Звезда в ночи

Вадим Кошелев ещё не старый мужчина, чуть за сорок лет, собирался сходить к своему старому другу Евгению Павловичу обсудить одну проблему, которая сидела у него в мозгу и не давала покоя. Последнее время он часто задумывался о переезде в деревню, где родился и вырос, его подспудно тянуло в родные места. У него происходило разочарование в некоторых жизненных горизонтах, он не мог найти ответа на них и утешал себя, думая, что это просто кризис возраста. Хотел эту болезненную тему закрыть для себя раз и навсегда. 
Вадим стоял в прихожей и придирчиво оглядывал себя в зеркало: немного толстоватый нос, торчащие скулы на лице, доставшиеся ему в наследство от покойного отца, широкие брови, твёрдый подбородок – это точно от матери. Убегающие со лба вверх залысины на голове. Женщины с работы находили его симпатичным, хотя он себя таковым не считал. Несколько лет назад Вадим овдовел и пока не собирался приводить женщину к себе. Жил один в двухкомнатной квартире на пятом этаже многоэтажного дома на окраине областного города. 
Месяц назад ехал в лифте с Миленой Павловной – у неё была однокомнатная квартира на девятом этаже, в которой жила одна, хотя подумывала в скором времени выйти замуж. Бабки возле подъезда судачили, что она раньше работала в парикмахерской в конце соседней улицы, где был тупик. Случилась в конце месяца недостача, и с ней попрощались без особых напутственных слов, а сейчас она практикует тайский массаж у себя в квартире, в основном мужчинам. Милена клала по пояс раздетого клиента на пол. Твёрдая вьетнамская циновка с драконом, купленная на городском рынке, как раз подходила для этих целей. Сама садилась на корточки и разводила руками над ним различные пассы, что-то бормоча себе под нос, прогоняя дурную энергетику, потом, смазав руки кремом, бралась за тело. Костяшками пальцев сильно надавливала на точки, как она говорила – чакры, для открытия связи с космосом. Мужчины в это охотно верили, желая приобрести новые силы. Под конец лечебного массажа зажигала ароматические свечи, и, пока клиент приходил в себя, уходила мыть руки. Когда она брала деньги за лечение, стыдливо отворачивалась от мужчины и просила, чтобы деньги клали на тумбочку в прихожей.

Милена, увидев Вадима, широко улыбнулась, показывая крупные заячьи передние зубы. Поиграла зеленоватыми глазами и подошла к нему на опасное расстояние. Она особо ему не нравилась: худощавая с выпирающими возле тонкой шеи костями. И ещё у неё был существенный недостаток – как он считал, она была плоской, а жена у него была полногрудой. От неё пахнуло чем-то вкусным, почти домашним. «Может, она хлеб выпекает по утрам», – подумалось Вадиму, но спросить не решился, чтобы не затевать попусту разговор.
Однажды, прочитав в журнале «Вкусные советы», как испечь в домашних условиях ржаной хлеб, решил сам попробовать. С утра сходил в магазин «Пятёрочка», купил муку, сухие дрожжи и на кухне приготовился замесить тесто. Закатал почти до локтей рубашку и взялся за незнакомое ему дело. Сначала просеял через мелкое сито муку, высыпал из пакетика дрожжи, щепотку соли, столовую ложку сахарного песка и долил воды. Начал месить тесто, оно прилипало к рукам и не хотело превращаться в мягкий комок. Вадим вспотел, вытер кухонным полотенцем капли со лба и вздохнул. Хотелось бросить, но решил всё же дойти до конца. «Что получится, то получится», – решил он и продолжил стоять возле стола. Затем переложил в большую миску и затянул плёнкой. Засёк время на часах, через три часа тесто поднялось. Пока духовка разогревалась, он капнул на ладони немного подсолнечного масла и стал мять руками неподатливое тесто, оно оставалось липким. Расстроенный, засунул в духовку форму и стал смотреть на часы. Хлеб не пропёкся внутри и был безвкусным. Так он бросил свои кулинарные опыты и больше не пробовал заниматься хлебопечением. Обычно покупал свежие шанежки в мини-пекарне «Бублик», которая находилась в цоколе его дома.
Когда была жива его жена Клавдия, она каждый выходной вставала пораньше и выпекала мясной пирог. Вадим горько переживал утрату. Они прожили вместе почти двадцать лет и особо не ссорились, даже по пустякам.
Лифт остановился на первом этаже, Вадим вышел первым в полутёмный холл. Вместо лампочки висели голые провода. 

