Человеческую душу искавший

Слово к 195-летию со дня рождения 
Льва Николаевича Толстого

Узнаешь, что есть в людях, 
и чего не дано людям, 
и чем люди живы. 

Лев Толстой. Чем люди живы

Как-то раз в начале 90-х годов позапрошлого века очень популярный тогда писатель Игнатий Николаевич Потапенко заявил своему другу и коллеге по литературному цеху Антону Павловичу Чехову, что вот они с ним есть сейчас два самых знаменитых в российском обществе автора, законодатели литературной моды, так сказать. На что Антон Павлович со всегдашней своей иронической улыбкой заметил: «А про Льва Толстого забыл, приятель?» Вопрос был риторический, никто бы не стал спорить, что автор столь грандиозных произведений, как «Война и мир» и «Анна Каренина», и множества рассказов и повестей – и есть самый известный в России и во всём мире русский писатель. Но в чём-то Потапенко был прав, он, когда так говорил, имел в виду, что вот они с Чеховым – самые популярные в читающем обществе беллетристы, сочинители увлекательных текстов, занятных историй, но Лев Николаевич Толстой остаётся за рамками подобного определения, он не сочинитель увлекательных историй, он уже давно вышел из такой когорты, он перерос художника и писателя, он стал демиургом общественных идей, проповедником своей веры, оказавшим глубокое влияние на духовное развитие как русского, так и всего мирового общественного сознания. С этой точки зрения и следует подходить к оценке этой великой личности, одной из тех мировых личностей, коих можно считать сопричастными мировой душе всего человечества.
И так как он был не просто писателем, а в большей степени исповедником своей веры, то он всегда подвергался как восторженному почитанию своих адептов, так и гневной критике тех, кто его веру не принимал. Лев Толстой с его идеями был всегда в водовороте общественных страстей, но при этом – никогда политиком не был, никогда сиюминутные интересы политической игры не увлекали его, он всегда смотрел на события текущего дня отстранённо, как будто с некоей олимпийской высоты, и роль духовного учителя нации всё более и более шла ему, и многими он так и воспринимался, и если бы не его трагический конфликт с русской православной церковью, он мог бы и остаться в истории России как духовный учитель русского народа, вроде Махатмы Ганди в Индии, который для индийского народа стал таковым учителем, основателем нового индийского государства. Сразу замечу, что философия Льва Толстого стала для Ганди тем краеугольным камнем, на котором он построил свою политическую систему, а приёмы достижения своих целей он нашёл в умозаключениях толстовского учения. Достаточно вспомнить известный и расхожий постулат Толстого, много раз обыгранный в обывательском миропонимании о «непротивлении злу». Сколько возмущались и осуждали это высказывание Толстого, но при этом полностью извращая его смысл. мало того, сознательно или нет, но упуская конец этой фразы: «непротивление злу насилием». Насилием – вот в чём суть! То есть речь у Толстого не шла о полном непротивлении злу, так как такое полное непротивление означало бы только потакание злу, то есть участие во зле. Подумайте, мог ли такое проповедовать человек, провозглашавший любовь к человеку основой своего учения, сказавший: «Жив всякий человек не заботой о себе, а любовью»? – Разумеется, нет. Злу необходимо противиться, но ненасильственным путём. 
Так и поступал Ганди в своей борьбе с английским колониальным господством в Индии. Возглавив национальное освободительное движение в этой стране, он предложил своим соратникам исключительно мирный способ борьбы с помощью кампании «гражданского неповиновения». Это когда сотни миллионов индийцев не боролись с оружием в руках против колониальных войск – примеры такой борьбы были в истории Индии, но всегда регулярная английская армия жестоко подавляла такие выступления, а просто отказывались исполнять все чужеземные законы, навязываемые колонизаторами. То есть злу сопротивлялись, но ненасилием – в полном соответствии с усвоенными Ганди мыслями Толстого. Ганди строго исполнял заветы своего учителя, «гуру», как стали называть Толстого в Индии. Кампания гражданского неповиновения шла с большим трудом, колонизаторы применяли жестокие репрессии к индийцам, бросали в тюрьмы и лагеря активистов движения, соратники Ганди призывали своего вождя перейти к вооружённым методам борьбы, отказаться от толстовских идей. Можно представить себе размах кровопролития, что окутал бы Индию, буде Ганди не таким неумолимым последователем Толстого! Погибли бы десятки миллионов людей... Но Махатма твёрдо заявил, зная свой авторитет в народе, что он скорее уйдёт от руководства движением, прекратит всякую политическую деятельность, но не допустит насилия ни к индийцам, ни к англичанам. И что же вы думаете? Уже через несколько лет такого тотального, хотя и мирного противостояния индийского населения колониальной системе, как английская метрополия начала сдаваться (нельзя же управлять страной, где сотни миллионов людей сознательно и сплочённо отказываются исполнять законы!). Индии сначала был предоставлен статус доминиона, а затем и полная независимость. И Махатма Ганди поднял национальный флаг Индии над её столицей Дели. А русский писатель Лев Толстой стал святым для индийского народа, и когда Индира Ганди, президент Индии, побывала с официальным визитом в СССР, то, разумеется, приехала она и в Ясную Поляну – имение Толстого, где сейчас музей-заповедник. Так вот она, перед входом на территорию заповедника, сняла обувь и ходила там босиком! Как полагается делать это правоверным индусам в своих святых местах.

