ПРЕДЪЯВИТЕ ВАШИ ПРАВА! или Псевдонаука как симулякр науки

Кто дал Олегу право выделять лучшие доклады??? Он специалист??? Академик какой АКАДЕМИИ???

…И это действительно вопрос. Кто ты такой, чтобы посягать на общепринятые истины? Критик новоявленный? Литературовед? А подтверждающий статус документик у тебя имеется? Может быть, ты доктор наук или на худой конец кандидат? Студиозусов обучаешь? В академических сборниках печатаешься? Нет?! Тогда ты, батенька, просто самозванец!
Что ж, возможна и такая аргументация. Да вот беда – люди, пишущие диссертации, как правило, наукой-то и не занимаются. Их цель – карьера, физическое выживание, устройство личной судьбы, всё что угодно, но только не наука. Впрочем, подобный конформизм присущ не только современности – о том же находим свидетельство и в конце XIX века:
«В углу каюты, на соседних койках, лежали двое студентов и беседовали о том, что прежде в университете занимались более естественными науками, а теперь настали совсем другие времена: студенты уже менее заняты исследованиями и наблюдениями, а более ударяют в практические науки и более думают о том, как составить себе будущность. Они рассказывали друг другу разные анекдоты про своих профессоров, которые стали практичны не менее студентов и для примера своим слушателям хлопочут более о теплых местечках, чем о научном усовершенствовании». (Роман «Знамения времени» Даниила Лукича Мордовцева)

Однако если сто лет назад это выглядело ненормально, то в эпоху постмодернизма такое положение вещей, войдя в норму, подчинило себе сам смысл научной академической деятельности, сделав его псевдонаучным и псевдоакадемическим. Причина этого коренится в самой природе вещей – срабатывает принцип, когда внутреннее развитие ситуации приводит к подмене содержания формой. Формулировку данного принципа находим в сочинении «Учение и ритуал высшей магии» французского оккультиста Альфонса Луи Константа (1810-1875), более известного под именем Элифас Леви: «Человек увлекается формой и забывает идею; знаки, умножаясь, теряют свою силу… Люди, устав от света, укрываются в тени телесной субстанции; мечта о пустоте, которую наполняет Бог, скоро кажется им больше самого Бога; ад создан». – При этом учёный муж вносит существенное уточнение: «Когда в этом сочинении я буду пользоваться освященными временем словами: Бог, Небо, ад – да будет раз навсегда известно, что я столь же далек от смысла, придаваемого этим словам профанами, как посвящение – от вульгарной мысли. Для меня Бог – Азот мудрецов, действующий и конечный принцип великого дела». (Цитируется по изданию Дион Форчун «Тайное без вымыслов»; Элифас Леви «Учение и ритуал высшей магии»; издательство «REFL-book», 1994)

То, во что ныне выродилась система высшего образования, может быть обозначено как ФОРМАЛИЗАЦИЯ НАУКИ. Высшее образование как САМОЦЕЛЬ, составными частями которой являются, во-первых, «корочка», то есть знак, фиксирующий получение «высшего образования» и, следовательно, подтверждающий наличие оного и несомненную принадлежность к нему. От иного обладателя двух таких «корочек» приходится слышать, что у него, дескать, не просто высшее образование, а два высших образования. Вот это и есть подмена идеи формой, непонимание того, что образование – а тем более высшее – может быть только одно! Человек может быть либо образован, либо необразован, – и определяется образованность вовсе не наличием «корочки» и не их количеством, а реальными знаниями.
Вторым знаком – следующей ступенью – формализированной науки является учёная степень, достигаемая посредством написания диссертации. Что же такое диссертация? По идее это должно быть НОВОЕ СЛОВО – большое или маленькое – в науке, то, что в той или иной степени расширяет научный горизонт. Но так ли в реальности?