Утро одарило ярким светом, и он даже зажмурился от его изобилия. 
– Вадим Денисович! – услышал он за спиной тонкий голос Милены. – Вы не могли бы меня подождать, у меня к вам есть один разговор.
– Да, конечно, абсолютно без проблем, – Вадим остановился, посмотрел на голубое далёкое небо, ему совсем не хотелось разговаривать с ней.
– Может мы присядем на пять минут на скамейку? – неуверенно ломким голосом предложила женщина, сощурившись, собирая на худощавом лице тонкие лучики морщин возле глаз.
Когда они сели, мимо них тихо прошла старушка с первого этажа. Она несла в руке синеватый пакет с продуктами. Волосы, обнесённые густой сединой, были аккуратно зачёсаны назад в тугой узел. Не доходя несколько метров до входной двери, она остановилась, постояла немного, а затем обернулась к ним и исподлобья посмотрела, подобрав тонкие синеватые губы. В её окне виделся силуэт полосатого кота, он открывал свой рот и неслышно мяукал. Так они вместе проводили своё время, рассматривая заоконную жизнь.
– Так о чём вы хотели со мной поговорить? – начал неуверенно Вадим, думая поскорее уйти от назойливой соседки.
– Вы всё один да один, – начала издалека заводить свои сети Милена и придвинулась поближе к нему, касаясь бедром. – А я хочу вас пригласить к себе вечером на чай. Мне одна знакомая принесла пачку чая, ей привезли из Африки.
– А разве там растёт чай? – неподдельно удивился Вадим. – Даже и не знал, если бы вы меня не просветили, – думая, когда же Милена закончит свою прелюдию и перейдёт к основному акту.
– Да, растёт на плантациях, и знаете, чай очень хороший, со вкусом апельсина. – Она похлопала ресницами, ожидая, какая будет реакция у него. Пачку чая принёс ей клиент, рыхловатый полный мужчина с отвислым над брючным ремнём животом. Милена, как обычно, задёрнула наглухо шторы, чтобы не проникал уличный свет, зажгла ароматизированные свечи и стала колдовать руками над лежащим на полу мужчиной. Он только посапывал в блаженстве, и тонкая слюнка вытекала из полных губ. Когда она закончила массаж и они стояли друг против друга, мужчина призрачно намекнул, что не против зайти к ней вечерком. Милена считала, что интим и работа несовместимы, всегда неукоснительно придерживалась этого правила. Из мужчин ей нравился Вадим, у него были сильные руки и плечи.
– Честно сказать – не пробовал. Если пил, только грузинский первый сорт, – он хотел ещё сказать о своих скромных познаниях в сортах чая, но посмотрел на ручные часы. – Вы уж извините, мне нужно торопиться по делам. – И чтобы совсем не обидеть Милену, улыбнулся уголками губ: – Возможно, когда-нибудь увидимся, живём в одном подъезде. Одним словом, «оревуар», – этим французским словечком порой жонглировал его коллега по работе Тишкин – знаток таинственной женской натуры. Он как-то пытался подкатить к диспетчеру по перевозкам Тоне Каримуллиной. Кареглазая, с густыми волосами, выгнутые брови на чистом высоком лбе, она никого не подпускала близко к себе. Как-то в диспетчерской никого не было, кроме Тони и Тишкина, он хотел обнять её за талию, но молодая женщина вывернулась юлой из его коротких рук и врезала ему с размаху по правой щеке так, что он пошатнулся и, наверное, упал бы, но боком повалился на стол. После этого Тишкин даже не поднимал глаз на неё, когда утром заходил в шумную диспетчерскую, получить путёвку.
Милена впервые услышала незнакомое слово и, не зная его значения, осталась сидеть, широко распахнув зеленоватые глаза, в которых метались искры сомнений.
– Если у вас заболит спина, то я могу вам сделать массаж со скидкой, – сказала она с надеждой, что это предложение будет интересно для Вадима.
– Хорошо, понял, но пока у меня с костями всё в порядке, – Вадим кивнул на прощание головой, встал со скамейки. Ему бросилось в глаза, как старушка с первого этажа смотрит на него, уткнув морщинистое лицо в стекло окна.
Вадим шагнул на асфальтовую дорожку и заспешил к автобусной остановке, которая была за домом. Милена, повернув голову, смотрела ему в спину до тех пор, пока он не завернул за угол. Вздохнув, одёрнула подол платья и пошла в противоположную сторону по своим делам.

В торце дома стояли три желтоватого цвета контейнера с мусором, они были переполнены различным бытовым хламом. Полиэтиленовые пакеты, какие-то старые газеты валялись возле них. На крайнем контейнере сидела крупная серая ворона и клювом что-то потрошила, сбрасывая на землю обрывки бумажной упаковки. В соседнем баке ковырял палкой и внимательно осматривал свою добычу мужчина в полосатой рубашке с лохматой головой и красным, словно обожжённым, лицом. Выудив алюминиевую банку, покрутил в руках и стал топтать, сплющивая её ногами. Казалось, что исполняет туземский танец. Затем он снова погрузился в поиски, наклонился вниз и почти по пояс оказался внутри контейнера. Вытащил на белый свет пивную стеклянную бутылку, побулькал и, высоко задрав острый подбородок, заросший густой рыжеватой щетиной, стал жадно пить, бугристый кадык дёргался из-под дряблой кожи.
Вадим остановился, наблюдая за ними. Подумал, что это своего рода иерархия в поисках пропитания, и мусорка их кормит. Заканчивался двадцатый век, и люди находились в поисках смысла жизни. У многих спали шоры с глаз, исчезли призрачные иллюзии обещанных перспектив в виде молочных рек и кисельных берегов, и они, растерянные, стояли на распутье дорог, не зная, куда им податься. Впереди маячила туманная зыбкость неизвестности.
Посмотрев на Вадима осоловелыми глазами, мужчина растянул широкий беззубый рот и озлоблено, крикнул:
– Ты чего, мужик, уставился на меня?! Давай проходь мимо, а то я сегодня не в духе. А то могу… – подцепил рукой свою палку и потряс ею в воздухе.
Затем бродяга посмотрел на бутылку, покрутил её и выплеснул ловким движением руки остатки содержимого себе в рот.
Из кустов выскочила худая с выпирающими рёбрами серая собака, на короткое время остановилась, оценивая обстановку. Одно ухо у неё было прижато к морде, а другое наполовину порвано. Припадая на переднюю лапу, она оказалась возле контейнера с вороной. Оскалив пасть, рыкнула на птицу, но ворона, не обращая внимания на неё, продолжала рыться в мусоре. Собака посмотрела на мужчину с палкой и, видимо, не решилась его тревожить, запрыгнула на контейнер, хотела схватить ворону за хвост. Та недовольно отпрыгнула в сторону, держа в клюве белый стаканчик из-под йогурта, повертела головой и, недовольная, улетела на недалеко стоящую сосну. Села на нижний сук, не выпуская стаканчика.

