«Всё русское знал и чувствовал...»

К 140-летию со дня рождения Алексея Николаевича Толстого

«...Как очень немногие», – добавил к этой своей характеристике Алексея Николаевича лауреат Нобелевской премии Иван Бунин. Он много чего обидного рассказал о своём бывшем приятеле, коллеге по эмиграции во Франции Алексее Толстом. «Третий Толстой» – так называется очерк Бунина с воспоминаниями об этом незаурядном и противоречивом человеке. Но даже испытывая недобрые чувства к «перебежавшему к большевикам» литератору, он не мог не назвать его «третьим» Толстым русской литературы, невольно (возможно, и без желания) поставив его в один ряд со Львом Николаевичем Толстым и Алексеем Константиновичем Толстым – корифеями русской классической литературы XIX века! И не случайно. Все три Толстых русской литературы были между собой дальними родственниками – принадлежали к одному графскому роду, возвышение которого случилось во времена Петра Великого на поприще служения Российской империи. Род был очень разветвлённый, потому проследить родство Толстых трудно, их всех объединяло, по сути, только вот это графское достоинство, передающееся по мужской линии, но интересно, что Александра Леонтьевна, мать Алексея Николаевича, была в девичестве Тургеневой, родственницей знаменитого декабриста Николая Тургенева, который, как известно, был в родстве с Иваном Сергеевичем Тургеневым! Так что литераторские гены у Алексея Николаевича были весьма мощные, он словно с рождения был призван к литературному труду. Так уж сложилось, что Алёша родился при сложных обстоятельствах, его мать, будучи беременной, ушла от своего нелюбимого мужа графа Николая Александровича Толстого к своему возлюбленному – помещику Самарской губернии Александру Аполлоновичу Бострому, что и воспитал будущего писателя в своём поместье Сосновка под Самарой. Жизнь с графом Толстым у девицы Тургеневой не сложилась, потому она привила ярко негативное отношение своему сыну по отношению к его родному отцу. Бунин, к примеру, утверждает, что сам Алексей Николаевич никогда не упоминал в разговорах и не писал о своём отце, словно его не существовало вообще, а вот помещика Бострома считал своим отцом и до 16 лет носил его фамилию. Но пришло время совершеннолетия сына, и Александра Леонтьевна подала прошение на имя императора по поводу присвоения её отпрыску фамилии и графского достоинства его отца. Видимо, она имела веские документальные доказательства родства Алексея с графом Толстым, так что прошение это было удовлетворено. Во взрослую жизнь, а потом и в литературу будущий советский классик вошёл с именем графа Толстого, которым, между прочим, гордился, даже живя и работая в СССР, только в шутку иногда называл себя «красным» графом. Знала бы мать Алексея, какая литературная слава ждёт её сына – возможно, что выбрала бы для него фамилию Тургенев – свою девичью фамилию, и был бы сейчас классик нашей литературы не «третьим» Толстым, а «вторым» Тургеневым, тоже не плохо!

