Жизнь и смерть Хоакина Сорольи, любимого сына Валенсии
Жизнь и смерть Хоакина Сорольи, любимого сына Валенсии
Испания держала нейтралитет в Первой мировой войне. Но это не значит, что страшное бедствие обошло её стороной. Оно коснулось испанцев если не прямо, то косвенно. Соединённые Штаты тоже не воевали до 1917 года. Они накапливали золотой запас на вселенском горе, обогащались. В том числе и за счёт выгодных сделок с теми, кого успели обокрасть и до войны.
НАСТАЛА пора идти ему в школу. Родители не стремились заранее научить грамоте, не читали ему на ночь сказок. Они заняты были весь божий день, трудились не покладая рук. Сестра младше на год, так что все заботы о ней пали на него с ранних лет. Вот и сейчас он помогает ей одеться, а отец кричит из мастерской:
– Хоакинчик, ну-ка, подай мне молоток!
Отец держал маленький магазин, продавал там всякую мелочь, которую называл странным словом «metizy». Ну вот опять – не перестанет он звать, надо срочно бежать, сестрёнку бросать, ему помогать. Отец слесарит, точит, пилит и паяет. Но он не знает, что его слесарные доходы сына не прельщают.
Сын уже испортил все тетради и поля учебников, собранных к школе, своими странными рисунками. И ничего на свете, кроме карандашей цветных и мела, похоже, в голову ему нейдёт. Как он далёк от металлических изделий! Какие молотки, напильники, метизы? А кем он хочет быть – и так понятно. Но точно не слесарным мастером, как возмечтал отец, Хосе Пикерес. Да и мать, Изабель Бастида, была согласна с мужем.
Первый же день учёбы в школе чуть не закончились трагедией. Маленький Хоакин пришёл домой в слезах. Творчество его не заценили, но не это главное.
– Вы не родные мне! – кричал малыш в истерике. – Почему вы скрыли, что у меня были другие мама и папа? Что моя настоящая фамилия не Пикерес – почему?!
Потом он, конечно, успокоится, а много позже от фамилии Соролья-и-Бастида оставит только первую часть. А в тот вечер Хосе и Изабель спокойно, как взрослому, расскажут ему всё: что родителей Хоакина унесла холера, которая заявилась в Валенсию с европейского материка и собрала на побережье свой смертный урожай; что он – их родной племянник и может, если хочет, называть их «дон» и «донья», а они по-прежнему будут считать его с сестрой своими детьми.
Тетради купили новые. Но учёба всё равно не заладилась. Слава Богу, учитель успокоил дона Хосе и тётю Изабель:
– Да, мальчик невнимательный, плохо решает в уме и небрежно пишет. Но зато прекрасно рисует. Он видит мир совсем по-другому, не так, как мы. Видит его светлым, и сам при этом лучится…
Несколько классов Хоакин всё-таки осилил. А тут неподалёку для слесарей-ремесленников открылись курсы рисования, и дядя Хосе забрал мальчика из школы. Днём Хоакин помогал ему в магазине, а вечером отправлялся рисовать.
Ему не было ещё и четырнадцати лет, ремесленники смотрели на него с удивлением. Но маленький Хоакин оказался на голову выше всех – его рисунки были на первом месте всегда. Через год приёмные родители поняли, что здесь ему нечему учиться. Вступительные экзамены в Академию изящных искусств Валенсии мальчик сдал блестяще, и дядя на радостях подарил ему шикарный ящик с красками.
Потом будут говорить, что ему всегда везло на учителей. Повезло и в новой школе: талант молодого студента сразу заметил Франсиско Прадилья. Он всего-то на пятнадцать лет старше Хоакина, но уже успел получить за свою картину «Донья Хуана Безумная» почётную медаль Всемирной выставки в Париже в 1878 году.
– Хоакин, у тебя нет соперников! – подхваливал Франсиско своего юного протеже. – Но ты должен стараться и следовать за мной в кильватере: берись за большое батальное полотно! Начнём готовить его для выставки. Но помни: чтобы заявить о себе и получить медаль, художнику придётся нарисовать немало мёртвых тел…
Хоакин старался. Его работы заняли призовые места сразу по трём дисциплинам: студийный рисунок с натуры, цветовая палитра и объёмность. Получил право выбрать тему для зачётной картины. Преподаватели ахнули, что он назвал сражение у артиллерийских казарм 2 мая 1808 года. «Юноша хочет конкурировать с Франсиско Гойя?! – хмурились они. – Великий мастер уже описал этот подвиг испанцев!»