Вадим после службы в армии устроился на автобазу водителем на бортовой ЗИЛ-130. Машина была неновая, изрядно поколесившая по ухабистым областным дорогам. Пришлось перебрать двигатель, заменить задний мост, в кабине сменить приборы. К Вадиму на первое время прикрепили наставника – опытного водителя Евгения Улеева, он помогал молодому парню освоиться и частенько копался вместе с ним в машине. Так они сдружились и прикипели друг к другу. Даже когда Улеев вышел на пенсию, изредка захаживал в гости к Вадиму. Клавдия, жена Вадима, сразу начинала хлопотать на кухне, и они садились с гостем за стол и выпивали по рюмочке-второй, обсуждая текущие дела.
Некогда прибыльный автогараж в перестройку внезапно обанкротился. Водители и слесари не стали вовремя получать зарплату. Машины стояли в боксах и открытых стоянках. Водители приходили по старой привычке утром на работу и, не получив путёвок, постояв возле закрытой диспетчерской на замок, тихо расходились по домам. Старый директор Нил Матвеевич не пережил происходящего в стране – его хватил сердечный инфаркт. Новый Станислав Чашкин быстро прибрал к рукам некогда прибыльное предприятие и оформил на себя как на индивидуального предпринимателя. Вадима, жившего в ожидании звонка от хозяина, вызывали на работу, только когда были заявки на перевозки.
У Евгения Павловича дом был от него в трёх кварталах, и он решил пройтись пешком, подышать свежим утренним воздухом. Солнце светило ему в спину, и тень передвигалась впереди него. Он вспомнил, как мать говорила, что тень – это душа человека. Вадим особо не верил и думал, что это просто деревенские побаски, он всегда думал, что она находится в груди.
На улицах людей было немного, в основном пенсионеры, озабоченные походами в магазин «Пятёрочка», в котором можно было получить десятипроцентную скидку на продукты.
– Димыч, – услышал он громкий голос. Так его мог звать только бывший кореш по школе Валерка Зубкин. Вадим остановился и стал смотреть по сторонам, силясь увидеть своего старого друга. Перебежав улицу в неположенном месте, возле него возник запыхавшийся Валерка. У него было полноватое не по годам тело, бледное широкое и безбровое лицо. На нём надет приличный летний костюм синеватого цвета, на ногах коричневые лёгкие туфли. «Наверно, итальянские», – подумал Вадим. Опустив голову, стыдливо посмотрел на свои чёрные старые ботинки. Расставил широко руки, и Валерка сразу попал к нему в объятия. Пахнуло терпким мужским парфюмом и винным перегаром.
– Ну ты, брат, быстро ходишь. Кричу, кричу тебя, а ты хоть бы что? – Валерка радостно тискал Вадима в своих крепких руках, заглядывал ему прямо в глаза. – Сколько лет мы не виделись?
– Да даже не припомню, – Вадим смущённо пожал плечами, – может, десять или пятнадцать? Шут его знает.
– Точно, пятнадцать, – согласился с ним Валерка, не стирая радостную улыбку на лице. Давай забежим в кафе и по соточке французского коньяка, спрыснем нашу встречу, я угощаю.
– Нет, я не пью так рано, да и неполезно, – стал отнекиваться Вадим, и натянуто виновато улыбнулся. – Не обижайся, не та обстановка, может в следующий раз.
– Хорошо, тогда присядем, поговорим, если ты не торопишься, – Валерка стоял рядом и от него исходила деловая уверенностью. В синеватых глаза блестело утреннее солнце.
Вадим повертел головой по сторонам в поиске, куда бы присесть и увидел недалеко скамейку.
– Пошли вон туда, – он рукой показал на неё. – Хоть солнце будет светить прямо в глаза. День сегодня будет жарким. Полчаса у меня есть свободные, друг поджидает. Утром позвонил ему. Нехорошо будет, если его подведу.
– Да ты такой же, какой был в школе: дисциплинированный и ответственный, недаром тебя завхозом класса выбирали. Некоторых людей время не меняет, а других так переколбасит, что становятся неузнаваемыми.
Только присели и разговор у них только зачинался, как на подъездной площадке неслышно возник сухонький старичок в белой шляпе. Худощавое, почти аскетическое лицо, на котором были небольшие глазки, затянутые серой плёнкой близкой слепоты. Он вытянул дрябловатую шею, придирчиво всматриваясь на незнакомых мужчин, для приличия обозначив себя, суховато кашлянул и, разжав губы, просипел:
– Вы вот что, уважаемые. Если пить здесь будете, то сейчас вызову милицию, – наклонился вперёд, буравя их сердитым взглядом, словно хотел лица запечатлеть для протокола. – У нас тут рядом продовольственный магазин, иногда мужики сядут выпить и погорланить. Да весь подъезд обмочили, алкаши проклятые. Мы такого им не позволяем и даже написали письмо городскому мэру, чтобы магазин перенесли подальше. 
– Мы, батя, присели на минутку и неудобства вам не причиним. Вот старого школьного товарища встретил, поговорим немного да уйдём. А пить в такое раннее время вредно для здоровья, – успокоил его Валерка, сел на лавку поудобнее, закинул ногу на ногу, вальяжно откинувшись назад на спинку.
– Ну тогда ладно, если так, – согласился домком, глянул ещё разок на них и зачастил ногами вдоль теневой стороны дома.