И, кстати говоря, по манере своего письма Алексей Николаевич больше походил именно на Ивана Тургенева, а не на Льва Толстого. Те замечательные женские образы, коими так полна проза Алексея Толстого – разве это не продолжение женских образов Тургенева – его знаменитых тургеневских девушек? Вспомните Катю и Дашу Булавиных – двух самарянок, провинциальных барышень из славного города Самары на Волге, героинь эпопеи Алексея Толстого «Хождение по мукам» – вот действительно тургеневские образы. Да и множество других его героинь – во всех них можно найти что-то тургеневское, даже вплоть до марсианки Аэлиты, очень романтичной особы. И тот высокий дух романтизма, что пронизывает многие произведения Алексея Толстого, несмотря даже на подробное описания ужасов и безобразий гражданской смуты в России, это ведь тоже – от общего приподнятого настроя тургеневской прозы, совмещённого вместе с тем с очень обстоятельным реализмом. Это признавал и Бунин, потому отдавал должное знанию Алексеем Толстым русской народной жизни и русских народных характеров, причём – как характеров русской интеллигенции, так и выходцев из глубинной народной среды. Всё это сложилось у Алексея Толстого в годы его детства и юности, проведённых в заволжских землях, среди свободных, а часто и буйных русских людей – крестьян-степняков, рабочих-волгарей, среди провинциальной интеллигенции, каким был, к примеру, отец Кати и Даши старый земский доктор Булавин, с его честолюбивыми мечтами о политической славе, приведшими толкового доктора к позорному концу... Все эти характеры молодой Алексей Толстой впитал в годы своей учёбы в реальном училище в Самаре (дом, где он жил со своей матерью сохранился, и сейчас там музей писателя), а по выпуску из училища поехал в Санкт-Петербург поступать в знаменитый Петербургский технологический институт – кузницу научных и инженерных кадров тогдашней России. Почему молодой человек, который явно уже с детства подавал признаки литературной одарённости, решил стать инженером? – А выхода не было, в университеты на классические гуманитарные отделения тогда могли поступать только выпускники гимназий, а вот в технические вузы принимали и выпускников «реальных» (т.е. профессионально-технических училищ). Но он не закончил технологический вуз. Столичная богемная жизнь сразу закружила молодого человека, а природный литературный талант неудержимо стал проявлять себя. Алексей Толстой становится сотрудником нескольких газетных и журнальных изданий, пишет очерки, заметки, рассказы, пьесы, написал даже два романа из провинциальной жизни – тут ему помогло его прекрасное знание народных характеров, и многие его произведения ранней поры навеяны впечатлениями от жизни в степном Заволжье, знакомства с разными, в том числе и очень оригинальными русскими людьми. Что ему явно удалось из описания жизни русской провинции – это находка своеобразных характеров, ярких типажей, причём из представителей разных сословий. В этом смысле Алексей Толстой проявил себя как завзятый демократ. Никакой дворянской спеси, несмотря на его графский титул, у него и в помине не было. Что, кстати говоря, очень сильно отличало его от снобистского Ивана Бунина, который, иной раз, был по-дворянски высокомерен. Иван Бунин был последним дворянским писателем старой России, Алексей Толстой стал первым писателем-демократом (и до него были писатели-демократы, но смотрели, всё-таки, на народ свысока), который полностью растворил себя в своём времени, и потому он «принял», как говорят, революцию и попытался оправдать её. Сейчас, с высоты исторического знания вещей, мы видим, что это не во всём удалось ему. В его построениях много наивного, слишком скороспелого в выводах, по-газетному плакатного, это видно в не лучших страницах его эпопеи о гражданской войне в России, знаменитом «Хождении по мукам», но там же есть и удивительно запоминающиеся сцены, словно выхваченные из тогдашней реальности с необыкновенной пронзительной убедительностью, с реалистически ощущаемой вещественностью. Вспомните его описание военной жизни в окопах Первой мировой войны – до мельчайших подробностей описан окопный быт солдат и офицеров русской армии, сцены боёв даны с поразительной убедительностью и строгим реализмом, словно сам автор присутствовал там, ходил в атаки, кормил вшей в окопах, был взят в плен и страдал в австрийском концлагере... А ведь мы знаем, что на самом деле Алексей Николаевич Толстой не воевал, он работал военным корреспондентом нескольких столичных изданий, выезжал с журналистскими поездками на фронт и жадно впитывал атмосферу тогдашних общественных настроений. Соотнеся тяжкие реалии войны с беззаботной и часто порочной жизнью петербургской интеллигенции предвоенного времени, писатель нашёл главную жилку своего будущего великого романа, который он сначала назовёт «Сёстры» – имея в виду своих главных персонажей очаровательных и образованных молодых девушек, сестёр Катю и Дашу, и жилка эта заключалась в признании неизбежности всех тех страданий, что после выпадут на долю его героинь, да и на долю всего поколения образованных людей тогдашней России. И неизбежность эта была в необходимости пройти через очищение от сибаритства, порочного духовного разврата, бездумья беззаботной жизни, когда люди образованного сословия, живущие со всеми удобствами, даже не знали: а кто их кормит, кто их «содержит», как говорит один из героев произведения адвокат Смоковников, они не знали, не чувствовали своей страны России, лишь подозревали, что есть «какая-то Россия», как выражается тот же персонаж. Лишь внутренним чутьём ощущали, что будет «расплата». И расплата пришла.