Ознакомиться с образцами диссертационной мысли замкнутой на себе вузовской системы человеку со стороны не представляется возможным, ибо они, как правило, не имеют никакого продолжения в виде выходящих в широкое потребление монографий. Однако получить представление о главном принципе их написания можно по многочисленным «научным» статьям представителей «вузовской науки». Принцип этот называется «переливание из пустого в порожнее» и состоит в том, что поднимаемый вопрос-проблема придумывается на пустом месте, и по этому выдуманному поводу развивается пустая наукообразная канитель.
С подобным сталкиваешься повсеместно – начиная от центральных академических журналов и заканчивая «научными» сборниками провинциальных вузов. Примером наукообразного «творчества» может служить статья «Две реальности «Мастера и Маргариты»», напечатанная в журнале «Вопросы философии» № 2 за 1990 год. Её автор – доктор философских наук, главный научный сотрудник Института социологии АН СССР Л. Г. Ионин – на 12-ти страницах журнального текста только тем и занимается, что льёт воду. Правда, не простую воду, а наукообразную: «Теперь можно ответить на поставленные выше вопросы: интерпретация каких-то фактов как символов ведет не к установлению коммуникации с другими сферами реальности, но к «превращению» их из символов в знаки, т. е. к редуцированию трансцендентного к повседневности.
Лишь только факт интерпретируется как подлежащий ведению представителя милиции, или психиатра, или служителя культа («Окропить помещение!» – командовал домоуправ Босой), – он превращается в обычный нормальный факт повседневности, поскольку в повседневности имеются орудия для обращения с этим фактом.
В таком случае то, что Шюц именует символом, лучше считать симптомом – симптомом «болезни» повседневности. Когда же симптом осознается в качестве такового, задачей повседневных деятелей становится: предпринять все возможное для его элиминации.
Таков булгаковский (имплицитно содержащийся в романе) вариант истолкования повседневности как особой смысловой сферы. Для этой интерпретации характерна закрытость повседневной жизни, ее отталкивание от трансцендентных сфер».

Это фрагмент из середины – но та же картина и в начале, и в конце: вместо смысла его имитация, перетекание одних слов в другие без какой-либо необходимости (что одни, что другие – суть дела от этого не меняется в связи с отсутствием самого дела). Вода, где невозможно зацепиться ни за постановку вопроса, ни за какие-либо выводы, сплошной поток рассуждений без конечной цели, без первоначального импульса, без энергии, и, следовательно, БЕЗ ЖИЗНИ.
Или же статья «Стихосложение А. Кондратьева: метрика и строфика», напечатанная в сборнике «Александр Кондратьев: исследования, материалы, публикации. Выпуск 2» (Ровно, 2010). Ее автор – доктор филологических наук Ю. Б. Орлицкий (Москва) – на пяти страницах занимается подсчетом и установлением в творчестве Александра Кондратьева процентного соотношения различных стихотворных размеров: «…абсолютным лидером среди размеров, используемых Кондратьевым в лирике, оказывается трехстопный анапест, которым целиком написано более 29 (17,3 %) лирических стихотворений; еще 17 стихотворений написано разностопными вариантами этого метра, что доводит суммарное количество стихотворений, в которых используется анапест, до 46 (27,5 %) – доля, о которой ни один трехсложник не мог и «мечтать» в репертуаре ни одного русского поэта!» – Решил, что называется, поверить поэзию не алгеброй даже, а бухгалтерией! При этом мимоходом сделал уникальное открытие – непонятно, правда, к какой науке относящееся – о способности стихотворных размеров мечтать.
Пускай это только «фигура речи», но уже само её употребление свидетельствует о специфике мышления. Хвост виляет собакой. Анапест мечтает, чтобы поэты предпочитали именно его. Вот это и есть та обманка, имитация, а говоря по-современному – симулякр, что является основой постмодернистской ситуации как в искусстве, так и в том, что его окружает – в частности, в «вузовской науке». И поскольку понятие это основополагающе, то весьма нелишним будет привести выбранное из множества других наиболее чёткое его определение.

«СИМУЛЯКР (франц. – стереотип, псевдовещь, пустая форма) – одно из ключевых понятий постмодернистической эстетики, занимающее в ней место, принадлежащее в классических эстетических системах художественному образу. Симулякр – образ отсутствующей действительности, правдоподобное подобие, лишенное подлинника, поверхностный, гиперреалистический объект, за которым не стоит какая-либо реальность. Это пустая форма, самореференциальный знак, артефакт, основанный лишь на собственной реальности.
Бодрийяр, чья теория эстетического симулякра наиболее репрезентативна, определяет его как псевдовещь, замещающую «агонизирующую реальность» постреальностью посредством симуляции, выдающей отсутствие за присутствие, стирающей различия между реальным и изображаемым. <...> Эра знаков, характеризующая западно-европейскую эстетику Нового времени, проходит несколько стадий развития, отмеченных нарастающей эмансипацией кодов от референтов. Отражение глубинной реальности сменяется ее деформацией, затем – маскировкой ее отсутствия и наконец – утратой какой-либо связи с реальностью, замена смысла анаграммой, видимости – симулякром. Перекомбинируя традиционные эстетические коды по принципу рекламы, конструирующей объекты как мифологизированные новинки, симулякр провоцирует дизайнизацию искусства, выводя на первый план его вторичные функции, связанные с созданием определенной вещной среды, культурной ауры. Переходным звеном между реальным объектом и симулякром является кич как бедное значениями клише, стереотип, псевдовещь. <...> Эстетика симулякра знаменует собой триумф иллюзии над метафорой, чреватый энтропией культурной энергии. <...> Сравнивая культуру 20 века с засыпающей осенней мухой, Бодрийяр указывает на риск деградации, истощения, «ухода со сцены», таящийся в эстетике симулякра». (Источник: Культурология XX век. Словарь. Спб., 1997. с.423)