Вадим посмотрел на кожаные Валеркины туфли с красными носками, дрогнул бровями:
– Ты, похоже, неплохо устроился. Расскажи, чем зарабатываешь на хлеб с маслом, – он помнил его по школе пробивным парнем, который постоянно в старших классах чем-то приторговывал. Вадим однажды купил у него несколько заграничных сигарет. На большой перемене они зашли в туалет покурить. Валерка порылся в портфеле и достал желтоватую пачку с одногорбым верблюдом на этикетке.
– «Кэмэл», американские, – таинственно прошептал он, вчера у пахана из кабинета спёр, может, не заметит. Табак качественный, сам уже попробовал. Сколько возьмёшь?
Вадим пошарил рукой в карманах брюк и вытащил две серебряные монетки.
– Вот что у меня есть. Мать на пирожки дала.
– Не густо. Тогда только две сигаретки и по рукам.
Он только успел их протянуть Вадиму, как дверь широко распахнулась, и в проёме возник силуэт завуча школы Зиновия Шклярова с негодующим лицом и сверкающими глазами. Верхняя губа поджата, ноздри длинного носа трепыхались от гнева. Он слыл своим суровым нравом – кто-то рассказывал, что если провинившийся попадал к нему в кабинет, то он закрывал дверь на ключ и, подойдя к шкодливому ученику, начинал крутить уши в разные стороны до тех пор, пока из глаз у него не польются слёзы и уши не станут свекольного цвета.
– Это что такое происходит!? – голосом Марса-громовержца пророкотал он, развёл руки в стороны, упираясь в дверной косяк, не давая места для спасительно побега. Увидев пачку сигарет, протянул широкую ладонь: – Положи сюда, безобразник. Опять у отца позаимствовал?
Валерка стоял весь пунцовый, спина у него взмокла, ноги налились свинцом. Он понимал: если завуч проговорится, то дома будет порка ремнём. Офицерский ремень висел на стене в отцовском кабинете как напоминание о домашнем правосудии. Отец у него заведовал коммунальным хозяйством в городе, и ремень остался после его службы в армии.
Провинившийся Валерка молча заходил к нему в полутёмный кабинет и стоял, низко опустив голову, смотрел на свои ноги. Отец, наливаясь краснотой, поднимал из кресла почти квадратное тело и, тяжело ступая по начищенному паркету, снимал ремень с гвоздя.
– Сымай штаны, негодник. Сейчас буду тебя воспитывать. Я, конечно, не педагог Макаренко, но дурь из тебя буду выбивать, если не понимаешь человеческих слов, – увидев Валеркину мать в дверной щели, он сводил густые чёрные брови, бычился, и дверь тихо прикрывалась.
Зажимал меж ног голову и, сильно размахнувшись, хлестал по оголённой заднице. Валерка молчал, как партизан на допросе, и крутил головой в разные стороны, стараясь укусить за ногу отца.
– Ах ты, зараза, ещё отца вздумал кусать! Сейчас ты у меня соловьём запоёшь – на, получай, воришка. Щенок малорослый, – извергал озлобленный отец, и кожаный ремень снова взлетал вверх, оставляя красные следы на белой заднице.
Валерке было до ужаса больно, но он терпел, кусая в кровь губы. Ему хотелось поскорее стать взрослым и уехать из этого проклятого дома, от отца-деспота.
Напуганная мать стояла за дверью и тихо плакала, жалея сына.
После школы Валерка окончил торговый институт, работал на овощной базе товароведом. Два раза женился и всё как-то неудачно. Вторая жена Фая с примесью цыганской крови его вообще обокрала, забрала честно заработанные доллары и исчезла в неизвестном направлении. Кто-то шутя рассказывал, что видел её за городом в цыганском таборе в обнимку с бароном.
После распада страны он быстро скумекал: открыл свою торговую фирму «Фортуна» и стал завозить из Болгарии кетчуп и сигареты, которые сам не курил, предпочитая американские из виргинского табака.
На вопрос Вадима, как он устроился в этой быстротекущей жизни, ответил коротко – неплохо.

Они ещё посидели на скамейке, вспоминая школьных друзей, и оказалось, что больше половины парней уже нет в живых. Отличник Вовка Клячин подавал большие надежды, окончил институт с космическим уклоном, собирался лететь на Луну – пропал в пучине неразберихи перестройки. Лёнька Попов стал международным мастером спорта по лёгкой атлетике, бросил выступать, от безденежья разошёлся с женой, стал копать могилы на кладбище, там и спился. Людка Светлова, первая красавица, уехала в Москву искать счастья. Неудачно вышла замуж, нарожала троих детей и сейчас бедновато жила в комнате на подселении. Ей мать помогала своей пенсией. 
Завуч Зиновий Шкляров, выйдя на пенсию, оказался никому не нужен. Жил один и от тоски по школе стал прикладываться к чарочке, так и спился, последнее время его видели в компании местных алконавтов. Он всегда выделялся среди них своим породистым видом. Высокий, с большой седой головой, развёрнутыми плечами и прямой спиной, казалось, что он делает вызов жизни.
Вадим с грустным лицом слушал своего старого друга, понимая, что жить в эпоху перемен опасно, может с берега смыть штормовая волна и унести в безбрежный океан.
Валерка что-то ещё ему говорил, покачивая желтоватой туфлей с красным носком, но его мысли уже уходили далеко в прошлое, когда было спокойно, и жизнь казалась безоблачной, как синева сегодняшнего дня.
Он глянул на ручные часы: 
– Мне пора, товарищ ждёт, – встал со скамейки.
– Да, хорошо, – Валерка тоже поднялся, согнул руку, залез во внутренний карман пиджака и вытащил несколько стодолларовых купюр: – На, возьми. Пригодятся американские рубли.
– Зачем они мне? – от такого неожиданного подарка Вадим даже спрятал руки за спиной.
– Когда бьют – беги, деньги дают – бери. Это я по-дружески, – он сунул их в нагрудный карман рубашки Вадима и прихлопнул рукой. – Когда ещё увидимся? – протянул руку и прижал его к себе. – Одни положительные воспоминания от жизни остались только школьные. Были честные друг перед другом, а сейчас партнёры готовы глотку перегрызть. Вот тебе дикий капитализм, одним словом, закон джунглей, – в его глазах промелькнула слеза и сразу исчезла. – Ты вот что. Я дам тебе свой телефон, и если будут проблемы разного характера, сразу звони, – Валерка двумя пальцами вытащил из кармана пиджака золотистую визитку плотной бумаги, протянул Вадиму: – Будь здоров, друган. Когда ещё свидимся? – повернулся резко и, крупно шагая, пошёл по улице к своему автомобилю.