Никто, кроме покровительствующего Прадильи, не верил, что сын слесаря сможет создать батальное полотно. Тем более такое большое: слух о том, что Хоакин купил холст шесть на четыре метров, мгновенно разнёсся по академии. Даже подрамники таких размеров никто в жизни не видел! И где он будет писать этот сюжет? Кто станет ему позировать?
Профессор Прадилья договорился, а дядя Хосе оплатил два дня аренды Плаза де Торос – недавно построенной арены для корриды в Валенсии. Разрешили, пока нет ни боя с быками, ни тренировок тореадоров. Костюмы для тех, кто согласился бесплатно позировать, друзья-однокурсники собирали буквально с миру по нитке.
Эскизы и отдельные фрагменты Хоакин прописал заранее. Он изучал позу, пропорции и форму каждой фигуры, набрасывал на бумаге композицию, разбирал по цвету и контрасту светотеней. Он тщательно готовился. А в назначенный день, ранним утром, вывез на тележке огромный холст, растянул его на железную раму, сделанную дядей Хосе. И начал работу.
Юноша не отходил от своего странного мольберта даже в сиесту. В полдень второго дня на арену пришёл Франсиско Прадилья. Долго стоял сбоку, смотрел на масштабное действо. Молчал.
– Мой юный друг, как у тебя выходят такие тонкие мазки? – спросил наконец. – Почему у меня так не получается?
– Не могу сказать, дон Франсиско, – отвечал будущий гений. – Может, всё дело в кисточках? Я их делаю из шерсти мангуста.
– А что, так можно?
– Понятия не имею. Я просто делаю.
– А зачем тебе эта арена?
– Смотрите, вон там мои друзья жгут опилки! Дым идёт на защитников казармы, и я могу точно его описать. Вы же сами говорили на лекциях, что волны на море и дым – самое трудное…
Деньги кончились раньше, чем живописание героической битвы жителей Мадрида. Свернув огромную батальную картину, Хоакин снова взял тележку и, пересмотрев свои старые работы, в основном акварели, с утра поехал с ними на базарную площадь.
Люди подходили, смотрели, восхищались. Никто ничего не покупал. Незадолго до сиесты старик-старьёвщик, что рядом занял место, в который раз взял в руки одну картину – старый мост Алькатара. Снова приценился:
– А старые реалы возьмёшь? Дам сто.
– В старых – триста. У меня только краски на сто ушло.
Сошлись на двухстах. Но ушлый старик дал сто бумажками, а про остальные сказал:
– Бери с моей тележки пять штук любого товара!
Хоакин взял шляпку и перчатки – матери и сестре, молоток без ручки –для отца, грязную холщовую рубаху и порванный кожаный фартук – для себя. Вот и вся сила искусства. Больше никто ничего не купил. Но вечером домашние искренне обрадовались его подаркам. В следующий выходной собирался снова на базар. И ушёл бы, если б не случай. Неужели это правда, что «нас всех подстерегает случай»?
Ранним утром в магазине отца появился известный в городе фотограф Антонио Гарсиа Перис. Он хотел купить штопор, простой штопор. А увидел вдруг на стене за прилавком небольшую картину. Это был эскиз Хоакина – он с открытки писал фонтан королевского дворца в Ла-Гранха.
– Я был там! – вскричал посетитель. – Я видел этот фонтан! Это просто чудо какое-то! Лошади как живые! Кто автор?
Он купил этюд за триста серебряных песет, а когда узнал, что автор – сын хозяина лавки, велел позвать его и повёл к себе домой. Хоакин не сильно-то упирался. Он с удовольствием рассматривал фотографии в ателье дона Гарсиа, польстил хозяину за оригинальное сочетание светотеней в его работах и немедленно согласился, когда фотограф спросил:
– А не возьмётесь ли вы написать портрет моей дочери Клотильды?
Через пять минут дочь уже спускалась cо второго этажа. Она подняла на юношу глаза, и тот вдруг понял, что будет писать её портреты всю жизнь. Молчали оба. Дон Гарсия догадался, что молодым лучше не мешать, ведь это любовь с первого взгляда, а она случается в жизни всё реже.
Это потом выяснится, что они виделись и раньше, даже учились в одной школе, только в разных классах, потому что Хоакин на два года старше. Время прошло, оба выросли. Встретились – и вспыхнули, загорелись сердца любовью. Клотильда отныне и навсегда станет музой гения испанской живописи. Через пару месяцев его умопомрачительное полотно «Сражение у артиллерийских казарм 2 мая 1808 года» завоевало серебряную медаль на национальной выставке в Мадриде.
