Душа по капле собирает свет…

Владислав Владимирович Артёмов (род. 17 мая 1954, с. Лысуха, Березинский район, Минская область) — русский поэт, прозаик и публицист. В 1982 году окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Стихи печатались в журналах «Литературная учёба», «Юность», «Молодая гвардия», «Москва», «Наш современник», «Московский вестник» и других. Автор ряда глубоких по содержанию и увлекательных книг стихотворений и прозы. Доцент Литературного института им. Горького, ведёт семинары поэзии. Главный редактор журнала «Москва».

Новая книга Владислава Артёмова «Дивный дом. Стихи и баллады» вышла в издательстве «Наша молодёжь» (Москва) при финансовой поддержке Международного общественного фонда «Российский Фонд мира». Эпиграфом послужило четверостишье самого поэта «Мои стихи… При болях острых, Или когда подступит страх — / Их будут раздавать медсестры / В больницах и госпиталях».

В недавнем интервью в рамках литературного форума «Мiръ Слова» Владислав Артёмов сказал о своей новой книге следующее: 

«В начале лета у меня вышла книга стихотворений и баллад «Дивный дом». Книга небольшая, но я постарался отобрать всё самое лучшее, что написал за всю свою жизнь. В основном там любовная лирика».

Владислав Артёмов подарил мне свою последнюю книгу «Дивный дом», уже два месяца читаю ее и перечитываю, и не могу оторваться. А так как книга не библиотечная, могу работать с текстами, подчеркивать карандашом, делать на страницах записи, закладки, хочется тут же запомнить тот или иной художественный образ, отметить удачное словечко, метафору, сравнение. Не знаю, подсчитал ли сам автор количество стихов, но я не поленилась — всего 137 стихотворений. 
Когда-то поэт, чуткий критик Георгий Киселёв учил меня, прежде чем написать отзыв о чьём-то творчестве, новой книге, читай неторопливо, долго, отметь не только недостатки, у кого их не бывает, но главное — найти золотые зёрна. Тогда рецензия будет писаться быстро и легко.
На этот раз не торопила себя с рецензией на книгу «Дивный дом». Казалось бы, вот закончу анализ стихотворений и отплывёт от меня сборник, а с ним исчезнет то удивительное, трепетное настроение, что дарит поэзия. Часто у поэта одновременно перемешаны разные чувства, печаль и веселье, удаль и смирение, жизнь и смерть, надежда и отчаяние. 
Нахожусь под впечатлением от чистоты радостного и живого поэтического слова, делюсь с близкими друзьями, обсуждаем поэтические темы любви, ушедшей юности: «Ночные птицы», «Первая любовь», «Песенка о хромом трамвае», «Воронья ночь», «Огромный чёрный поезд», «Ночь пришла», «Бродячие собаки», трудно всё перечислить. 
Особо выделила стихи «Гибель певня», «Человек с собачьей головой», «Битва петухов в Курской губернии», «Трясун», «Погром на рынке», «Старик и репа», «Докучная песенка», в них слышится площадная культура, гротеск, народный юмор и голос самого автора.
Зрелая поэзия Владислава Артёмова, как и сам поэт, сформировались в России. Судьба не обманет, уводила его и берегла, подсказывала выбор: после сельской начальной школы — интернат, потом провинциальный в 70-х городок Молодечно, учёба в политехникуме, который бросил. Быстро понял, техническое образование не его занятие. Он уже чувствовал в себе рождение строк, мучительное наваждение, хотелось остаться наедине с тетрадкой, записать стихи и с кем-то поделиться. Потом Артёмов многое что бросал, не сожалел, искал свою тропинку в жизни. Юношеское бунтарство и своеволие не всегда помогали, но формировали поэта. 

Стихи почти всегда отражение судьбы поэта, его побед и поражений, изменений и творческого роста. 

Живущие на свете, «дайте краба!» —
Не из фольклора сказочка моя,
На самом деле — жили дед да баба,
Дед настоял — и появился я.

Меня слепили из крутого теста,
И не остывши, на свою беду,
Сорвался я с насиженного места,
С тех пор себе я места не найду. («Колобок»).