Я рассказал всё это, чтобы наш читатель сразу оценил масштаб личности Льва Толстого, влияние его идей по всему миру. Но читатель, разумеется, сразу спросит меня: а как быть с нашествием иноплеменников, с теми двумя мировыми войнами, что потрясли Россию сразу после ухода Льва Николаевича Толстого из жизни в 1910 году, нынешними угрозами нашей стране. Неужели и им нельзя противостоять насилием? Вопрос наивный, и сам Толстой не выпускал оружия из рук в такие моменты. В годы крымской войны не он ли командовал артиллерийской батареей на позициях под Севастополем, не он ли получал боевые награды за то, что истреблял врагов, пришедших с оружием в руках, чтобы покорить Россию. Всё естественно: нельзя противостоять злу насилием, чтобы его не множить, но насилию противостоять насилием можно и даже нужно. Нигде и никогда Толстой не говорил, что нужно быть непротивленцем насилию, а всякая война есть насилие, и доживи автор «Войны и мира» до августа 1914 года, когда Германия и Австро-Венгрия объявили войну России, он бы, без сомнения, отнёсся к этому нашествию также, как и к нашествию Наполеона в 1812 году, помните его слова о «дубине народной войны», что мы учили в школе?
Но это касается именно войны, а в делах гражданских и отношениях между людьми Толстой всегда проповедовал только любовь. Наиболее чётко эта его позиция отразилась в небольшом, но краеугольном для понимания личности Толстого рассказе «Чем люди живы», написанном в 80-е годы позапрошлого века. Сюжет рассказа не нов для духовной литературы, но Толстой развивает его в обстоятельствах русской крестьянской среды тогдашней России. В обстановке постоянной нужды и лишений, где идёт тяжёлая повседневная борьба за кусок хлеба. Где сердца человеческие, казалось бы, должны очерстветь навсегда. И вот нищий сельский сапожник, имеющий три рубля за душой, встречает на дороге, у часовни, совсем голого человека, по виду – бродягу, а на деле – наказанного за ослушание ангела Божьего, обращённого в человека. 
Хочет сапожник пройти мимо, да что-то ему не даёт это сделать. Думает он, что ведь замёрзнет бедный малый и... отдаёт ему свой кафтан. А потом и домой приводит, и жена сапожника кормит бродягу тем же скудным обедом, что едят и они. И бродяга остаётся жить в семействе сапожника, так как ведёт себя тихо, скромно, ничего не требует, за всё благодарит. Только на вопрос – отчего он голый оказался на дороге, отвечает односложно: «Меня Бог наказал». И вот это понятно русскому православному сознанию: раз Бог наказывает человека и он это осознаёт, значит, в Бога-то этот человек верует, наказание Божье переносит безропотно, и ему можно доверять и без всяких документов. Подумалось: вот это мы потеряли сейчас, мы уже не верим никому, нас постоянно учат тому, чтобы никому не доверять – и ведь правильно учат, в современном обществе кругом царствует обман, а в Бога мы уже не верим, хоть и называем себя православными, Толстого осуждаем «за ересь», в храм ходим для проформы, свечки ставим, записки пишем... а душа где? Вот и Толстой всю жизнь искал душу живую в человеке, пытался разбудить её в своих произведениях.

Но в одном ошибся: он противопоставил себя церкви, как общественному институту, полагая, что институт этот существует лишь для проформы, что священник, совершая обряд претворения вина и хлеба в кровь и тело Господне, занимается «колдовством», примитивной магией, что это не нужно, а нужно только лишь точное следование евангельским заповедям. Отсюда недалеко и до отрицания божественности Христа, а на этом зиждется наша вера. В общем, Толстой, не отрицая Бога, проповедуя Евангелие, а этого много в его произведениях, пытался уйти от таинств церкви, видя в них только магический обряд, исключая чудо и Божественное провидение из религиозной практики, сводя всё только к соблюдению нравственного закона – и не более того, только в этом видя залог спасения человека. Этим он стал близок к западным протестантам, что и вызвало повышенный интерес к его взглядам в Европе и неприятие их в России нашей православной церковью, что и закончилось для Толстого известным «отлучением» его от церкви в феврале 1901 года по постановлению Святейшего Синода:
«Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрёкся от вскормившей и воспитавшей его Матери, Церкви православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь святая. В своих сочинениях и письмах, в множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он проповедует, с ревностью фанатика, ниспровержение всех догматов православной Церкви и самой сущности веры христианской; отвергает личного живаго Бога, во Святой Троице славимого, Создателя и Промыслителя вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа – Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человеков и нашего ради спасения и воскресшего из мёртвых, отрицает бессеменное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы Приснодевы Марии, не признаёт загробной жизни и мздовоздаяния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святаго Духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую Евхаристию. Всё сие проповедует граф Толстой непрерывно, словом и писанием, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем неприкровенно, но явно пред всеми, сознательно и намеренно отторг себя сам от всякого общения с Церковию православною. Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины. Молимтися, милосердый Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь».