Пока в домах дона Гарсиа и дона Хосе готовились к свадьбе, Хоакин продолжал учёбу в академии (финансовая помощь будущего тестя очень помогла) и писал новые картины. Ещё умудрялся выкраивать время для портретов невесты (он будет писать Клотильду постоянно, потом насчитают более семидесяти её портретов).
Свадьбу пришлось на время отложить: вторая батальная картина «Клич Паллетера» (полтора на два метра), тоже посвященная героической истории Валенсии, завоевала в испанской столице первое место. Власти родного города оригинально отметили юное дарование: Хоакин получил персональную стипендию на продолжение учёбы в столице Италии.
Он ежедневно писал невесте из Рима, рисовал по памяти её лицо, ходил по музеям. Академическое преподавание основ классицизма его не устраивало, и, воспользовавшись свободным посещением лекций, он уехал в Париж, где открывалась очередная выставка местных импрессионистов. Она просто потрясла молодого живописца.
Ах, как хочется сказать, что с того дня всё в жизни художника пошло вверх! Нет, нет и нет. И не раз ещё «милой Клоти» придётся утешать своего жениха.
– Мой дорогой Хоакин, вчера я не писала тебе, а сегодня пошлю сразу два письма, чтобы не потерять нашу добрую традицию – быть всё время вместе, – успокаивает она. – Мне кажется, что когда я так разговариваю с тобой, ты рядом со мной, совсем близко...
А он мечется, пробует себя в разных стилях, много копирует, сутками не отходит от мольберта, не оставляя времени на сон. Готово очередное большое полотно – «Погребение Спасителя». И – о, ужас! – столько времени и сил потрачено на эту картину, и какой скандал вышел. Его чуть ли не проклинали в костёлах: «Да как посмел этот молодой валенсианеец представить библейское божество в натуральном человеческом виде?!»
Когда Хоакин резал ножом эту свою картину, наверное, думал так: «Никогда! Никаких клерикальных сюжетов! Только проза реальной жизни, только сиюминутное впечатление, только цветовая гамма и – солнце!» Он сжёг куски изуродованного холста – и шумиха вскоре утихла.
Клотильда написала в очередном письме: «Без тебя всё валится из рук, ничто меня не радует! Видно, Бог справедлив, он свёл нас вместе, и теперь я мечтаю только об одном: быть с тобой и жить для тебя». И эти слова делали его сильным, вспыхивали яркими красками в новых работах.
Его палитра становится «просветлённой». Немало помогло знакомство на парижских выставках с творчеством русских художников Крамского, Айвазовского, Маковского. «Задышали» даже портреты, которых он пишет в то время немало. А в пейзажах появилось солнце – и с тех пор оно не исчезнет с его холстов.
Окрылённый очередными наградами, Хоакин возвращался в Валенсию, к своей любимой Клоти. Осенью 1888-го они обвенчались и вскоре переехали в Мадрид. Но родные красоты не оставляют его. Он постоянно пишет море на побережье, резвящихся детей и счастливых женщин. На его картинах ветер надувает паруса, рыбаки тянут лодки, волны катятся на песчаный берег. Воздух наполнен золотом испанского летнего утра. Это сиюминутное настроение, впечатление, это похоже на импрессионизм, но в то же время – удивительно узнаваемое, собственное, только ему присущее.
– Чтобы сделать ощутимыми вибрации солнечного света, Соролья использует мелкие штрихи тонкой кисти, – пишет в рецензии его друг и учитель Аурелиано де Беруэте, профессор, художник-пейзажист. – Хоакин быстро впитал всё полезное в экстравагантной манере французских импрессионистов, но убрал из своей палитры чёрный цвет и тёмные, непрозрачные краски, модные для отрисовки теней ещё со времён Веласкеса и Гойи. Его полотна содержат большое разнообразие сбалансированных красных и жёлтых тонов. А умелое использование белого обеспечивает его цветовой гамме большую выразительность, оригинальность и неповторимую красоту…
Картины Сорольи демонстрируются в Мюнхене (золотая медаль), Вене (золотая медаль), Париже (Гран-при). Его неокрепший «солнечный реализм» ещё несколько раз уступит место реализму жизненному, грустному. Так, однажды он ехал в Валенсию навестить родителей и в вагоне третьего класса увидел, как конвоиры этапировали в тюрьму молодую преступницу. Безнадёжность, тоска и раскаянье во всём облике несчастной женщины были так велики, что ни один нормальный человек не смог бы равнодушно пройти мимо. Потрясённый Хоакин решил запечатлеть эту сцену на холсте.
