Лишь один соловей...

180 лет со дня кончины русского народного поэта
Алексея Васильевича Кольцова

«Тесен мой круг, грязен мой мир, горько жить мне в нём, и я не знаю, как я ещё не потерялся в нём давно. Какая-нибудь добрая сила невидимо поддерживает меня от падения».  Так писал великий русский народный поэт Алексей Кольцов, глубокий лирик по своему врождённому от природы чувству, в последний год своей жизни, обращаясь с этими словами в письме к своему другу и наставнику Виссариону Белинскому. Это было в начале 1842 года, а 10 ноября (по новому стилю) того года он умрёт от затяжной чахоточной болезни, будучи прикованным к постели в тесной, маленькой и сырой комнатке, в доме своего отца в пыльном губернском степном городе Воронеже, где батюшка его всю жизнь промышлял скупкой и продажей скота. Обычно принято считать, опираясь на известные факты в биографии Кольцова, что судьба сына прасола (так называли скупщиков скота в то время) и потомственное это дело, чем вынужден был заниматься Алексей всю свою недолгую жизнь, не были обременительны для малограмотного (он не закончил и двух классов уездного училища) и невзыскательного к жизненным благам парня, с малолетства хорошо управлявшегося с конём, с 10-летнего возраста привыкшего к вольной степной судьбе, закалённого всеми ветрами и непогодами южной русской степи. От рождения здоровый и общительный молодой человек, легко сходившийся с людьми, сам себя иногда, в шутку, называвший «лихачом-кудрявичем», он обучен был приказчиками своего отца и скоро, с 16 лет (!) уже сам ставший старшим приказчиком и распорядителем в непростом заготовительном и торговом деле. Душа его, казалось бы, должна была огрубеть и очерстветь, ведь ему приходилось обращаться с «живым товаром», с целыми гуртами жалобно мекающих баранов и угрюмо мычащих быков, которых ему нужно было скупать у хозяев стад, до остервенения торгуясь с ними за каждую копейку, потом гнать «товар» на бойни. А там на бойнях, ему необходимо было самолично следить за процессом забивания несчастных животных, занимаясь подсчётом выхода мяса и сала, и учитывать количество снятых шкур. Он сам признавался, что порой вынужден был ходить по колено в крови убитых животных среди гор мяса и костей! Это страшное испытание для любой, даже самой нелирической души, а что уж говорить о душе поэта...

Но, странное дело, вся эта жестокая действительность словно не оставила следа в его, как оказалось, очень ранимой душе, а вот первая, трагически закончившаяся любовь молодого поэта, сломала ему жизнь. Он прожил всего 33 года и ушёл из жизни в возрасте Христа, как и Он, погибнув на Голгофе земных страданий, но только не от удара копья римского сотника, а от чёрствости и бездушия своих родичей. Кто же был этот странный человек, так непохожий по всему своему душевному складу на близких ему людей – мещан, купцов, работяг прозаического провинциального городка Воронежа, озабоченных только добыванием хлеба насущного и накоплением деньжат, часто и не подозревавших о существовании искусства, литературы, тем более поэзии. До поры до времени не подозревал о существовании таковой и Алексей Кольцов. Потом признавался, что, когда ему в руки случайно попалась книжка стихов поэта Ивана Дмитриева, он удивился странности тех строк, что были пропечатаны в ней, они поразили его до глубины души! Он и слыхом не слыхивал ни о какой рифме, тем более о размерах стихосложения, и решил, что это песенник, где записаны слова песен, которые нельзя произносить обычной речью, а нужно только петь. Степные народные песни он слыхал в своей жизни, но сам складывать не умел, а тут увидел напечатанные стихи и тут же начал их распевать на манер протяжных песен степи, и сам восхитился неожиданным состоянием упоения и какой-то восторженной приподнятости, чем объята была его душа. В нём проснулся поэт, и поэзия его никак не соприкоснулась с практическими его занятиями по торговле скотом, он с самого начала отделил высокое искусство (а любое поэтическое слово, даже не очень талантливых стихотворцев, было для него проявлением высокого искусства – и не иначе!) от грубой борьбы за кусок хлеба и мяса. Вот почему в его творчестве (странно, но никто из критиков не обращал на это внимание) нет вообще стихов о животных. Это, кстати, отличает его творчество от стихов его последователя Сергея Есенина, который, как раз, о животных писал много, и часто стихи Есенина о судьбе «братьев наших меньших» очень проникновенны и страдательны – вспомните его знаменитое стихотворение о собаке («Утром в ржаном закуте, где златятся рогожи в ряд, семерых ощенила сука, рыжих семерых щенят...»), так поразившее когда-то самого Максима Горького, о лисице, подбитой пулей охотника, о скачущем жеребёнке... Нет, ничего этого нет у Кольцова и в помине. Это и понятно – нельзя любить животных, если сплошь и рядом приходится вести их на убой... Потому не очень соответствует действительности та пасторальная картинка, что нарисована в знаменитом стихотворении Есенина «О Русь, взмахни крылами...», где Есенин чётко выводит свою поэтическую родословную, считая себя младшим братом в семействе русских народных поэтов, где Николая Клюева он представляет как среднего брата, а Алексея Кольцова называет старшим своим предшественником...

