Женщины гражданской войны. Рассказ II

Начало в № 148

Рассказ второй
КОМИССАР

– Розалия, ты уже одета? Нет!? Какой ужас! Тебе скоро уже замуж, а ты до сих пор медлительна, как черепаха! – грузная Соня Берковна Бернер вынула из секретного отделения стола большую шкатулку тяжёлого красного дерева и, открыв её, принялась нанизывать на все свои пальцы обеих рук массивные золотые кольца.
– Розалия, из-за тебя мы опаздываем в синагогу! – Соня Берковна раздражённо хлопнула крышкой шкатулки.
– Мамочка, у меня живот разболелся! Идите! Я сама приду! – ответила Розалия – семнадцатилетняя девушка – невысокая, сутулая с чуть искривлённым носиком.
– Дочь, самой идти в синагогу – это край неприличия! – запричитала Соня Берковна, – ты должна делать цирлих-манирлих. Это основные правила поведения в приличном обществе!
– Да, я уже готова, мамочка! – вздохнула Розалия, и её красивые чёрные брови изогнулись.
– Я спускаюсь! Папа с Лазарем нас уже ждёт! Либа, Бася, идём! – Соня взяла за руки двух двенадцатилетних дочерей-близнецов и вышла из комнаты.
«Мама, когда сильно спешит, то нервничает и забывает сделать самое главное: спрятать шкатулку в потайной отсек. Вот и сейчас она оставила её на столе», – Розалия быстро подошла и открыла шкатулку.
Она была набита золотыми серьгами, цепочками, десятирублёвыми монетами. Девушка высыпала все драгоценности на стол и, выбрав несколько серебряных монеток достоинством двадцать копеек, спрятала их в карман. Остальное вернула в шкатулку. «Странная у мамы привычка – хранить мелкие монетки вместе с дорогими украшениями. Самое главное, что она их кидает туда почти каждый день и никогда не считает».
По улице, в Киевскую Купеческую синагогу, торжественно шествовала семья уважаемого в городе человека: купца первой гильдии Моисея Бернера. Впереди он сам с сыном Лазарем, за ним его супруга Соня с дочерьми-близняшками. Замыкала эту процессию старшая дочь Розалия.
Проходили мимо книжной лавки. Розалия чуть задержалась, чтобы увидеть новинки, выставленные на витрине. «Ага! Поступила та самая книга, о которой ей две недели назад рассказывал приказчик – рыжий и вертлявый Василий. Вот она: «Сын волка»! Автор американский писатель Джек Лондон. По возвращении из синагоги я чуть отстану, забегу в книжную лавку и куплю её! Василий клялся, что это самая интересная книга, которая когда-либо была написана. Он, конечно, не очень приятный тип, потому что всегда смотрит на неё маслеными глазами, облизывая при этом свои сухие губы, но не брехун». Василий всегда рекомендовал Розалии самые интересные книги, которые появлялись в этой книжной лавке.

Купец первой гильдии Моисей Бернер никого из своих детей не отправил в хедер. Эта еврейская религиозная школа предназначена не для его потомков! Ведь он не какой-нибудь сапожник! Он владелец кирпичного завода и многих доходных домов в Киеве. Моисей нанял преподавателей, которые приходили к ним домой и занимались с детьми не только изучением молитв, Пятикнижия Моисеева, но и русского языка и арифметики.
Розалия оказалась очень способной. Благодаря своей прекрасной памяти она выучила наизусть молитвы и произносила их наизусть, не понимая смысла. Очень ей понравилась арифметика. К чтению книг она была равнодушна. Почему? Наверное потому, что в их доме не было ни одной книги. К ним грамотный отец относился очень подозрительно, а неграмотная мать искренне считала, что всё бумажное служит только для разведения огня в печи.
Для Розалии всё изменилось три года назад, когда совсем случайно она увидела в витрине книжной лавки книгу «Робинзон Крузо» издательства Сытина. Почему-то ей очень захотелось прочитать её. Тогда Розалия вошла к книжную лавку и там же увидела Василия. Тот, немедля, снял «Робинзон Крузо» с полки и принялся рассказывать её содержание.
– Рекомендую вам прочитать, мадмуазель! Очень-с рекомендую! Вы не сможете оторваться от книги! И цена! Цена просто смехотворная: всего десять копеек!
Тогда Розалия впервые вытащила из шкатулки матери монетку и купила «Робинзона Крузо». Домой она принесла её, засунув под блузку. Затем спрятала под матрас и читала украдкой. Перед ней открылся другой мир, который был гораздо интереснее, чем тот, в котором она жила. Потом Розалия читала и другие книги, которые рекомендовал ей Василий. Прочитав, она возвращала их приказчику, бесплатно. Ведь у Розалии не было никакой возможности хранить их в доме. Если бы мать, отец, брат увидели её за чтением или нашли книги, в доме бы случился невероятный скандал.
Когда возвращались из синагоги, Розалия отстала. Увидев, что её близкие уже повернули за угол, она быстро шмыгнула в книжную лавку.
– Мадмуазель Розалия! Как я рад видеть вас здесь! Вы, конечно же, пришли купить сочинение Джека Лондона «Сын волка». Я вам уже завернул эту книгу. Берите! Вы будете в полном восторге, мадмуазель Розалия, – Василий, облизывая свои губы, протянул ей свёрток.
– Спасибо! – она сунула в его потную ладошку несколько серебряных монеток, – этого достаточно?
– Конечно! Конечно, мадмуазель Розалия! Премного вам благодарен! – церемонно склонил перед ней свою голову с напомаженными густыми волосами приказчик.

