О православном мирочувствовании в русской литературе

На проводимые Курской епархией X Рождественские образовательные чтения меня пригласили выступить с докладом «Православие в русской литературе». И если не утопить его в чисто формальном подходе, то это действительно весьма интересный, глубокий и актуальный вопрос. Что я и попытался сделать – не утопить… 

Говоря о православии в русской литературе, прежде всего, нужно сказать о прочно утвердившейся подмене, которая заключается в отождествлении двух совершенно разных явлений. Русской литературы и православного миросозерцания. Из уст называющих себя православными литераторов часто приходится слышать о том, что, дескать, классическая русская литература насквозь пронизана православным мирочувствованием. 
Но это не совсем так, вернее, совсем не так. Потому что русская классическая литература – а под этим определением разумеется, прежде всего, курс школьной программы – пронизана чем угодно, православием же в последнюю очередь. 
Но сразу оговоримся, что вопрос этот не из разряда «хорошо/плохо». Утверждение гражданской позиции, основанной на героике, патриотизме, жизненной мудрости, чем действительно пронизано большинство произведений из школьной программы, – всё это, конечно, хорошо. Но речь о том, что с православным мирочувствованием это никак не соотносится. Поскольку православие имеет свои, вполне конкретные, мировоззренческие признаки.
Что присуще православному мирочувствованию? Во-первых, это смирение перед Богом, упование на Бога. Во-вторых, это сострадание к живым существам – к людям, животным, природе. И в-третьих, это стремление к внутренней чистоте, к искоренению грехов. И прежде всего в себе! Когда начинают бороться с грехами вовне, не будучи внутренне чистыми, это приводит к очень печальным последствиям. 
А вместе всё это триединство составляет определённый внутренний лад, внутренний настрой, которому присуще духовное спокойствие – такое как на картине Исаака Левитана «Над вечным покоем». 
И вот насколько эти признаки характерны для того или иного литературного произведения, настолько оно и пронизано православным мирочувствованием. И, например, «ваше слово, товарищ маузер» к таковым явно не относится. 
Кстати, своеобразным маркером для литературы ХХ века может служить тематика гражданской войны, точнее, отношение к самому явлению гражданской войны. И по-настоящему православным произведением в этом смысле является роман Евгения Чирикова «Зверь из бездны». Речь в нём о том, как где-то в глубинах преисподнего подсознания рождается этот самый «зверь из бездны», и нормальные доселе люди превращаются в маньяков, монстров, носителей ненависти. 
Или, говоря иными словами, о том, как определённые политические идеи затмевают и отключают совесть и разум. Что наглядно проявилось в Гражданской войне – в этом национальном бедствии, главной трагедии нашей истории, – и что так же наглядно проявляется сегодня на Украине. Вот что нужно изучать в школе! Это по-настоящему достойная вещь для включения в курс школьной программы. Но увы – и о романе, и об авторе сегодня мало кто знает.
Что же касается курса настоящей школьной программы, то к действительно православным однозначно принадлежит наследие Фёдора Михайловича Достоевского, с его униженными и оскорблёнными, с мучительным поиском ответов на мучительные вопросы, и нахождением их – ответов – именно в смирении, сострадании и стремлении к душевной чистоте. 

По-своему ответы на эти же вопросы искал и Лев Николаевич Толстой. Несомненно, что он тоже мыслитель религиозный, христианский, однако… вовсе не православный, можно даже сказать, антиправославный, отрицающий не только обрядность Православной церкви, но и её мистическую первооснову. Вот как в романе «Воскресение» описывается обряд одного из главных христианских таинств:
«Богослужение состояло в том, что священник, одевшись в особенную, странную и очень неудобную парчовую одежду, вырезывал и раскладывал кусочки хлеба на блюдце и потом клал их в чашу с вином, произнося при этом различные имена и молитвы. Дьячок же между тем не переставая сначала читал, а потом пел попеременкам с хором из арестантов разные славянские, сами по себе мало понятные, а еще менее от быстрого чтения и пения понятные молитвы... Сущность богослужения состояла в том, что предполагалось, что вырезанные священником кусочки и положенные в вино, при известных манипуляциях и молитвах, превращаются в тело и кровь бога».
Ещё раз: дело не в хорошо/плохо, а в уяснении сути явлений. Формализм же в данном вопросе ведёт к созданию культа русской литературы, так называемой «классики». В своё время она превратилась в некий заменитель религии, по сути, в самостоятельную религию со своими богами, святыми и апостолами. Тем самым из подвижной субстанции превратившись в застывший монолит, в памятник самой себе, в объект преклонения. А нужно ведь не преклоняться, а разбирать, анализировать, мыслить. Вот где проблема зарыта.
И возвращаясь к православию в русской литературе: а как оно проявляется конкретно? По собственному опыту могу сказать, что в этих случаях произведение наполняется тем самым незримым Фаворским светом, о котором говорится в учении исихастов, у Григория Паламы. 
Ну вот, например, в повести «Мешок с золотом» (из цикла «Мечты и жизнь») Николай Полевой пишет о естественном православии русского народа: «Пойдем в церковь их, простую, благолепную, посмотрим на ряды крестьян, вглядимся, как тихо, внимательно слушают они Слово Божие, как усердно, в простоте сердца, кладут земные поклоны. Святость религии живо почувствуете вы только в сельской церкви, где ум покорен вере, где жизнь безвестная, начинаясь крещением в храме, кончится в нем же, и скромный крест дедовской могилы виден юному внуку из окон хижины его». 
А вот рассказ мастера-иконописца из повести того же Полевого «Живописец»: 
«Бог неизобразим… Но неужели так груба была белизна одежды преображенного на Фаворе Бога, как ты ее изображаешь?» «Нет! Лицо его было, яко солнце, и ризы его белы, яко снег, – да где же я возьму красок, дитя мое? В мире их нет! И могу ли изобразить сияние Бога, если один луч солнечный, упавший на сияние, мною изображенное, темнит его! Говорят, что были будто бы где-то живописцы, до того чудно изобразившие преображение и рождество, что человек в забвении может подумать, будто их не кисть писала человеческая, не краски изображали! Но я не верю этим рассказам. Видал я немецкие и итальянские картинки, которые католики называют образами, но это грубые портреты мужей и жен красивых – человеческие, а не божественные изображения. Сын мой! Будь прежде всего смиренномудр – не ищи того, что не дано человеку, или – горе тебе!» 
И если сравнить эти описания с вышеприведённой цитатой из «Воскресения» Льва Толстого, становится предельно ясным, что же такое православное мирочувствование и как оно проявляется в русской литературе. 

Художник: И. Белковский.