По голубой долине,
Меж тёлок и коров,
Идёт в златой ряднине
Твой Алексей Кольцов.

В руках – краюха хлеба,
Уста – вишнёвый сок,
И вызвездило небо
Пастушеский рожок...

Но никогда Кольцов благостным пастушком не был, по жизни он был довольно жёстким и трезвым предпринимателем, каким и хотел видеть его отец, намеревавшийся передать единственному своему сыну (в семье было ещё три дочери) своё предпринимательское дело. А в коммерческом деле ведь что самое важное? – деньги. Потому его наследник должен был жениться на какой-нибудь дочери богатого купца, взять хорошее приданное и развернуть торговое дело. Потому он и принял жёсткие меры, когда увидел, что его мечтательный сын в свои 18 лет до глубины души влюбился в Дуняшу – молоденькую горничную в его богатом городском доме. Это никак не укладывалось в его практические планы и он, услав сына в очередную торговую экспедицию по скупке скота, спровадил несчастную девушку из дома, насильно выдав её замуж (по сути – продав) за грубого и жестокого казака. Когда его сын Алексей вернулся домой, то не застал любимой, а отец не хотел раскрыть, куда увезли Дуняшу... Это стало невероятной трагедией для начинающего поэта, страшным ударом, который сломал всю его жизнь. Алексей, забыв о почтении к родителю, бросил дом и ринулся искать возлюбленную, тратя деньги на оплату нанятых помощников по розыскам. И он нашёл... могилу Дуняши в одной из донских станиц. Её новоявленный муж, за которого была неволею отдана девушка, бил её смертным боем за отказ жить с ним, с нелюбимым, и убил несчастную страдалицу... Это трагедия подорвала не только душевные, но и физические силы поэта, от неизлечимого горя он ослаб и к нему привязалась чахотка, очень частое заболевание в те времена, поражающее часто ослабленные психическими потрясениями организмы. Потом Кольцов всю свою жизнь будет лечиться от болезни, глубокое его горе перерастёт в нудящую сердечную рану, но не оставит его до конца жизни. Своей погибшей возлюбленной он посвятит лучшие стихи и будет писать, обращаясь к её образу, до конца дней. Уже незадолго до смерти он напишет истинный шедевр – стихотворение «Звезда», посвящённое погибшей, но незабываемой любви...

Где б ни был я, всегда,
До утренней зари, алмазная звезда
Против меня стоит,
И в очи мне глядит...

При ней когда-то час разлуки был,
Но я давно и час тот позабыл!
Один лишь этот луч неотразим,
И я никак не свыкнусь с ним!

Порою он приводит в умиленье,
Порой в восторг и исступленье,
Порою в горькую печаль...
И мне её, погибшую, всё жаль! 

По-своему он отомстит отцу за совершённое им преступление. Нет, он с виду останется «покорным сыном» (как будет подписывать письма отцу), будет исправно выполнять коммерческие поручения по торговле скотом, но всякие попытки родителя женить его на какой-нибудь богатой купеческой невесте, он будет пресекать в зародыше, и тут самодур-отец его не сломит. Василию Петровичу, так звали отца поэта, придётся смириться с несгибаемой волей сына, тем более что поэтическое творчество Алексея вдруг нашло неожиданно живой отклик в столицах империи – в Москве и в Санкт-Петербурге.
Дело в том, что Алексею повезло. Один раз он закупал скот в одном помещичьем хозяйстве, а в это имение к своим родственникам приехал очень интересный и просвещённый человек, передовой дворянин, студент, организатор литературного кружка и потому попавший под подозрение властей и высланный из столиц, Николай Станкевич. Это был друг литературного критика Виссариона Белинского, его знавали такие выдающиеся люди, как князь, поэт и большой чиновник империи Пётр Вяземский, а также влиятельнейший литератор и царедворец Василий Андреевич Жуковский, воспитатель наследника престола, между прочим... Ну и наконец, через Жуковского он имел связь даже с самим Александром Сергеевичем Пушкиным, значение которого в тогдашней культурной жизни страны было неоспоримо. То есть Станкевич был представителем высших культурных кругов России, при этом придерживался, как водится, оппозиционных взглядов. А рафинированные дворяне-оппозиционеры уже и тогда нуждались в опоре на народ и непроизвольно, может быть ещё, искали некие контакты с думающими людьми из «сермяжного сословия». Когда Станкевич послушал стихи Кольцова, а тот не отказался прочитать, вернее – спеть свои творения демократичному «барину», тот поразился – он такого ещё не слышал. В стихах этого неумытого прасола была настоящая чистая, незамутненная лирика, словно некий Лель с пастушеским рожком спустился на эту суровую жёсткую землю, такая в этих строках прозвучала человеческая душевная струна, такие проявились живые картины мира, природы и в то же время не оторванные от реальности, а вполне согласующиеся с действительностью и знанием народной жизни, но при этом – всё у Кольцова окрашивалось необычайной глубокой поэзией, возвышающей, приподнимающей душу. 