Розалия принялась читать книгу ночью: сначала в ванной комнате, затем в спальной, сидя на подоконнике. Благо, что светила яркая луна. Прочитанное поразило девушку. «Неужели у меня будет такая же жизнь, как у моей матери? Семья и хозяйство. Около десятка, а может быть и больше детей. Ведь главная цель жизни каждой еврейской женщины – это обеспечение уютного дома для мужа. Родители утверждают, что семья является центром нашей жизни.
– Помни, дочь, что один из первых заветов Торы призывает нас, евреев, плодиться и размножаться! – часто напоминал Розалии её отец, поднимая при этом свой толстый указательный палец правой руки.
Родители уже подобрали ей достойного жениха: Якова – сына Соломона Гринберга». Папа говорит, что через два месяца состоится сватовство. А зачем? Вот ведь есть другая жизнь. Там, на Аляске! Смелые люди, которые ищут золото, преодолевая невероятные трудности, испытывая лишения. Вокруг них дикая и прекрасная природа. А что увижу я в своей жизни? Что? Плачущих сопливых детей, которые часто будут болеть? Ещё кухню. Буду делить постель с мужчиной, которого я не люблю. Это разве жизнь? Да нет, мама и папа, – это рабство! Я же хочу быть свободной. Хочу увидеть Аляску и испытать всю остроту опасных приключений».
Розалия прочитала «Сын волка» три раза и поняла, что она должна сама изменить свою жизнь. Не идти по течению, не довольствоваться уготованной для неё судьбой, а создавать её сама. Её жизнь зависит только от неё самой!
В книжной лавке Василий, почтительно нагнув голову, разговаривал с невысоким, очень худым мужчиной. Лицо у незнакомца было покрыто слоем бледных веснушек. Редкие белёсые волосы. Отталкивающая внешность, если бы не его глаза блеклого цвета. Они сразу же привлекли внимание девушки. Было в них что-то страшное, прямо сатанинское.
– Мадмуазель Розалия! Какое счастье видеть вас здесь! – прервав разговор с неизвестным, бросился к ней приказчик, – ну как вам книга? Понравилась?
– Я хочу туда! Я хочу приключений! Читала и представляла себя вместе с этими отважными людьми. Какие они счастливые! Возвращаю вам книгу с большим сожалением, потому что не могу держать её у себе в доме, – она, вздохнув, протянула «Сын волка» Василию.
– Девушка, а зачем вам на Аляску? Вы и здесь, в России, можете иметь такие приключения, что все золотоискатели Джека Лондона умрут от зависти, – вдруг произнёс незнакомый мужчина и, наклонившись к ней, зашептал.
Он говорил пафосно, с интонациями, паузами. Его речь очаровала Розалию. Она уже больше не обращала внимания на его отталкивающую внешность, ведь произносил он такие страстные, увлекательные и в тоже время страшные фразы:
– Я принадлежу к партии анархистов-коммунистов. Наша цель – социальная революция, то есть полное уничтожение капитализма и государства и замена их анархическим коммунизмом. Наши главные методы борьбы – это восстание и прямое нападение, массовое и индивидуальное, на угнетателей и эксплуататоров…

Розалия с трудом понимала смысл услышанного, но ведь это было не столь важно. Главное заключалось в том, что «товарищ Иван», так он представился позднее, убедил её, что деятельность анархистов-коммунистов – это ежедневные приключения, опасные, а иногда даже смертельные.
– Золотоискатели, о которых вы читали в книге, это эгоисты, которые хотят разбогатеть, чтобы потом эксплуатировать народ. Их приключения нельзя никак сравнивать с нашей деятельностью. Ведь мы, анархисты-коммунисты, ежедневно ходим по краю глубокой пропасти. Если вы, Розалия, мечтаете об острых приключениях, которые имеют благородную цель – освобождение народа от поработителей, вступайте в наши ряды! Я обещаю, что вы об этом никогда не пожалеете! – закончил товарищ Иван.
От последних слов девушка чуть не упала в обморок.
– Хо-хорошо-о-о… я поду-думаю, – заикаясь, пообещала Розалия и вышла из книжной лавки.
Её жизнь текла, как прежде. Девушка смотрела за младшими братьями и сёстрами, помогала матери на кухне. Розалия ненавидела этот быт, спокойный ритм их семейной жизни. Её душа требовала приключений. Опасных и смертельных.
Ещё два раза она беседовала, вернее слушала, страстные монологи товарища Ивана о социальной справедливости, о готовности идти на жертвы ради простых людей, о деятельности партии анархистов-коммунистов.
Наконец, Розалия решилась, когда до сватовства оставалась всего одна неделя, она, сказавшись больной, не пошла в синагогу. Из шкатулки матери вытащила часть украшений, а также все золотые, серебряные монеты и сунула их в карман кофты. Затем на белой стене кухни куском угля Розалия написала: «Я не хочу жить так, как вы! Я выбрала свободу! Прощайте!» – и ушла из дома.

Теперь её жизнь сделалась яркой, насыщенной событиями, а самое главное, имела смысл: изменить мир к лучшему. В сентябре Розалия вместе с товарищем по партии Верой Халфи испытали бомбу-динамитку. Она оказалась удачно сделанной техниками в секретной лаборатории и хорошо взорвалась, оставив глубокую воронку.
В октябре 1905 года руководство партии анархистов-коммунистов решило провести первый крупный антибуржуазный акт. Для его исполнения была привлечена и Розалия, которую её товарищи именовали «товарищ Зинаида».
В первых числах ноября того же года, в Варшаве, анархист Мец вместе с двумя своими помощниками взорвал кафе-ресторан «Бристоль» вместе с ужинающими там буржуями. Товарищ Зинаида принимала самое активное участие в подготовке этого важного мероприятия.
Через месяц Мец, Шерешевская, Осип Беленький взорвали кафе Либмана в Одессе. Товарищ Зинаида также оказала посильную помощь в этом террористическом акте.
Но уже через пять дней после взрыва основные его участники были арестованы. Товарищу Зинаиде удалось скрыться.
Мец, Шерешевская, Осип Беленький по принципиальным мотивам отказались, как от показаний на допросах, так и от защиты во время судебного процесса.
Военно-окружным судом они были приговорены к смертной казни, которую привели в исполнение 15 ноября 1906 года.
Розалия в это время скрывалась на конспиративной квартире в Одессе. Каждую минуту она ждала стука в дверь. «Вот сейчас придут жандармы, схватят, повезут в тюрьму. Потом суд, и ей накинут на шею толстую липкую петлю...» – От страха у товарища Зинаиды пропал аппетит и сон.
«Это твой выбор, Розалия! Ты же хотела приключений? Вот и получай их! Приключений опасных, смертельных», – думала она, лёжа на кровати и уставившись в потолок.
Её арестовали ранним утром 5 декабря 1906 года.
Следствие было быстрым. Розалия ничего не отрицала. Признала себя виновной по всем пунктам предъявленного ей обвинения.
– Розалия Моисеевна Бернер приговаривается к смертной казни через повешение, – сухо объявил председатель военно-окружного суда.
Потом её вывели во двор и под конвоем пеших стражников повели по тёмным узким улочкам. Смеркалось.
За очередным поворотом вдруг возникло большое мрачное здание. «Тюрьма», – догадалась Розалия.
– Наручники на неё и обмундирование! Обмундирование, что похуже! Всё равно снимать скоро, – распорядился дежурный помощник начальника тюрьмы.

