Как Лондон с Парижем натравили султана на Россию

16 октября 1853 года Османская империя официально объявила войну России. Этой войны могло бы не случиться, если бы не возникшее в очередной раз у ведущих западных держав желание унизить нашу страну… 

Действительно, как ни парадоксально, но Крымская война даже своим небывалым ранее форматом показала возросшую мощь России. То, что европейские страны (за редкими и обычно временными исключениями – как, например, российско-австро-венгерский союз в ходе войны с Турцией в 1787-92 годах) так или иначе выступали на стороне Османской порты в ее противостоянии с российской стороной, этим, как говорится, никого не удивишь. 
Однако никогда такая поддержка не выходила за рамки помощи кредитами, вооружением, военными советниками. Да еще, если повезет, подключением «второго фронта» со стороны раздутых Лондоном «маленьких, но гордых» соседей, вроде Швеции. Которая, вообще-то, всегда в развязанных ею войнах проигрывала, но все равно снова и снова пыталась (до 1810 года, как минимум) взять реванш за поражение в Северной Войне от войск Петра.
Теперь же Британия и Франция открыто вступили в военное противостояние с Российской империей! Направив к берегам Крыма огромный объединенный флот (превосходящий по численности основных боевых судов ЧФ России более, чем вдвое, с еще большим преимуществом в паровых фрегатах и линкорах), помимо прочего, везущий еще и не менее мощный экспедиционный корпус. Фактически – целую армию, насчитывавшую вместе с относительно немногочисленными турками 175 тысяч человек! Приблизительно столько же, сколь было во всех трех западных приграничных русских армиях накануне нашествия Наполеона.
Кстати, по слову Бонапарта, «для победы в войне нужны три вещи – деньги, деньги, и еще раз деньги!». Хороший повод задуматься: чего ради французские и британские правящие элиты не просто собрали свыше сотни тысяч бойцов, сотни боевых кораблей, но еще и обеспечивали их продовольствием, боеприпасами, немалым жалованьем, наконец – пенсионными выплатами семьям погибших офицеров? А ведь на крымской земле полегло не менее двух третей оккупантов, в том числе и из многочисленного офицерского корпуса тоже.

***

В этой связи порой даже несколько странно читать объяснений причин начала Крымской войны. Особенно такие, которые живо напоминают сюжет повести Гоголя «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Дескать, весь сыр-бор заварился из-за того, что в 1851 году русский император Николай I, поздравляя своего французского «коллегу» Наполеона III, вместо положенного по протоколу «дорогой брат», обратился к нему «дорогой друг». Поскольку резонно не считал того равным себе, в силу решения, принятого европейскими монархами еще в 1815 году после окончательной победы над Наполеоном Бонапартом – отказать его потомкам в праве на французский престол. 
А потом уже, дескать, «колесо и завертелось» – Наполеон под порядковым номером III стал показательно требовать преференций в Святой Земле католикам в ущерб православным, российский император такой дискриминацией возмутился – и пошло-поехало, вплоть до начала крупномасштабного военного столкновения.
Но ведь эксклюзивные права на патронат над всеми православными подданными Османской империи Россия получила еще в 1774 году – по Кючук-Кайнарджийскому мирному договору! И как-то на протяжении 75 лет эти права столь резкой реакции у Франции, с небольшими перерывами поддерживающей Турцию века так с XVII, отчего-то не вызывали.
Более того, в 1827 году уничтожение восставшего греческого (кстати, тоже православного) населения Османской Порты даже вызвал к жизни редчайшую в истории коалицию Англии, Франции и России. Объединенный флот в сражении под Наварином наголову разгромил турецкие корабли, что вскоре и привело к обретению Грецией долгожданной независимости.
Да и за многочисленными российско-турецкими войнами в Париже и в Лондоне предпочитали наблюдать издали, ограничиваясь лишь подковерными пакостями в адрес России. 
А вот в 1853 году французов с англичанами почему-то прорвало. Вначале они, судя по всему, как и раньше хотели воевать с Россией чужими руками, с помощью своих «прокси» – султанских аскеров. И только катастрофический разгром турецкого флота в Синопской бухте адмиралом Нахимовым, ряд побед русской армии на суше, заставил «лучших друзей Турции» самим объявить войну Петербургу.