В небе зоринька
Занимается,
Золотой рекой
Разливается, – 
А кругом лежит
Степь широкая,
И стоит по ней
Тишь глубокая...
Ковылём густым
Степь белеется,
Травкой шёлковой
Зеленеется.
Ты цветёшь красой,
Степь привольная,
Пока нет ещё
Лета знойного:
Всю сожжёт тогда
Тебя солнышко,
Попалит твою
Травку-цветики!
Пока нет ещё
Время тяжкого – 
Тёмной осени,
Ветра буйного:
Разнесёт тогда
Он по воздуху
Всю красу твою – 
Ковыль белую!

Это до глубины души взволновало образованного и думающего дворянина-интеллигента, он понял, что наткнулся на уникум, он взял тетрадку стихов у Кольцова и отослал эти не очень грамотно записанные вирши (Кольцов писал без знаков препинания, просто не зная грамматики) в Москву, в литературные журналы, с редакторами которых был хорошо знаком. Благодаря этой протекции стихи Кольцова стали появляться на страницах лучших тогдашних литературных изданий. А в 1835 году вышел из печати и единственный при жизни автора сборник стихов, который так и назывался: «Стихотворения Алексея Кольцова».
Лирику Кольцова сразу заметили и выдающиеся русские композиторы, очень музыкальные строки прекрасно ложились на ноты, и вот – не менее семидесяти стихотворений удивительного народного самородка были положены на музыку и составили алмазное ожерелье русских романсов. Конечно, это совершалось не сразу, эти романсы писались и при жизни Кольцова, и после его смерти, но они сделали великое дело, они продвинули русскую народную поэзию в сферу высшей музыкальной классики, вписав русское народное слово в сокровищницу мировой культуры. Это сделал невероятный талант почти лишённого образования простого русского человека Алексея Кольцова.
Довелось Алексею Васильевичу побывать и в Москве, и в Санкт-Петербурге, лично познакомиться там и с Пушкиным (это было в 1836 году), и с Жуковским, а Василий Андреевич взял и запросто привёл прасола Кольцова прямо во дворец и представил пред высокомерные очи самого государя-императора Николая Павловича. Ничуть не смущаясь высочайшей особы, Кольцов прочитал государю свои стихи. Самодержец благосклонно одобрил «патриотическое художество» человека из народа и поручил таланту написать песню для армии!.. Гром победы, что ли, раздавайся... И Кольцов выполнил поручение императора, написал «Военную песню».

Затрубили трубы бранные,
Собралася рать могучая,
Стала грудью против недруга –  
За царя, за кров, за родину.

Ты прости теперь, отец и мать,
Ты прости теперь, мой милый друг,
Ты прости теперь, и степь и лес,
Дорогая жизнь, весь белый свет!

Гей, товарищ мой, железный штык!
Послужи ж ты мне по-старому:
Как служил ты при Суворове
Силачу-отцу, деду-воину.

Гей, сестра, ты сабля острая!
Попируем мы у недруга,
Погуляем, с ним потешимся,
Выпьем браги бусурманския!..

Уж тогда мне, добру молодцу,
Присудил Бог сложить голову, – 
Не на землю ж я сложу её!
А сложить сложу – на груду тел…

Труба бранная, военная!
Что молчишь? Труби, дай волю мне:
В груди сердце богатырское
Закипело, расходилося!