В одиночной камере было тихо и сыро. Под потолком горела тусклая лампочка. На серых стенах надписи: «Здесь сидел Владимир Загорулько. Скоро меня повесят». «Скоро меня повесят. Коля».
Остальные Розалия читать не захотела. Её сердце сжалось от тоски и боли. Она села на кровать и заплакала. Очнулась Розалия уже утром. «Я ещё живая! Меня этой ночью не повесили… Когда же это случится?»
От завтрака она отказалась. Выпила только кружку воды…
Ночью в коридоре послышался шум и громкие крики.
– Меня ведут вешать! Вешать! Вешать! – кричал какой-то мужчина.
Розалия задрожала всем свои телом. Её обуял жуткий животный страх.
В тюрьме казнили каждую ночь. Розалия прислушивалась и всё     время ждала, когда же откроется дверь её камеры. Днём она то ли спала, то ли бездумно валялась на кровати.
Шли дни. Ожидание для Розалии превратилось в изощрённую пытку. «Чего они тянут? Быстрее бы свершилась моя казнь! Намыленную петлю на шею и всё – конец мучительному ожиданию!»
На тридцатый день, утром, открылась дверь, и надзиратель отвёл Розалию в кабинет начальника тюрьмы. Здесь невзрачный, с одутловатым серым лицом, мужчина в чёрном мундире достал какой-то лист бумаги из портфеля, принялся читать. Читал долго монотонно и очень тихо. Так тихо, что Розалия сначала прислушивалась, чтобы понять о чём же идёт речь, но не смогла.
– Розалия Бернер, вы поняли смысл прочитанного мною документа? – вдруг обратился к ней чиновник.
– Нет! – безразлично ответила она.
– Хорошо! Тогда я вам, Розалия Моисеевна Бернер, объясню кратко. Смертную казнь вам заменили на двадцать лет каторги. Распишитесь здесь, внизу, о том, что вас об этом ознакомили, – чиновник протянул ей ручку с пером, – не забудьте обмакнуть его в чернила. Вот чернильный прибор. В самом низу листа. Да, да! Здесь!

Розалию привезли в Лукьяновскую тюрьму города Киева через две недели после того, как её начальником был назначен Оболянинов. Высокий стройный мужчина лет тридцати. 
Оболянинов каждый день посещал женский корпус. Арестантки ему нравились больше, чем общение с заключёнными мужского пола.
Вот и сегодня по приказу начальника тюрьмы надзирательницы выстроили всех заключённых женщин в одну шеренгу.
Оболянинов медленно прохаживался мимо них, внимательно рассматривая лица арестанток и растягивая в ухмылке свои тонкие губы. Иногда он потирал указательным пальцем прямой красивый нос или подбородок с маленькой ямочкой.
– Так, так! Ты теперь будешь работать у меня уборщицей! – кивнул он на невысокую молодую женщину с круглым симпатичным личиком, – выходи из строя!
Стояла тишина, только скрипели начищенные сапоги начальника тюрьмы. Оболянинов молчал и продолжал ходить мимо шеренги замерших женщин.
– А ты – прачкой! Стираешь хорошо? – он похлопал по щеке совсем юную девушку.
– Умею, – прошептала та, и её лицо густо покраснело.
– А ты, чернявая, будешь за коровой ходить! – Оболянинов остановился напротив Розалии.
– Я не умею коров доить! – громко заявила она.
– Доить не умеешь? Ха-ха? А тебя доили уже? Ха-ха-ха! – Оболянинов нагнулся к лицу Розалии.
– Хлоп! – девушка из всех сил врезала начальнику тюрьмы ладонью по его выбритой щеке. – Не сметь меня оскорблять! Не сметь! – закричала она.
Оболянинов опешил. Он стоял и не знал, что делать.
– Я тебя, жидовка, с лица земли сотру! Я тебя, паскудница, сгною! В карцер её! Немедленно! – приказал он надзирательницам.
Открыли тяжёлую железную дверь, и Розалию втолкнули в маленькую комнату.

Темнота. Камера не имела ни окон, ни освещения. Розалия сделала два шага и наткнулась на лежащее на каменном полу тело.
– Кто здесь? Отзовитесь! Кто? – испуганно произнесла она.
 Никто не ответил.
– Я Розалия Бернер! Кто вы? Отзовитесь! Прошу вас, не молчите! – Никто не отвечал.
Тогда Розалия встала на колени и начала ощупывать тело. «Ботинки, штаны, рубашка... – И вдруг её пальцы запутались в густой бороде. – Мужчина! Мужчина! Мёртвый мужчина!» Девушка вскочила и сильно ударилась головой о стену. Нашла дверь и принялась стучать по ней кулаками.
– Здесь труп! Труп мужчины! Заберите его из камеры! Сволочи! Заберите мёртвого!
Никто не пришёл. Тогда она села на пол под дверью и опёрлась на неё спиной.
Труп забрали только утром, когда ей принесли кружку кипятка и крошечный кусок чёрного сухого хлеба.
Сколько времени Розалия находилась в карцере, она не знала. Поняла только, что вторая еда являлась ужином, это когда ей давали кружку воды и кусок хлеба. «Раз принесли ужин, значит закончился ещё один день. Сколько их уже прошло и сколько ещё будет здесь, в карцере?»
В карцере стояла невероятная тишина. Розалия только два раза в день слышала шаги надзирательницы и скрип открываемого окошка в двери… И всё… Густая темнота и больше ничего. «Здесь легко можно сойти с ума, но я выдержу! Выдержу! Не дождутся!» – кусая свои губы до крови, думала она.
Наконец, открылась дверь, и в карцер ворвался свежий воздух и слабый свет лампы.
– Выходи! – послышался голос старшей надзирательницы, – руки вперёд!
– Лязг! – тихонько звякнула сталь наручников на запястьях Розалии.
В кабинете начальника тюрьмы было светло и красиво. У распахнутого окна спиной к ней стоял Оболянинов.
– Ну что, жидовка, одумалась? – не оборачиваясь, спросил он.
 Розалия молчала.
– Подойди! – Оболянинов повернулся, кривя свои губы.
 Девушка приблизилась к начальнику тюрьмы.
– На колени, паскудница! Проси прощения! – вдруг заорал Оболянинов.
– Я у хама просить прощения не буду! – уверенным тоном заявила Розалия и подняла свою голову.
– Что-о-о-о? – взревел начальник тюрьмы и, схватив со стола шило, ударил им девушку в ягодицу, потом ещё, ещё…
Бернер глухо застонала от боли. Хотела извернуться, чтобы пнуть ногой начальника тюрьмы, но потеряла равновесие и упала на пол.
– А ты, чернявая, что из гранита сделана? Не кричишь и не плачешь… Гранитная! – Оболянинов стал пинать лежащую на полу девушку своими начищенными до блеска сапогами.
Розалия только тихо стонала…
– Уберите её отсюда! – закричал начальник тюрьмы, – она воняет! Завоняла мой кабинет! Дышать невозможно.
Розалию отвели в карцер. После этого случая её стали звать Зинаида Гранит.

