Бои под Харьковом: как близкая победа обернулась чувствительным поражением

80 лет назад, с 12 по 28 мая, значительная часть наступавших на Харьков войск РККА сами оказались во вражеском окружении, что стало важным фактором последующих успехов гитлеровцев, сумевших дойти до Сталинграда…

Пожалуй, самое печальное в итоге битвы, с тех пор многими называемой «катастрофой под Харьковом», было то, что наши войска чуть-чуть не вышли из неё победителями, освободив и этот крупный город, заодно устроив в нём «котёл» для той самой 6-й армии Паулюса, которая действительно попала в окружение спустя более чем полгода уже под Сталинградом. Увы, как гласит расхожая поговорка, «чуть-чуть не считается…» – немцы в той схватке оказались лучше подготовлены.
И ведь речь же шла не о боях в первые, самые тяжёлые месяцы войны и даже не осенью-зимой 41-го, когда Красная Армия смогла нанести серьёзное поражение большей части гитлеровских полчищ на Восточном фронте, наступавших на Москву. Эта победа отнюдь не была случайной или локальной, речь шла о фундаментальном провале планов Гитлера по блицкригу. Вермахт, откатившись от Москвы на сотни километров, вынужден был перейти к обороне. 
Зато Красная Армия, немного переведя дыхание, приступила к наступательным операциям практически на всём тысячекилометровом фронте. При этом успехи этого грандиозного контрнаступления, пусть и в разной степени, отмечались на всех участках боёв. 

И пусть зимой-весной 42-го нам и не удалось прорвать блокаду Ленинграда, но зато получилось вернуться в Крым, заняв Керченский полуостров, продолжать чувствительно трепать немцев на подступах к Москве (теперь очень и очень дальних – в районе Ржева), а также на Донбассе и вблизи восточных границ Советской Украины.
Одним из таких важных успехов и была январская Барвенковско-Лозовская операция, в ходе которой РККА удалось освободить крупный плацдарм, с тех пор так и называемый Барвенковским. Да, Славянск, Краматорск, Артёмовск на юге и Балаклея на севере всё ещё оставались под вражеским контролем, но зато Барвенково, Изюм, Лозовая образовывали внушительную территорию около 100 км в основании плацдарма и 90 км в глубину. 
А к северу от расположенной там группировки советских войск лежал Харьков, от которого ещё ближе на восточном направлении (всего в 38 км по прямой) в Старом Салтове находились другие части Юго-Западного фронта.
Понятно, что при такой конфигурации фронта у советского командования не могло не возникнуть желания воспользоваться столь удобным плацдармом для начала мощного наступления на противника. 
Данные планы стали появляться у командования Юго-Западного направления (Брянский, Юго-Западный, Южный фронт) во главе с маршалом Тимошенко, Членом Военного Совета Хрущёвым и начштаба генералом Баграмяном ещё в марте. 

Кто больше всех настаивал на такой операции, доподлинно выяснить очень сложно. Увы, в отношении даже советских военачальников, победивших в страшной войне, зачастую применима старая поговорка: «У победы много отцов, поражение всегда сирота».
Так что доверять на сто процентов мемуарам советских маршалов, генералов и политиков, зачастую противоречащих друг другу в данном вопросе, можно лишь с очень большой оглядкой.
Наиболее распространёнными являются две, диаметрально противоположные версии произошедшего, с различными мелкими модификациями. Согласно первой, во всём виноват (кто бы сомневался!) лично Сталин!. Он, дескать, требовал от военных нанести гитлеровцам сокрушительный удар уже в 42 году, поэтому все командующие отдельных направлений и старались выслужиться, предлагая Ставке как можно более грандиозные планы наступления своих фронтов.
Согласно этой версии, когда наступление РККА под Харьковом начало откровенно захлёбываться, ЧВС Хрущёв запросил Сталина разрешить отступление, пока оно не превратилось в «котёл» для наших войск, но вождь, конечно же, его сначала не разрешил, а потом было уже поздно.
С учётом того, что эта версия в столь радикальной форме была озвучена самим Никитой Сергеевичем аккурат в те дни, когда он, будучи уже главой СССР, как раз развенчивал культ личности на 20-м съезде КПСС, поверили в неё далеко не все. И чем больше проходит времени, тем больше на этот счёт скептиков.
Более историчной (и первоначальной) является версия, согласно которой Начальник Генерального штаба маршал Шапошников изначально не одобрял наполеоновские планы командования Юго-Западного направления. 

