «Никогда ни для чего в свете не изменяй вере отцов твоих» (9), – и писатель хранил этот отцовский завет. Несмотря на то, что отец Лескова, закончив в своё время курс в духовной семинарии, не стал служителем Церкви, связь его с духовным сословием не прерывалась, и к ней он приобщал своего первенца: «По отцу моему, происходившему из духовного звания, – вспоминал писатель, – я бывал у некоторых орловских духовных и хаживал иногда по праздникам в монастырскую слободку» (VI, 400). 

В святилище писательской памяти бережно хранилось множество картин религиозной жизни России, которую он досконально знал по собственному опыту. Чрезвычайно важно следующее автобиографическое признание, сделанное Лесковым в повести «Владычный суд “быль из недавних воспоминаний”» (1877): «Я вырос в своей родной дворянской семье, в г. Орле, при отце, человеке очень умном, начитанном и знатоке богословия, и при матери, очень богобоязненной и богомольной; научился я религии у лучшего и в своё время известнейшего из законоучителей о. Евфимия Андреевича Остромысленского <...> Словом: никого из нас нельзя было заподозрить ни в малейшем недоброжелательстве Церкви” (VI, 125). Показательна также следующая самохарактеристика Лескова: «Я не враг Церкви, а её друг, или более: я покорный и преданный её сын и уверенный православный» (X, 329). 
Хотя писатель назвал себя покорным сыном Церкви, ему не всегда удавалось оставаться таким – брали своё кипучий характер, горячая «нетерпячесть». Но в любом случае он никогда не был слепым сыном Церкви и ясно видел её мощь и её «немощи». 
В «иконописной фантазии» «Благоразумный разбойник» (1883) Лесков утверждал, что его «заняла и даже увлекла церковная история и сама церковность» (10). Возникшая ещё в начале творческого пути наследственная «потребность сказать очень многое» по вопросу о Церкви и духовенстве («потому что он нам очень близок и мы ему очень сочувствуем» (11), – утверждал начинающий писатель) была воплощена в контексте лесковского творческого мира в целом. 

Знаменательно, что первым печатным произведением Лескова явилась заметка о распространении Евангелия на русском языке < «О продаже в Киеве Евангелия»> (1860). Впервые вступивший на литературное поприще автор ратовал за распространение в русском обществе истинного духа христианства. Первая корреспонденция Лескова явилась своего рода духовным компасом, указавшим автору магистральное направление всего его творчества. Биограф писателя П.В. Быков отмечал: «случайно или умышленно, но Лесков словно наметил в ней <заметке - А. Н.-С.> программу <…> всей будущей своей деятельности, которая была посвящена на борьбу с неправдою, с невежеством, со всеми тёмными сторонами жизни, на горячую проповедь добра, любви к ближнему, всего светлого, честного, прекрасного» (12).
Писатель никогда не позволял пошатнуть его веру и не боялся открыться в своей любви к православному духовенству. На закате дней – 4 января 1893 года – Лесков делился с Л.Н. Толстым: «я с ранних лет жизни имел влечение к вопросам веры и начал писать о религиозных людях, когда это почиталось за непристойное и невозможное (“Соборяне”, “Запечатленный Ангел”, “Однодум”, и “Мелочи архиерейской жизни”, и тому подобное)» (XI, 519). 
Таким образом, духовенство явилось специальным объектом художественного исследования Лескова. На протяжении своей литературной деятельности он продолжал внимательно изучать всё, что было связано с Церковью и её служителями. Поразительна высокая интенсивность лесковских публикаций на темы религии. Так, например, в течение десятилетия 1875–1885 годов едва ли не ежедневно появлялись рассказы, очерки, статьи, заметки Лескова, посвящённые различным аспектам религиозной жизни: идеям, практике, истории и современности. Многие из этих работ малоизвестны, другие почти полностью забыты. Многое из того, что публиковалось в периодике тех лет, до сих пор не найдено и не собрано. Весь этот объёмный материал – настоящая лесковская летопись религиозной жизни России. 

Уже современная писателю критика выделила как одну из важнейших его заслуг в истории отечественной словесности многосторонний показ русского духовенства – извне и изнутри, со стороны быта и психологии, не только коллективной (как сословия), но и индивидуальной. Так, в некрологе, посвящённом писателю, особо отмечалось: «Лескову принадлежит большая заслуга, что он первый ввёл в нашу литературу повествования из быта православного духовенства, которое он осветил со всех сторон, дав нам верную и широкую картину жизни этого своеобразного мира. Он изобразил этот мир в выпуклых типах и сценах, интересных не одной своей внешней стороной, но и в психическом отношении» (13). 
Так, лучшие страницы романа-хроники «Соборяне», созданные в форме дневниковых записей центрального героя, выявляют его психологический облик, человеческую индивидуальность, полноту христианской веры: «погрузимся в глубины внутреннего мира самого драматического лица нашей повести – уйдём в мир неведомый и незримый для всех, кто посмотрит на это лицо и близко и издали. <…> найдём средство заглянуть внутрь души его хозяина, как смотрят в стеклянный улей, где пчела строит свой дивный сот, с воском на освещение лица Божия, с мёдом на усладу человека» (IV, 23). 
Столь высоки художественные достоинства лесковского шедевра и настолько глубоко представлен внутренний мир главного героя, что некоторые критики после выхода «Соборян» даже сомневались, не воспроизвёл ли Лесков подлинный дневник реального священника. Сомнения на этот счёт критика В.П. Буренина, недружественного писателю, фактически обернулись похвалой лесковскому мастерству: «Протопоп Туберозов лицо, удавшееся автору и изображенное довольно добросовестно. Особенно у г. Лескова вышел хорош дневник этого протопопа: по моему мнению, этот дневник есть лучшее произведение автора “Некуда”, если только он его произведение, а не извлечён, хотя частично, из какого-либо настоящего дневника, писанного не для печати. Прошу г. Лескова не обижаться таким предположением: если оно несправедливо – я извиняюсь перед автором заранее, и он, кроме того, может утешаться тем, что ведь такое предположение есть лучшая похвала его авторскому искусству» (IV, 524). 

