Исповедь «благоразумного разбойника»

В истории революционной России XX века было два Лёньки Пантелеева: один был бандитом, другой – знаменитым русским писателем.

К 115-й годовщине со дня рождения Алексея Ивановича Еремеева – автора «Республики ШКИД», биографического романа «Лёнька Пантелеев» и повести-исповеди «Верую», где он, взявший себе псевдоним разбойника, раскрылся как истинный православный христианин, покаявшийся на кресте.

И сказал Иисусу: помяни меня, Господи,
когда приидешь в царствие Твое!
Евангелие от Луки

Судьба писателя Л. Пантелеева (так он подписывал свои произведения, но все знали его как Леонида Пантелеева), пожалуй, самая необычная из того времени, когда удивить кого-либо странными изгибами своей биографии было трудно. А он удивлял. Родившийся в 1908 году в Петербурге, в дворянской семье, он в обстоятельствах гражданской войны в раннем детстве повидал и голод, и скитания по стране, когда его мать с тремя малолетними детьми блуждала по российским провинциям, при этом везде попадая то в мятежи, то в бандитские налёты, так что в конце концов старший ребёнок в этой семье Алексей оказался беспризорником, занялся воровством, чтобы выжить, и близко познал законы уголовного мира. Тогда отношение в обществе к лихим налётчикам было двоякое – с одной стороны их боялись, с другой стороны они слыли героями в обстоятельствах анархии и полного отсутствия любых законов, когда часто вместо закона действовали положения революционной целесообразности («Ваше слово, товарищ маузер!» – В. Маяковский) или стихийного чувства справедливости. 
Именно это стихийное чувство справедливости, попранное, как казалось многим «бойцам классовых битв», введением НЭПа в 1921 году, и заставило выступить против советского закона бывшего чекиста и красноармейца Леонида Ивановича Пантёлкина, сокращённого из органов ЧК после окончания гражданской войны. Пантёлкин, что был уже не рядовым чекистом и имел явный организаторский талант, обиделся на своё начальство, отверг соглашение с «классовым врагом», то есть с новыми предпринимателями-нэпманами и, сколотив банду из таких-же, как он, «обиженных» советской властью, занялся вооружённым грабежом новоявленной буржуазии. Он изменил свою фамилию на Пантелеев, и эта фамилия стала наводить ужас на весь нэпмановский мир торговцев и деляг. Действовала его банда в Питере, но сумасшедшую известность он получил во всей Советской России! Действительно, это был несколько странный бандит. Всё, что грабил у нэпманов, он раздавал бедным людям, тем же самым пролетариям, из среды которых он и вышел (до революции Лёнька освоил профессию типографского наборщика, а значит – был грамотным человеком). Себе оставлял только на пьянки-гулянки в своих притонах, что развелось в то время немало в крупных городах. Его хватали, бросали в камеры «Крестов», знаменитейшей питерской тюрьмы ещё царской постройки, из которой ни один заключённый никогда бежать не мог, Лёньке удавалось и это. В общем, это был такой новоявленный «робингуд», восставший против вопиющих социальных несправедливостей НЭПа. Простой народ Питера его боготворил, большевистские власти ненавидели, ибо он тыкал им в лицо тот непреложный факт, что их революция привела не к освобождению и благосостоянию народа, а к вопиющему социальному неравенству кучки новых хозяев жизни и обездоленного населения.
В конце концов он погиб в стычке с милицией в феврале 1923 года, о чём было объявлено в газетах. И что тут началось! Простые питерцы вышли на улицы с одним требованием: «Верните нам Лёньку!» В народе ходил слух, что он не погиб, а его держат в секретных камерах и там пытают, дабы вызнать: куда он спрятал награбленные у нэпманов миллионы. Начались стихийные акции протеста, власти растерялись, и было принято решение открыть морг, где лежало тело Лёньки, и свободно допускать туда желающих убедиться, что народный заступник мёртв. И что же вы думаете? К моргу выстроились в очередь десятки тысяч людей! Это было поистине всенародное прощание с любимым героем. Что-то подобное произойдёт только через год, при прощании с Лениным... И это не случайно, ибо и Ленин, и Лёнька стали в сознании народа символами борьбы за справедливость, которую революция обещала, да так и не принесла людям.

