29 мая 2022 108

(к 235-летию К.Н. Батюшкова)

Выдающийся русский поэт Константин Николаевич Батюшков (1787–1855) – яркая и трагическая фигура в истории отечественной словесности. Он никогда не помышлял воздвигнуть себе «памятник нерукотворный», не жаждал великой славы – ни прижизненной, ни посмертной. В письме другу поэт замечал: «Умру и стихи со мной» (1). И далее под словами «Вот моя эпитафия» поместил следующее двустишие: 

Не нужны надписи для камня моего, 
Пишите просто здесь: он был, и нет его! (243)

Свой блистательный талант Батюшков именовал «маленьким дарованием» (2), «крохотной музой» (П 422). Его мучила неудовлетворенность результатами творчества, о чём он писал поэту Василию Андреевичу Жуковскому (1783–1852): «Самое маленькое дарование моё, которым подарила меня судьба, конечно – в гневе своём, сделалось моим мучителем. Я вижу его бесполезность для общества и для себя. Что в нём, мой милый друг, и чем заменю утраченное время? Дай мне совет, научи меня, наставь меня: у тебя доброе сердце, ум просвещённый; будь же моим вожатым! Скажи мне, к чему прибегнуть, чем занять пустоту душевную; скажи мне, как могу быть полезен обществу, себе, друзьям?» (П 308)
В дружеском послании «П.А. Вяземскому» (<1810>) Батюшков не принимает всерьёз высоких, «кадиловозжигательных» оценок своей поэзии:

Льстец моей ленивой музы! 
Ах, какие снова узы 
На меня ты наложил? 
Ты мою сонливу «Лету»*
В Иордан преобразил 
И, смеяся, мне, поэту, 
Так кадилом накадил  
Что я в сладком упоеньи, 
Позабыв стихотворенья, 
Задремал и видел сон: (245)
* П.А. Вяземский восторженно отзывался о стихотворении Батюшкова «Видение на берегах Леты». – А. Н.-С.

Передавая в шутливой форме этот сон, поэт с самоиронией оценивает степень своего дарования, считая, что оно утонет в Лете – реке забвения в царстве мёртвых в древнегреческой мифологии:

Будто светлый Аполлон 
И меня, шалун мой милой, 
На берег реки унылой 
Со стихами потащил 
И в забвеньи потопил! (246)

Мифологическая река забвения не поглотила имя и творчество Батюшкова. Новая творческая дорога, которую  прокладывал он в русской литературе, была очевидна.    Александр Сергеевич Пушкин (1799–1837) считал себя учеником Батюшкова и признавал его стихи поэтическим чудом: «Что за чудотворец этот Батюшков!». «Одной этой заслуги со стороны Батюшкова достаточно, чтоб имя его произносилось в истории русской литературы с любовию и уважением» (3), – справедливо утверждал классик литературной критики Виссарион Григорьевич Белинский (1811–1848). Он указал на оригинальность и новаторский характер художественного мира, созданного поэтом: «Батюшков как талант сильный и самобытный был неподражаемым творцом своей особенной поэзии на Руси» (4). 
Удивительная, полнокровная, многообразная по тематике лирика Батюшкова отличается изяществом, благородством чувств, прямодушием, особой искренностью. «Живи, как пишешь, и пиши, как живёшь... Иначе все отголоски лиры твоей будут фальшивы»; «живи, как Бог велит» (П 133), – такое credo исповедовал поэт в жизни и в литературе.