В определённом смысле Алексей Толстой писал о себе, о своей судьбе и своём пути духовных исканий. Он пережил эмиграцию, бегство из горящей огнём гражданской войны России, когда, спасаясь от голода в 1918 году, он переехал со своей семьёй (женой Натальей Крандиевской и сыном Никитой) из большевистской Москвы в Одессу, а оттуда пароходом во Францию, где обосновался уже в 1919 году. Там он и начал писать своё самое знаменитое произведение – «Хождение по мукам», так был со временем поименован роман «Сёстры» (он вышел сначала именно под этим названием), а после всё разрастался и разрастался, дополнился следующей книгой – «Восемнадцатый год» и продолжением – третьей книгой «Хмурое утро». Но во Франции был написан и издан в эмигрантской печати именно только роман «Сёстры», обрывающийся роковым августом 1917 года, когда события корниловского мятежа резко обострили всю политическую ситуацию в России, и, по сути, началось стремительное скатывание страны к октябрьскому перевороту. Следующие два романа этой эпопеи – это уже история гражданской войны на юге России. В 1923 году Алексей Толстой возвращается в новую Россию, теперь уже молодой Советский Союз. Путь к возвращению был для него совсем не прост, и выбор этот совсем не лёгок, как может это показаться читателям очерка Бунина «Третий Толстой». Иван Бунин делает там упор на материальных трудностях, что испытывало семейство Толстых, проживая в несытой тогда, послевоенной Франции. С этим связан был тогдашний переезд Алексея Толстого с семейством из Парижа в Берлин, где образовалось известное эмигрантское издательство «Москва» и выходил альманах «Смена вех». Издавать этот альманах стала та часть белой эмиграции, которая шла на сотрудничество с новой коммунистической Россией. Гражданская война закончилась, страна возрождалась, налаживались связи с Западом, наконец, в СССР был объявлен НЭП, реалии старой буржуазной жизни будто бы возрождались, даже частные издательства появились в СССР, и был издан роман Алексея Толстого «Сёстры» и хорошо принят, заметим, и официальными властями и советской общественностью. Творцы коммунистической идеологии точно поняли главную парадигму произведения – осуждение старого развратного буржуазного мира дореволюционной России и... неизбежность «очищения в огне»! Современный читатель, внимательно погружаясь в ткань произведения (а я настойчиво советую делать это, именно раскрыв книгу, а не торопливо пролистывая безликий текст на экране компьютера!) найдёт там, конечно, гораздо более глубокие смыслы, найдёт там широкую панораму жизни предреволюционной России, тогда ещё могучей страны, всесветной империи, почувствует, что там бытовал дух свободы и предприимчивости и страна была вовсе не так безнадёжна, как пытались представить после идеологи революции, но это словно бы выносилось за скобки, главное, за что полюбил коммунистический официоз творение Алексея Толстого, это именно обоснование неизбежности революционных изменений, а значит, все или многие эксцессы гражданской смуты оправдывались, встраивались в парадигму российской истории вообще.