***

Конечно же, на интересы осман «просвещенным европейцам» было, как говорится, плевать с высокой колокольни. Недаром же они двадцатью годами раньше и пальцем не пошевелили, чтобы спасти султанскую власть от набирающего силу мятежного паши Египта, чьи войска были готовы захватить уже Константинополь. 
Реальную помощь центральной власти Османской империи тогда оказала как раз Россия, направив на помощь мощную эскадру Черноморского флота с десантом. Которым, впрочем, и не пришлось тогда участвовать в реальных боевых действиях с мятежниками – там вполне хватило показательной «демонстрации силы». А Петербург получил тогда от турок весьма выгодные условия Ункиар-Энкелесского договора 1833 года, согласно которым, например, русские военные и торговые корабли могли беспрепятственно проходить через черноморские проливы – единственные, из всех, кто ходил не под турецким флагом.
Так что причиной вступления в войну Англии и Франции с Россией (в эту коалицию, кроме Турции, входила еще и Сардиния, но больше для галочки), конечно, была не «интернациональная помощь турецкому народу». Который в лице своего властителя, султана, в начале 1853 года уже был готов предложить Петербургу вполне устраивающие его гарантии в отношении православных меньшинств Османской империи, тем более что они уже много лет были закреплены в достигнутых ранее соглашениях.
Но такому обоюдовыгодному исходу активнейшим образом помешали европейцы, настроив Константинополь на максимальное противодействие русским. Ведь главной целью европейских политиков было нанести поражение нашей стране, максимально ее ослабив. Именно потому, что на тот момент они стали особенно бояться ее возрастающего могущества. 
В этой связи невольно вспоминается грустно-иронический афоризм накануне начала Первой мировой войны: «Войны никто не хотел – война была неизбежна». Так вот, начать войну против России на Западе даже очень хотели, и именно поэтому она и была неизбежной! 

***

Максимальными антироссийскими «аппетитами», кстати, отличался даже не формальный застрельщик «кризиса с палестинскими святынями» – Франция. Наполеон III, по большому счету, планировал ограничиться лишь получением реванша за разгром Кутузовым его куда более известного родственника, пусть даже с требованием некоторых попутных уступок со стороны Николая I.
А вот «хотелки» британского премьера Пальмерстона были почти беспредельными, в сравнении с ними требования шведского посольства из кинокомедии «Иван Васильевич меняет профессию» «отдать Кемску волость» выглядят просто-таки «детским лепетом». Пальмерстон же хотел, ни много ни мало, выполнения следующих возмутительных пунктов:
 
«Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции; Прибалтийский край отходит к Пруссии; королевство Польское должно быть восстановлено как барьер между Россией и Германией; Молдавия и Валахия и всё устье Дуная отходит Австрии, а Ломбардия и Венеция от Австрии к Сардинскому королевству; Крым, Черкессия и Грузия отторгаются от России; Крым и Грузия отходят к Турции, а Черкессия (то есть, Северный Кавказ) становится или независимой или связанной с Турцией отношениями сюзеренитета».
То есть, другими словами, британцы хотели заставить Россию «откатиться» к середине XVIII века и отказаться от итогов блестящих побед русского оружия под предводительством Суворова, Румянцева, Потемкина и других знаменитых полководцев, распространивших границы влияния Российской империи туда, где прежде находились лишь преимущественно враждебные ей «лимитрофы». 
Кроме того, за всем этим маячила многовековая «идея-фикс» британской политики – желание максимально ослабить Россию. Вызвано это было патологическим страхом существовавшего якобы плана России отнять у Лондона «жемчужину британской короны» – Индию. Оттуда лондонские элиты вот уже с середины XVIII века исправно выкачивали колоссальные богатства. Кстати, не в этом ли обстоятельстве и кроются причины «аппетитов» Пальмерстона, стремившегося отбросить Россию как раз до этой хронологической отметки? 
Награбленные в Индии деньги особенно легко пополняли даже не столько английский бюджет, сколько личные «карманы» влиятельных кланов. Благодаря тому, что весь этот «большой грабеж» велся руками формально не британской армии и колониальной администрации, но частной структуры, Ост-Индской компании. Ну а что большинство акций в ней принадлежало знатным аристократам и членам королевской семьи, то это уже «мелочь», конечно…
Ну и как же при таком-то раскладе избежать искушения «не путать свою шерсть с государственной», подсобив частной колониальной армии в Индии избежать выдуманной угрозы со стороны «злобной России» всей мощью британских войск и флота, за счет налогоплательщиков?