Через два года Розалию Бернер перевели в Херсонскую каторжную тюрьму, затем в Николаевскую, откуда она вышла на свободу после Февральской революции 1917 года.
Ей было всего двадцать девять лет, но за одиннадцать лет пребывания в местах заключения Зинаида Гранит очень состарилась. Полностью седая, болезненно худая с подрагивающими пальцами рук. Врождённая сутулость её сделалась ещё сильнее, и Розалия стала походить на старую горбунью. Бывшую каторжанку мучил сильный кашель и боли в груди.
Товарищи по партии помогли Розалии выправить новые документы на имя Гранитовой Зинаиды Михайловны и отвезли её на хутор для того, чтобы она смогла поправить там своё расшатанное в каторжных тюрьмах здоровье.
Розалия пила парное молоко, ела вкусный белый хлеб, сливочное масло и много мяса. С утра до поздней ночи читала книги, которые ей привозили друзья-анархисты.
К маю Розалии удалось восстановить здоровье. Она уже не кашляла, и у неё не болела больше грудь. Вернулся спокойный сон. В мае она срочно выехала в Петроград. Ведь в Россию вернулся Пётр Кропоткин. Розалия мечтала увидеть главного идеолога русского анархизма, живую легенду революционного движения. Увы, вместо ожидаемого пламенного оратора и гения-мыслителя перед ними выступал какой-то замшелый старик. Лысый, толстый, с огромной седой и неопрятной бородой. Говорил Кропоткин медленно и невыразительно. Часто снимал свои очки с толстыми линзами и, не торопясь, протирал их носовым платком. Затем мучительно долго вспоминал на чём же он в своей речи остановился. Суть выступления «отца русских анархистов» свелась к банальному призыву к классовому миру во имя революции и продолжению войны до победного конца. «И это наш вождь, с именем которого мои товарищи шли на казнь, а я одиннадцать лет провела в тюрьмах!» – с горечью думала Розалия, наблюдая за выступающим Кропоткиным.

Анархисты разочаровались в своём лидере, а он, в свою очередь, в российских анархистах.
– Это грубые развязные молодые люди, принявшие за основу своей деятельности принцип вседозволенности! – высказался потом о них Кропоткин.
Розалия чувствовала себя обманутой и впала в глубокую хандру. Друзья отвезли её в маленькую деревеньку, расположенную на живописном побережье Ладожского озера. Здесь она пыталась обрести душевный покой и привести свои мысли в порядок, совершая ежедневные прогулки среди суровых скал и часами смотря в прозрачную воду. Ничего не читала. Общалась только с хозяевами дома, у которых снимала комнату. Розалию угнетала её ненужность. Она не могла понять, для чего живёт. Ведь раньше целью Розалии было уничтожение мира эксплуататоров самыми радикальными методами. Неважно, что для достижения её нужно было жертвовать здоровьем, свободой и даже жизнью. Это был смысл существования, а сейчас? Сейчас этот смысл потерялся. И душа Розалии была пуста. Она уже давно люто ненавидела мужчин, особенно красивых и в мундирах с погонами, а сейчас чувствовала, как её охватывает злоба и при виде людей, которые живут простой жизнью. Вот, например, как жители этой деревушки на берегу Ладоги. «У них участь животных: добыть еды, набить свой желудок, выспаться, исполнить основной природный инстинкт. Я не хочу быть похожей на этих людишек! Не хочу!»

В начале сентября 1917 года Розалия вернулась в Петроград.
– Зинаида, грядут великие события, и наша партия анархистов будет принимать в них самое активное участие. Мы очень надеемся на тебя! – несколько раз говорили ей товарищи.
Но Розалия так и не пришла в себя от разочарования. Она много читала, думала и ничего не хотела делать.
Как-то, совершенно случайно, Розалия оказалась на митинге на одном из питерских заводов. Выступал среднего роста тёмный шатен, с громадной шевелюрой откинутых волос, большим лбом, острым носом. Он был одет в великолепный синий костюм и белоснежную рубашку с прекрасно повязанным галстуком. Резко-металлический голос выступающего сразу же привлёк внимание Розалии. Она думала уйти, но услышав первые сказанные им фразы, остановилась и… забыла обо всём на свете.
– Правильно! Правильно! – тихо произнёс какой-то усатый мужик в замасленной телогрейке, стоящий слева от неё.
– Во даёт! Во даёт! Так надо! Вот так и надо! – заорал справа худой солдат и, содрав со своей головы серую папаху, кинул её вверх.
Многочисленная толпа орала от восторга и хлопала в ладоши.
Шатен сделал длинную, очень эффектную паузу, и когда народ успокоился, продолжил:
– В революцию массы входят не с готовым планом общественного переустройства, а с острым чувством невозможности терпеть старое!
Толпа взорвалась от экстаза...
– Скажите, товарищ, а кто это такой? – Розалия наклонилась к солдату, от которого сильно воняло крепким самосадом и терпким потом.
– Это товарищ Троцкий Лев Давыдович! – выдохнул тот.
– А он член какой партии? – потянула она солдата за рукав шинели.
– Как какой? Нашей большевистской! Слышишь, мать? Товарищ Троцкий – большевик! – солдат вновь содрал с головы папаху для того, чтобы запустить её вверх.
«Какая я тебе мать?» – возмутилась про себя Розалия.
Троцкий продолжил выступление. Всё это время Розалия слушала его с таким восторгом, какого ещё никогда не испытывал в своей жизни. «Вот – настоящий вождь! Вот – гений! Вот с кем нужно менять общество! Разве его можно сравнивать с Кропоткиным или другим ораторами с их блеклыми и невыразительными речами? Нет!» – Розалия стала протискиваться через толпу, стараясь поближе подобраться к Троцкому, который стоял на импровизированной сцене, сделанной из больших ящиков.
Это оказалось непростым делом. Её отталкивали, больно били в бока локтями, наступали на ноги. Но Розалия продвигалась вперёд.
Когда Троцкий закончил своё выступление, она оказалась рядом с ним. Только сейчас Розалия смогла рассмотреть его как следует: крупные черты лица, высокий лоб, ястребиный нос, мясистые чувственные красные губы, усы и бородка.
– Здравствуйте, Лев Давыдович! – выпалила она.
– Я не Давыдович, а Давидович! – поправил Троцкий и внимательно стал смотреть в её лицо через линзы очков.
«Какие необыкновенные глаза у этого человека! Глаза вождя! Глаза, которым, я уверена, подчиняются тысячи людей» – пронеслась у неё мысль.
– Лев Давидович, меня зовут Зинаида Гранитова. Я коммунистка-анархистка. Провела в каторжных тюрьмах одиннадцать лет. Хочу быть полезной революции и вам лично! – чётко произнесла Розалия, не отводя взгляда от пронизывающих её глаз Троцкого.
– Одиннадцать лет в каторжных тюрьмах?! Такие люди нам нужны! Очень нужны, товарищ Зинаида! – Троцкий протянул ей свою руку для пожатия.
Ладонь у него оказалась очень узкая и сухая.
– Товарищ Троцкий, можно вопрос? Я хочу… – хотел что-то спросить какой-то высокий мужик в пальто и шляпе.
– Подождите! – резко оборвал того Троцкий, – видите, что я разговариваю с товарищем Зинаидой. Вот вам, Гранитова, текст моей статьи. Я написал её по пути на этот митинг. Отвезёте в Смольный! Обратитесь к товарищу Залуцкому. Пусть статью напечатают на пишущей машинке, а затем срочно поместят в газете! Также скажите, что я дал указание пристроить вас к работе. Расскажите Залуцкому о себе! Я же еду выступать в цирк Модерн, меня там уже ждут. – Лев Давидович вынул из кармана пиджака тетрадный лист, сложенный пополам.
– Я всё выполню, товарищ Троцкий! – заверила Розалия и бросилась выполнять поручение.