Но и в этих бравурных стихах чувствуется всё такая же, присущая Кольцову, распевная лирическая интонация. Гораздо большее впечатление произвела на Кольцова встреча с иным царём – с царём русской поэзии Александром Сергеевичем Пушкиным. В кабинет Пушкина на Мойке, 12 Кольцов входил низко склонившись, как будто в святилище. Да для него это и было святилище – святилище русской поэзии, её Олимп, куда простой парень из Воронежа и не думал попасть. Но Александр Сергеевич настолько радушно принял Кольцова, так обласкал его, что всякое смущение у воронежца исчезло. Пушкин взял стихи народного поэта для своего журнала «Современникъ». Это было уже безусловное признание таланта. С этого момента Кольцов безгранично влюбился в Пушкина, и каково же было его горе, когда он в следующем году узнал о трагической дуэли... Он посвятил памяти Пушкина удивительное стихотворение «Лес». Он сравнил Пушкина с народным богатырём Бовой-королевичем, а кончается оно невероятно гениальным выводом:

...С богатырских плеч 
Сняли голову – 
Не большой горой,
А соломинкой...

Но остался ещё у Кольцова верный друг и наставник – это Виссарион Белинский, литературный критик и публицист, который задавал тон в двух ведущих тогдашних журналах: «Современнике» и «Отечественных записках», где он и публиковал стихи Кольцова. Вершиной творчества поэта стало большое стихотворение «Хуторок», которое в сокращённом виде стало известной народной песней. Но мне очень хочется привести его целиком, настолько эта баллада (а иначе не назовёшь) гениальна. После её прочтения сам Белинский был впечатлён настолько, что неистово восклицал: «Посмотрите, да это же богатырь, истинный богатырь!»

За рекой, на горе,
Лес зелёный шумит;
Под горой, за рекой,
Хуторочек стоит.
В том лесу соловей
Громко песни поёт;
Молодая вдова
В хуторочке живёт.
В эту ночь-полуночь
Удалой молодец
Хотел быть, навестить
Молодую вдову…

На реке рыболов
Поздно рыбу ловил;
Погулять, ночевать
В хуторочек приплыл.
«Рыболов мой, душа!
Не ночуй у меня:
Свекор дома сидит, – 
Он не любит тебя…
Не сердися, плыви
В свой рыбачий курень;
Завтра ж, друг мой, с тобой
Гулять рада весь день».
«Сильный ветер подул…
А ночь будет темна!..
Лучше здесь, на реке,
Я просплю до утра».

Опознился купец
На дороге большой;
Он свернул ночевать
Ко вдове молодой.
«Милый купчик-душа!
Чем тебя мне принять…
Не топила избы,
Нету сена, овса.
Лучше к куму в село
Поскорее ступай;
Только завтра, смотри,
Погостить заезжай!»
«До села далеко;
Конь устал мой совсем;
Есть свой корм у меня, – 
Не печалься о нем.

Я вчера в городке
Долго был – всё купил;
Вот подарок тебе,
Что давно посулил».
«Не хочу я его!..
Боль головушку всю
Разломила насмерть;
Ступай к куму в село».
«Эта боль – пустяки!..
Средство есть у меня:
Слова два – заживёт
Вся головка твоя».

Засветился огонь,
Закурилась изба;
Для гостей дорогих
Стол готовит вдова.
За столом с рыбаком
Уж гуляет купец…
(А в окошко глядит
Удалой молодец)...
«Ты, рыбак, пей вино!
Мне с сестрой наливай!
Если мастер плясать – 
Петь мы песни давай!

Я с людями люблю
По-приятельски жить;
Ваше дело – поймать,
Наше дело – купить...

Так со мною, прошу,
Без чинов – по рукам;
Одну басню твержу
Я всем добрым людям:
Горе есть – не горюй,
Дело есть – работай;
А под случай попал – 
На здоровье гуляй!»

И пошел с рыбаком
Купец песни играть,
Молодую вдову
Обнимать, целовать.
Не стерпел удалой,
Загорелась душа!
И – как глазом моргнуть – 
Растворилась изба...
И с тех пор в хуторке
Уж никто не живёт:
Лишь один соловей
Громко песню поёт...

Согласитесь, в этой трагической истории из народной жизни – весь Лесков с его «Очарованным странником» и «Леди Макбет Мценского уезда», с непередаваемой драмой русских народных характеров. А сам «одинокий соловей» Кольцов так и умер от чахотки стылой осенью 1842 года, оставленный попечением и своего прижимистого отца, махнувшего на него рукой, и своими сёстрами, которые были рады, что у них теперь нет соперника в дележе отцовского наследства...
В городе Воронеже стоит десятиметровая статуя великого русского народного поэта Алексея Кольцова, но разве величиной монумента определяется ценность таланта? Она определяется вечной мудростью и красотой соловьиного голоса, вестника любви и печали, без чего не может жить душа человеческая.

Художник: К. А. Горбунов.