Мудрец с детским сердцем

150 лет колдуну русского слова
Михаилу Михайловичу Пришвину

«Я русский человек, люблю русский пейзаж, люблю язык и народ его творящий. Я за это стою, – писал в своём дневнике от января 1940 года известный тогда детский писатель Михаил Пришвин, и добавлял к этому: – ...а не из любви к Сталину, впрочем, Сталин… в высшей степени подходящий ко времени человек». Так откровенно он писал в своих дневниках, которые никому не показывал при жизни, да и сейчас они ещё не полностью разобраны и опубликованы. Но с появлением в печати этих дневниковых записей писателя нам раскрывается совсем другой Пришвин, не тот, каким мы привыкли знать его с детства, с первых детских книжек о зверьках и птицах, о русском лесе, о мире живой природы. Мы теперь видим, что это был деятель, совсем не чуждый политики, имевший своё, подчас очень острое мнение о событиях своей эпохи, в которую он был погружён с головой.
Может быть, он начал писать книжки для детей от безысходности во времена политических гонений после революции, чтобы иметь кусок хлеба и сойти за детского писателя и тем ослабить пристальное внимание к себе со стороны соответствующих органов?.. Но мы знаем, что первые свои литературные произведения, ещё в начале века XX, он публиковал... в детских журналах и сразу нашёл тропинку к сердцу каждого ребёнка, ибо он уравнял всё живое в природе с человеком, он одушевил мир зверей и птиц. А разве маленькие дети вот также не разговаривают с лесными и домашними зверьками, собачками и кошечками, лисичками-сестричками и боязливыми зайчиками?.. Они видят в них равные себе существа. Вот и писатель Михаил Пришвин до конца своих дней, а прожил он долгую жизнь, чудесным и необъяснимым образом сохранил в своей душе это детское чувство родственной связи человека и всего живого на земле. При том что он приобрёл большую житейскую мудрость, интересовался политикой и философией, высказывал резкие и нелицеприятные подчас суждения о том, что происходит в России, но всё это делал... как ребёнок – ничего не боясь, в частности не боясь быть наивным. Возможно, это его и спасало в жестокие времена. Взрослым людям он казался сказочником, вышедшим прямо из заповедных лесов, блаженным – а с блаженного что взять? А для детей он был свой – совсем свой и понятный бородатый дядька, ведь он мог на равных разговаривать... даже с раками.

«Удивляюсь на раков – до чего много, кажется, напутано у них лишнего: сколько ног, какие усы, какие клешни, и ходит хвостом наперёд, и хвост называется шейкой. Но всего более дивило меня в детстве, что когда раков соберут в ведро, то они между собой начинают шептаться. Вот шепчутся, вот шепчутся, а о чём – не поймёшь. И когда скажут: “Раки перешептались”, это значит – они умерли, и вся их рачья жизнь в шёпот ушла.
В нашей речке Вертушинке раньше, в моё время, раков было больше, чем рыбы. И вот однажды бабушка Домна Ивановна с внучкой своей Зиночкой собрались к нам на Вертушинку за раками. Бабушка с внучкой пришли к нам вечером, отдохнули немного – и на реку. Там они расставили свои рачьи сеточки. Эти рачьи сачки у нас все делают сами: загибается ивовый прутик кружком, кружок обтягивается сеткой от старого невода, на сетку кладётся кусочек мяса или чего-нибудь, а лучше всего кусочек жареной и духовитой для раков лягушки. Сеточки опускают на дно. Учуяв запах жареной лягушки, раки вылезают из береговых печур, ползут на сетки. Время от времени сачки за верёвки вытаскивают кверху, снимают раков и опять опускают. Простая эта штука. Всю ночь бабушка с внучкой вытаскивали раков, наловили целую большую корзину и утром собрались назад, за десять верст к себе в деревню. Солнышко взошло, бабушка с внучкой идут, распарились, разморились. Им уж теперь не до раков, только бы добраться домой.
– Не перешептались бы раки, – сказала бабушка.
Зиночка прислушалась. Раки в корзинке шептались за спиной бабушки.
– О чём они шепчутся? – спросила Зиночка.
– Перед смертью, внученька, друг с другом прощаются.
А раки в это время совсем не шептались. Они только тёрлись друг о друга шершавыми костяными бочками, клешнями, усиками, шейками, и от этого людям казалось, будто от них шёпот идёт. Не умирать раки собирались, а жить хотели. Каждый рак все свои ножки пускал в дело, чтобы хоть где-нибудь найти дырочку, и дырочка нашлась в корзинке, как раз чтобы самому крупному раку пролезть. Один рак вылез крупный, за ним более мелкие шутя выбрались, и пошло, и пошло: из корзинки – на бабушкину кацавейку, с кацавейки – на юбку, с юбки – на дорожку, с дорожки – в траву, а из травы – рукой подать речка».