– Что задерживаешься? – открыв дверь, спросил Вадима Евгений Павлович, пропуская в квартиру. Он был в светлой рубашке, заправленной в спортивные штаны. Серые с сединой волосы зачёсаны назад, открывая высокий лоб. На сухощавом лице – небольшие голубоватые глаза с прищуром. 
– Встретил случайно своего школьного друга. Посидели, повспоминали своих одноклассников. Время летит неумолимо.
– Это ты точно подметил. Его не отмотаешь обратно, так что береги секунды жизни.
Они прошли на кухню. На газовой плите закипал чайник, верхняя крышка подпрыгивала от пара.
– Сейчас чаёк попьём. Ты садись поближе к окну. Вид внизу красивый. Соседка Кира Петровна каждое лето разбивает цветник. Даже приходят с других районов полюбоваться. И о чём ты хотел поговорить? Хотя сначала давай попьём чай, а то так и разговор не склеится.
Евгений Павлович открыл дверцу холодильника «Бирюса», достал с полки пол-литровую банку малинового варенья и сливочного масла в желтоватой пачке.
– Вот с прошлого года запас остался. Много лесной малины было. С соседом по лестничной клетке ездили на вырубленные просеки, там этой малины целые плантации разрослись. Лесная ягода – она помельче огородной, но вкус и запах неимоверный.
Он налил полные чашки чая. Посидели молча, каждый думая о своём.
– Может, выпьешь немного, вид у тебя удручённый, – предложил Евгений Павлович, не отводя своего взгляда с лица Вадима.
– Да всё в порядке. Душа на месте, деньги ещё есть, – Вадим вытянул губы и осторожно стал пить горячий чай.
– Ты варенье попробуй. Со свежим чаем сразу мысли правильные придут, – усмехнулся Евгений Павлович, подвинул глубокую чашку к себе поближе.
Когда Вадим допивал чай, взмок спиной и лбом. Достал носовой платок и провёл по лбу.
– Чай у тебя потогонит.
– Малина – ягода такая. Может, окно приоткрыть, если тебе жарко стало. Хотя не буду, так можно простыть. У меня один знакомый от сквозняка летом получил воспаление лёгких.
Как говорила моя старуха: «Сквозняк свеч не задует, а в могилу сведёт».
Вадим отодвинул пустую чашку в сторону. Вздохнул, подняв плечи.
– Хочу с тобой, Павлович, посоветоваться об одном деле. Может, что-то дельное скажешь, а то я мысли себе сломал в голове, думаю последнее время часто.
– Каком?
– Надумал уехать из города к себе на родину в Тамбовскую область.
– А что так? – Евгений Павлович даже немного подался вперёд, так как плохо слышал на правое ухо.
Вадим поёрзал на табуретке, расстегнул одну верхнюю пуговицу на рубашке: 
– В городе работы нет, – он стал загибать пальцы на руке. – Платить за квартиру нужно ежемесячно, а в деревне у меня дом от родителей остался. Займусь там сельским хозяйством. Буду садить картофель, капусту, может, разведу курей. А там жизнь дальше покажет.
Евгений Павлович усмехнулся, покачал головой:
– Вот надумал так надумал! Ничего не скажешь. Ты когда последний раз был в своей деревне? Наверное, и позабыл уже?
– Пятнадцать лет назад приезжал, когда мать умерла.
– Твоей деревни уже, наверное, в помине нет, да и на карте не найдёшь. Всё поросло бурьяном да чертополохом. Сколько домов было, когда ты в армию уходил?
– Да где-то тридцать…
– После девяностых там, наверное, всё разрушилось. Колхоз распался, технику всю по дешёвке продали. И что прикажешь крестьянину делать? Дали ему земляной пай, и как с ним управиться – он не знает. Техники для обработки нет, да и что посадишь? Вот и стали по дешёвке у них скупать земли новые русские, хотели стать латифундистами.
– Не знаю, что и ответить, – растерялся Вадим от такого напористого начала разговора.

Он вспомнил, как приезжал к себе в деревню, и уже тогда было видно, что колхоз, некогда прибыльный, стал хиреть. Его мать почти всю жизнь проработала на молочной ферме дояркой. Уходила, когда он ещё крепко спал и видел свои детские сны, днём возвращалась похлопотать до дому и огороду, а ближе к вечеру уходила на вечернюю дойку. Отец оставил их и переехал жить к другой женщине, и они вскоре перебрались в соседнюю деревню. Мать, конечно, печалилась и тихо плакала по ночам, он слышал и поднимал голову, пытаясь её увидеть в темноте.
Пришли декабрьские морозы. Снега было много и метель намела под самые окна, и Вадим вставал пораньше, брал фанерную лопату и шёл расчищать снег от дома. Потом на крыльце тщательно очищал подшитые валенки огрызком веника, проходил через тёмные сени —там висели на стене вёдра, коромысло и старая детская ванна – и, отворив дверь, обитую серым войлоком, оказывался на кухне. На столе, затянутом клетчатой синеватой клеёнкой, лежал утром выпеченный серый хлеб, накрытый белым полотенцем. От окна тянуло холодом. Гречневая каша уже остыла. Он нехотя ковырял её алюминиевой ложкой, думая, что первым уроком будет физика. 
Этот предмет он не любил из-за учительницы физики Нонны Васильевны, худой и желчной женщины. Она ходила по школе в длинном платье, похожем на широкий балахон, и чёрных туфлях с квадратным носком. Твёрдо ставила ноги на деревянный пол, как будто впечатывала в него большие каблуки. Однажды она обозвала его безотцовщиной, увидев на улице. Вадим бежал, запыхавшийся, в школу без шапки и в расстёгнутом старом пальтеце. Нонна Васильевна, буравя его маленькими мышиными глазками, процедила меж сухих губ:
– Нарожают невесть кого, а потом эта безотцовщина пыреем растёт. Ничего путного из них не вырастет.
Вадима эти обидные слова резанули, он остановился, словно наткнулся на невидимую стену, и посмотрел на физичку. Хотел ей крикнуть что-нибудь в ответ, но та уже повернулась к нему спиной и, частя ногами, шла по деревенской улице. После этого случая он, проходя по школьному коридору, при виде физички низко нагибал голову и старался побыстрее проскочить мимо, хотя она не удосуживалась глянуть на него. Шла дальше, громко стуча каблуками.
У Нонны Васильевны своих детей не было, муж несколько раз заводил с ней разговор о том, что можно взять маленького мальчика из детдома. Услышав это, она вся съёживалась, поджимала синеватые губы, вскидывала бровки вверх и недовольно сверкала глазами. Муж в сердцах махал на неё рукой и уходил покурить на крыльцо. Он видел, как у соседнего дома играют девочка с мальчиком.
Вадим окончил школу, поработал год в колхозе в слесарных мастерских, потом призвался в армию. Он ещё раньше твёрдо решил, что обратно в колхоз не вернётся. Так в его жизни и случилось.
Послышалось какое-то царапание за окном. Вадим повернул голову и увидел серого голубя, который заглядывал в окно кругляшком глаза.
– Вот опять прилетел. Сейчас хлеба ему дам, – Евгений Павлович взял со стола кусок хлеба, открыл окно и стал крошить на металлический слив. Голубь не улетел, отошёл в дальний угол и, наклонив голову, смотрел кругляшками глаз на человеческую руку.
– Неделю назад подкормил его, а он, зараза, снова прилетел. Видимо, мой адрес запомнил, – закрыл окно, сел на стул: – Давай ещё чай попьём, сегодня он хорош. Недавно смотрел по телеку новости, хотя стараюсь этого не делать, показывают одну политику, уже все мозги промыли. 