​

Может, это странное прислушивание к себе пришло в интернате, где всё общее, и нет твоего отдельного уголка, чтобы уединиться, остаться одному. Детское одиночество не очерствит души ребенка, но ускорит взросление. Жизнь в интернате, где всё коллективно, всё по распорядку — ранний подъём, столовая, классы, спортзал, уроки, вечерний отбой, приучала наблюдать. Любимое место у задумчивого мальчика библиотека, её уютная тишина притягивает, как и шелест, запах старых книг, он погружался в них, на страницах искал приключения, новые города, путешествия героев, пиратов. Молчаливый мальчик замкнут в себе, лучшая защита, кто догадается, что творится у него в душе, 
Дом, родные люди — далеко, живёшь ожиданием каникул, всё внутри подогревается нетерпением, хочется свободы. Холодными осенними вечерами спасался тайными мечтами про скорое лето, увидеть родную деревню, берега широкой реки Березина. Может, зарождение поэтического строя, его смутное движение началось ещё в детстве, на родине, в Беларуси? 
Сам поэт когда-то в стихах кратко выразил свою биографию.

АВТОБИОГРАФИЯ
Коням расчёсывал гривы
И рылся в тёплой золе.
Но кто ж не бывал счастливым
На светлой этой земле!

Беспечен был и задорен,
И очень счастливо слеп —
И видел в каждой ладони
Протянутый тёплый хлеб.

Как путал зелёный с синим,
И то и другое — свет.
— Ты будешь большим и сильным.
А почему бы нет?

Живу я, и знать не знаю,
Что юность моя прошла.
Ну а родился я в мае,
Семнадцатого числа.

Поэзия Артёмова отмечена чутким талантом, в простоте и гармонии его строк заключена редкая красота, богатство языка, его подвижная пластика. Казалось бы, бытовые темы, а какая в них живёт высокая словесность, народность, а это особый знак дарования. В творчестве В. Артёмова органично соединилось белорусское и русское начало, мама у него белоруска, отец из Курска. Встречаются, кстати и белорусские словечки, как «полымя», «ховается за хатой».
В стихотворении «Славянский дух» поэт не отказывается от своих предков, ищет ответы в семейной истории, пытается разобраться в себе, в своём характере: «Я вглядываюсь в даль, где обнялись/ Полесский дед и прадед мой из Курска / качаясь — как со свадьбы, как с гульбы, / Буран ли там, распутица ли, грязь ли — / Они бредут, нагнувшись, как дубы, / Они сквозь смерть прошли и не увязли». Крепок славянский дух, витален, но лучше его не дразнить, разбуженный он не знает удержу.

Узнаете, как руки их сильны—
Они поднимут мир, как ворох сена!
Издалека, из глубины страны
Они идут, и ночь им — по колено.

Корни рода прорастают через века и сплетаются во что-то более значимое и общее, как единый народ, нация, общий менталитет. Поэт задается вопросом: «Так кто же мы — деревья? Облака? / Нет твёрже нас, и нету нас покорней…/ Славянский дух течёт через века — / Дыхание! — а держит цепче корня!».

Условно для себя объединила стихи в сборнике по темам.

ПОЭТЫ О ПОЭТЕ

Придется обратиться к личной хронологии Владислава Артёмова. Первая его дебютная книга «Светлый всадник» вышла в издательстве «Современник» в 1989 году, и не осталась незамеченной. После окончания литературного института прошло немного времени, а талантливый выпускник уже заявил о себе в литературном мире. Внутреннюю рецензию для сборника написал российский мэтр, поэт старшего поколения Юрий Кузнецов: «Мироощущение поэта необычно. Его стихи не похожи на обыденную действительность, к которой мы привыкли. Поэт не описывает, не отражает ее бытовую поверхность, а взламывает ее силой своего воображения, строит свой суверенный мир» (аннотация книги «Светлый всадник»).
Каждый молодой поэт мечтает в начале пути получить от авторитетного товарища по ремеслу что-то вроде доброго напутствия. По прошествии многих лет понимаешь, не ошибся строгий Юрий Кузнецов, талант молодого Артёмова креп, набирал силу. 
Советское время закончилось, а с ним и бережное, отеческое отношение к молодому поколению поэтов. 90-е годы, а за ними 2000х тысячные разрушили многие связи, государственную материальную поддержку, одни книжные издательства исчезали, другие выплывали в коммерческом море новых книг и запросов. Пришло общество потребления, а с ним и другие сытые запросы. Кому нужна поэзия с её нервом и болью в мире развлечений, вечной молодости.
Душа поэта отзывчива на перемены, губительную перестройку страны, он сравнивает новое время с цветущими садами. Опьяненные обманом деревья, стали жертвами циничных правителей-грабителей, почти по Чехову с его «Вишневым садом».