Так Зинаида Гранитова попала в Смольный, где готовилось вооружённое восстание против Временного правительства, в котором она приняла активное участие. В декабре 1917 года Розалия вступила в партию большевиков и стала работать в отделе агитации и печати Петросовета.
Ей выделили комнатку в квартире, ранее принадлежавшей какому-то генералу, но Розалия там не жила. Вечные крики детей, скандалы между многочисленными соседями не давали ей спокойно выспаться. Да и печки-буржуйки у Гранитовой не было. А без тепла в суровую зиму 1918 года как выживешь? Вот и спала Розалия то на стульях, то на маленьком ободранном диванчике в комнате, где работала. Да и столовая находилась совсем рядом. В ней сотрудников Петросовета кормили картофельным супчиком с добавлением костей и голов воблы, да и чаем морковным поили, но зато горячим, да пайку хлебную давали. Удобно было. Не надо было отвлекаться на быт: только работа и работа… Только вот запах воблы начал вызывать у Розалии рвоту. Но делать было нечего. Она зажимала пальцами левой руки нос, а правой – ложкой быстро хлебала эту рыбную, серого цвета, похлёбку. Теперь всех никчемных людишек Розалия называла не иначе, как «человеческой воблой».
С января ситуация с продовольствием в Петрограде ухудшалась каждый день. Если в этом месяце суточный паёк хлеба составил 200 граммов, то в апреле она упал до 50 граммов. Весной уже не было подвоза картофеля, не говоря о сахаре или мясе.
Власти города приняли решение о создании заградительных отрядов, которые должны были бороться с мешочниками на железнодорожных станциях, вокзалах, пристанях и шоссе.
Гранитову вызвал к себе сам товарищ Зиновьев и сказал:
– Вчера и сегодня в город прибыло всего 40 вагонов хлеба. С таким запасом мы не сможем обеспечить паёк для рабочих, не говоря уже об иждивенцах. Мешочники ведут себя нагло и безнаказанно. Товарищ, Зинаида, назначаю вас командиром заградительного отряда. С мешочниками не миндальничайте! Еду изымать, а их расстреливать на месте. Я уверен, что вы справитесь, товарищ Гранитова! – Зиновьев пожал её руку.
Заградительный отряд, которым командовала Розалия, состоял из 14 питерских рабочих. Всем им выдали винтовки, а ей револьвер системы Наган. Начальник оружейного склада, хромой угрюмый мужик, показал всем как надо пользоваться оружием. Они даже выстрелили в небо по два раза.
– Чай не на фронт идёте, а народ пугать. Неча патроны зря расходывать, – буркнул он на прощание.
 Отряд Гранитовой дежурил на подъездах к Балтийскому вокзалу. Именно здесь прыгали с поездов мешочники, чтобы избежать контроля после прибытия поезда сотрудниками Питерской ЧК.
Для житья бойцам заградотряда выделили разбитый вагон, стоящий в железнодорожном тупике.
 Весна выдалась холодной и дождливой. Розалия надела на себя все тёплые вещи, которые у неё имелись: старое пальто, вязаную шаль, ношенные мужские ботинки на толстой подошве. На второй день заболело горло, и ей пришлось закутаться ещё и в тёплый шарф.
 А на третий, рано утром, когда серился рассвет, Гранитова увидела какую-то тень, мелькнувшую впереди неё. «Мешочник, контра!» – догадалась она и побежала.
– Стоять! Стоять! – попыталась крикнуть Розалия, но вместо громкого окрика получилось лишь тихое сипение.
И тут она столкнулась лицом к лицу с коренастым мужиком в тулупе и драном малахае. За спиной у него виднелся большой и, очевидно, тяжёлый мешок.
– Стоять! – изо всех сил крикнула она.
– Чаво тибе, баба? – ухмыльнулся он, останавливаясь.
– Что у тебя в мешке? – спросила строго Гранитова.
– А тибе зачем энто знать, а? – удивился он, внимательно её рассматривая.
– Я командир заградотряда! Снимай мешок и показывай, что там у тебя внутри! – приказала Розалия.
– Ты чё, баба, с дуба рухнула? Зачем это я тибе мой мешок должен показывать? – мужик смачно плюнул на землю, повернулся и быстро зашагал прочь.
«Вот досада: никого рядом из моих нет! Сама виновата! Надо было кого-нибудь послать или взять с собой, – с отчаянием подумала Розалия, – а если крикнуть сейчас, то никто не услышит. Надо самой решать с этим мужиком».
– Гражданин, стоять! Я тебе приказываю стоять! – набрав в грудь воздуха, закричала Розалия.
Мужик быстро удалялся, даже не оборачиваясь.
Тогда Гранитова вытащила из кармана пальто свой наган, взвела его и начала давить на спусковой крючок:
– Бах! Бах! Бах!
Мужик повернулся, видно что-то хотел сказать, а потом стал на колени и рухнул лицом в землю.
Прибежали бойцы её отряда. С мёртвого мужика содрали мешок и развязали его. Чего там только не было! Куски сала, четверть сахарной головки, крупа…