Он подпёр подбородок костистым кулаком, прикрыл на несколько секунд выгоревшие глаза и с некой грустью посмотрел на Вадима. Покачал седой головой:
– Показывали нового главу правительства Егора, – он собрал волну морщин на лбу, – вот забодай меня корова, позабыл его фамилию.
– Да они часто мельтешат на экране, как в калейдоскопе, так что не всех вспомнишь, – успокоил его Вадим.
Евгений Павлович посмотрел за окно: 
– Улетел сизокрылый по своим делам, завтра в это же время снова прилетит, —хлопнул рукой о своё колено: – Да вспомнил его, окаянного, Гайдар его фамилия, точно, Гайдар. Вот он сидит за столом, шамкает сырыми губами, такой маслянистый, круглолицый и вещает нам хорошую жизнь. А по правую руку часто сидит рыжеватый парень с нагловатым видом вокзального жулика, современный Гришка Отрепьев.
Вадим с интересом сидел, вслушивался в слова своего друга, которому доверял.
– Опять нам обещают золотые горы, лучше бы работу дали. Я сегодня видел, как мужик в мусорных баках себе пропитание искал. При старой жизни разве такое было, – с горечью в голосе высказался он.
– Вот продолжу, – у Евгения Павловича от волнения побледнело лицо, и стала мелко подёргиваться правая щека. – Вот этот Гайдар говорил, что нам ничего своего производить не надо, всё будем покупать за границей.
– Подожди, подожди. Как это покупать? Мы сами не может что ли делать? – у Вадима внутри пробежал холодок, стало нехорошо от такой перспективы. А на что будем покупать, если предприятия уже почти все позакрывались?
– Как на что?! Он прямо сказал – будем продавать наши природные ресурсы. Меня вообще удивило, как он стал руководителем нашего правительства. Я раньше выписывал журнал «Молодой коммунист», ты помнишь – я ещё был пропагандистом в гараже. Так вот он там был политическим обозревателем и писал статьи о торжестве марксистских идей, а сейчас перекрасился и совсем о другом толкует. Ты знаешь, как из журналиста может получиться большой экономист?
– Нет, не знаю, – честно сознался Вадим, в душе у него колыхнулась тревога. – У нас в гараже работала экономистом Лилия Анатольевна, она всегда правильно рассчитывала заработную плату и была в своём деле дока, – потёр пальцами переносицу. – А что мы после себя оставим нашим потомкам?
– Ничего, – рубанул в ответ сухим голосом Евгений Павлович. Лицо его ещё больше обдалось бледнотой, и скулы заострились. – Ни-че-го, – повторил он, притянул рукой остывший чай и отпил небольшой глоток, подержал во рту, только потом сглотнул. Ему уже второй месяц не приносили пенсию.
Евгений Павлович протянул руку, положил её на плечо Вадиму. 
– Ладно говорить о политике, жизнь и так разложит всё по своим местам. Ты лучше расскажи о своей личной жизни: есть у тебя женщина или нет? Ты уж извини, что такой откровенный вопрос задаю. Ты парень хороший, вместе отработали не один десяток лет, можно сказать, не один пуд соли съели, да и тоску в доме что разводить.
Возникло молчание. Только слышно было, как за окном тарахтел трактор и слышались отдалённые мужские голоса. Рабочие ремонтировали теплотрассу, которая шла возле дома.
Вадим обдался жаром: он не любил, когда кто-то интересовался его семейным статусом.
– Да один живу, ты же знаешь. Как умерла Клавдия, так ни одна женщина не переступала моего порога. И к чему этот разговор затеял? Мне кажется, совсем не к месту.

Заметив волнение Вадима, Евгений Павлович встал, прошёлся по узкому коридору, едва не задевая плечами стен, собираясь с мыслями, как правильно сказать, чтобы не обидеть своим словом. Вернулся к столу, садиться не стал, а опёрся руками о столешницу:
– На следующей неделе ко мне приедет племянница Верунька – это моей старшей сестры дочь. Ей столько лет примерно, сколько и тебе, и она свободна. Вдова. Её муж несколько лет ездил вахтой на север за длинным рублём, там и пристрастился к выпивке. Домой приедет и несколько дней подряд керосинит до посинения. Тогда Верунька хватанула с ним забот – он, когда напивался, становился неуправляемый.
Год назад на вахте после работы он выпивал с мужиками в бытовке и, видимо, так набрался, что вышел в сильный мороз на улицу по малой нужде и не вернулся, замёрз. Его пьяные друзья спохватились о нём только утром. Вышли искать, а он, бедолага, лежит в сугробе лицом, уткнувшись в снег. Вот такая история. Так что готовься, тебе сразу звякну по телефону, когда она приедет. Познакомлю, может, подойдёте, и жизнь у обоих наладится, что тебе одному куковать? Время летит вперёд курьерским поездом, только успевай заскочить на вагонную подножку. 
Он проводил Вадима до двери, крепко сжал на прощание его руку и, когда тот повернулся спиной, стоя в проёме, похлопал по суховатой, жилистой спине.
Точно через неделю у Вадима в комнате зазвонил телефон, он снял трубку и приложил к уху.
– Ты как себя чувствуешь? – поинтересовался Евгений Павлович тихим голосом.
– Спасибо. Да вроде бы нормально. А что так тебя плохо слышно? – Вадим понял, что звонил его друг не напрасно.
– После двух часов подгребай ко мне, Верунька приехала вчера и пока ещё спит, вот тебе и звоню. Вместе пообедаем, а там как Бог пошлёт.
– Может, не нужно, – неуверенно спросил Вадим, думая, что из этой затеи ничего доброго не получится. Он уже как-то привык жить один, и появление женщины в его квартире себе плохо представлял. Евгений Павлович иногда в сложные жизненные ситуации вспоминал Бога, хотя всю жизнь был коммунистом и даже выписывал их журнал, чтобы быть подкованным в идеологии и генеральной линии партии.
– Короче, ждём, – сказал Евгений Павлович и отключился. В трубке слышался длинный хрипловатый гул.
Вадим быстро побрился, надел чистую, давно не ношенную белую рубашку, чёрные брюки погладил ещё вечером, они висели на спинке кресла. В прихожей прошёлся щёткой по туфлям до блеска. 
Стоял возле лифта, гнал мысли, чтобы не встретиться с Миленой – подумал, что это будет дурным знаком.
Вышел из подъезда и очутился в ярком солнечном дне. Зажмурился и стоял так, пока голова не закружилась. На небе не было видно даже слабого намёка на облачность, оно казалось далёким, синея глубиной.
Зашагал быстро. Дышалось легко и свободно. Проходя мимо мусорки, увидел лохматого мужчину, которого видел не так давно. За спиной у него был большой рюкзак сероватого цвета, куда он складывал свой дневной улов. Мужчина навалился одним боком на край контейнера и пил из бутылки пиво. Увидев проходящего мимо Вадима, посмотрел на него равнодушно, скользя глазами. Потёр свободной рукой красное рыхловатое лицо, заросшее волосами.