Такие планы, конечно, были вполне законными с чисто нравственной точки зрения – кому не хотелось как можно быстрее освободить Советскую Украину (или хотя бы её Левобережье)? Тем более что маршал Тимошенко был украинцем по происхождению, а Хрущёв к тому времени воспринимался в партии украинцем «по духу». 
Но с чисто военной точки зрения эти планы представляли угрозу для атакующих частей самим попасть в окружение в случае, если противник начнёт «срезание горловины» Барвенковского выступа. Что, увы, и произошло…
Согласно рассматриваемой точке зрения, Сталин действительно категорично не запретил Тимошенко-Хрущёву-Баграмяну проведение операции. Тем более что Ставка действительно поддерживала план наиболее широкого наступления по всему фронту. 
Но при этом инициаторам операции сильно уменьшили масштабы их замыслов (под которые те требовали очень солидные подкрепления – свыше миллиона новых бойцов при наличных 600 с лишним тысяч), ограничив их лишь освобождением Харькова и, если получится, окружение прижатой к Азовскому морю вражеской группировки. Заодно у Юго-Западного направления забрали из подчинения и самый северный, Брянский фронт, оставив войска лишь фронтов Юго-Западного и Южного. Их, впрочем, вполне должно было хватить для достижения слегка урезанных целей наступления из Барвенковского плацдарма.
И, пожалуй, ключевым моментом этой версии является то, что в переломный момент операции, 17 мая, не «Сталин запретил отступать», а, наоборот, в ответ на предложение Генштаба, поддержанное Сталиным, прекратить наступление, именно Хрущёв с Тимошенко доложили в Москву, что «причин для беспокойства нет». А на следующий день отступать стало уже поздно…

Кроме рассмотренных выше военно-политических факторов, большую роль в исходе операции сыграли и чисто военные, стратегические и тактические моменты, в том числе связанные с неверной оценкой направления главного удара врага. Подобная ошибка имела место и перед началом войны. Глава Генштаба Жуков, например, считал, что направлением главного удара Вермахта будет Украина, отсюда и всемерное укрепление Киевского военного округа перед войной, позволившее защищать Киев до самого начала осени. Зато военачальник старой (ещё дореволюционной) школы, тогда замнаркома обороны (хотя и бывший и будущий руководитель Генштаба тоже) маршал Шапошников предсказывал главный удар гитлеровцев по Белоруссии. Что и произошло 22 июня, когда почти двукратное превосходство врага над войсками генерала Павлова, даже без учёта вопиющих просчётов последнего, позволили немцам захватить Минск уже через 6 дней…
Так и к весне 42-го большинство военных аналитиков, разведчиков, предсказывали попытку вражеского реванша в виде попытки нового наступления на Москву. Причём немецкая разведка приложила немало усилий по укреплению советского командования в этом заблуждении, вплоть до дезинформирования собственных офицеров отдачей приказов готовиться к наступлению, которое в Берлине и не думали начинать.
А главный удар в кампанию 42-го года Гитлер планировал наносить как раз на юге с целью дальнейшего рывка на Кавказ с его нефтепромыслами. Так что в районе Харькова противник тоже исподволь накапливал резервы, наша разведка этого, увы, вовремя не заметила. В отличие от накопления сил фронтами Юго-Западного направления, очень даже замеченного Абвером. 

К сожалению, одной лишь гениальной интуиции Шапошникова для того, чтобы убедить Ставку в полном отказе от наступательных действий с Барвенковского плацдарма в пользу лишь обороны, не хватило. Было принято половинчатое решение: разрешить Тимошенко сотоварищи выполнить свой план, но не привлекать для этого чуть ли не большую половину всех накопленных к весне 1942 резервов РККА.
Были в ходе операции и другие моменты, нивелировав которые, наши войска могли бы избежать печального финала. Например, растянуть авиацию на все участки фронта немцы не могли. Так что значительный перевес Люфтваффе могло обеспечивать только поочередно на разных направлениях.
Между тем, советское наступление под Харьковом началось лишь 12 мая. Это при том, что Манштейн в Крыму начал атаку на Крымский фронт РККА тремя днями раньше. В чём ему оказал неоценимую поддержку легион «Кондор», имевший опыт победных воздушных боёв ещё в Испании.
Благодаря помощи четырёх сотен боевых самолётов войска Крымского фронта были разбиты за считанные дни, уже в ночь на 14 мая им отдали приказ на эвакуацию из Керчи. А немцы, соответственно, через несколько дней смогли перебросить почти не понесшую потерь авиацию уже под Харьков. Там она с 17-го мая вновь оказала такую же неоценимую поддержку 1-й танковой армии Клейста, как раз и перерезавшей ударом с юга (Краматорска и Славянска) узкое горлышко Барвенковского выступа.
Теперь уже риторический вопрос – где бы немцы взяли 4 сотни дополнительных самолётов под Харьковом, если бы войска Юго-Западного направления начали бы свои атаки не 12 мая, а хотя бы на 3 дня раньше, с началом удара Майнштейна в Крыму? Мало того, что и исход крымских боёв мог бы стать совсем другим, если бы противник не знал, куда ему посылать дефицитные авиаполки, но и харьковская операция могла бы завершиться по-другому…