В это время беспризорник Алёша Еремеев сменил уже несколько приютов для бездомных детей, откуда он сбегал, ибо там было голодно и безнадёжно. Он постоянно дрался и задирался со своими товарищами по несчастью и предпочитал свободу и скитания по разорённой и взбаламученной стране. За вольнолюбивый характер и нетерпение ко всякому насилию и несправедливости его и прозвали Лёнькой Пантелеевым. И он стал с гордостью носить эту кличку и перенёс её впоследствии на свой литературный псевдоним, который так с ним сжился, что стал фактически его новым именем. В конечном итоге своих скитаний он смог вернуться в родной город Петроград, и там ему несказанно повезло – он попал на воспитание в Школу-коммуну им. Ф.М. Достоевского! – новаторское учебное и воспитательное учреждение, созданное именно для «трудных» подростков, сокращённо – ШКИД. Здесь он и стал человеком, то есть из затравленного жизнью и бессердечными людьми зверёныша он превратился в молодого человека, живо интересующегося литературой, культурой, историей и искусством. К своему 18-летию, к 1926 году, когда он вышел из школы, это был уже другой человек. Как же такое произошло?
Идею создать специальную школу для проблемных детей выдвинул и осуществил известный ещё с начала XX века педагог-новатор Виктор Николаевич Сорока-Росинский, которого его ученики называли Викниксором. Он был не только педагогом, но и прекрасным психологом, занимался у самого академика Бехтерева, писал статьи по детской психологии. Он прекрасно понимал, что наказанием и принуждением ничего не сделаешь с «трудными» детьми, бывшими беспризорниками, которые такое пережили, такое повидали в своей недолгой жизни в стране, раздираемой гражданской войной, что иному взрослому на три жизни хватило. Вот что можно было сделать с беспризорником Алёшей Еремеевым, который открыто хвалился именем бандита Лёньки, что носил с гордостью? А таких «лёнек» в его школе был целый контингент. Он применил к их воспитанию свою тактику. Он создал самоуправляющийся коллектив – коммуну, где воспитанники сами решали свои дела. То, что «коммунары» иногда поднимали бунт против администрации школы, иногда чего-то требовали явно невыполнимого в трудных условиях тогдашней жизни, не вызывало у него ужаса, он сам шёл иной раз на конфликт, но разговаривал со своими подопечными, как с равными себе людьми, как со взрослыми, в чём-то соглашался с ними, в чём-то спорил, но главное – подростки видели в нём не начальника, а своего старшего друга и это действовало лучше любых других методов воспитания. Да, в школе-коммуне был и карцер, куда сажали на короткое время особо распоясавшихся буянов, но кого туда посадить решал сам коллектив учащихся, а не администрация. И это действовало очень отрезвляюще на горячих «лёнек», ибо одно дело идти против начальника, а другое – против всего коллектива!

А сам Виктор Николаевич не насильственно, но методично приучал воспитанников к труду, развивал в них интерес к предметам, что преподавали в школе. Опять же, делал это не на скучных уроках, а в игровой форме, разыгрывал целые представления по тому или иному предмету, увлекал учеников, заставлял их самих участвовать в этих сценках и таким образом доносил до них материал. Учителей в свою школу он подбирал таких, как и он сам – увлечённых новыми способами и методиками образования. Такая метода дала прекрасные результаты – из стен школы-коммуны выходили действительно увлечённые учёбой, с жаждой познания молодые люди, немало бывших беспризорников поступило и в высшие учебные заведения, многие стали учёными, конструкторами, гуманитариями. А Лёнька Пантелеев стал не бандитом, а писателем, прославившим свою школу и своего Учителя во всемирно известном произведении – повести «Республика ШКИД».
Он написал эту повесть в 1928 году, то есть 20-летним молодым человеком. Написал не один, а в соавторстве со своим однокашником по школе Григорием Белых и впоследствии, когда его друга в 1935 году арестовал НКВД по политической статье, он отказывался публиковать эту книгу только под своим именем, и потому «Республика ШКИД» после своего феноменального успеха в начале 30-х годов вышла переизданием только в 1960 году, а спустя несколько лет был поставлен и известный фильм, где роль директора школы сыграл блистательный Сергей Юрский. Сам автор книги не очень был доволен фильмом, так как считал, что в фильме был допущен сильный акцент на всякие криминальные моменты из подростковых нравов того времени, а ему-то школа запомнилась именно как его «альма матер» , где он был приучен к творчеству, стал сознательным человеком. Но Пантелееву всё-таки очень повезло, когда он, принеся со своим соавтором Белых рукопись только что написанной повести в Государственное издательство, в редакцию детской литературы, столкнулся там с самим Самуилом Яковлевичем Маршаком, заведующим этой редакции, и Маршак сразу оценил воспитательный пафос этого произведения, написанного совсем молодыми людьми, и заставил авторов переписать некоторые главы, написанные ещё непрофессионально, сам потрудился как редактор, и в результате книга скоро вышла в свет и сразу сделала молодых писателей знаменитыми в литературном мире. Леонид Пантелеев скоро лично познакомился с Максимом Горьким, который дал ему путёвку в только что созданный им Союз советских писателей.