Вадим почти забежал на третий этаж и стоял возле двери, успокаивая сердцебиение. Подумал: «Может, уйти, пока не поздно, а Евгению Павловичу объясню, что передумал знакомиться. Вот и все дела». Медленно поднял руку, замер на секунду и пальцем вдавил в белую кнопку звонка.
– Иду, иду, – послышался голос за дверью. Дверь приоткрылась, Евгений Павлович стоял, боком пропуская Вадима в квартиру. Пахло чем-то вкусным.
– А где цветы? – насмешливо хмыкнул, протягивая руку. – Ты что-то сплоховал, видимо, подзабыл, как нужно ходить к женщине на свиданье.
– Может, мне по-быстрому сбегать, недалеко видел цветочный магазин, – виновато улыбнулся Вадим, повернулся и собрался уже выйти, но Евгений Павлович взял его за локоть. – Да я пошутил. Обойдёмся без цветов, Верунька будет нашей розой, она сегодня благоухает. Но ты давай, будь напористым, смелым города сдаются, – давал совет взволнованному Вадиму. 
Они прошли в большую светлую комнату, обклеенную синеватыми в полоску обоями. На середине стоял накрытый круглый стол. В центре – бутылка коньяка с вытянутым тонким горлышком с красочной этикеткой, рядом в большой глубокой тарелке нарезан салат из красных помидор, приправленных растительным маслом и обильно присыпанных чёрным перцем. На плоской тарелке громоздилась горка мясных котлет, от которых исходил аппетитный аромат. Белый хлеб, аккуратно порезанный, лежал в плетёной хлебнице. Невысоко роста женщина с чёрными смышлёными глазами окинула Вадима взглядом и улыбнулась пухловатыми губами.
– Вы проходите к столу, я сейчас за борщом схожу, он уже готов и стоит на плите.
– Сначала познакомьтесь, а потом уж за стол сядем, – предложил Евгений Павлович, посмотрел на смущённого Вадима и отошёл немного в сторону, наблюдая за ними.
– Вера, – протянула мягкую ладошку, опустив глаза и немного наклонив голову к груди, представилась женщина. Каштановые волосы мягко стекали с головы на небольшие плечи.
Вадим тоже протянул руку, вспотевшую от волнения. Он почувствовал, как кровь прилилась к лицу.
– Очень приятно. Мне о вас рассказывал дядя. Я сейчас вернусь, схожу только на кухню, – она прошла мимо, чуть не задев своим мягким плечом Вадима, он заметил, что возле глаз образовалась паутинка мелких морщин, на шее был повязан фиолетовый шёлковый платок.
Евгений Павлович хитровато подмигнул ему: «Смотри, брат, не сплоховай, она ещё в теле». Добродушно хохотнул и ушёл вслед за Верой.
После обеда они решили прогуляться по парку, до него нужно было проехать на городском автобусе четыре остановки. Евгений Павлович проводил их до двери, лучисто улыбаясь глазами:
– Погуляйте, голубки, погода стоит замечательная. Дома-то что сидеть, можно запариться. В парке есть интересные аттракционы. А я пока немного вздремну, что-то на сон потянуло после вкусного обеда. Давненько я так с аппетитом не ел, – он хотел икнуть и приложил ладонь ко рту.

В парке тихо играла музыка. Они шли по прохладной аллее, людей было немного. Встретилась женщина с детской коляской, да старушка частила ногами, держа в руке тросточку. Сквозь плотную листву проглядывались кусочки солнца.
– Может, покатаемся на колесе обозрения? – предложил Вере Вадим и несмело взял её за руку, она не отняла, а только взглянула ему в глаза, давая некий знак.
Возле коричневой деревянной будочки, на которой был прибит фанерный лист с надписью «касса», стоял щупловатый, начинающий стареть мужчина в застиранной рубашке в клеточку. 
– Сейчас обилечу, – шустро юркнул в будочку, недолго там пробыл, вышел с небольшой чёрной сумкой. – Только давайте деньги помельче, сдачи совсем нет, – подал он хрипловатым прокуренным голосом. – Пока народу не было. Начало недели, а вот к выходным люди потянутся к нам отдохнуть, только успевай обилечивать, – зачем-то пооткровенничал он. Может, просто хотел поговорить так, ни о чём, лишь бы скоротать время.
Вадим, держа Веру за руку, помог ей сесть на место. Кассир дёрнул какой-то длинный рычаг, под деревянным настилом загудел мотор, закрутились шестерни, и колесо медленно поползло вверх. Город был виден из-за крон деревьев. Солнце уже перевалило за вторую половину дня, но ещё было жарким. Река протекала на самой окраине и тянулась дальше к горизонту, прячась в густом кустарнике.
Потом они гуляли по городу, устав, зашли в кафе с броским названием «Везувий». Вадим заказал кофе и по мороженому. К тому времени солнце спряталось за высотки, и тень поползла по домам и улицам.
– Пора обратно возвращаться, нагулялись, аж ноги гудят, – призналась Вера и стала смотреть по сторонам, ища остановку автобуса.
Вадима терзали смутные мысли. Может, её к себе пригласить, а уж потом на такси проводить или сразу проехать на автобусе и сдать её в целости и сохранности прямо в руки Евгения Павловича. Но, переборов себя, решил действовать решительно. Приобнял слегка за талию, она немного вздрогнула, повела на него глазами, но его руки не убрала.
– Может, ко мне поедем? Посидим, чай попьём, а потом тебя посажу на такси. Евгения Павловича предупрежу, что ты у меня. Я думаю, он не будет возражать, – выпалив почти скороговоркой, он удивился своей смелости.
– Хорошо, только ненадолго, – отозвалась она мягким южным голосом. – Как-то быстро сегодня события происходят, только недавно ехала на поезде трое суток, сейчас стою на улице с малознакомым мужчиной и собираюсь к нему ехать домой. Просто себя не узнаю.

