«Духовной жаждою томим...»

170 лет со дня рождения русского религиозного философа и поэта,
основоположника Серебряного века русской культуры
Владимира Сергеевича Соловьёва

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился...
А.С. Пушкин

Земля-владычица! К тебе чело склонил я, 
И сквозь покров благоуханный твой 
Родного сердца пламень ощутил я, 
Услышал трепет жизни мировой.
В.С. Соловьёв

Владимир Сергеевич Соловьёв – не просто поэт. Не просто и философ. Он – демиург и в поэзии, и в философии. В этом смысле его можно поставить сразу за Пушкиным и Лермонтовым. Его с ними роднит именно это – они были демиургами в поэзии, они открыли новые горизонты поэтического видения, они указали пути, по которым пошли их последователи. Александр Пушкин ощутил в себе пророка и ясно сказал об этом в своём стихотворении «Пророк». Михаил Лермонтов вывел русскую поэзию в мир высокого романтизма, ясно обозначив свой поединок с демоном за ангельскую душу человеческую в известной своей поэме «Демон», которую писал всю свою короткую жизнь, создав множество редакций, а Владимир Соловьёв обозначил новые символы поэтического сознания, расширив это сознание беспредельно. Он стал в поэзии оперировать понятием Времени как реальной силой нашего мира, но он же и противопоставил Времени силу Любви – Вечной Женственности, уравняв её с Солнцем в образе Софии – величайшей Премудрости Божьей.

Бедный друг, истомил тебя путь, 
Тёмен взор, и венок твой измят. 
Ты войди же ко мне отдохнуть. 
Потускнел, догорая, закат. 

Где была и откуда идёшь, 
Бедный друг, не спрошу я, любя; 
Только имя моё назовёшь – 
Молча к сердцу прижму я тебя. 

Смерть и Время царят на земле, – 
Ты владыками их не зови; 
Всё, кружась, исчезает во мгле, 
Неподвижно лишь Солнце Любви. 

В определённом смысле он вернулся к раннему христианству, где идея Премудрости Божьей была определяющей. Ей посвящались главные святыни христианского мира – София в Константинополе – самый грандиозный храм в христианстве, а также София в Киеве и в Новгороде – главные храмы древней Руси. София воспринималась как творящая рождающая сила – эманация Высшего Разума, и сила эта была женственной. Может быть, в этом было даже что-то языческое, идущее от Матери Сырой Земли, из которой вышло всё по представлениям древних славян. Но здесь Земля соединялась с Небом – Уранией древних греков – одухотворяющей силой Вселенной. 
В конце концов христианская ортодоксия отвергла женское начало в Боге, объявив это ересью и храмы Софии заменились на храмы, посвящённые Деве Марии – Богоматери, которая превыше ангелов и архангелов. Однако в Поэзии, которая сама по себе очень женственна, осталось ощущение Божества как женского начала мира, своего рода Солнца Любви, которое оживляет и одухотворяет всё. Вот певцом такой Софии и стал полубезумный философ и поэт Владимир Сергеевич Соловьёв, живший в конце XIX века в России – в меркантильное, прозаическое время, когда в Бога уже не верили, а верили в клистирную трубку доктора Чехова и восхищались тургеневским Базаровым, для которого мир был не храм, а всего лишь мастерская. Соответственно и поэзия превращалась в вещь рутинную, прикладную. Нужен был прорыв! И такой прорыв совершил Владимир Соловьёв, вбросив в сознание твердолобых атеистов идею Всемирной Любви, соединённую с Божественным Разумом – Софией...

И явилась Новая Поэзия, родился Серебряный Век, принесший так много нового и яркого в наш тусклый мелочный мир. Владимир Соловьёв стал демиургом новой духовности, он словно открыл источники новых эстетических идей. И пускай Серебряный Век сейчас ругают за его кажущуюся аморальность, за «поруганье заветов священных», но ведь в этом был поиск нового света, новых идей, нового мира, поиск Духа, чего так не хватало нам в нашей скучной и трусливой современной цивилизации комфорта и мелочных удобств. Теперь при громе новых битв всё меняется и вот тут мы не можем не вспомнить пророческую поэзию Владимира Соловьёва, что явился к нам и сказал, что смерть и время не всесильны, не вечны, они пройдут – и вечным будет лишь Солнце Любви.