С отвагой на челе и с пламенем в крови 
Я плыл, но с бурей вдруг предстала смерть ужасна. 
О юный плаватель, сколь жизнь твоя прекрасна! 
Вверяйся челноку! Плыви! (233)

Батюшков, будучи  незаурядной творческой личностью, всегда стремился к независимости: «Конечно, независимость есть благо, по крайней мере для меня» (П 23). Государственная служба в министерстве просвещения в должности мелкого чиновника, на которую поэт поступил после окончания учёбы в 1803 году, тяготила его. Батюшков высказывался о гражданской службе в духе крылатых фраз главного героя «Горя от ума» (1825) Чацкого, призывавшего служить «делу, а не лицам»: «Служить бы рад, прислуживаться тошно», «Чины людьми даются, А люди могут обмануться», «Как тот и славился, чья чаще гнулась шея», «Кому нужда: тем спесь, лежи они в пыли, А тем, кто выше, лесть, как кружево, плели. Прямой был век покорности и страха», – задолго до создания этой бессмертной комедии Александра Сергеевича Грибоедова (1795–1829).  «Служил и буду служить, как умею; выслуживаться не стану по примеру прочих» (П 366), – заявлял Батюшков. Выступая противником чиновничьего карьеризма, «ибо поистине он не охотник до чинов и крестов», поэт не желал двигаться «ужом и жабой» (П 193), «торговать своей свободой» (П 23) и совестью ради заработка под «ярмом должностей, часто ничтожных и суетных». 
В то же время его финансовое положение было незавидным, Батюшков часто сетовал на безденежье. В одном из писем с горькой самоиронией он нарисовал образ поэта-бедняка, которому не хватает средств даже на покупку бумаги и чернил:

А я из скупости чернил моих в замену 
На привязи углём исписываю стену (П 141).

И всё же, не имея прочной материальной основы, Батюшков для себя решает: «служить у министров или в канцеляриях, между челядью, ханжей и подьячих, не буду» (П 186). 
Батюшков также поддерживает своего друга Николая Ивановича Гнедича (1784–1833), отважившегося оставить казённую службу и посвятить себя колоссальному литературному труду по переводу с древнегреческого на русский язык «Илиады» Гомера: «В департаменте ты мог получить более, нежели получаешь ныне. Служа в пыли и прахе, переписывая, выписывая, исписывая кругом целые дести, кланяясь налево, а потом направо, ходя ужом и жабой, ты был бы теперь человек, но ты не хотел потерять свободы и предпочел деньгам нищету и Гомера. В департаменте ты бы мог быть коллежским советником, получить крест, пенсион, всё, что угодно, потому что у тебя есть ум и способности, но ты не хотел потерять независимости» (П 193). 
Сам поэт сделал свой выбор:

Но я и счастлив, и богат,
Когда снискал себе свободу и спокойство,
А от сует ушёл забвения тропой!  (83)

В стихотворном «послании Жуковскому и Вяземскому» «Мои пенаты» (1811–1812) Батюшков воспел нехитрые радости жизни, свободной от ярма казённой службы и светских условностей,  в своём небольшом, практически разорённом имении:

Отечески пенаты, 
О пестуны мои! 
Вы златом небогаты 
<…>
Где странник я бездомный, 
Всегда в желаньях скромный, 
Сыскал себе приют (134).

В свою записную тетрадь поэт заносит сокровенные размышления: «Есть люди, которым ничего не стоит торговать своей свободою: эти люди созданы для света. А я во сто раз счастливее как бываю один, нежели в многолюдном обществе, особливо, когда я не в духе; тогда и самая малейшая обязанность для меня тягостна. Человек в пустыне свободен, человек в обществе раб, бедный ещё более раб, нежели богатый. Но иногда богатство – тягостно» (П, 23). 
Батюшкову мил его «шалаш простой». Поэт тщательно, даже с любованием, выписывает бытовые детали – «утвари простые» своей «хижины убогой»:

В сей хижине убогой 
Стоит перед окном 
Стол ветхий и треногий 
С изорванным сукном. 
В углу, свидетель славы 
И суеты мирской, 
Висит полузаржавый 
Меч прадедов тупой; 
Здесь книги выписные, 
Там жёсткая постель — 
Всё утвари простые, 
Всё рухлая скудель! (134)

Но вся эта изношенная рухлядь обветшалого семейного гнезда поэту милее, чем суетная роскошь напыщённых аристократов:

Скудель!.. Но мне дороже, 
Чем бархатное ложе 
И вазы богачей!.. 
Отеческие боги! 
Да к хижине моей 
Не сыщет ввек дороги 
Богатство с суетой, 
С наёмною душой 
Развратные счастливцы, 
Придворные друзья 
И бледны горделивцы, 
Надутые князья! (134)

Лирический герой вовсе не затворник. Вместо богачей и светских львов он готов радушно принимать в собственном «смиренном уголке» друзей, странников, всех, кому нужен кров и приют:

Но ты, о мой убогой 
Калека и слепой, 
Идя путём-дорогой 
С смиренною клюкой, 
Ты смело постучися, 
О воин, у меня, 
Войди и обсушися 
У яркого огня (135).

Уединение поэта в его домашней жизни не означало праздности. Отвергая дружеские упрёки в безделье и лени, Батюшков отвечал в письме Гнедичу: «И впрямь, что значит моя лень? Лень человека, который целые ночи просиживает за книгами, пишет, читает или рассуждает! <…> если б я строил мельницы, пивоварни, продавал, обманывал и исповедовал, то, верно б, прослыл честным и притом деятельным человеком» (П 150). Поэтической натуре чуждо предпринимательство ради выгод, барышей, прибыли. Тем, у кого на уме только наживание денег, Батюшков противопоставляет свой род деятельности, далёкий от корыстолюбия, – труд поэта, писателя, мыслителя. Он утверждает высокую значимость литературной работы, исполненной «доблести ума и сердца» (П 180): «Человек, который занимается словесностью, имеет во сто раз более мыслей и воспоминаний, нежели политик, например, генерал» (П 24). 
В то же время Батюшков с горечью осознаёт, что такого рода деятельность не имеет ценности в обществе, не признаётся как профессия. Именование писателя, поэта пока ещё «дико для слуха» в той социальной среде, которая хладнокровно убивает своим пренебрежением истинное дарование: «Нет, я вовсе не для света сотворён <…>! Эти условия, проклятые приличности, эта суетность, этот холод и к дарованию, и к уму, это уравнение сына Фебова с сыном откупщика» (П 122). Талант не может пробиться на широкую дорогу без расчётливости и интриг: «И я мог думать, что у нас дарование без интриг, без ползанья, без какой-то расчётливости может быть полезно! И я мог ещё делать на воздухе замки и ловить дым!» (П 149) 
Если гражданская служба с её карьеристским «ползанием» отталкивала Батюшкова, то военная служба его привлекала. Благодаря прямой натуре, мужественному волевому характеру уже в юности поэт стал воином. Он отправился добровольцем в Европу воевать с армией Наполеона, был ранен, награждён орденом за отвагу. В 1810 году вышел в отставку. 
С началом Отечественной войны 1812 года и вторжения французских войск в Россию отставной офицер вновь решает стать в строй на защиту родной земли. Однако болезнь несколько отсрочила его планы. 1 июля 1812 года Батюшков писал Вяземскому: «Если бы не проклятая лихорадка, то я бы полетел в армию. Теперь стыдно сидеть сиднем над книгою; мне же не приучаться к войне. Да, кажется, и долг велит защищать Отечество и государя нам, молодым людям. Подожди! Может быть, и я, и Северин препояшемся мечами... если мне позволит здоровье» (П 223).

 

Примечания
1.Батюшков К.Н. Полное собрание стихотворений. – М.; Л.: Сов. писатель, 1964. – С. 325. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием номера страницы.
2.Батюшков К.Н. Сочинения: В 2-х т. – М.: Худож. лит., 1989. – Т. 2. – С. 308. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием литеры П (то есть проза, письма) и номера страницы.
3.Белинский В.Г. Полн. собр. соч. – М., 1955. – Т. 7. – С. 228.
4.Там же. – Т. 6. – С. 461.

 

Художник: Ф.И. Игин (с рисунка О.А. Кипренского). 

Средняя оценка: 2.83846
Проголосовало: 130