Заградотряд Гранитовой нёс службу перед въездом Балтийского вокзала до декабря, а затем был расформирован. За это время Розалия лично хладнокровно расстреляла более дюжины мешочников.
– Действительно, баба – гранит! – то ли с осуждением, то ли с восторгом говорили о ней её подчинённые.
 Розалия вернулась к своей прежней работе, которая теперь казалась ей серой и скучной. За время своей деятельности в заградотряде Гранитова пристрастилась к курению. Ей нравился крепкий табак, который помогал ей чувствовать себя всегда бодрой.
– Зинаида, и как ты куришь этот «горлодёр»? – ужасались женщины, работающие с ней.
– Как курю? Беру кусок газеты, насыпаю табак, скручиваю и поджигаю. Вот так! – с едким сарказмом отвечала Розалия.
Заканчивался март 1919 года. В комнату, где Гранитова работала над текстами первомайских плакатов, вошёл высокий статный военный в новенькой шинели с ромбами на петлицах.
Все женщины тут же уставились на красавца.
– Здравствуйте, товарищи! – поздоровался вошедший. – Где я могу увидеть товарища Гранитову Зинаиду Михайловну?
– Это я… – растерянно произнесла Розалия и встала из-а своего стола.
– Товарищ Гранитова, Председатель Реввоенсовета Республики товарищ Троцкий послал меня за вами. Его поезд два часа назад прибыл на Николаевский вокзал, – объяснил военный.
«Лев Давидович помнит обо мне? Неужели? Такой великий человек и помнит?» – пронеслось в голове у Розалии.
– А вы не скажите зачем? – стараясь не показывать своей растерянности и волнения спросила она.
– Нет, товарищ Гранитова! Собирайтесь! Автомобиль нас ждёт у входа в Смольный.
Вдоль длинного поезда стояла охрана с винтовками с примкнутыми штыками. Все – в красных рейтузах с золотыми лампасами, синих тужурках с серебряной окантовкой. На рукавных знаках изображение паровоза на фоне восходящего солнца.

В штабном вагоне сновали девицы в новых мундирах, военные с ромбами в петлицах и озабоченными лицами.
Стоял сильных запах хорошего табака и дорогих женских духов.
– Подождите здесь! Я доложу товарищу Председателю Реввоенсовета Республики, – тихо предупредил Гранитову военный, который привёз её сюда.
Розалия осмотрелась вокруг. Красное дерево, дорогие портьеры на окнах, ковровые дорожки. Немыслимая роскошь… Она вдруг почувствовала себя нищенкой в своей старой юбке, кофте с латками на локтях и разбитых ботинках.
– Проходите! Вас ждут! – раздался незнакомых голос, и кто-то её втолкнул в раскрытую дверь.
За большим столом сидел он – единственный мужчина, которого Розалия боготворила. «Изменился Лев Давидович! Седина появилась. На лбу глубокие морщины. Да и лицо усталое очень», – подумала она и сказала:
– Здравствуйте, товарищ Троцкий!
– Здравствуйте, товарищ Гранитова! – Лев Давидович легко встал из-за стола и подошёл к ней. – А вы молодец! – он пожал ей руку. – Присаживайтесь!
Розалия уютно утонула в глубоком, обитом бархатом, кресле.
– Я читал ваши статьи в газетах. Толково, очень толково написано. Молодец, товарищ Зинаида! А ещё мне докладывали о том, как вы боролись с мешочниками.
Розалия почувствовала, как краснеют у неё щёки. Она хотела что-то сказать, но Троцкий ей не дал.
– У меня, как всегда, очень мало времени. Вы мне, Зинаида, очень нужны на фронте. Деникин думает летом начать масштабное наступление. У нас есть солдаты и командиры, но, увы, не хватает преданных партии и революции политических комиссаров. Я вас, Зинаида, знаю лично и верю вам. Поедете комиссаром на южный фронт?
– Да, товарищ Троцкий, поеду! Я вас не подведу, Лев Давидович! – Розалия с трудом встала из глубокого кресла.
– Спасибо, товарищ Зинаида! Другого ответа я от вас не ждал. Некрасов!
 В кабинет вошёл тот самый военный, который привёз Розалию.
– Некрасов, принесите подарок для товарища комиссара! – распорядился Троцкий.
– Слушаюсь, товарищ Председатель Реввоенсовета Республики!
– Какой подарок? Зачем? – забеспокоилась Розалия.
Через две минуты у неё в руках был большой свёрток из плотной пергаментной бумаги.
– Это вам, товарищ Гранитова! Вы заслужили! Теперь вас проводят в канцелярию, где вы получите все необходимые документы. Всего вам доброго! Теперь я знаю, что на фронте будет ещё один человек, преданный революции и мне лично. До свидания! – Троцкий пожал ей руку.
В Смольном Розалия развернула свёрток. Коробка шоколадных конфет, которых она не ела уже много лет. Железная банка с чаем. Деревянная тяжёлая коробка, которую она с трудом открыла. Там были сигары. Она вынула одну. Долго мучилась, чтобы раскурить её. «Слабоват табак. Слабоват… Аромат вот только приятный».

Весь июнь 1919 года продолжались упорные бои за город Константиноград (В настоящее время город Красноград, Украина). Велись они с переменным успехом. Ни у белых, ни у красных не было превосходства, чтобы овладеть им окончательно.
Эти бои физически и морально вымотали комиссара 3-го Железного полка, 114 стрелковой дивизии Зинаиду Гранитову. Она уже не начинала, как раньше, день с политинформации в поредевших батальонах. Розалию мучили подозрения в отношении начальника штаба полка, бывшего капитана царской армии Михайлова. «Хитрый, сволочь! Змеёй всегда ускользает от прямых ответов на вопросы, которые я ему задаю. За ним пригляд особый нужен. Переметнётся к белым со всеми штабными документами… Кто будет отвечать за его предательство? Конечно же – комиссар! То есть я! Меня тогда за потерю политической бдительности поставят к стенке. Расстреляют вместе с командиром полка Денисовым. Кто такой Денисов? Бывший шахтёр. Тугодум и слишком лояльный. Из него командир, как из блохастого пса лев. Вобла человеческая, одним словом. Вся дисциплина в полку держится на мне, а вот тактические задачи решаются Михайловым. А бывший царский офицер умён, опытен, но ненадёжен! Ой, как ненадёжен!»
Гранитова с утра заходила в штаб, спрашивала Михайлова и Денисова о планах на день и уходила в батальоны, чтобы быть рядом с красноармейцами. Товарища Зинаиду, одетую в полинявшую от солнца гимнастёрку, с белыми кругами от высохшего пота, в кавалерийские бриджи и кожаную фуражку с красной звездой всегда можно было встретить на передовой.
4 июля красные, использовав подошедшие крупные силы пехоты и кавалерии, провели масштабную атаку и взяли Константиноград.
– В этом городе уже навсегда установилась советская власть, которая защищает человека-труженика. Ведь только советская власть сможет дать рабочим и крестьянам счастливую жизнь. Вы, товарищи бойцы, своими глазами видели, что в тех местах, где она вводится, то у богатеев отбираются капиталы, у помещиков – земля. А у трудового населения не отбирается ни щепки из имущества. Советская власть означает объединение всех трудящихся в одну братскую семью. Задача каждого бойца Красной Армии биться за эту власть, нашу власть, до последней капли крови! – страстно выступала на митинге по случаю взятия города комиссар Гранитова.
Деникин направил в Константиноград свежие отборные части и несколько бронепоездов. Возобновились кровопролитные бои за город.
«Константиноград не сдавать! Запрещаю отступать! Держаться до последнего бойца! Командиры и комиссары отступивших частей будут расстреляны. Троцкий». Пришла телеграмма от Председателя Реввоенсовета Республики.