При всём уважении к священноначалию нельзя не отметить явных передержек в усугублении вины великого писателя. Он никогда не отрицал Христа и Его учения, он признавал Нагорную проповедь, его сочинения наполнены цитатами из канонических Евангелий и всегда в уважительном ключе. Вина Толстого на самом деле состоит в том, что он осмелился по-своему толковать Евангелие, в отличие от толкований Церкви, выработал своё, как принято говорить – «рационалистическое» понимание священного писания. Но разве он был один такой в истории христианства? Вся история христианской церкви наполнена бесконечными попытками верующих людей понять Евангелие и происходящими на этой почве самыми ожесточёнными конфликтами, целыми религиозными войнами, потрясавшими человечество с миллионами жертв. Толстой много размышлял над этим и пришёл к однозначному выводу, что всё это не во славу Божью делается, а как раз против Его заповедей, а причина всему – недостаток любви в людях, простой человеческой любви человека к человеку. Вот чего не поняло священноначалие, своим актом отречения Толстого от церкви только обострив внутренний общественный конфликт в России и обострив отношение самого писателя к церкви, от которой (заметим!) он сам не отрекался – его отрекли. А уж после, поставленный перед фактом такого отречения, он, явно подстёгнутый обидой на сей акт, в запальчивости написал в ответе Синоду: 
«То, что я отрёкся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Но отрёкся я от неё не потому, что я восстал на Господа, а, напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему... Постановление Синода вообще имеет много недостатков. Оно незаконно или умышленно двусмысленно; оно произвольно, неосновательно, неправдиво и, кроме того, содержит в себе клевету и подстрекательство к дурным чувствам и поступкам».
Реакция самого писателя на его отлучение была сродни мнению многих даже очень религиозных людей того времени. Историк русской философии Зеньковский, создавший «Историю русской философии в 4-х томах», писал: «Хотя Толстой не верит в Божество Христа, но Его словам Толстой поверил так, как могут верить только те, кто видит во Христе Бога, следует Ему, как Богу». 
А религиозный философ Василий Васильевич Розанов писал: «Толстой при полном наличии ужасных и преступных его заблуждений, ошибок и дерзких слов, есть огромное религиозное явление, может быть – величайший феномен религиозной русской истории за XIX век, хотя и искажённый. Но дуб, криво выросший, есть дуб и не его судить механически-формальному учреждению, которое никак не выросло, а сделано человеческими руками (Пётр Великий с серией последующих распоряжений). Посему Синод явно не умеет подойти к данной теме, долго остерегался подойти; и сделал, может быть, роковой для русского сознания шаг – подойдя».
Да, нельзя не признать, эта ошибка Синода дала оружие в руки врагов русского православия и российской государственности, которые аплодировали Толстому, теперь уже явно отлучённому от имперской России с её официальной церковностью, и присвоили ему пышное, но явно ненужное ему звание «Зеркала русской революции»! Между тем Толстого как человека, склонного к духовному поиску, никакая революция не занимала, он Бога искал – ошибался, оступался, по-своему понимал Христа, но до конца своих дней от него не отказался в своих духовных поисках. Уже незадолго до смерти он прибыл в Оптину пустынь, явно хотел исповедаться, но подойдя к церкви вспомнил, что он отлучён и не мог не признаться в этом. Исповедь не состоялась... Когда он уже лежал больной, умирающий на станции Астапово (ныне Лев Толстой) и к нему прибыл иеромонах из Оптиной с разрешением от священноначалия причастить «еретика» и принять его покаяние, то этого священника к Толстому не допустили собравшиеся толпой адепты его учения. Но разве формальный акт покаяния всё решает? Главное – покаяние внутреннее, а к нему писатель явно стремился, он человеческую душу искал, чтобы исповедаться, ведь недаром же последний его путь шёл к оптинским старцам и к своей сестре Марии Николаевне, в то время насельнице женского монастыря в Шамордино. Лев Толстой перед смертью посетил святые места, разговаривал со своей сестрой-монахиней, и та простила его. А дальше – пусть Бог судит!

Художник: И. Репин.