Это из детской пришвинской книжки «О чём шепчутся раки». Писал ведь уже умудрённый годами человек, большой философ, знаток истории России, а кажется – пишет ребёнок с чистым открытым сердцем. Он и с раками может поговорить, и пожалеть их, и порадоваться, что эти хитроумные раки сбежали от бабушки с внучкой! Всем жить хочется, всё живое надо любить. И таких, кажется – детских, а на самом деле удивительно мудрых книг у Михаила Михайловича Пришвина много, в основном они-то и публиковались при его жизни, а обширные труды по глубинной истории России и жизни народа – редко когда. Но вот удивительно, но писатель Пришвин ко всему своему творчеству относился серьёзно и детские свои вещи ставил ничуть не ниже больших и вдумчивых своих работ. Он так и прослыл – мудрецом с детским сердцем, необычным, неповторимым рассказчиком, выработавшим свой причудливый, но и доходчивый стиль изложения, свой колдовской язык.

Не сразу это всё у него сложилось, не сразу он пришёл к писательскому труду, а только в зрелом возрасте. 33 года ему было в 1906 году, когда вышел его первый рассказ, и это был рассказ для детей. А был он к тому времени агрономом со стажем, работал на разных сортоиспытательных станциях, даже в Петровской (будущей Темирязевской) академии, занимался и лесоводством, но вдруг с этого момента бросил своё агрономическое дело и ушёл в хождения по Руси, словно тянуло его постигнуть некую глубину народной жизни. Он и сам вышел не из дворян, а из старинной купеческой семьи, родился в имении Хрущёво-Лёвшино Елецкого уезда Орловской губернии. Его земляками можно считать и Ивана Тургенева, и Ивана Бунина, но то были дворяне, а предки Пришвина были основательными елецкими купцами. Дед Михаила торговал конями, имел конный завод, растил и продавал орловских рысаков – занятие очень денежное, доходное, вот и купил имение своему сыну Михаилу и передал ему конный завод. Кажется, трудись, копи, богатей! Да сынок оказался непутёвый, забыл про своё купеческое достоинство, связался с компанией дворян-бездельников, пошли кутежи, игры в карты на крупные деньги... ну и проиграл в карты отец будущего писателя Пришвина всё своё состояние и конный завод в придачу. Проиграл, понял: разорил свою семью, – а у него уж было пятеро детей и младший из них – сын Михаил. Слёг с параличом и больше уж не вставал. Запомнил своего отца маленький Миша лежащим бездвижно в постели, только руки у того двигались, и рисовал он своему маленькому сынишке своими руками... голубых бобров – всё своё богатство, что мог оставить сыну. Писатель Михаил Михайлович Пришвин уже в зрелые годы понял – его несчастный отец направил своего сына в живой мир природы, хотел посоветовать – будет плохо тебе среди людей – иди к бобрам, к лесным жителям, в мир природы, он тебя выручит. И сбылось потом всё у литератора Пришвина, это его и выручало всю жизнь. 
Отец умер, мать большого семейства Мария Ивановна кое-как управилась с долгами, недаром сама была купчиха, женщина хозяйственная из строгого старообрядческого рода Игнатовых, и подумала: что делать с младшеньким Мишей? В Елецкой гимназии тот учиться не хотел, уроков не учил, учителям дерзил, был отпетым второгодником. А уж когда послал куда подальше аж самого учителя географии Розанова (будущего известного религиозного философа и человека со скверным занудливым нравом), то вылетел из шестого класса гимназии с волчьим билетом. Тогда услала Мария Ивановна своего буйного сынка... в Сибирь, благо там в Тюмени жил её брат, владелец судоремонтной мастерской. Ну а в Сибири живут люди сурьёзные, там не забалуешь! Там и выучился Михаил Пришвин, окончил благополучно реальное училище и уехал от своего дяди, хоть тот и соблазнял племянника стать владельцем своего предприятия. Нет, молодому крепкому парню торговать да деньги считать не хотелось, а хотелось ему как можно быстрее выбраться из-под всякой опеки. И вот он уже в Риге, учится в политехникуме на агронома – помнил, помнил он голубых бобров отца, хотелось ему быть поближе к лесу, к травам, ко всякому зверью. Студентом-биологом ему пришлось уже поездить по стране с разными учебными заданиями на практиках, побывал и на Кавказе, где боролся с филоксерой на виноградниках, работал на биостанциях, потом вернулся в Ригу и... вступил в марксистский кружок. Тогда, на сломе веков, это было модно среди студентов – марксизм, интернационал, ницшеанская философия, культ сильной личности, что может сломать старый мир, буревестник, реющий над седой пучиной моря... Ну и пошло – листовки, агитация среди рабочих, оружие, что шло из-за рубежа тайными путями... В общем – закончилось всё это тюрьмой, потом высылкой в родные края и строжайшим запретом учиться во всех учебных заведениях Российской империи. Хорошо, помогла мать, и Пришвин сумел уехать учиться за границу, в Германию, там, наконец, получить образование агронома.