Он родился в благополучной профессорской семье Сергея Михайловича Соловьёва – знаменитейшего историка, доктора наук, академика, бессменного профессора и ректора Московского университета, создателя уникального научного труда – многотомной «Истории России с древнейших времён», превзойти которую по насыщенности историческими фактами и самыми широкими обобщениями не удалось более никому вплоть до нынешних времён. По существу, он стал создателем русской исторической школы. Сергей Михайлович был потомком священнического рода, его предки были людьми духовного звания. А вот мать Владимира Соловьёва Поликсена Владимировна, в девичестве Романова, принадлежала к старинному дворянскому роду и есть предположение, что её род и царский род Романовых имели общих предков. Да и если взглянуть на фотографии поэта Соловьёва в молодости, то бросается в глаза его некая схожесть с чертам представителей царского дома, среди которых ведь тоже были поэты – достаточно вспомнить великого князя Константина Романова, писавшего на духовные темы и скромно подписывавшего свои произведения буквами К.Р. Но сам Владимир Соловьёв был человеком необузданных страстей и, по молодости, достаточно разбрасывающийся. Это беда всех людей с уникальными способностями – они сразу берутся за многое, пытаясь преуспеть во всём, всё им даётся легко, а в результате их ждут метания, не приносящие больших плодов. Так и Соловьёв – вначале, после окончания с золотой медалью (разумеется!) в 1869 году гимназии, поступает на словесное отделение Московского университета, на историко-филологический факультет, где преподаёт его отец, потом бросает его и переводится на естественное отделение, на физико-математический факультет. Тогда многие молодые люди веровали во всемогущество практической науки. Убедившись, что это не его стезя, он возвращается на словесное отделение, которое и заканчивает в 1871, сдав экстерном 17 испытаний на звание кандидата наук. А ему, между прочим, тогда было всего 18 лет! Но он уже успел пережить первую юношескую любовь с какой-то попутчицей в поезде, и этот первый опыт отношений с женщиной произвёл на молодого человека со взбудораженными мыслями такое яркое впечатление, что с тех пор идея обожествления женщины, давшей ему несказанные наслаждения, более не оставит его и выльется в идею, что не только здесь на грешной земле, но и мире горнем женщина играет определяющую роль и является эманацией Бога – божественной Софией Премудростью Божией. Подтверждение этой своей идеи Соловьёв найдёт в истории и духовных поисках первых христиан, о чём я уже упоминал. Защитив в 1874 году (в возрасте 21 года!) диссертацию на звание магистра философии, он, отдав дань формальному университетскому образованию, погружается в духовные поиски и уезжает на год в Троице-Сергиеву лавру, где слушает лекции в духовной академии.
Кажется, путь его определился. Духовные поиски, жажда богообщения приведут его на священническую стезю предков по отцовской линии – и путь богослова, а возможно, что и монаха – будет и его дальнейшим жизненным путём. Но этого не случилось, он слишком был поэтом, он мечтал о необыкновенных озарениях, о постижении роковых тайн мира... а всякое духовное лицо назовёт это гордыней искуса, искушением, за которым стоит вовсе не Бог... Такому искушению подвергся и юный философ и тогда уже поэт Владимир Соловьёв. Он действительно впал в прелесть, но каким-то чудом сумел преодолеть этот искус и не погибнуть. Как же это произошло?

Летом 1875 года Владимир Соловьёв уезжает в Англию для работы в Британском музее над теософским сочинением. Но там с ним происходит загадочная и мистическая история, коренным образом изменившая всю его жизнь. Ему слышится голос той, кому он посвятил всю свою жизнь – Софии – Премудрости Божией. Голос этот зовёт его в Египет, где ему должны раскрыться тайны древнего каббалистического учения. Вот как об этом происшествии он рассказывает в своей поэме «Три свидания»:

...Забуду ль вас блаженные полгода? 
Не призраки минутной красоты, 
Не быт людей, не страсти, не природа — 
Всей, всей душой одна владела ты.

Все ж больше я один в читальном зале, 
И верьте, иль не верьте, видит Бог, 
Что тайные мне силы выбирали 
Все, что о ней читать я только мог.

Когда же прихоти греховные внушали 
Мне книгу взять «из оперы другой», — 
Такие тут истории бывали, 
Что я в смущенье уходил домой.

И вот однажды – к осени то было – 
Я ей сказал: «о, божества расцвет! 
Ты здесь, я чую, что же не явила 
Себя глазам моим ты с детских лет?»

И только я помыслил это слово, – 
Вдруг золотой лазурью все полно, 
И предо мной она сияет снова, – 
Одно ее лицо – оно одно.

И то мгновенье долгим счастьем стало, 
К земным делам опять душа слепа, 
И если речь «серьёзный» слух встречала, 
Она была невнятна и глупа.