В своей автобиографической повести «Верую», написанной Пантелеевым уже под конец жизни, где он явно обозначает себя православным верующим человеком, он утверждает, что не скрыл сей факт от Алексея Максимовича, но это нисколько не повлияло на доброе отношение «буревестника революции» к нему, а, наоборот, даже вызвало в нём уважительное отношение к молодому коллеге по литературному цеху. Горький не раз выручал Пантелеева из очень опасных ситуаций. Леонид Пантелеев в форме исповеди честно рассказывает читателю своей повести, что поначалу литературная слава вскружила ему голову. Он стал посещать ленинградские рестораны, откровенно пьянствовал, окунувшись в мир литературной богемы, однажды подрался с милицией, его здорово исколошматили и сволокли в участок. Это могло закончиться для него очень плохо, но дошло до Горького, который в тот момент проживал в Ленинграде, и одного слова его было достаточно, чтобы автора «ШКИДа» выпустили из изолятора без всяких последствий. Потом Горький принял его у себя, приказал раздеться, осмотрел его ушибы и гематомы, вызвал своего врача, который оказал «лёньке» медицинскую помощь, а сам Горький не ругал своего литературного ученика, а только грустно сказал, что пьянка – это занятие очень весёлое, он сам когда-то отдал дань этому увлечению, но с литературой Пантелееву придётся проститься, если он не бросит пить вот так сразу и окончательно. Автор исповеди пишет, что его объял жгучий стыд, когда он стоял голый перед «мэтром» литературы, и он тут же поклялся Алексею Максимовичу, что больше не выпьет ни капли. Раз и навсегда.
Тогда-то Горький и увидел золотой крестик на груди Пантелеева, крестик, подаренный ему отцом, не вернувшимся с фронта Первой мировой, узнал, что Пантелеев верующий, но ничего ему не сказал. А Пантелеев, судя по рассказам из его повести-исповеди «Верую», никогда и не скрывал своей религиозности, но и не выставлял её напоказ. Он, как выразился, вспомнив евангельское изречение, держал свою свечу не на подсвечнике, а «под сосудом», не особо скрывая, но и не гордясь своей верой. Когда в 1937 году проводилась всесоюзная перепись, он с большим внутренним напряжением, но написал в графе «вероисповедание» – «православный», хотя опасался травли и преследований, исключения из Союза писателей, ведь он там числился по секции детской литературы, а кто же мог доверить тогда воспитание юношества религиозному человеку! Но не исключили и не арестовали, хотя, как признаётся автор исповеди, он реально трусил и каждую ночь ждал властного стука в дверь... Пантелеев писал детские рассказы, самым ярким его произведением в этом роде стал рассказ «Честное слово» (в советское время мы все его изучали по хрестоматии литературы для школьников), где маленький мальчик, играя в войну, получает «задание» от своих «командиров» – стоять на посту и не сходить с него, даёт честное слово и выполняет его, готовый умереть на этом посту. Приходится искать настоящего военного, офицера, который снимает маленького солдата со своего поста, разрешив ему идти домой.

Много трудностей пришлось пережить в жизни Леониду Ивановичу Еремееву-Пантелееву (таково было его окончательное имя, запечатлённое на могильной плите), но можно подивиться упорству и терпению в отстаивании этим человеком своей жизненной и творческой позиции. Один раз в юности решившись назваться именем известного разбойника, он не изменил этому имени до конца жизни, несмотря на то что власти всегда смотрели на него косо. Один раз приняв на себя православный крест, он не снимал его никогда, не скрывая своей веры. Перед смертью написал исповедь-покаяние, где не утаил своих грехов, даже самых постыдных, и эта его исповедь стала для него тем искренним раскаянием, что сродни раскаянию «благоразумного» , как называют его в церкви, разбойника на кресте, который в ответ на просьбу к Иисусу, распятому рядом с ним, услышал от Христа: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».