Гранитова находилась в третьем батальоне, когда началась атака белых. Розалия увидела, как побледнело лицо у его командира.
– Дроздовцы! Офицерский полк, – тихо прошептал он.
– Дрозды! Дрозды! – с ужасом пронеслось по окопам.
– Дай! Сколько можно в него смотреть? – Розалия вырвала бинокль из рук командира батальона, рябого с мясистым носом мужчины, и прильнула к окулярам.
Прямо на их позиции уверенно шагали шеренги врага в малиновых фуражках с белыми околышами.
– Точно дроздовцы! Офицерский полк! – громко подтвердила Гранитова, возвращая бинокль. – Удерживать позиции! Я – во второй батальон! – Розалия побежала по траншее.
Загремели выстрелы. По позициям 3-го Железного полка ударила артиллерия белых.
Командир второго батальона лежал на дне окопа в луже крови. Среди красноармейцев начиналась паника.
– Стоять! Не сметь отступать! В контратаку! За мной! – крикнула она, Подсоби! – приказала она высокому солдату, чтобы он помог её вылезти из траншеи.
– За мной! За мной, воблы! Чего сидите! – Гранитова бегала вдоль траншеи с наганом в руках. – Кто останется здесь, того расстреляю лично! Вперёд! За мной, воблы человеческие!
На левом фланге в контратаку поднялся первый батальон. На правом из траншеи стали вылезать бойцы третьего.
– Чего прячемся? Застрелю, сволочи трусливые! Воблы вонючие! – орала Розалия.
Красноармейцы второго батальона с матом и проклятиями поднимались в атаку.
– Баскаков, командуй всеми! – крикнула Розалия командиру роты и тут же прыгнула назад в траншею. – Пулемётчики, ко мне!
Через минуту возле неё стояли двое красноармейцев с пулемётами Льюиса.
– Ты в десяти шагах от меня справа, а ты – в десяти слева. Занять позиции! Пусть тащат коробки с патронами!
– Есть, товарищ комиссар!
Сергей Пущин, прапорщик 2-го Офицерского генерала Дроздовского полка наступал на позиции красных в составе первого батальона. Шли быстро по открытой местности. Красные молчали, а затем начали активно стрелять. Кто-то из офицеров падал, сражённый пулями неприятеля.
– Не ложиться! Не ложиться! Вперёд! – передавали по цепям.
– Бух! Бух! Бух! – ударили пушки по траншеям красных.
После этого противник уже не стрелял по наступающим цепям.
– В атаку! Бегом! – послышалась громкая команда, а затем свистки.
Сергей пригнулся и ринулся вперёд. Вдруг перед ним возник красноармеец. Пущин ударил его штыком в грудь. Тот обмяк и стал заваливаться на бок. Сергей вытащил штык и побежал. Какой-то верзила хотел размозжить ему голову прикладом. Пущин увернулся, стал на левое колено и вонзил верзиле штык в бок.

Красные не выдержали и побежали.
– Ура-а-а-а! Ур-а-а-а! – кричали дроздовцы.
– Отступают! Сволочи трусливые! Воблы! – у Розалии от злости потекли слёзы, – пулемётчики, огонь!
Пулемёты молчали.
– Огонь! Воблы, вы что оглохли? – Гранитова подбежала к молодому белобрысому, совсем ещё мальчишке, пулемётчику, который находился слева от неё.
– Ты, контра, почему не стреляешь? – Розалия приставила свой наган к виску пулемётчика.
– Тов-тов-товарищ ком-ком, там же на-наши, – он с ужасом смотрел на неё своими серыми глазами.
– Стрелять, вобла! Я тебя сейчас, сволочь, кончу!
– Та-та-та-та-та! – понеслась длинная очередь, пули которой поражали и красных и дроздовцев.
– Та-та-та-та! – раздалось справа.
Красноармейцы 3-го Железного полка, в отчаянной попытке, стараясь спастись от смертельного огня своих же пулемётов, озверело бросились на наступающих дроздовцев. Смяли их и побежали дальше вперёд. Только вперёд, чтобы не получить пулемётную пулю в спину.
Что-то очень горячее ударило Пущину выше колена левой ноги. Она тут же перестала слушаться, и он упал, крича от сильной жгучей боли. Кусая губы, он изловчился, достал из-за ремня индивидуальный пакет и принялся бинтовать ногу прямо поверх штанов». Наверное, навылет пуля прошла, но что-то задела. Нога, как деревянная стала». Сергей отомкнул штык и, опираясь на винтовку, как на палку запрыгал к своим позициям. Нигде не было видно ни дроздовцев, ни красных. «Странно… Может я сознание потерял и долго лежал? Никого нет! Только трупы...»
– Стой, контра! – вдруг раздался сзади голос, и Пущина окружили трое красных.
– Кирюха, ты смотри, «дрозд» подстреленный ковыляет! – заржал невысокий худой с ввалившимися щеками боец.
– Павлуха, а чё он то ковыляет? Крылья гадёнышу подрезали! – усмехнулся крепыш с приплюснутым носом и рассеченной верхней губой, – щас я его, паскуду, прикончу! Штыком, шоб патрон не портить.
– Прапорщик… Офицер! – безразлично протянул высокий красноармеец с большим кадыком.
Крепыш, с короткого замаха, сильным ударом пнул Пущина сапогом по раненой ноге.
– А-а-а-а! – закричал Сергей и упал ничком на землю.
– Щас, я ему прям в сердце штык и всажу! Сволочь белая!
– Не надо, робята! Думаю, что его лучше бы комиссарше отволокти. Может награду каку получим? – робко предложил кадыкастый.
– Павлуха, а Ванька дело то говорит! Стой, не кончай его! Комиссарша, нас обещала под трибунал отдать за порося, которого мы у бабки спёрли. Помнишь?
– Помню. Ну и чё?
– Как чё? Притащим ей пленного офицера «дрозда», может она и передумает? А? Офицер всё таки? А, Павлуха?
– Ладно, хватаем его и понесли. Да быстрее! А то сдохнет ещё, – распорядился Павлуха.
– Товарищ комиссар! Товарищ комиссар, мы «дрозда» в плен взяли! Прапорщик! – услышал сквозь забытье Пущин.
Перед Розалией на земле лежал офицер с одним оторванным погоном и перевязанной ногой.
– Поднимите его! – приказала она и потом долго всматривалась в лицо пленного. «Красавчик! Красавчик! Похож на Оболянинова. Очень похож! Молодой вот только. Совсем мальчишка. Лет восемнадцать, наверное… А может, это его сын?»
– Твоя фамилия? Говори! – она подошла к офицеру, которого держали за руки двое красноармейцев.
Прапорщик стоял на одной ноге и покусывал губы. «Болит наверное? Скотина!»– злорадно подумала Розалия.
– Как фамилия твоя, сволочь? – Гранитова схватила пленного за подбородок и начала изучать его лицо… «Красавчик! Ох и красавчик! Глаза зелёные…, а кожа на щеках нежная, как у девицы», – Розалия почувствовала, как внутри у неё разгорается лютая ненависть к этому мальчишке.
– Фамилия твоя? – она из всех сил ударила его в нос своим маленьким кулачком.
 Голова офицера дёрнулась назад…
– Молчит, скотина! Баскаков, пять человек из комендантского взвода с винтовками ко мне. Пойдём расстреливать! – приказала Розалия.
– Есть, товарищ комиссар! – козырнул, появившийся случайно рядом командир роты побежал выполнять приказ.

