«Умирают русские в бою – и не иначе!»

К 100-летию со дня рождения Семёна Петровича Гудзенко

Я был пехотой в поле чистом,
в грязи окопной и в огне.
Я стал армейским журналистом
в последний год на той войне.

Но если снова воевать…
Таков уже закон:
пускай меня пошлют опять
в стрелковый батальон.

Быть под началом у старшин
хотя бы треть пути,
потом могу я с тех вершин
в поэзию сойти.

Эти строки написал русский поэт, который умер молодым, успев написать только 32 стихотворения... Он ушёл на фронт в 1941 году добровольцем, хотя был студентом МИФЛИ – знаменитого и престижного Московского института истории, философии и литературы, студентам которого давали возможность доучиться, ведь это была элита советской гуманитарной интеллигенции. Но нет, студент Гудзенко, учившийся там с 1939 года, настоял на призыве в армию, стал добровольцем и попал в стрелковый батальон, вернее – в Отдельную мотострелковою бригаду особого назначения, занимавшуюся рейдами по тылам врага. Это были фактически смертники, из таких рейдов возвращались единицы, но именно такие спецчасти во время Московской битвы нанесли значительный урон врагу, расстроив его тылы, внеся дезорганизацию в его оборону и связь, уничтожив немало нацистов. В общем, они занимались тем, чем занимаются и сейчас наши части на бандеровской Украине, пробиваясь с боями, взрывая военные склады, уничтожая аэродромы и базы обеспечения нацистских войск. Не знаю, пишет ли кто-нибудь из них стихи, а вот боец Гудзенко писал...

Мы ночью ворвались в Одоев,
пути расчищая пехоте.
И, спирт разбавляя водою,
на пламя глядели устало.

(Нам всё это так знакомо!..)
Но вот на пороге встала
хозяйка нашего дома...
Конечно, товарищ мой срочно
был вызван в штаб к военкому.
Конечно, как будто нарочно
одни мы остались дома.

Тяжелая доля солдаток.
Тоскою сведённое тело.
О, как мне в тот миг захотелось
не вшивым, не бородатым, -
быть чистым, с душистою кожей.
Быть нежным хотелось мне.
Боже!..

Естественно, сколько ему тогда было лет, родившемуся в 1922 году – всего 19... а он уже был поэтом! С пионерского детства у себя в Киеве писал стихи, даже публиковался и получил награду – поездку в Артек. Учился хорошо и поступил в 1939 году в МИФЛИ. В те годы предвоенного интернационалистского мироощущения, когда считалось, что стоит Германии напасть на Советский Союз, как пролетариат Германии, да и всей Европы немедленно восстанет в поддержку первой в мире страны победившего социализма, в те годы никого не удивляло его странное имя – Сарио. Этим итальянским именем его наградили родители – убеждённые интернационалисты. Отец его – инженер Пётр Константинович Гудзенко был украинцем, мать Ольга Исааковна – еврейкой, а сыночку дали редкое итальянское имя, хоть бы Ромео назвали, что ли... Но сам себя Сарио Гудзенко считал только русским, так как воспитан был на русской культуре, и стихи писал только на русском языке. Защищать свою социалистическую родину было для этого поколения делом чести и долга. Они, рождённые в 1922¬–24 годах (вспомним, что и Зоя Космодемьянская, и Вера Волошина были из этого поколения) и погибли почти все – молодые, полные мечты о светлом будущем, честные и бескомпромиссные патриоты-интернационалисты. Они, выпускники 1941 года, уходили на фронт целыми классами, добровольно, прося только, чтобы их целым классом записали в одну часть, и погибали там всем классом сразу, как это случилось, к примеру, с целым классом выпускников Ильинской школы Раменского района Подмосковья. В память о них в Ильинском улица, ведущая к этой школе, названа «Улицей Опалённой Юности»! Вот и судьбу юного поэта Гудзенко опалила война. Он недолго повоевал, в 1942 году был тяжело ранен в живот, почти год провалялся в госпиталях, потом был признан негодным к военной службе. Стал инвалидом в 20 лет... Но за время лежания в госпиталях, он начал писать настоящие стихи, такие, что вошли в Золотой фонд русской поэзии о войне. 