Итак, к 33 годам (возрасту Иисуса Христа) Михаил Пришвин, уже известный учёный агроном, пишет научные труды. Путь его определён?.. Не тут-то было, тут и начинается настоящая жизнь философа и публициста. Начинается с первых детских рассказов из жизни природы, опубликованных в детских изданиях (самый первый рассказ Пришвина «Сашок» – в детском журнале «Родничок»), потом Пришвин отправляется бродить по Руси. Отброшена немецкая ницшеанская философия, теперь его интересует жизнь простого русского человека, и он совершает путешествия по Заволжью, после – по северу Руси. Видно, взыграли в нарождающемся самобытном художнике старообрядческие гены. И первая книга, сделавшая его знаменитым и выведшая в первые ряды тогдашней литературы Серебряного века, была его знаменитая книга очерков и впечатлений о глубинной лесной Руси – «У стен града невидимого».
«Последняя причина моего путешествия в страну раскольников и сектантов – слышанные мною диспуты на религиозно-философских собраниях в Петербурге. Я там встретил несколько искренних и взволнованных людей. И во мне что-то отозвалось, и мне захотелось также по-своему оглянуться по сторонам. Что скажут о всём этом наши старые лесные мудрецы? Есть вечные вопросы, которые не очень зависят от образования и внешних различий между людьми. Что останется от всего слышанного мной, если я проверю его в беседе с мудрыми лесными старцами? Я люблю лес, люблю северную природу; пусть она заговорит для меня новым голосом. Июнь – более свободный месяц для крестьян – я решил посвятить своему путешествию, а весну мне нужно было провести на родине, в Орловской губернии, в маленьком имении».
Но уж так сложилось, что не один июнь, а всю свою жизнь Пришвин теперь будет погружён в бесконечные странствования по заповедному миру старинной Руси, где будет «в беседах с мудрыми лесными старцами» сам незаметно превращаться в такого мудреца и хранителя древнего вещего слова. Он очень одушевлённо чувствует особый строй северной нашей природы. Ему не требуется ездить далеко – вот Олонецкая губерния, нынешняя Карелия, а по Пришвину – это «Край непуганых птиц» (так называлась его книга очерков), где он собирает древние предания и записывает волшебные сказки, да и сам учится этому колдовскому языку, сам вырабатывает свою философию – философию «очарованного странника», что так верно угадал раньше Пришвина его предшественник и земляк с Орловщины Николай Лесков. Пришвин развил эти лесковские мотивы и даже углубил их в нашей литературе. В то время он близко сошёлся с Максимом Горьким. Кажется, что общего между этими людьми? Горький – отпетый левак, человек, никогда в жизни не понимавший деревню, но их роднили, как ни странно, вот эти революционные пристрастия, свойственные тогдашней интеллигенции. Пришвин всегда интересовался политикой, об этом говорят его дневники, там много чего написано на злобу дня. И как это всё совмещалось в его творчестве с глубинными народными и православными мотивами?.. Но тут всё шло от свойства характера этого необыкновенного человека – он был очень резок иногда, у него был холерический темперамент, и потому он не мог остаться вне жизни России, как бы не увлекался древними сказаниями и тайнами природы.

