Абылай-хан и кризис казахской государственности

Большинство историков считают Абылай-хана последним реальным правителем всего Казахского ханства, пусть к тому времени и порядком запутавшегося в своём вассалитете у мощных соседей. 

Среди поздних по хронологии казахских ханов фигура Абылая является наиболее легендарной. Причём не только по причине неясности многих ранних моментов его биографии, но и по числу сложенных в народе легенд, в которых он предстаёт весьма незаурядной личностью.
Хан Абылай доводился внуком своего могущественного тёзки, хана Среднего жуза Абылая, прозванного за жестокость к врагам «Канишером» (кровопийца), и принадлежал таким образом к чингизидам, потомкам знаменитого завоевателя Чингисхана. Есть сведения, что его матерью могла быть туркменская рабыня. 
После гибели на войне отца, мальчику пришлось довольно долгое время батрачить у богатых соплеменников, пока его не стал опекать один из влиятельных биев – старейшин и судей казахских родов.
Впрочем, опека опекой, но блестящую карьеру чуть повзрослевший юноша обеспечил уже самостоятельно, прежде всего, личной храбростью и недюжинным умом. 
Одна из легенд гласит, что перед началом победоносной для казахов Анракайской битвы с джунгарами на рубеже 1729/30 годов происходила традиционная схватка богатырей противоборствующих сторон. Её описание чем-то напоминает библейский сюжет боя Давида с Голиафом. С той лишь разницей, что выступавший в роли Давида юный воин Абылай вышел против опытного и одетого в броню джунгарского батыра лишь в одной рубашке и без пращи. Но, улучив нужный момент, увернулся от оружия противника, прыгнул на него и, сбив с коня, упал вместе с ним в протекающую рядом реку. В реке облачённый в тяжёлую броню джунгар утонул, а будущий хан вышел победителем.
Везло ему в битвах с джунгарами далеко не всегда, но даже попав в плен, Абылай вызывал к себе уважительное отношение, о причинах которого, существует, такая легенда: «Первое. Абылаю поставили отдельную юрту и три дня держали голодным, а потом принесли кесе с водой, в которую положили кусок бараньего жира величиной с кулак. Хунтайджи (правитель Джунгарии)  Галдан Церен приказал: “Если пленник, выпив воду, начнёт есть жир руками – убить его”. Абылай выпил воду и выкинул кесе с жиром... Второе. Галдан Церен приказал нескольким джигитам зайти в юрту с обнажёнными саблями: “Если пленник бросится к вам в ноги и будет молить о пощаде – убить его”. Абылай молча взглянул на убийц и остался сидеть посреди юрты... Третье. Абылая привели в большую юрту полную народа. Свободными оставили два места: трон якобы для хунтайджи, и у самого порога. Галдан Церен приказал: “Если пленник сядет у порога – убить его”. Абылай бесцеремонно прошёл и сел на трон хунтайджи. После такой проверки у хунтайджи не осталось сомнений, и он не только признал в Абылае чингизида, но и женил его на дочери джунгарского нойона – Топыш…»

Вообще история взаимоотношений Абылая и джунгар весьма неоднозначна. Чаще всего он с ними воевал и даже побывал в плену. Но бывало, что выступал на их стороне, когда, например, поддерживал притязания на трон хунтайджи мятежного джунгарского нойона Амирсану, или, когда в 1755 году казахское войско выступило на стороне уцелевших джунгар, воюя против устроившей последним форменный геноцид китайской армии. 
Абылай был не только храбрым воином и талантливым полководцем, но и хорошим стратегом. Он вовремя понял, что дело его бывших врагов, а теперь временных союзников против набирающей военную мощь империи Цин, уже проиграно, и смог организованно отступить, оторвавшись от преследования маньчжурской армии. 
После завоевания Джунгарского государства (большую часть бывшей территории которого ныне занимает Синьцзян-Уйгурский автономный округ КНР) правящая маньчжурская династия принялась расширять своё влияние и дальше. С 1756 года немалая часть родов Среднего и Старшего жузов, занимавших, соответственно, территории современного Восточного и Южного Казахстана, в той или иной мере признали себя вассалами Китая.
Однако и тут Абылай проявил недюжинный дипломатический талант. В 1759 году он побывал в Пекине и договорился о предоставлении ему статуса «вана» – фактически самостоятельного правителя, обязанного сюзерену лишь уплатой подати, но не какими-то другими обязанностями, вроде предоставления своих войск для участия в войнах, ведущихся Китаем. 