Увы, история не знает сослагательного наклонения. Армии Юго-Западного фронта поначалу успешно начали охват Харькова с севера (с Волчанска) и юга (Петровское, Лозовая). Однако южная граница Барвенковского плацдарма, с которого освобождать Харьков шли главные силы, оборонялась очень «жидкими» порядками 9-й армии Южного фронта. Всего в один эшелон и глубиной до 4 км, при этом почти без инженерных сооружений. Плотность всего в 2 ДЗОТа на километр обороны и 11 км проволочных заграждений на свыше 100 км фронта – это крайне мало.
А вот немцы к советскому наступлению готовились основательно. И засевшая в Харькове 6-я армия будущего фельдмаршала-окруженца Паулюса, и танковая группа Клейста на Донбассе. Мощные линии обороны, минные поля, маневренные резервы – всё это не позволило наступавшим красноармейцам достичь быстрой победы. Более того, за первые пять дней боёв силы наступавших значительно снизились в силу хотя бы обычной человеческой усталости от беспрерывных и очень тяжёлых боевых действий.
К тому же командование 9-й советской армии, ведущей наступление на юге, медлило с вводом в бой танковых корпусов. Что заставило бы немцев забрать часть сил у танковой армии Клейста, изготовившейся к стремительному рывку, тем самым значительно его ослабив или, вообще, вынудив от него отказаться. 
В этот момент, 17 мая, донбасская группировка врага и нанесла свой удар на основу Барвенковского выступа, будучи поддержанной встречным ударом с севера частями Паулюса. Наши бойцы держались героически, порой погибая целыми батальонами при отражении атак немецких танков.

Но оборона в один эшелон (хоть командование Юго-Западного направления месяцами раньше предписывало Южному фронту основательнее укрепить свою зону ответственности!) – это слишком мало, чтобы эффективно остановить прорыв сотен бронированных монстров при массированной поддержке авиации, артиллерии и хорошо обученной пехоты… 
А пока последние замыкали кольцо окружения Барвенковской группировки РККА, командующий 6-й советской армии наконец опомнился и бросил на врага 21-й и 23-й танковый корпус. И даже добился немалых успехов, но, увы, в прежнем, основном направлении наступления своих войск, которым в тылу немцы уже перекрыли линии снабжения, не опасаясь завязших во фронтальных боях советских танков вышеупомянутых корпусов.
Дальнейший ход событий был уже «делом техники». Несмотря на приблизительное равенство сил (около 640 тысяч штыков у каждой из сторон, сравнимое количество танков, полуторное преимущество РККА в артиллерии при отставании в бомбардировщиках), противник в течении последующих 10 дней наращивал свой успех.
В наших частях после перерезки врагом коммуникаций всё больше ощущалась нехватка горючего, боеприпасов. Даже советским истребителям пришлось срочно эвакуироваться на более дальние по времени подлёта аэродромы, так как расположенные вблизи, на территории Барвенковского выступа, уже были под угрозой занятия немецкими танками. Отсюда следовала невозможность эффективно противодействовать вражеским бомбардировкам, в первую очередь, наших танковых частей – всё почти как в ходе эпического танкового сражения под Дубно-Луцком летом 41-го.

Не без горечи можно сделать вывод о том, что в ходе боёв под Харьковом (как и в чуть более ранних в Крыму) также сказался фактор, выраженный мрачной шуткой Сталина: «у меня для вас свободных Гинденбургов на складе нет!». 
Увы, стратегов, сравнимых с этим немецким военачальником периода Первой мировой, в Красной армии в то время можно было пересчитать по пальцам. Маршал Шапошников к тому времени уже из последних сил боролся с тяжелейшей болезнью – прогрессирующим туберкулёзом и раком желудка. И, несмотря на обычную привычку спать по 2-3 часа в сутки, с 27 апреля был вынужден лечь в больницу. 
Его заместитель Василевский в конце апреля выехал в войска помогать командованию Северо-Западного направления в Демянской операции. Его отозвали в Москву лишь 11 мая…

В итоге начатая советскими войсками Харьковская операция мая 1942 года после перехвата стратегической инициативы противником закончилась серьёзным поражением. Конечно, озвучиваемые цифры наших потерь сильно варьируют в зависимости от отношения к советскому прошлому того или иного автора. Соответственно, либералы не без злорадства оперируют цифрами от 240 до 350 тысяч только пленных красноармейцев; среди историков-патриотов можно встретить и 20 тысяч попавших в плен и 60 тысяч погибших.
Думается, ближе к истине усреднённые данные, приводимые, например, в статье в «Независимом военном обозрении»:
«Потери убитыми, пленными и пропавшими без вести составили 171 тыс. человек, ранеными – 106 тыс. человек. Погибли заместитель командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенант Ф.Я. Костенко, генералы А.М. Городнянский, К.П. Подлас, А.Ф. Анисов, Ф.Г. Маляров, Л.В. Бобкин, Д.Г. Егоров, Ф.Н. Матыкин, З.Ю. Кутлин, И.В. Васильев, бригадные комиссары И.А. Власов и А.И. Попенко». 

Конечно, почти 300 тысяч общих потерь из первоначальной численности в 640 тысяч бойцов – это немало. Ещё хуже, что столь дорогой ценой была оплачена не наша победа (хотя бы освобождение Харькова, к которому наши войска подошли на расстояние прямой видимости), но обретение стратегической инициативы гитлеровцами. 
Всё это вылилось и в летнее наступление фашистов на Кавказ и, особенно, быстрое продвижение 6-й армии Паулюса к Сталинграду. Последнее же практически разрезало советскую территорию до Волги на две части, северную и южную, как в самые трудные месяцы Гражданской войны…