Они поджидали лифт, спускавшийся сверху. Двери мягко без шума разъехались в стороны, пропуская их. Из полутёмной пустоты послышался Миленин голос. Вадим бы его узнал из тысячи других:
– Подождите, подождите меня.
Забежала, задыхаясь, в кабину лифта. Сначала с презрением посмотрела на Вадима, затем, не стесняясь, стала почти в упор разглядывать Веру. Сузив глаза, пошарила по её лицу, спустилась вниз до самых ног. Лицо у неё запунцовело, в глазах заметались огоньки женской неприязни. Она нервно дёрнула подбородком:
– Что-то вы, Вадим Николаевич, давненько ко мне не заглядывали, не навещаете свою соседку, – так она решила нанести свой коварный выпад. – Или всё некогда, заняты, поди, своими личными делами?
Вадим молча стоял, поигрывая желваками. Его обжигали её слова, но ничего он поделать не мог, только упёрся сердитыми глазами в противоположную стену.
Лифт остановился на пятом этаже. Вадим вышел первым, чувствуя спиной презрительный Миленин взгляд.
– Так вы приходите, сделаю вам скидку, как старому знакомому, – уже через закрытую дверь зло крикнула она.
Когда они вошли в квартиру Вадима, Вера с бледноватым лицом и потухшими глазами спросила:
– А это кто был? Мне, конечно, это не очень понравилось, поведение крашеной морщинистой женщины. Закажите мне такси, я поеду обратно, что-то настроение совсем пропало.
Вадим взял Веру за руку, подержал и слегка притянул к себе. Ему хотелось с ней объясниться, что у него нет никаких отношений с Миленой, что она это всё говорила из чистой женской мести.
– Да одна соседка прилипчивая. Никак не может найти себе мужчину, вот и бесится. А к ней я никогда не ходил, она не моего вкуса, если сказать откровенно. Лучше проходите на кухню, я поставлю чайник и поговорим, – преодолевая волнительный стукаток в груди, признался: – Вы мне сразу понравились, как только увидал. Да и готовите очень даже вкусно.
– Вы правду говорите? – невольно вырвалось у Веры, лицо обмякло, и бледнота стала спадать с лица. Она робко улыбнулась:
– Если это так, то давайте попьём чай, время ещё позволяет, – мельком бросила взгляд на небольшие овальные часики на руке.

За окном вечерело. Солнце стояло за дальним горизонтом, подсвечивая облака розоватым цветом. Несколько острокрылых птиц вычерчивали замысловатые небесные пируэты. Над ними летала большая птица, она не взмахивала крыльями, а просто парила.
– Как у вас здесь хорошо! Кругом зелено, и лес недалеко растёт. Глаза просто радуются.
Они сидели за кухонным столом, Вадим время от времени подливал чай в кружку Веры.
– Расскажите о себе, если хотите, – попросил Вадим, чтобы как-то завязать узелок разговора, хотя, особо не рассчитывая на женскую откровенность. Их первая встреча особо ни к чему не обязывала.
Вера посмотрела прямо ему в глаза, поправила нависшие на глаза волосы:
– Да так, ничего особенного. Закончила десятилетку, пошла учиться в институт и на последнем курсе познакомилась с будущим мужем, он работал на заводе. Влюбилась безумно, бросила учёбу, начали жить, потом родилась дочка. В общем, жизнь как у большинства людей. Потом муж стал ездить на северные вахты, там и пристрастился к алкоголю. Всё пробовала. Лечился, кодировался, даже к одной бабке-знахарке возила – и всё попусту. Неделю, другую терпел, а потом снова уходил в месячный запой. Потом этот трагичный случай на вахте, так он подвёл черту в нашей совместной жизни.
Вот такая наша женская доля: влюбиться, родить дитя, а потом годы страдать, – вздохнула тяжело, по-бабьи, отвела в сторону голову, чтобы Вадим не увидел её мокрых глаз.
Пока они разговаривали, стало совсем темно. На небе проклюнулись маленькие звёздочки. Луна пока не проглядывалась, она была затянута облаками.
– Ну, мне уже пора возвращаться к Евгению Павловичу. Наверное, беспокоится, – Вера встала и пошла в прихожую.
– Подождите! Я сейчас ему позвоню, и он вас встретит на остановке, – Вадим быстро прошёл в комнату, где был телефон. Скоро вернулся:
– Всё в порядке. Мы так договорились: я вас посажу на такси, а он возле дома встретит. Мы ещё увидимся? – спросил он, сдерживая своё волнение. Ему хотелось вновь побыть с ней.
Вера стояла возле зеркала и поправляла причёску. Повернула голову в его сторону.
– Да, возможно, я приехала на неделю, и у нас ещё будет время встретиться. Будете моим экскурсоводом по городу.
Вадиму она всё больше нравилась. Её фигура, немного полноватые бёдра, тихие неторопливые движения, мягкий голос.
Посадив Веру в машину, он помахал ей вслед рукой, в ответ она кивнула головой, села в салон и прикрыла дверь. Вадим стоял, провожая глазами красные огоньки такси, пока они не скрылись из вида. Ночь сомкнулась над ним.
Подходя к своему подъезду, он увидел слабо освещённое окно на первом этаже. В стеклянном проёме был виден неподвижный анфас старой женщины, она всматривалась в глухую темноту, словно хотела запомнить её.
На кухне Вадим широко распахнул окно, впуская ночную свежесть. Ему хотелось глубоко подышать, остудить свою взволнованную душу. Он подумал, что это не последняя встреча с Верой.
На тёмном небе среди маленьких звёздочек высветилась большая яркая звезда.