Сады пьяны свободою и волей,
Ворвался в мир мятежный дух борьбы, —
И яблони рванули через поле,
Сломав забор и повалив столбы.

В лесу им было весело вначале,
В бору им было радостно сперва,
Но их цветы редели и мельчали,
Но их плоды горчили и дичали…
И яблони срубили — на дрова.

Поэзию Артёмова в прошлом отмечали российские критики Лариса Баранова-Гонченко и Владимир Славецкий, коллеги по поэтическому цеху Григорий Калюжный и Валентин Сорокин. В наши дни литературная критика отличается скромным молчанием, современная поэзия и поэты обделены её вниманием.

Но вот нашла недавний короткий анонс от издателя книги Петра Алешкина: 

«…Мне понравилось, как автор работал над книгой. Ни над одной книгой мне не пришлось так повозиться. Сверстаю, отошлю автору вёрстку, а он возвращает мне полностью перелопаченную рукопись, приходилось заново всё перевёрстывать, и так раз пять. Даже название книги менялось не один раз. По договору она называлась «Облака над бездной». Работа шла долго, ответственно, менялись не только стихи, но и отдельные строки и слова в стихах, пока, наконец-то, автор не одобрил макет».

После таких отзывов авторитетных критиков, в своё время открывших начинающего поэта, мне намного легче писать о состоявшемся крупном современном поэте России Владиславе Артёмове. Скажу честно, всем сердцем приняла и полюбила поэзию автора. Это не сложно, так как стихи Артёмова заражают своей свежестью, предельной искренностью и легкой строкой. 
Немного нахожусь в растерянности, так как книга хотя и небольшая, но каждое стихотворение в ней внимательно отобрано самим автором, и потому похожи они на ограненные дорогие каменья. Каждый по-своему хорош, оригинален, а все вместе они собраны в причудливое драгоценное ожерелье.

БАЛЛАДЫ

Поэт Артёмов — один из последних романтиков нашего прагматичного века, ему дорог и близок по духу лирико-эпический жанр баллады, очень музыкальный и песенный, по мнению многих литературоведов давно устаревший. В сжатом сюжете поэт сочетает эпическую форму и современные лирические мотивы.
Далёкие его предшественники, обращались к жанру баллады: Александр Пушкин «Песнь о вещем Олеге», «Бесы», Михаил Лермонтов «Воздушный корабль», Яков Полонский «Солнце и месяц», Афанасий Фет «Легенда», Алексей Толстой на древнерусские темы «Илья Муромец», «Алёша Попович», «Песня о походе Владимира на Корсунь» и другие. 
В книге «Дивный дом» автор прямо обозначил некоторые свои работы, как баллады, в них много авторских чувств и открытий: «Баллада о пыльной дороге», «Баллада о летучих мышах», «Баллада о вихре», «Баллада о капитане», «Баллада о мечте», есть в сборнике ещё и песни, а также стихотворения которые по форме и содержанию можно отнести, на мой взгляд, к балладам — «Слово плачевное о протопопе Аввакуме», «Дуб и ветер», «Песня про казака», «Вышей мне рубаху», «Чужая жена», «Сказка о доме», «Лесные боги» и другие.
В балладе «Ворожея» лирический герой отягощен любовью, «смертельно ранен я», ищет спасения, отправляется к известной в Карпатах старой колдунье «Боль моя, простая как булыжник, / Тяжело ворочалась в груди…», хочет избавиться от невыносимой любви, похожей на тёмную пучину, чёрную дыру.

Ты ответь мне, демонская сила,
Видишь ли, смертельно ранен я,
Чем меня так больно присушила
Женщина любимая моя?
Отчего как волк ночами вою,
Выгораю и схожу с ума,
Тьма сплошная за моей спиною,
Впереди ещё плотнее тьма.

Старуха откликается на просьбу, готова помочь несчастному: «Я порушу всё в её судьбе — / Всё ей станет тошно, всё немило, / Будет сохнуть только по тебе. / Ты же наконец задышишь вольно». Только теперь несчастной от любви станет женщина лирического героя. Но измученный страданиями человек выбирает другое, все тот же тяжкий крест.