Пущин самостоятельно стоять не мог, поэтому его подвесили за руки у кирпичной стены какого-то склада. Сильная боль волнами шла от раненой ноги до головы и терзала всё его тело. «Господи, быстрее бы! Мамочка, прости меня! Прости! Ушёл на войну, не попрощавшись с тобой...» – сквозь пелену, застилающую его глаза, Сергей видел, как напротив него, в шагах шести, стояли человек пять красноармейцев. Командовала ими та же самая сутулая неприятная старуха с морщинистым серым лицом.
– По врагу советской власти, пли! – заорала она.
– Бах! Бах! Бах! – выстрелы слились в единой эхо.
 По лицу Сергея больно ударили куски кирпичной стенки. «Не попали? Промазали! Промазали!» – с отчаянием подумал он.
– Что, «дроздёныш-гадёныш», испугался? Хорошо хоть штаны не обмочил! – кривя свои бескровные губы злорадно заорала старуха. – Чего стоите? – обратилась она к красноармейцам. – Заряжайте! По нашему классовому врагу, пли!
«Господи, прости меня за все мои грехи вольные и невольные», – только и успел подумать Пущин, как в его лицо вновь брызнули острые осколки кирпичей.
Вокруг висело облако сизого порохового дыма. «Живой! Живой ещё! Издеваются! – с обречённостью понял Сергей, – специально мимо стреляют. Зачем только? Для чего?»
– Товарищ комиссар, вас в штаб дивизии! – раздался чей-то звонкий голос.
– Сейчас буду! – ответила Розалия. «Что же с этим делать? На завтра оставлю! Куда спешить?»
– Товарищи красноармейцы, – приказала Гранитова, – пленного беляка закрыть в подвал. Выставить часового!
– Слушаюсь, товарищ комиссар! – вытянулся перед ней командир комендантского взвода.
В подвале было тихо и сыро. Боль терзала всё тело Сергея. Раненая нога сильно распухла… Пущин впал в забытье. Очнулся он от пулемётной трескотни и беспорядочных ружейных выстрелов. «Что это? Привиделось?» – подумал Сергей и стал прислушиваться. Шум нарастал, а затем как-то неожиданно затих.
Вскоре за дверью раздался гул шагов. Она открылась. И в луче утреннего света Пущин увидел казака в высокой папахе с погонами урядника.
– Хлопчик, ты хто? – спросил он, вглядываясь в темноту.
– Дроздовского офицерского полка прапорщик Пущин. Помоги мне подняться, служивый!

7 ноября 1932 года. Ночь, за окном холодно и сыро. В её комнате тепло и уютно, только вот на душе у Зинаиды Михайловны Гранитовой мрачно. Который уже месяц она находится в состоянии крайней подавленности. Сегодня пятнадцатая годовщина октябрьского переворота. Знаменательная дата, которую Розалия не только не отметила, но и даже не выходила из дома. А что, собственно, отмечать? Её кумира, пламенного революционера, гения Льва Давидовича Троцкого в 1929 году выслали из Советского Союза, а в начале этого года лишили советского гражданства! Человека, благодаря которому Красная армия одержала победу в гражданской войне! Человека, который отдавал всего самого себя строительству социализма в СССР! Гранитова отказывалась понять происходящее. Ей казалось, что это только лишь очень дурной сон, который слишком уж затянулся.
Розалия закурила сигару. Даже их она полюбила благодаря товарищу Троцкому! Ароматный густой дым поплыл по комнате...
А её, ответственного работника Дома печати в Ленинграде, месяц назад уволили с работы за связь с троцкистами, затем исключили из партии и настойчиво рекомендовали публично покаяться.
– За что каяться? За одиннадцать лет каторжных тюрем? За то, что воевала против Деникина и Врангеля? – гневно выкрикнула она первому секретарю райкома партии.
– За то, что вы были сторонницей Троцкого! – заорал в ответ он на Гранитову.
– Я не была сторонницей Троцкого! Я есть его сторонница и всегда ею буду! – Розалия, хлопнув дверью, выбежала из кабинета в приёмную.
После этого события она ждала, когда её придут арестовывать. Томительно тянулись дни. У Гранитовой пропал сон и аппетит. Она пила только крепкий чай с шоколадными конфетами. Тревожное ожидание превратилось в изматывающую муку, от которой у неё стала сильно болеть в груди, и открылся кровавый кашель.
Громкий звонок в дверь разорвал тишину. Розалия посмотрела на настенные часы. «Половина четвёртого утра. Это пришли за мной. Думают, что возьмут, как сонную курицу. Воблы! Ха-ха-ха! Ошибаются!» Гранитова вынула из ящика письменного стола деревянную кобуру и, открыв её, достала пистолет Маузер. С любовью погладила серебряную пластину с надписью «Комиссару Зинаиде Михайловне Гранитовой от Председателя Реввоенсовета Республики Льва Троцкого. 1920 год».
Ещё один звонок, ещё и ещё... Захлопали двери в комнатах у соседей.
– К кому это пришли? – послышался испуганный шёпот.
– А кто его знает? Трезвонят и трезвонят… Сейчас спрошу…
Розалия вставила обойму с патронами, взвела курок и сильно, до боли, упёршись лбом в ствол пистолета, плавно нажала на спусковой крючок.