Дневник Савелия Туберозова – «Демикотоновая книга» – открыва¬ется датой 4 февраля 1831 года. Это день рукоположения Савелия в священнический сан: «По рукоположении меня 4-го февраля 1831 года преосвященным Гавриилом в иерея получил я от него сию книгу в подарок за моё доброе прохождение семинарских наук и за поведение» (IV, 29) – и день его первой проповеди: «За первою надписью, совершённою в первый день иерейства Туберозова, была вторая: “Проповедовал впервые в соборе после архиерейского служения”» (IV, 29). 
Важно заметить, что начало христианского священнического служения отца Савелия и его глубоко личных дневниковых записей, раскрывающих характер героя изнутри, совпадает с датой рождения Николая Семёновича Лескова – 4 февраля 1831 года. Таким способом писатель, создавший мощный образ священника-праведника, – биографически включает себя самого в заветный текст дневника своего героя – бесстрашного проповедника слова Божия; являет родственную и духовную сопричастность мятежному протопопу, наделённому даром вдохновенной, пламенной проповеди; отчасти отождествляет себя с ним. 
На это в полушутливой форме указывал сам Лесков в письме к Ф.И. Буслаеву от 1 июня 1877 года, передавая отзыв И.С. Аксакова о хронике «Захудалый род»: «Ив<ан> Серг<еевич> указывал мне даже места, где из-за вымышленного лица, от коего ведён мемуар, проглядывала моя физиономия; но и он не замечал этого в дневнике Туберозова (в “Соборянах”)» (X, 451). 
Писатель связывает также главного героя «Соборян» со своим родным городом Орлом. Намёк на это опять-таки содержится в первой дневниковой записи Туберозова. Его рукополагал владыка Гавриил (Розанов), возглавлявший Орловскую и Севскую епархию. Таким образом, первая проповедь отца Савелия состоялась в кафедральном соборе в Орле.
Вослед за своим героем Лесков мог бы сказать и о себе самом словами дневника Савелия Туберозова: «Прости, Вседержитель, мою гордыню, но я не могу с холодностию бесстрастною совершать дело проповеди. Я ощущаю порой нечто на меня сходящее, когда любимый дар мой ищет действия; мною тогда овладевает некое, позволю себе сказать, священное беспокойство; душа трепещет и горит, и слово падает из уст, как угль горящий» (IV, 43–44). Лесковский герой прямо вырастает во вселенский образ пушкинского пророка, у которого трепетное сердце превратилось в «угль, пылающий огнём». Пророк отмечен печатью Божьего избранничества, и Господь посылает своего избранника на проповедь Своих заповедей:

И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

Лесков, как и его герой, страдал от преследований цензуры, не терпевшей свобод¬ного, живого, правдивого слова – ни в литературе, ни в храме. Но, говорит автор устами протопопа Туберозова, «в душе моей есть свой закон цензуры!.. А они требуют, чтоб я вместо живой речи, направляемой от души к душе, делал риторические упражнения <…> Нет, я против сего бунтлив, и лучше сомкнитесь вы, мои нельстивые уста, и смолкни ты, моё бесхитростное слово, но я из-под неволи не проповедник» (IV, 43–44).

Примечания
1. Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. – М.: ГИХЛ, 1956–1958. – Т. 11. – С. 519. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте. Римская цифра обозначает том, арабская – страницу.
2. J. von Guenter. Leskov. Russlands Christlichster Dichter. – Jahrgang 1, 1926. – S. 87.
3. Цит. по: Фаресов А.И. О Лескове // Книжки недели: Ежемесячный литературный журнал. – СПб., 1900. – Май. – С. 195.
4. Лесков Н.С. О русских именах // Новости и Биржевая газета. – 1883. – № 245.
5. Лесков Н.С. Календарь графа Толстого // Русское богатство. – 1887. – № 2. – С. 196.
6. Жития Святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих-Миней святого Димитрия Ростовского. – Житие 519. – М.: Ковчег, 2010.
7. Там же.
8. Софроний (Сахаров), схиархимандрит. Преподобный Силуан Афонский. – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2011. – 3 изд. – С. 128.
9. Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: По его личным, семейным и несемейным записям и памятям: В 2-х т. – М.: Худож. лит., 1984. – Т. 1. – С. 57.
10. Лесков Н.С. Благоразумный разбойник // Лесков Н.С. О литературе и искусстве. – Л., 1984. – С. 191.
11. Лесков Н.С. <Об отношениях современной светской литературы к литературе духовной> // Лесков Н.С. Полн. собр. соч.: В 30 т. – Т. 1. – М.: ТЕРРА, 1996 – издание продолжается. – С. 622. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением томов и страниц арабскими цифрами.
12. Быков П.В. Н.С. Лесков. Воспоминания // Всемирная иллюстрация. – 1890. – № 20 (112). – С. 333.
13. Орловский вестник. – 1895. – 25 февраля. – № 52.