***

К счастью, правящие французские круги, поддерживая в целом идею наказать Россию, не горели особым желанием при этом таскать каштаны из огня в интересах соседей с Туманного Альбиона. Тем более что на континенте все еще хорошо помнили и то, как англичане едва не завоевали Францию в ходе Столетней войны, да и роль их в разгроме самого первого Наполеона – тоже. Равно как и то, что последний умер в британском же заключении на острове Святой Елены – как считают многие историки, будучи «на всякий случай» отравлен агентами британских спецслужб.
Так что «воевать Крым» с целью лишить русских главной базы их Черноморского флота (как и самого флота на этом море тоже), тем самым избавив Турцию от потенциального российского давления, французы были готовы. А вот вступать в глобальное противостояние с российскими армией и флотом во имя укрепления колониальных интересов Лондона (который всегда был их объективным конкурентом) – увы и ах.
Посему «щипать Россию» по всему периметру ее границ англичанам пришлось исключительно единолично. Ввиду этого – с предсказуемым, провальным, результатом, несмотря на статус «владычицы морей». 
В ходе Парижского конгресса 1856 года, на котором обсуждались условия договора об окончания войны, Париж не поддержал подавляющее большинство британских «хотелок» по территориальным аннексиям русских земель, ограничившись лишь требованием фактического отказа Петербурга от Черноморского флота.
Что, в общем, и не стало для России такой уж большой потерей – ведь Крымская война, помимо прочего, показала, что парусные корабли (а именно такими было большинство кораблей нашего Черноморского флота) годятся разве что для того, чтобы гонять турок, но противостоять паровым фрегатам и линкорам французов и англичан способны с очень большим трудом. Отчего, собственно, они и не смогли ни помешать высадке оккупантов в Крыму, ни эффективно прервать пути их снабжения по морю. А часть российских линкоров, вообще, пришлось затопить при входе в севастопольскую бухту – в качестве пассивного заграждения против попытки захода туда вражеских судов.
Так что Черноморский флот России все равно надо было строить заново, чем она и занялась, как только нарастающие англо-французские противоречия фактически нивелировали значение условий Парижского мирного договора. Да и армию перестраивать и перевооружать надо было тоже – право, при тратах на нее доброй половины госбюджета, ситуация, когда солдаты вооружены устаревшими гладкоствольными ружьями, да и тех не хватает почти половины от положенной численности, – выглядела ненормальной. 
Но даже с учетом этих недостатков российские войска все равно более или менее успешно победили неприятеля практически на всех сухопутных фронтах. Да и в Севастополе 11-месячная битва закончилась, по сути, «боевой ничьей» – с сохранением за защитниками половины города. 
А ведь там нашим воинам, обычным армейцам и морякам, сошедшим на берег, пришлось драться со множеством элитных частей французов и англичан. Так что вопрос, что было бы, если бы Севастополь осаждали только турки, задавать даже немного смешно.
Но все это случилось позже. А пока, 16 октября 1953 года, Османская империя, науськанная своими «стратегическими партнерами» из Лондона и Парижа, согласилась стать их «прокси» против России, для чего и объявила официально войну. Ставшую спустя несколько месяцев самым крупномасштабным военным конфликтом в российской истории второй половины XIX века и единственным в этот период, когда боевые действия велись на ее исконной территории. 

Художник: В. Нестеренко.