Чтобы достоверно передать тяжёлую атмосферу и добиться полного реализма, Соролья писал картину не в студии, а в настоящем вагоне поезда, и позировали ему натурщики, талантливо сыгравшие свою невесёлую роль. Художник назвал работу «Другая Маргарита». После выставки в Мадриде, где картина получила золотую медаль, она уехала за океан и заняла в Чикаго первое место.
Америка покупает ещё одну его работу, Франция – сразу две. Растёт признание. Жена, сын и дочери постоянно позируют ему. Художник не отходит от мольберта.
В 1900 году в Париже открывается Всемирная выставка. Испания представляет на ней целую экспозицию работ Хоакина Сорольи. Картина «Печальное наследие» получает Гран-при и медаль, автор становится кавалером ордена Почётного легиона. Художественные академии Мадрида, Парижа и Лиссабона избирают его своим действительным членом. Это уже международный успех, триумф!
– Я горжусь тобой, мой дорогой Хоакин! – пишет ему Клотильда. – Понимаю, что такой человек, как ты, прежде чем стать моим мужем и отцом наших детей, должен был предпочесть живопись всему остальному. Но я не ревную тебя к твоей работе, мы просто соскучились и очень ждём тебя…
Да, он часто в разъездах. Но с первой же станции Хоакин отправляет ей ответ:
– Моя любимая Клоти! Ты – моя плоть и мой мозг, ты заполняешь всю мою жизнь. Жизнь человека, у которого не было отца и матери, не было привязанностей до того, как встретил тебя. Ты всегда будешь рядом. Я снова и снова говорю: рисовать и любить тебя – вот и всё, что мне нужно для счастья. Разве этого мало?..
И такие страстные признания в любви будут в каждом из двух тысяч писем (!), которые дети Хоакина и Клотильды бережно сохранят для музея. Он откроется на родине отца в 1932 году, спустя треть века после того, как город присвоит художнику официальный титул «Любимый сын Валенсии»…
Одну из своих новых работ Соролья назвал «Купание коня». Она была выставлена на очередном вернисаже в Париже. Успех, как всегда, оказался грандиозным. Десятки тысяч человек посетили выставку.
Большое – два с половиной на два метра – полотно завораживало. Люди не отходили от него, подолгу стояли, восторженные и изумлённые. Экскурсовод с длинной указкой вещала своей группе:
– Вы видите простую сценку из сельской жизни Испании. Мальчик на берегу моря ведёт в поводу коня. Но в этом и есть вся сложность задачи для художника – передать красоту естественной жизни так, чтобы зрители не могли глаз оторвать от картины. Обратите внимание на игру света, на пластику фигур, линию волн. Автор считает: чем больше света в живописи, тем она прекраснее. Картина притягивает, она дышит, радует. В ней «любимый сын Валенсии» гениально соединил реализм Веласкеса, фантазию Гойи, энергию Рембрандта, деликатность Тициана…
Группа ушла дальше, а небогато одетая пара – похоже, молодожёны – задержалась у светлого полотна испанского художника.
– Кузьма, а разве бывают кони белые? – тихо спросила девушка своего спутника на хорошем французском.
– Это не реальный цвет, художник обманул, белых лошадей не бывает, – усатый мужчина говорил с ужасным акцентом, но очень уверенно. – Вот закончу твой портрет, Мара, поедем на наш хутор, станешь там ездить верхом на настоящих лошадях…
Прошёл год, и всё сложилось так, как Кузьма Петров-Водкин пообещал жене-француженке. Он увёз её в Россию. Она ловила бабочек на хуторе, каталась на лошадях. Он дописал её портрет и принялся за эскизы для будущего полотна, которое автора прославит. Конь там будет красным, цвета «очищающего огня революции»…
В тогдашней Испании хватало своих революционных передряг. Кажется, ещё вчера королевский флот был непобедим, страна имела немало колоний во всех частях света. В порт Валенсии постоянно приходили корабли с экзотическими товарами. Во всех магазинах продавались кубинский ром, тростниковый сахар и разные пряности из Гаваны. Пожилые сеньоры советовали друг другу:
– Давай возьмём по кубинчику! Воспитаем хорошую прислугу себе!