Молча я глядел на ворожею…
Темень расступалась… А затем —
Я надел тяжёлый крест на шею,
Поклонился и ушёл ни с чем.

Читается баллада, как страшная волшебная сказка, только в той сказке всё так похоже на жизнь, где есть место такой проклятой любви. Сильного человека скрутила любовь подобная на чёрную бездну, нет жизни от такой любовной муки, и любимая женщина не лучше ведьмы, если так присушила мужчину. Образы персонажей сочно прописаны, старуха с желтыми клыками, её ворон, она же — «сверкнула чёрными очами», живые диалоги так и просятся на театральную сцену. 
В стихотворении «Свет золотой» поэт решился поговорить о грядущей вечности, не так о жизни, как о Смерти, давний персонаж многих романтических натур. Но не назвал костлявую тем именем, которое всем знакомо. Поэт с ней коротко на «Ты». Идет она, как гром, как зима, как ледник. И молчит. 
Дерзит ей поэт. «Думал — всё впереди, / За горою, за тем поворотом.../ Но смутилась душа/От шагов, что уже под окном. / Крикну я: «Заходи!» — / И не буду расспрашивать: «Кто там?» — / От тебя не запрёшься, / Ты сквозь стены проходишь, как гром».
Жалеет старика — «Дай ему дорастить своих внуков», о своих близких — «Отвлеку я тебя разговором», о пареньке и просит отвести от него беду «Подскажи дураку, / Что его ещё будут любить».
И вдруг в эти прощальные и краткие минуты духовного очищения, некого просветления и внутривидения, открывается поэту вся красота нашего подлунного мира, играющего всеми красками синего, золотого...

Ой, на синих лугах
Только чёрные кони пасутся,
Только свет золотой
Осыпается с неба, как рожь.
Дай секунду одну,
Дай на родину мне оглянуться!..
Но молчишь ты, молчишь...
Оглянуться и то не даёшь.

О ЮНОСТИ

Есть несколько стихотворений, которые особенно задели мою душу, вызвали живой отклик и воспоминания — печаль о прошедшей юности, её лучших годах. Мы ровесники с Артёмовым, нас объединяет общий городок нашей юности провинциальный Молодечно — конец 60-х — начало 70-х годов, его улицы, летний парк, танцплощадка, любовь к литературе, общий круг знакомых и подруг. Из прошлого вспомнились строки из его давнего стихотворения «Иволга», тогда очень молодого поэта, на летних каникулах девочки переписывали их в свои тетради.

Ветер не заметил,
Ветер веселится,
Но не может иволга
Успокоить боль!

И кричат, и маются
И тоскуют птицы,
Там, где людям слышится
Песня — про любовь.

Поэт печален, но грусть его наполнена бесконечным светом добра и любви, он сберегает этот свет, согревает его всю жизнь, — «Душа по капле собирает свет, / всё отними, оставь мне эту боль, Где девушка четырнадцати лет/ Мне в первый раз сказала про любовь».
Какой медленный, плавный зачин в стихотворении «Прощание с детством». Только в детстве, в нашем земном раю, давно утерянном длится долгое-долгое лето, тёплые лужи, и каждый день наполнен ожиданием счастья.

Я снова вспомню долгий летний день,
Мне очень трудно подыскать слова,
Чтоб рассказать, как в солнечной воде
Струится свет, пугливый, как плотва.

Я покажу вам девушку свою —
Она плывет, несёт её вода…
А я всего лишь на год отстаю,
Но не догнать её мне никогда.

Возьми всю жизнь, оставь мне этот день,
Где ветерок гуляет вдоль реки,
Где, приглядись, — рассыпаны везде
Осколки счастья, россыпи, куски…

Поэт печален, но грусть его наполнена бесконечным светом добра и любви, он сберегает этот свет, согревается им всю жизнь, — «Душа по капле собирает свет, / Всё отними, оставь мне эту боль, Где девушка четырнадцати лет / Мне в первый раз сказала про любовь».
Много чего будет во взрослой жизни потом, и все будет повторяться и повторится, но первые чувства, как пробуждение под снегом подснежников, нечаянная радость, этот белый чистый свет в душе уже навсегда, его свечение глубинное, поэтическое. 

Спроси меня, зачем я берегу
Прах золотой, наивные слова…
Она уже — на дальнем берегу,
Она уже видна едва-едва…

Зачем я прожил долгие года,
Не знаю сам, струится жизнь во мне,
Которая нигде и никогда
Не повторится больше на земле.