Таким образом, как говорил Элифас Леви, ад создан. «Вузовская наука» представляет ныне не что иное как симулякр науки. По сути, это АНТИСИСТЕМА со всеми ее признаками, как то: шаблонность, уничтожение творческого начала, полное возобладание количества над качеством (чему свидетельство огромное количество формальных диссертаций), формы над содержанием.
Это, конечно, не значит, что в вузовской среде не может быть достойных ученых, – это значит, что сама эта среда не способствует делу. Приходится выбирать: или диссертация, или дело, потому как принадлежность к антисистеме – к ее знаковому обозначению – по природе своей (вернее антиприроде) выхолащивает дело, лишает его реального содержания, оставляя лишь дёргающуюся оболочку.
В то же время понимание сути антисистемы позволяет противостоять ей. Исходя же из приведённого нами определения, смысл противостояния в данном случае состоит в наполнении дела реальным содержанием. Но что для этого необходимо? Ни много ни мало – знание предмета; непосредственность; энергия; чёткие ориентиры. Посему избранный нами метод базируется на трёх китах, содержащих в своём естестве всё необходимое, – а именно литературоведении, публицистике, метафизике.

Литературоведение является здесь основой, поскольку исследуемый предмет находится в его пространстве. Следовательно, обладание глубокими знаниями, а также умение ими пользоваться является реальной основой данного дела. Вместо постмодернистской методики переливания из пустого в порожнее – старый дедовский метод анализа и синтеза. Согласно «Словарю иностранных слов», анализ есть метод научного исследования, состоящий в мысленном или фактическом разложении целого на составные части; синтез есть метод научного исследования какого-либо предмета, состоящий в познании его как единого целого, в единстве и взаимной связи его частей. Живя в эпоху постмодернизма, следует фиксировать каждый свой шаг, каждое слово, каждое действие. Для подстраховки. Чтобы потом не оказалось, что данное слово, шаг, действие «проинтерпретированы» в каком-то другом смысле.
Деятели научного (антинаучного) симулякра установили, что научный стиль обязательно должен быть сухим и неинтересным, исключать всякое проявление художественности и публицистичности. Таким образом они избегают заостренности, энергетичности, а следовательно, и конкретности. В противовес этому в своих научных изысканиях мы используем элемент публицистичности, что позволяет чётко направить острие стрелы, зарядить его необходимой энергией, наполнить мысль непосредственным, а не выдуманным смыслом.
Для того же, чтобы мысль подобно щепке не носило в бескрайних просторах бесконечных пространств, необходимо иметь чёткие ориентиры. В этом и состоит предназначение метафизики – чёткие ориентиры вместо свойственных постмодернистскому симулякру умышленных затемнения и размытости. Для нас такими ориентирами являются основы всемирного гнозиса, сформулированные в различных источниках – в священных книгах мировых религий, в метафизических трудах посвященных философов всех времен и народов, в частности, у Платона и неоплатоников, Шанкары и Шеллинга, Элифаса Леви и Е. П. Блаватской, Владимира Шмакова и К. Г. Юнга, Идриса Шаха и Антуана де Сент-Экзюпери…

В центральном своём произведении «Учение и ритуал высшей магии» Элифас Леви говорит: «Эта работа относится только к науке; но магия или, вернее, магическая сила, состоит из двух вещей: знания и силы. Без силы наука – ничто или, вернее, опасность. Давать знание только силе – таков высший закон посвящения. Поэтому-то и сказал великий открыватель: «Царство Божие терпит насилие, и сильные похищают его». Врата истины закрыты, подобно святилищу девы, чтобы войти, нужно быть мужчиной. Все чудеса обещаны вере; но что такое вера, как не смелость воли, которая не колеблется во мраке и идет к свету через все испытания, преодолевая все препятствия». – Да будут эти слова девизом наших изысканий!

P. S. Но вернёмся к тому, с чего начали – к верительным грамотам, то бишь предъявлению полномочий. И поскольку в силу всего вышесказанного таковыми могут быть лишь реальные знания, продемонстрированные в реальном деле, в качестве верительных грамот предъявляются собственные эссе и книги.
Да-с, господа, свои книги я противопоставляю вашим (если, конечно, они у вас есть).

Художник: Г. Доу.