Слуги из колоний – филиппинки, кубинцы, пуэрториканцы – были в моде. Но в 1898 году Соединённые Штаты взорвали на траверсе Гаваны свой собственный броненосец, обвинив в диверсии испанцев. Не только обвинили, но и войну объявили. «Непобедимая армада» проиграла эту войну, и теперь королевство выплачивало дань американцам – двадцать пять миллионов долларов, это вдобавок к тому, что США «отжали» у Испании её колонии.
Так и хочется спросить: не на эти ли деньги Америка покупала картины Хоакина Сорольи? У испанцев вообще особые счёты с Америкой ещё со времён открытия заокеанского континента. Если раньше, в шестнадцатом веке, конкистадоры обогащали испанскую корону, то с конца века девятнадцатого счёт пошёл явно не в пользу европейцев. Аннексии и контрибуции – «отжатые» колонии и денежный оброк – таков результат их отношений с Соединёнными Штатами.
Сорольи это противостояние коснулось весьма своеобразно. Персональная выставка в Нью-Йорке (356 картин!) сделала его знаменитым в Америке. Более половины картин была продана. Да ещё около двадцати портретов Хоакин успел написать там по заказу. На вырученные деньги семья купила дом в Мадриде.
На модном имени можно неплохо заработать. А туда, где пахнет прибылью, американцы приходят без приглашения. Даже простую геометрическую фигуру в чёрно-белом варианте они сумеют продать, и люди с радостью отдадут миллионы за кусок холста. Как говорится, искусство – в массы, не отходя от кассы. Ну а если же картина – бесспорный шедевр, то у них другой подход.
В 1911 году один американский меценат и благотворитель уговорил Хоакина Соролью создать целую серию панно «Взгляд на Испанию». Контракт был подписан на 14 полотен, каждое длиной около пяти метров, а высотой – три-четыре. Это адский труд, неподъёмный, всё равно что небоскрёб одному построить. Знал заказчик, что этот испанский художник не умеет плохо рисовать, что в жизни он любит всего три вещи: свою семью, свою работу и свою родную Испанию. Деньги в этот краткий список у него не входят.
Заказ просто измотал физически Хоакина. Верный данному слову, он месяцами ездил по стране, выискивая новые сюжеты, делая наброски и эскизы. Возвращался домой без сил, выносил в сад огромную раму, типа той железной, что когда-то сделал дон Хосе, и переносил на холст рождённые в голове композиции. Так – изо дня в день, из года в год. Восемь долгих лет!
За это время произошло немало важных событий. Началась затяжная война в Марокко, по всей стране вспыхивали крестьянские восстания. Много чего повидал Хоакин, пока ездил по Испании. Жена писала ему:
– Мой дорогой Хоакин! Я провела всё утро в студии, разбирая счета. Расстроена, что их всё больше. Зря ты меня называешь своим «министром финансов», похоже, я не справляюсь…
Он, наверное, ещё поездил бы, но в январе 1912 года из Мадрида пришла телеграмма: скончался его старый друг Аурелиано де Беруэте. Он успел вернуться к похоронам, помог сыну своего учителя организовать выставку работ отца-пейзажиста, освободив для этого большинство комнат собственного дома. Только после этого вплотную принялся за американский заказ.
Хоакин работал как проклятый. Готово одно панно, второе, третье… Каждое нужно упаковать, отвезти в порт, погрузить на судно, отправляющееся через океан. А с началом войны эти и без того непростые процедуры стали требовать всё больше времени и денег. Несмотря на нейтралитет, испанские корабли могут досматривать в водах Атлантики, а кайзеровские подводные лодки грозятся их топить, невзирая на флаг и мирный груз. И кто тогда заплатит за бесценные картины?
На одно панно у Хоакина уходило почти полгода. Каждое он сопровождал до порта. И в один прекрасный день долго стоял на пирсе, смотрел, как грузят последнюю его работу для Америки. Всё! Он сделал всё, что должен был по договору.
Вернулся вечером в Мадрид, когда солнце склонялось к закату. Зашёл в дом, глянул на пустые стены, тяжело опустился на стул. На душе ничего, кроме опустошённости. И дикая усталость. Что ж, надо начинать что-то новое.
Художник взял ящик с красками, старенький мольберт с незаконченным когда-то портретом и по привычке пошёл в сад. Там и обнаружила его Клотильда – у мольберта без сознания.
Тяжело умирал Хоакин Соролья, любимый сын Валенсии. Три года он лежал полностью парализованный, долгих три года жена и дети надеялись на благополучный исход. Но – не случилось…
Художник: Хоакин Соролья (автопортрет)