Во время Первой мировой войны Пришин работает военным корреспондентом, выезжает на фронт и... примыкает к партии социалистов-революционеров (эсеров). Эсеры, в отличие от большевиков, шли к крестьянам, и значит, разделяли мечты об Учредительном собрании, таком новом Земском соборе, который должен возродить в России начала всеобщности народной и начала демократии, которую попирал царизм, а после октябрьского переворота 1917 года стали попирать и большевики. Это возмущало и Пришвина и Горького, тут они сошлись на некоторое время. Горький, как известно, писал всю первую половину 1918 года довольно злые заметки и статьи о власти большевиков (это несмотря на то, что был знаком близко с Лениным), которые собрались у него в книгу «Несвоевременные мысли», а Пришвин, сотрудник эсеровской газеты «Воля народа», после октябрьских событий в Петрограде, когда пролилась первая кровь защитников «демократической» (в духе Керенского) России, вообще назвал Ленина «убивцем» и предрёк скорую гибель его диктатуре. Это можно понять, ведь ещё совсем недавно, после революции в феврале 1917 года и падения монархии в России, тот же Горький писал:
«Огромное счастие дожить до такого дня! И всей душой я желал бы русскому народу вот так же спокойно и мощно идти всё дальше, всё вперёд и выше, до великого праздника всемирной свободы, всечеловеческого равенства, братства!»
Абсолютно наивные слова, но эти идеи разделял и Пришвин, и потому приход к власти новых «имперцев», коими явились большевики, ставшие строить новое сильное и жёсткое государство, по сути, новую, но только уже «красную» империю, вызвало у него чувство протеста, вылившееся и на страницы его газетных статей, за что он отсидел в качестве одного из первых узников нового режима полмесяца в январе 1918 года в пересыльной тюрьме. Затем последовала высылка на родину – в Орловскую губернию, всё как при царе-батюшке!
Трудно пережил Пришвин годы революции и гражданской войны, в 1919 году у него умерли все родственники, сам он переехал из родного Ельца под Смоленск, как только на орловской земле стали слишком явно греметь залпы гражданской войны, выживал за счёт охоты, в которой он был великим мастером, но не переставал писать очерки и заметки в местную прессу по части истории и краеведения. И занялся основательно детской прозой, а Советское государство, отдадим ему должное, это дело приветствовало – надо было воспитывать нового человека, начиная с младых ногтей. Пришвин писал рассказы, где действовали простые русские люди, крестьяне, лесовики, охотники, он больше уже не касался политических тем, он воспевал природу и свободный человеческий труд на этой природе – это и требовалось тогда, в годы, когда страна приходила в себя после ожесточения и разрухи гражданской войны. Как-то незаметно, но Пришвин вписался в советскую действительность, в литературное сообщество СССР, занял там своё, небойкое, но вполне приметное место. Да и Максим Горький не оставил своего знакомца – он ещё до Первой мировой войны помог издать Пришвину первое его собрание сочинений, а теперь, вернувшись из Италии, Горький начал организовывать мощнейшую литературную структуру – Союз советских писателей, памятуя слова партийного лидера Сталина о том, что «...множилось море беспартийных писателей, которыми никто не руководил, которым никто не помогал, которые были беспризорными». Писатели теперь становились бойцами идеологического фронта.