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мёртвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали... Проходит четвёртая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремёсел,
нам досталась на долю нелёгкая участь солдат.

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
только сила и зависть. А когда мы вернёмся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордиться сыны.

Ну, а кто не вернётся? Кому долюбить не придётся?
Ну, а кто в сорок первом был первою пулей сражён?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьётся, -
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жён...

Кто вернётся – долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье – нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймёт эту правду, – она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат, – 
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернёмся, – а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы, – 
пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем, подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернёмся и победу штыками добудем – 
всё долюбим, ровесник, и работу найдём для себя.

Разве эти строки не современны? Именно сейчас, в эти дни, когда на Украине решается судьба России – и не иначе. Без Украины России не жить, это ясно всем, это не нужно доказывать. Поставили бы на Украине американцы свои базы и ракеты в 500 километрах от Москвы с подлётным временем в несколько минут – России не жить, нам всем не жить. И наши молодые солдаты, как в 41-м году сражаются за всех нас. Но гибнут при этом и получают смертельные раны... И именно сейчас Семёну Петровичу Гудзенко исполняется 100 лет! После этого – не верь в судьбу, не верь в грозного Бога, посылающего в мир таких Поэтов в годину испытаний. Это – люди особого рода, они словно и родились именно для такого времени, чтобы сказать нам, что такое Россия и показать, как за неё надо сражаться и умирать. В 1943 году его стихи опубликовали сразу несколько центральных журналов под именем Семён Гудзенко, так как Италия была союзницей Германии, итальянские вояки топтали нашу землю, и итальянское имя употреблять тогда было не к месту. Сам Сарио Гудзенко принял решение сменить имя на русское, просил прощения у своей матери, но твёрдо решил стать Семёном. Потом он служил фронтовым корреспондентом, участвовал в штурме Будапешта, там и закончил войну. Награждён боевыми орденами и медалями, но таких молодых солдат и офицеров тогда было много. Многие потом прожили долгую жизнь, а вот поэт-фронтовик Семён Петрович Гудзенко умер от фронтовых ран в феврале 1953 года. Ему было только 30 лет...
Я не знаю, читают ли нынешние русские солдаты стихи своего давнего предшественника, но ведь они идут освобождать Киев от окопавшейся там злобной антирусской хунты, состоящей из таких типов, что давно уже перестали быть украинцами или евреями, а правит Украиной сейчас тип (фамилию которого и называть противно), который вышел из еврейской семьи, как когда-то и Гудзенко, и вот история столкнула этих двух людей – и один украинский еврей сражался и умер от ран за Россию, а другой такой же – желает России гибели. А пошёл бы этот лжепрезидент Украины на Тарасовскую улицу в своём городе, где жил когда-то юный поэт со своими родителями, да посмотрел бы там на мемориальную доску советскому поэту Семёну Гудзенко (если, конечно, эту доску не разбили нацистские «декоммунизаторы»), да вспомнил бы, может быть, такие стихи своего земляка:

– Погиб герой!
В бою погиб военный!
Как им скажу,
что не убит солдат,
что трое суток в тихом лазарете
он догорал,
он угасал в ночи,
ему глаза закрыли на рассвете
бессонные, усталые врачи?

Ну как скажу, – 
привыкли за три года,
что умирают русские в бою.
И не иначе!

И понял бы он тогда, что русских не остановить у ворот Киева, что смертью своей, своей кровью, своей русской ненавистью и святостью наши русские солдаты возьмут Киев у нацистов, наследников гитлера и бандеры, возьмут как раз в 100-летний юбилей русского поэта Семёна Гудзенко. 
Боже мой, в какое время мы живём!