О ЛЮБВИ 

Владислав Артёмов великолепный лирик, удивительного дара, все стихи у него поются-выпеваются, легко запоминаются. Есть композиторы, которые положили слова поэта на мелодии, их исполняют известные барды, народные коллективы, певцы шансона.
У поэта свой неповторимый и потому узнаваемый по эмоциональной яркости поэтический язык. Он мастерски владеет им, прислушивается, и это чудо, почти таинство овладевает им в минуты наивысшего творческого напряжения — катарсис освобождает его от душевных мук и нестерпимых эмоциональных тягот. Доведя стихотворение до совершенства формы и сути, поэт с радостью отпускает его в большой мир. Способность пробуждать в других людях чистую радость сродни любви, чувственной и безгрешной.

Касанья
Облетел придорожный шиповник,
Журавли пролетели, трубя.
Ты запомни, что лучший любовник —
Это тот, кто не тронул тебя.

Да, мы всякое в жизни видали,
Я не раз по себе замечал,
Что тяжелые держишь удары,
А касанья — разят наповал!

Признания умудренного жизнью мужчины идут от первого лица, а слушательница, конечно, юная наивная девушка. В этих строчках сочетается, казалось бы, не сочетаемая энергичность, бодрая упругость слов и нежная мелодика любви. Притяжение разных по зарядам знаков. 

Первая любовь
Первая любовь, как наважденье.
А в конце меня учила ты,
Как легко, одним простым движеньем
Нужно рвать присохшие бинты.

Позабыл лицо и даже имя,
Но вовек мне не забыть о том —
Как стоял под окнами твоими,
Пил вино и плакал под дождём.

Первая любовь каждого мальчика, подростка, юноши — навсегда, на всю жизнь, но выразить её трепет и потерю может только душа поэт. Первые чувства позже прорастут горчащими словами в любовной лирике, зазвучат запоздалыми признаниями, взрослением и прощальными мальчишечьими слезами. Ведь мужчины не плачут. Как больно расставаться с надеждами и обидами — «меня учила ты»!
Любовная лирика… «Невеста», «Дева Света», «Ангел мой», «Девочка и мальчик», «Девушка из города Орла», «Чужая жена», «Зелёный огонь», «Слова любви», «Наташе», «Любовь», «Последняя женщина», «Две бабы», «И всё-таки веришь…», «Серая моль», «Да, родная, да …». 
Из всего сборника трудно выделить лучшие, потому как у большого поэта любовный напиток разлит почти во всех стихах. Но каждый читатель найдёт свои строки о себе, и удивится их откровенной исповедальности. Буквально каждое стихотворение можно долго разбирать, смаковать и наслаждаться, разве не в наслаждении предназначение поэзии? 
Стихотворение «Да, родная, да …» скорее диалог на два голоса, прощальное эхо любви, может сновидение или видение воспоминаний. Далекий голос любимой спрашивает: «Была весна? ... месяц на небе светил! Под окном переплелись/ Мак и резеда…». Ей вторит мужской «Да, родная, да …». 
Разговор с тенью, любимой, ушедшей в мир иной, на все ее вопросы: «Отшумит, отплачет дождь, / И тогда мой свет, ты опять ко мне придёшь…» — один ответ — любимый придёт в тот мир теней. Строки пронзают, ранят сердце каждого кто любил, и кто терял.
Остановлюсь отдельно на одном для меня загадочном стихотворение «Женщина». Поделюсь собственными открытиями, хочу свериться с поэтом своими мыслями.
На мой взгляд стихотворение очень эротичное, поэтому так опасно перейти грань и не впасть в пошлость. Не многие поэты отважатся, один талант здесь помощник и движитель прекрасного. На поверхности строк лежит как бы натуральная природная стихия — тучи, ночь, месяц в тумане, земля, солнце, птицы, ветер, гроза, поле, цветы, ключи, родники, гром — но замаскированные образы выдают другие символы. 
С одной стороны описание восхода солнца, пробуждение Зари, начало утра, встаёт солнце на Востоке, как «Созревший, пылающий плод/ Глаза опусти, Одолей это знойное поле», а с другой — образ юной женщины, «Наливается силою властной и грубой… А здесь — два холма,/ И опасна меж ними дорога… Раздвинь эти травы,/ Склонись и попробуй напиться… И в великом пути обессилев./ Прощаемся с нею».
Ничего не бывает прямолинейным, однозначным, тем более в человеческой природе, когда-то давно она была гармонично слита с окружающим миром. Каждое четверостишье начинается коротко и распевно-медленно. И в каждом своя загадка и зачин. «Начну я с волос, / Что как душные тучи сгустились, / Там ночь затаилась,/У самых горячих корней…».
Здесь есть женское начало (Заря, плод, жаркие губы, холмы, лоно) и мужское (А кони несут, / Мы поводья совсем отпустили…). Последние строки завершают стихотворение — стремительные глаголы наполнены динамикой, движением «Сквозь чащи ломясь напролом!». Скорость вдруг сменяется торможением строки «Ну вот и пришли... / И в великом пути обессилев, / Прощаемся с нею…».