Алексей Николаевич Толстой, теперь уже «большевик», коим посчитал его Бунин, в дальнейшем проживая и работая уже в СССР, чем дальше, тем всё больше поправлял текст своего произведения в сторону исключения из него сцен насилия, очерняющих большевизм, исключения тех действий и слов своих главных героев, которые были бы направлены против революции. Так видоизменяется фигура Вадима Рощина, первоначально – белого офицера, яро ненавидящего большевиков, называющего особняк Кшесинской в Петрограде, где располагался штаб Ленина, «змеиным гнездом», и грозящего вскоре его уничтожить. Теперь этой сцены в романе читатель больше не найдёт, она, как и многие другие, подобные ей, исключены писателем из текста в ходе дальнейших редакций для дальнейших изданий произведения в СССР. Ну а в 1928 году (как раз ко времени «великого сталинского перелома») появляется и продолжение романа – книга «Восемнадцатый год», написанная уже во вполне большевистском духе. Так совершилось перерождение графа Алексея Николаевича Толстого в «красного графа», гордости новой советской литературы. На страницы его произведений и постоянно дорабатываемой эпопеи всё больше выходят железные комиссары «в пыльных шлемах» (известное выражение Б. Окуджавы) и чекистских кожанках, а его главные герои и героини – сёстры Катя и Даша и их мужья Вадим Рощин и Иван Телегин – из колеблющихся и рефлексирующих интеллигентов превращаются в твердокаменных большевиков сталинского типа. Однако я всё-таки советую прочитать внимательно и две последние книги этой великой эпопеи. Там, несмотря ни на что, проклёвывается и горькая правда гражданской войны с её бесконечными народными страданиями, ужасами, смертями, расправами и преступлениями, что осуществляют вовсе не только злокозненные белогвардейцы, а часто и большевики, и анархисты. Вольно или невольно, но Алексей Толстой раскрыл правду «смутного времени», и его книга явилась не меньшим вкладов в великую эпопею о жизни нашей страны и её народа в период великой смуты, чем, скажем, не менее значительный «Тихий Дон» Шолохова или «Белая гвардия» Булгакова. В эту же канву встраивается и повесть «Хлеб», написанная Толстым в 1936 году, как часть истории гражданской войны, освещающая события обороны Царицына в 1918 году. Характерно, что последнюю точку в своей эпопеи писатель поставил... 22 июня 1941 года, ещё не зная, что началось для России новое время бед и страданий, жертв и великих подвигов. Сталинскую премию 1941 года, полученную Алексеем Толстым за его «Хождение по мукам» (100 тысяч тогдашних рублей – немалая сумма), писатель целиком отдал на нужды фронта.
Разумеется, проживая и работая в СССР, признанный здесь прижизненным классиком, Алексей Николаевич Толстой ни в чём не нуждался. Ему была предоставлена квартира в Москве и дача в Барвихе, также была у него и дача под Ленинградом в Детском Селе (Царское Село – до революции), ныне Пушкин. Когда он в 1935 году увлёкся своей секретаршей и бросил жену (деятели искусства редко бывают святыми...), то его бывшей семье была предоставлена отличная квартира в правительственном доме в Ленинграде. Он не был ограничен в своих поездках по зарубежным странам, бывал в Европе, во Франции в 1936 году встретил своего друга Ивана Бунина, уже Нобелевского лауреата, они вполне по-приятельски побеседовали, Алексей Толстой звал Бунина переехать в СССР. «С колоколами встретим!» – говорил ему. Бунин скептически усмехнулся: «У вас же колокольный звон запретили». Хоть и писал Бунин после насмешливо об этой встрече, но вовсе от общения с «Алёшей» не уклонялся, ему трудно было жить – деньги Нобелевской премии иссякали, и он не осуждал Толстого за его сытость в СССР – профессиональные писатели вечно борются за жизнь, и призрак голодной смерти, в случае неполучения гонораров, всё время стоит у них за плечами... А Алексей вовсе не забывал своего друга, даже писал Сталину (!) письма с просьбой помочь Ивану Бунину материально – и это отпетому антисоветчику!
До самой своей кончины 23 февраля 1945 года Алексей Николаевич Толстой работал над последним своим произведением – историческим романом о Петре Великом. Некоторые находят, что это был заказ Сталина – создавать образы великих правителей прежней России, чтобы встроить в их ряд и свою фигуру, но читатель этого произведения увидит там всю ту же горькую и страшную правду о нашей стране, которая через великие муки и лишения прорубала себе – нет, не «окно в Европу», а путь в своё великое и славное будущее.

Художник: П. Корин.