Вопрос с вассальной зависимостью Казахского ханства и лично Абылая выглядит крайне интересно. С одной стороны, он и свыше сотни лидеров казахских родов присягнули на верность российской императрице Анне Иоанновне – это случилось в Орске в 1740 году. При этом те же люди (или их преемники) спустя 20 лет принесли вассальную присягу и китайскому богдыхану. Что ничуть не помешало Абылаю послать доверенного человека в Петербург, доложить тогда уже Елизавете Петровне «уверения в совершеннейшем к ней почтении» и заверения в «вечной дружбе с Россией».
Ситуация с вассалитетом казахской аристократии была уникальной для того времени. Формально Российская и Китайская империи не были в состоянии войны, так что до поры до времени положение «двойного подчинения» Казахского ханства сколь-нибудь резких действий со стороны империй не вызывало. 
Петербург вполне устраивали невраждебные соседи на юге, а такое вполне мог обеспечить и Абылай-хан. Да и маньчжуры не вполне понимали, что делать с завоёванными и «очищенными» от джунгар обширными степными территориями, поскольку китайцы были в основном земледельцами, а не скотоводами. В конце концов на пустующие джунгарские земли Пекину пришлось сманить из России калмыков. Так что, захвати Китай ещё и казахские земли, та же проблема «что с ними делать дальше?» встала бы перед министрами богдыхана ещё с большей остротой.
Поэтому правители империй смотрели сквозь пальцы на «двойное подчинение» Казахского ханства, при этом, не сговариваясь, по многим важным вопросам отношений с казахами действовали в унисон.
Например, когда хан Абылай в письме от 19 сентября 1772 года запросил  у Оренбургского генерал-губернатора И.А. Рейнсдорфа тысячу бойцов в помощь (по сути символическую, при наличии собственного войска в 50 тысяч сабель), ответ прогнозируемо был отрицательным. 
Но и китайский император Цяньлун в своём Указе от 29 марта 1774 года в запрошенной Абылаем аналогичной помощи отказал, отметив: «Казахи и буруты беспрестанно грабят друг друга… Ныне просят помощи ограбленные казахи. Если оказать им помощь, то буруты также скажут, что ограблены казахами, и в свою очередь попросят помощи».
А ещё, оба сюзерена Абылая так и не признали его общеказахским ханом, но лишь владыкой Среднего жуза. 

Абылай остался в истории незаурядным деятелем не только в военной области и внешней политике. Внутренней политике он уделял также большое внимание и достиг в ней немалых успехов. 
Так, хан делал немало для того, чтобы постепенно приучить хотя бы часть своих подданных к оседлому образу жизни в противовес привычному для них кочевому. Пытался развивать земледелие, закупал семена высокопродуктивных сортов тех или иных злаков, других сельхозкультур. Он даже жил периодически не в привычной для кочевников юрте, а в воздвигнутом для него российскими строителями капитальном доме.
Стремился он и к политическим реформам. Казахские историки отмечают: «Вся внутриполитическая деятельность Абылая была направлена на восстановление централизованного и независимого государства. Его власть была практически неограниченной, но пользовалась всеобщей поддержкой народа». 

И всё же, как это ни парадоксально звучит, именно фигура знаменитого хана явилась одним из существенных симптомов нарастающего кризиса казахской государственности.
Речь даже не столько о формальном вассалитете у России и Китая одновременно. В конце концов, это можно считать одним из вариантов тогдашней «многовекторности».
Но ведь сам Абылай, несмотря на то, что являлся фактическим лидером большинства казахов, до 1771 года официально не был даже ханом. Тогда он носил титул всего лишь «султана», «вождя-чингизида», которых в степи тогда было немало. Но при этом он проводил политику, подходящую «по рангу» полноценному главе государства. А до 1771 года таковым был хан Абилмамбет, хоть и претендующий на звание правителя всего Казахского ханства, но фактически контролировавший лишь несколько родов Среднего жуза. При том, что их представители, равно как и члены иных родов других жузов охотно шли именно за Абылаем, который вёл войны с соседями и решал, кого из них поддерживать.
Абылай не захотел свергать хана Абилмамбета и занял престол лишь после его кончины путём законного избрания в 1771 году. Но подчёркнутое уважение к формальным процедурам принятия ханской власти не смогло обратить вспять кризис казахской государственности, начавшийся после смерти последнего независимого общеказахского хана Тауке в 1717 году. 
Став ханом, Абылай назначил в отдельные регионы государства лично преданных ему наместников (в основном из числа близких родственников), составил завещание, в котором чётко обозначил «уделы» своим сыновьям. Но всё это не стало гарантией единства государства.

Всеобщая поддержка власти хана Абылая зиждилась лишь на высочайшем его авторитете и в народе, и среди знати. Увы, появление таких харизматических лидеров на исторической сцене случается довольно редко. 
А вот среди казахов в XVIII веке других существенных государствообразующих скреп просто не осталось. Ни в виде «курултая» – высшего представительского органа кочевников, созываемого лишь в особых случаях, ни в виде постоянного «Совета биев», учреждённого ещё при хане Тауке. Без действительно харизматического лидера, способного завоевать авторитет большинства, степной народ тут же начал «фрагментироваться» и не только на три основные жуза, а уже и на отдельные роды-кочевья. 
Вот и получилось, что один из самых умелых и знаменитых казахских правителей стал одновременно и последним ханом единого (пусть уже и вассального) Казахского ханства.