На мой вопрос поэт в письме отверг мои находки, отозвался о стихотворении «Женщина», как о слабом, несовершенном — «Женщина» стихотворение плохое, длинное, прозаическое». Но меня поэт не переубедил. Обычно в таких спорных случаях связываюсь со знакомыми поэтами, получила письмо-отзыв от поэта Николая Серова (Гродно).

«Доброго дня, Ирина Сергеевна, прекрасное, чудное стихотворение... Само название его и первые строфы недвусмысленно говорят, что оно о желанной и прекрасной женщине, мастерски выписанные автором. Натурфилософия, близкая и мне, а здесь это радость и страсть, якобы провоцируемые и усмиряемые природными явлениями, — конечно, здесь это удачный авторский, совершенно органичный приём, присущий большому поэту с уникальной авторской интонацией. Объяснять ассоциативные образы и сравнения, думаю, мне далее не стоит. Последние строфы о несбыточности и иллюзорности реалий — это о земном счастье, и это о движителе нашего творчества. 
Стихотворение «Женщина» с первых строк интонационно напомнило мне о двух великих романтиках, о двух Полях - Верлене и Элюаре. Сильное, страстное стихотворение Артёмова хорошо было бы прочесть тем, кто воспринимает и любит натурфилософскую и романтическую лирику. Это достойный образец».

Короткие три строфы у стиха «И всё-таки веришь…», но как они отличаются у молодых стихов, наполненных весенним шумом, солнцем, ожиданием любви. Понимаешь, это из позднего.

Свободный и вольный, как ветер, как дождь,
Идёшь через поле пустое,
И всё-таки веришь, и всё-таки ждёшь,
Последней любви. И — и покоя.

Да, пришла осень поэта, душа его откликается на холодный октябрь, пустое поле, «Здесь ветер уже не раздует, как жар, / Листву, что легла, догорая». Последняя любовь и покой возможно ли такое? У каждого времени свои запросы и ожидания, одинокое сердце устало от потерь, оно ещё верит и надеется встретить последнюю любовь.

Особо для себя выделила стихотворение «Зелёный огонь». Всё есть в его сюжете: деревенская свадьба, гуляка-муж, измена и прощение жены, весёлость на грани трагедии. Разыгралась житейская мелодрама, можно ли ассоциировать лирического героя с автором, не знаю. Возможно, Артёмов услышал где-то эту историю, с кем не бывает! А какой задан бешеный ритм, скорость, динамика и всё в первой половине стихотворения, удаль так и прёт: «Я три дня там гулял!.. И — три ночи…/ Ну а как я гулял, о том / Знают только — зелёные очи, / да беседка в саду глухом».
А потом вдруг резкий слом, строка пошла замедленно, устало, движение затихло: «А когда мы опомнились, вышли, — / Осыпались цветами сады / И стыдливые белые вишни/Замели за нами следы».
Автор задается вопросом или его задает гуляка-муженёк «Вот и всё. И жизнь не сломалась. / Чем всё кончилось? Да ничем / —Три недели жена ругалась, / А потом простила совсем».
Умудрённая опытом жена опомнилась, чего не бывает на чужой свадьбе, когда столько выпито, да без её строгого надзора за беспутным муженьком! Нечего отпускать одного, успокоится, проспится, и вся горячка его быстро выветрится, впряжется в будние дела и не вспомнит «Позабыть бы, не помнить, не знать бы, / Нехорошие это дела / Лучше б не было этой свадьбы, / Но она, как известно, — была!».
Не встречала более откровенного мужского признания в поэзии. Одно дело женская нескромность, женские эмоции, любила такого рода вдохновения Анна Ахматова. Но вот встретила и у Артёмова, и как хороши его наблюдения в мини-сюжете, всё есть — яростный темперамент, страсть и невозможность порвать обязательства: «С кем ушёл я в ту майскую ночку, / рассказать — так вас зависть заест!..».
Жена простила мужа, видно было за что. Ну, сорвался, подлец, так он мой, родной, при мне и останется. «Но сказала: "Нет тебе веры, / И меня до тех пор не тронь, / Пока в глазах твоих серых/ не погаснет — зелёный огонь!"».
Какой сильный образ — зелёные очи! Как не вспомнить ту же Ахматову и ее «Сероглазого короля» — «Дочку мою я сейчас разбужу, / В серые глазки ее погляжу».