Я ей сказал: твоё лицо явилось, 
Но всю тебя хочу я увидать. 
Чем для ребенка ты не поскупилась, 
В том – юноше нельзя же отказать.

«В Египте будь!» – внутри раздался голос. 
В Париж! – и к югу пар меня несёт. 
С рассудком чувство даже не боролось: 
Рассудок промолчал, как идиот.

16 октября 1875 года он уезжает из Лондона. В Италии, в Бриндизи, он садится на пароход и через тря дня он в Египте – стране древних тайн, где он посещает музей египетс¬ких древностей, купается в Ниле, видит «на¬стоящую сфинксу», осматривает мечети и влезает на пирамиду Хеопса. Проходит неделя – и опять «удиви¬тельная новость». Письмо к матери от 25 ноября: 
«Я в пустыню уда¬ляюсь от прекрасных здешних мест. Когда Вы получите оное, я буду в Фиваиде, вер¬стах в 200 отсюда, в месте диком и необ¬разованном, куда и откуда почта не ходит, и ни до какого государства, иначе как пеш¬ком, достигнуть нельзя". 
Путешествие Владимира Соловьёва в пустыню окончилось плачевно, его едва не убили бедуины, приняв за шайтана, ведь Соловьёв даже в Египте ходил в длинном чёрном пальто и... в цилиндре!
Свои египетские приключения он, с известной долей юмора, описал в поэме «Три свидания». Но если внимательно читать эти строки, то становится ясным, что к себе, к своей экстравагантной личности он мог относиться с юмором, но к личности Той, Которой служил и был предан всеми фибрами своей романтической души, он относится серьёзно и безусловно верит в то, о чём пишет.

Кредит и кров мне предложил в Каире 
Отель «Аббат», – его уж нет, увы! – 
Уютный, скромный, лучший в целом мире. 
Там были русские, и даже из Москвы.

Я ждал меж тем заветного свиданья, 
И вот однажды, в тихий час ночной, 
Как ветерка прохладное дыханье: 
«В пустыне я – иди туда за мной»...

...Смеялась, верно, ты, как средь пустыни, 
В цилиндре высочайшем и в пальто, 
За чёрта принятый, в здоровом бедуине 
Я дрожь испуга вызвал и за то

Чуть не убит, – как шумно по-арабски 
Совет держали шейхи двух родов, 
Что делать им со мной, как после рабски 
Скрутили руки и без лишних слов

Подальше отвели, преблагородно
Мне руки развязали и ушли.
Смеюсь с тобой: богам и людям сродно
Смеяться бедам, раз они прошли.

Тем временем немая ночь на землю 
Спустилась прямо, без обиняков. 
Кругом лишь тишину одну я внемлю 
Да вижу мрак средь звёздных огоньков.

И долго я лежал в дремоте жуткой, 
И вот повеяло: «Усни, мой бедный друг!» 
И я уснул; когда ж проснулся чутко, – 
Дышали розами земля и неба круг.

И в пурпуре небесного блистанья, 
Очами полными лазурного огня 
Глядела ты, как первое сиянье 
Всемирного и творческого дня...

Так Владимир Соловьёв, преодолев искушение гордыни, нашёл своё божество, которому потом и служил всю жизнь и которое подарило ему и муки и радость творческих прозрений. Это божество оживило собой весь Серебряный век русской поэзии. И мы не будем сейчас гадать: от Бога ли это было, или от нечистого. Если этот всплеск неземной энергии принёс в нашу суетную и погрязшую в мелочах жизнь какой-то новый неземной оживляющий свет, значит в нём была и Божья искра, одухотворяющая мир.

В тумане утреннем неверными шагами
Я шёл к таинственным и чудным берегам.
Боролася заря с последними звездами,
Ещё летали сны – и, схваченная снами,
Душа молилася неведомым богам.

В холодный белый день дорогой одинокой,
Как прежде, я иду в неведомой стране.
Рассеялся туман, и ясно видит око,
Как труден горный путь и как еще далёко,
Далёко всё, что грезилося мне.

И до полуночи неробкими шагами
Всё буду я идти к желанным берегам,
Туда, где на горе, под новыми звездами,
Весь пламенеющий победными огнями,
Меня дождётся мой заветный храм.