Пришвин стал одним из первых членов нового союза, но вот «бойцом» он никогда не становился, он остался всё тем же «колдуном», «мудрым лесным старцем», он и хотел оставаться таковым – это был островок его личной свободы, заповедная земля его раскольничьей души. Но время требовало осмысление новых реалий, а эти новые реалии прошли лемехом как раз по духовной родине писателя – по Северной кондовой Руси, по заповедному краю, где Пришвин путешествовал ещё в молодости. Теперь там, через тайгу и скалы, пролегла «Осударева дорога» – Беломоро-Балтийский канал – великая стройка победившего социализма. Этому строительству придавалось огромное значение, это было не только строительство канала, а и «перековка» старого кондового русского человека в некое новое существо, свободное от предрассудков прошлого. Пришвин всё это хорошо понял, он словно бы принял сию парадигму и взялся писать книгу о приходе этих новых идей и людей в суровый северный край. А на деле у него получилась поэма о красоте и мощи русского человека, именно русского, того самого, «кондового», для которого века и вёрсты великой русской истории так или иначе сводятся к одному большому историческому пути – той самой «Осударевой дороге», которую вёл ещё царь Пётр в тех же краях, через леса и скалы Карелии, где после (и по той же трассе!) провели свой канал большевики Сталина, не считаясь с жертвами и лишениями людей. Вольно или невольно, но писатель Пришвин усвоил и провёл в своём главном произведении – повести «Осударева дорога» – эту мысль: нужна великая сила и великая смелость для того, чтобы вести за собою народ. Большевики потому и победили, что имели эту силу и смелость, и им подчинилась и воля простых людей, и твердейшие скалы дикой природы, которые не смог сломать даже великий ледник, а люди смогли.
«Была особенная карельская тихость в природе и сырость в воздухе, такая густая, что пахло сырыми раками, и даже казалось, что времена человеческие тут ещё не начинались и что это не сучья гиблого леса торчат, показываясь из-за скалы, а рачьи клешни растопырились. Что это? Мир только что начинается, или, может быть, он в безлюдье своем так одичал? Вон под горой вода, и от берега вверх поднимается дерево, и верхушка этого дерева цепляется за воду на горе, а с того верхнего озера тоже поднимается дерево и расплывается в тумане. В эту природу пришёл человек, имеющий власть, и приказал.
– Слушаю! – ответил другой человек.
И взял на себя великий труд расставить реки, озёра, скалы в новый порядок, какого не бывало в природе. И каждого рабочего поставить на своё место, где ему было бы способнее работать и он мог бы больше принесть пользы общему делу. Тогда вся природа со всем поглощенным ею древним человеком стала против новой деятельности нового человека, и началась война у природы за свой вечный покой и у человека за свое лучшее будущее».

Такова была теперь та идея, в которую поверил и всем сердцем принял писатель Пришвин. Лишь в одном он не смог переделать себя, он никогда не изменял любви ко всему живому в мире, к каждому ольховому кусту у дороги, к каждой лисичке-сестричке, к жаворонкам в небе, к лягушонку в моховом болоте. Ну и к простому русскому человеку, который обитает среди всей этой красоты и не подозревает, что живёт-то он в «Кладовой солнца»! Эта последняя удивительная повесть (сказка-быль) кудесника слова была написана им в годы Великой Отечественной войны. Последние годы жизни писателя прошли на его даче под Звенигородом, где он построил себе дом (там теперь музей, обязательно посетите его), и так уж случилось, что дом этот в годы войны оказался как раз на линии фронта между немецкими и русскими войсками, и от этого места вблизи Москвы началось наступление наших войск. Жизнь всё-таки победила!

 

Художник: Ф. Шурпин

5
1
Средняя оценка: 2.89855
Проголосовало: 69