Не смогла устоять, не отметив очень трогательные стихи — «Последняя женщина», строчки дышат горячими чувствами, осознанием потери, ничего не может скрыть боль утраты поэта «Вот и мне пришла пора прощаться / С женщиной последнею моей». Любая женщина вздрогнет, ах, если бы меня так любили, ради таких прощальных слов всё можно простить.

То святой казалась мне, то стервой.
Выпить, что ли... Стоя и до дна...
Сколько их бывает, после первой,
Женщина последняя — одна!

ВОСЬМИСТИШЬЯ

У Артёмова есть свои мозаичные мелкие «арабески». В книге они представлены в виде кратких восьмистиший, всего 2 строфы, стихи предельно сжаты, всё в них концентрировано, как выпаренная морская соль. Даже в столь малой форме стиха, лаконичной и отточенной, свой сюжет и развязка. 
Сюжеты в поэзии — это не сюжеты в романах, где можно долго разгоняться, держать интригу, старательно расписывать природу и её влияние на внутреннее состояние героев. Артёмов, как раз филигранный мастер краткой композиции. Как ему удается так совершенно завязать сюжет и отжать лишнее, мне не дано понять! Остаётся только восхищаться.
Построены стихи на внутреннем конфликте поэта, обычно в них идет сравнение, часто противопоставление юности и старости, легкомыслия и мудрости, жизни и смерти, мира и войны, прошлого и будущего. Но объединяет их глубокая исповедальность, пронзительная печаль о преходящих днях жизни, её неумолимости и безвозвратности, невозможности что-то изменить.

Это «Поле», «Крест» «Не ходи», «Всё пройдет», «Не жаль», «Звёзды», «Следы», «Бездна», «Тень», «Ангелы» «Счастье», «Монстры», «Белая вьюга», «Вальс»…

• «Проходит жизнь. Как много в ней печали. / Трепещет ветер в золоте осин, / Две ласточки давным-давно пропали. / На берегу остался я один» («Две ласточки»).
• «Вот мой стол, постель моя и печка… / Что за рожи скалятся из мглы? / Это жизнь, как вспыхнувшая свечка, / Высветила тёмные углы». («Тёмные углы»).
• «И ушел, и перед бездной замер... / Жизнь моя прекрасна и легка — Хаос здесь грохочет, как гекзаметр, / И века плывут, как облака» («Стихия»).
• «Всё прошло, промчалось, отсверкало, / Но когда мне больно и темно, — / Завернусь в себя, как в одеяло, / И не страшно. То-то и оно…» («Монстры»).
• «Всю-то ночь у речки просидел, / Всё чего-то ждал, но бесполезно — / Сколько бы я в бездну не глядел, / На меня глядеть не хочет бездна» («Бездна»).

В стихотворении «Мои кони» сшиблось прошлое и настоящее, контраст белого и чёрного, что это, высвечивается то ли сон, то ли реальность.

Да во сне мне привиделось, что ли, —
В вихрях солнечной, снежной пыли
Через белое-белое поле
Меня белые кони несли.

Вдруг проснусь от печали и боли.
Тут ли я еще? Вроде бы тут...
Через чёрное-чёрное поле
Меня чёрные кони влекут. 