Дальнейшая его жизнь была посвящена служению этой идеи. Он вёл преподавательскую деятельность в Московском университете, но его стесняло то обстоятельство, что ректором университета был его отец, прославленный историк. Ему не нравилось, что на него смотрели, как на ректорского сынка, и он переводится в Петербург, в тамошний университет. В столице империи вокруг писателя Достоевского сложился тот круг лиц, который разделял его взгляды. Ведь Соловьёв проповедовал идею богочеловечества, то есть той всеобщности людей, что не разделена границами конфессий или политическими догмами. Он склонялся к позиции первых христиан, ещё не разорванных между католичеством и православием, между цезарепапизмом Константинополя (где главой церкви считался император – лицо светское, политик, а не духовный муж) и папством Рима, присвоившему лицу духовному – римскому епископу, прерогативы земного владыки. И то и другое философ считал недопустимым, человечество должно быть объединено Душой Мира, той Премудростью Божьей, что и зовётся Софией. 
И вот удивительно – сам всю жизнь поклонявшийся женскому началу в божественном, той Вечной Женственности, которой начали петь славу поэты Серебряного века, вдохновлённые идеями Соловьёва, он сам был чужд женского общества, никогда в жизни не имел семьи, он не был создан для обычных земных радостей. Многие считали его безумным, во время лекций в университете, когда он начинал говорить о духовных сущностях, он иногда прерывался и вдруг разражался безумным смехом, так что у слушателей холодела кровь. Но его преподавательская деятельность была прервана мартовскими 1881 года взрывами в Санкт-Петербурге, оборвавшими жизнь «либерального» императора Александра Николаевича II. Террористы-народовольцы, осуществившие убийство императора, были схвачены и приговорены к повешению. И вот в одной из своих популярных лекций Владимир Соловьёв выступил с призывом к новому императору Александру Александровичу III, обращаясь к его христианскому чувству, помиловать убийц! Конечно, в условиях ужесточения режима такое выступление популярного лектора было признано крайне опасным, и Соловьёв был вынужден не по своей воле покинуть университетскую кафедру. Больше он в жизни политикой никогда не занимался, также как и преподавательской деятельностью, но клеймо опасного человека и смутьяна, с точки зрения властей, лежало на нём до конца его дней. Кстати, возможно, и это было причиной его отверженности от устройства личной жизни, он всерьёз опасался ареста, ссылки, или чего похуже, к примеру, одиночной камеры в Петропавловской крепости, в секретной тюрьме Зотова бастиона в Трубецком равелине этой крепости, где прежде сиживали и декабристы. Больше он не преподавал, зарабатывал на жизнь статьями в научных изданиях, переводами трудов античных мудрецов, особенно любимого им Платона, был членом редакции журнала «Вопросы философии и психологии». Мало того, он не имел и своего жилья, постоянно кочевал между знакомыми, а знакомые были богатые. Так князья и философы Трубецкие пригрели опального учёного, и принимали его на жительство в своих имениях.
Ведя жизнь странствующего монаха, постоянно постясь, Владимир Соловьёв приобрёл дар провидца, о чём свидетельствует его знаменитое стихотворение «Панмонголизм», написанное в октябре 1894 года.

Панмонголизм! Хоть слово дико,
Но мне ласкает слух оно,
Как бы предвестием великой
Судьбины Божией полно.

Когда в растленной Византии
Остыл божественный алтарь
И отреклися от Мессии
Иерей и князь, народ и царь, – 

Тогда он поднял от Востока
Народ безвестный и чужой,
И под орудьем тяжким рока
Во прах склонился Рим второй.

Судьбою павшей Византии
Мы научиться не хотим,
И всё твердят льстецы России:
Ты – Третий Рим, ты – Третий Рим!

Пусть так! Орудий божьей кары
Запас еще не истощён.
Готовит новые удары
Рой пробудившихся племён.

От вод малайских до Алтая
Вожди с восточных островов
У стен поникшего Китая
Собрали тьмы своих полков.

Как саранча, неисчислимы
И ненасытны, как она,
Нездешней силою хранимы,
Идут на север племена.

О Русь! забудь былую славу:
Орёл двухглавый сокрушён,
И желтым детям на забаву
Даны клочки твоих знамён.

Смирится в трепете и страхе,
Кто мог завет любви забыть...
И Третий Рим лежит во прахе,
А уж четвёртому не быть.

Пророчество сбылось через десять лет, когда Российская империя потерпела поражение в войне с Японией, а ещё через 10 лет началась Первая мировая война, закончившаяся гибелью империи... Но ничего этого философ и поэт Владимир Соловьёв уже не увидел, он скончался в августе 1900 года от болезни почек, когда гостил в имении князей Трубецких под Москвой. Упокоился на Новодевичьем кладбище, рядом с могилой своего знаменитого отца. Бывает и так, что природа не отдыхает на детях великих!
А Серебряный век русской культуры, порождённый идеями необычного философа, только ещё набирал свою силу.

Художник: Н. Ярошенко.