Тренд — это приговор

ТГ-канал «Нравственница» пишет про девочек (а порою — про детей, еще даже не вошедших в пубертатный возраст), выходящих из окна от неразделенной однополой любви. Подростки всегда сильно переживают неудачу в любви — но если описывать ситуацию точнее, психологический кризис взросления может принимать вид болезненного, мучительного переживания любовных неудач. И тут уж как повезет: хорошо если психика тинейджера окажется крепкой, а окружение — понимающим и не зараженным идеей суицида или самокалечения «на камеру» (каковых идей в современном мире становится всё больше и больше).

Списывать самоубийства влюбленных подростков на ЛГБТ-пропаганду можно лишь в одном плане — упомянутая пропаганда создала соответствующий тренд. А тренд создал абсолютно безжалостные сценарии выхода из кризисных ситуаций, вполне стандартных, надо признать. Тренд — это приговор. Тренд заставляет убивать себя там, где надо лишь подождать — причем не слишком долго, несколько месяцев, а то и недель. Но яркий всплеск эмоций, вызванных гормональной бурей, вначале может сформировать обожание неподходящего объекта, а потом и привести к трагическим последствиям оттого, что «объект» не отвечает на чувства и не хочет отношений.

Специалист, вероятно, знает, что «запретное» чувство обожания одноклассниц, соседок, подруг по тусовке, родственниц знакомых и знакомых родственниц на самом деле не так уж запретно и отнюдь не оригинально. Оно, если спросить детских психологов, в школьные годы приходит практически ко всем девочкам. Обожание подруг (до наступления определенного возраста) так распространено, что может считаться традиционным проявлением эмоционального кризиса, своего рода всплесками влюбленности, направленной на любой подвернувшийся предмет. В качестве «обже» подойдет и знаменитость, которая никогда не окажется в пределах досягаемости, и лицо своего пола, не разделяющее чувств подростка.

Нечто подобное встречалось и в царской России, когда никакого ЛГБТ не существовало. Об этом можно прочесть в мемуарах Елизаветы Николаевны Водовозовой, детской писательницы, педагога, выпускницы Смольного: «Постепенно утрачивая естественные чувства, институтки сочиняли любовь искусственную, пародию, карикатуру на настоящую любовь, в которой не было ни крупицы истинного чувства. Я говорю о традиционном институтском “обожании”, до невероятности диком и нелепом... Встретит, бывало, “адоратриса” (так называли тех, кто кого-нибудь обожал) свой “предмет” и кричит ему: “adorable”, “charmante”, “divine”, “celeste” (“восхитительная”, “прелестная», “божественная”, “небесная” — франц.), целует обожаемую в плечико».

Разумеется, с возрастом эти чувства проходили, обожание заканчивалось так же, как в большинстве случаев заканчивается первая любовь — от нее остаются воспоминаниями разной степени теплоты и неловкость за совершённые глупости. Но есть и другие развязки истории обожания, первой привязанности, смешной и неуклюжей. Далее Елизавета Водовозова пишет: «Наиболее смелые из обожательниц бегали на нижний коридор, обливали шляпы и верхние платья своих предметов духами, одеколоном, отрезывали волосы от шубы и носили их в виде ладанок на груди. Некоторые воспитанницы вырезали перочинным ножом на руке инициалы обожаемого предмета, но таких мучениц, к счастью, было немного». Мученицы, царапающие на себе инициалы, конечно, не самоубийцы, но тенденция сходная: человек наказывает себя за то, что оказался недостаточно хорош для взаимности.

Вспомнить бы еще дневниковое признание титана русской литературы Льва Николаевича Толстого: «В мужчин я очень часто влюблялся, 1 любовью были 2 Пушкина, потом 2-й — Сабуров, потом 3-ей — Зыбин и Дьяков, 4 — Оболенский, Блосфельд, Иславин, еще Готье и многие другие… Я влюблялся в мужчин, прежде чем имел понятие о возможности педерастии, но и узнавши, никогда мысль о возможности соития не входила мне в голову… никогда воображение не рисовало мне любрические картины, напротив, я имею страшное отвращение». В наши дни о графе сказали бы, что он был геем, но латентным. Хотя это же наши дни, когда проще всего объявить человека гомосексуалистом из-за сильных чувств, в которых, по признанию того, кто их испытывал, нет «сладострастия». Если какая-то эмоция похожа на влюбленность, даже будь она чистейшим чувством восторга и обожания — надо объявить ее влюбленностью.

В наше время ко всем этим гормональным всплескам и психологической путанице добавился тот фактор, что испытывать склонность к своему полу и представлять «любрическое» стало знаком продвинутости, принадлежности к модному тренду. Поводом для присоединения к квир-тусовке и соответствующей субкультуре. Подросткам, фактически детям, иметь «свою» субкультурную тусовку особенно важно. Это действует на них как эмоциональная подпитка и оказывает влияние на формирование личности. Дети стремятся найти себе единомышленников — а те потом предают и приводят своих виртуальных (как правило) друзей к самоубийству.

Песни вроде тех, что пела группа «Тату», а сейчас поет Алена Швец, никак не действуют на психику взрослого человека — он давно перерос подростковое состояние внушаемости. Печальным мяуканьем со сцены нельзя привести зрелую личность к диким выходкам вроде той, что описывает пресса: в Саратове под окнами многоэтажного дома родители обнаружили свою 11-летнюю дочь, упавшую с девятого этажа — но, к счастью, не погибшую.

Отчего девочка из благополучной семьи соскользнула, а вернее, спрыгнула с подоконника? Отчего писала в комментариях в «ВКонтакте»: «А это нормально — бить детей за их оценки? За их ориентацию? За их внешность? Значит, по-твоему, нормально, не давать выбор детям нигде, ни в личной жизни, ни в отношениях с друзьями, ни в школе»? Отчего статус у нее был: «Самое ужасное, когда тебе всего 11, а ты уже настолько разочаровалась в жизни», а в семейном положении было указано, что эта малолетняя фантазерка состоит «в гражданском браке с Аней К.»?

Но главный вопрос: почему никто из подписчиков во время эфира не попытался предупредить родителей, что их дочь в опасности, пока в соседней комнате девочка сидела на подоконнике, с которого так легко соскользнуть на девять этажей вниз, и «нервно смеялась»? Нет, наоборот, ее подзуживали: «Прыгай! Давай!» — детей ведь так легко взять «на слабо».

В чем состоит «прикольность» доведения до самоубийства психически и эмоционально неустойчивых малолеток? Что мы воспитываем в наших детях, если они привыкают развлекаться подобным образом? Это не глупышки-адоратрисы и не чувствительные юноши дореволюционной эпохи. Это чада и, даже можно сказать, отродья суровых интернетных времен, паства языческого бога Прикольно. О чем они думают, толкая друг друга на самоубийственные поступки — о рейтингах? Просмотрах, лайках и монетизации?

Безусловно, ни в какие времена люди не думали о людях, всегда находились другие ценности — как правило, триада «слава, деньги, власть». Но в новом веке степень отчуждения отдельного человека от человечества достигла устрашающих, запредельных высот. У каждого из нас одновременно и очень много общения: никакому экстраверту доинтернетной эпохи не снились тысячные аудитории, которые собирает человек в интернете — и нет почти никакого общения, как, впрочем, нет и навыков общения. А поскольку «человек есть животное общественное», по мере его отчуждения от общества себе подобных понемногу истончается и его навык выживания. Не только в социуме, но и в созданном вокруг каждого из нас (особенно в группах молодежи) эмоциональном, психологическом вакууме.

Таково влияние на окружающую нас действительность переменчивой альтернативной реальности, умозрительного виртуального мира. Как его воздействие на нас контролировать, мы не знаем, мы даже не в состоянии зафиксировать всех последствий этого воздействия. Но мы не можем не замечать того факта, что виртуальность служит превосходным катализатором для всех разрушительных процессов, имеющих место в коллективном бессознательном и коллективном сознании общества. Если подросток переживает нормальный для него кризис взросления, вирт может перевести кризис в губительную плоскость самоуничтожения. Может — и переводит, создавая тренды саморазрушения.

Художник: М. Милькович.