КОЛЛЕГАМ ПОЭТАМ

У поэта свой личный опыт, выстраданный больше поисками и поражениями, чем громкими победами. Настоящий талант скромен, неназойлив, прислушивается к внутреннему голосу, но его не сдержать, вырывается в откровенных поэтических строках. 
Наши тексты, как личный паспорт — расскажут всё, но прежде всего, про автора, по написанным строчкам легко считывается судьба, жизненные трудные дороги. Только графоманам не дано понять, как обнажают они перед миром свою пустую суть, гладко зарифмованную пошлость. Им бы писать в стол, так не дано, выставляются, хвастаются несложным стихосложением, их «стихи» растут как сорная трава, не требуя окультуривания и прополки.
Читала, как Артёмов иногда в интервью защищает бездарей, относит их к полезному гумусу, (лат. humus), на котором взрастает Поэзия. К себе же относится с большой требовательностью и взыскательностью. Как редактор он всю жизнь работает с чужими текстами, сразу определяет, кто безнадёжен, застыл в своём развитии, а в ком теплятся способности, их можно развить и наполнить, как паруса, ветром поэзии.
Есть у поэта современные размышления о творчестве, о поэтическом даре, они идут в контексте русской литературной традиции. Это «Плач о Доме литераторов», «Земная слава», «Напрасные слова», есть два стихотворения под одним названием «Слова», но одно грустное, по жанру похожее на элегию, второе короткое восьмистишье. «Дождь ли живой водою / Омоет весенний сад, / Слова мои тотчас проклюнутся, / Зашелестят. / Снег ли мёртвой водою / Укроет осенний сад, — / Слова мои клином построятся / И улетят».
Думаю, подводить итоги ещё рано, но разве вольной стихии прикажешь, она сама управляет поэтом, из строчек «Пир», начало и концовка. 

«Думы мои грустные, да ну вас! Память полистаем, поглядим, Вот сидим в обнимку — я и юность. А вот здесь вот я уже — один... Но неважно, сколько там осталось. Эта ночь, ну до чего ж светла!.. Вот сидим в обнимку — я и старость, Собираем крошки со стола».

Второе стихотворение «Слова» требует подробного разбора, так хороши эти живые сравнения, яркие метафоры, какое-то пьянящее пиршество русской речи, его живописность, богатство и неповторимость. Позволю себе привести его полностью.

Мои слова прозрачнее и проще,
Чем эти облетевшие леса,
Они со мной перекликались в роще,
Я полюбил их птичьи голоса. 

Они в стогах осенних ночевали,
Баюкал их тягучий шум дождя.
Кормились тем, что на ходу срывали
С сырых ветвей, по саду проходя. 

На том холме в войну они играли,
Крестил их май в криницах ледяных,
Их волосы в июле выгорали,
В сентябрьских цыпках ноги были их.

Качаясь, на орешниках висели
И проходящий катер стерегли,
И близко-близко на лугах осенних
К себе их подпускали журавли. 

Я промолчу, не то сейчас волною,
Прорвав слова, из сердца хлынет грусть,
Ты их вспоил водою дождевою
Из старой шляпки, добрый старый груздь.

Даётся счастье нищим и беспечным, —
С любовью в сердце, с ветром в голове,
Здороваясь по-свойски с каждым встречным,
Я прохожу по городу Москве. 

В тяжёлый час я возвращусь к вам снова,
И, как гостинцы, принесу с собой —
И скрип сосны, и шум дождя лесного,
И тихий говор листьев над водой. 

Вот дальний гром, а это свищет птица,
Вот радуга, вот солнце на стене…
Пока слова мои вам будут сниться,
Вы улыбаться будете во сне. 

Пусть каждый насладится красотой и завершенностью стихотворения.
Как к месту обращение поэта к собратьям по цеху, без назидания и нотаций, но с глубоким знанием дела.

БРАТЬЯМ ПО РЕМЕСЛУ
Не ходи, Художник, белым садом,
Не тревожь полёта мотылька…
Ибо всё, что ты заденешь взглядом, —
Обратится в камень на века.

Не ходи, Поэт, путём терновым,
Прикажи, пусть Муза замолчит…
Ибо всё, что ты зацепишь словом,
Целый век потом — кровоточит...

Чем не завет? Не ходи, Поэт, и не тревожь божия создания, земные воды, луга, леса и горы, слишком опасно твоё приближение. У поэта Художник слова звучит уважительно, с большой буквы, так как дано ему таинство божественного созерцания, проникновения в тайны бытия и просветлённой любви. Выполняй по силам своим волю создателя, облагораживай людей, благословляй и друзей, и врагов, окормляй жаждущих, направляй поднебесную благодать и щедрость на благие дела. 

КРЕСТ
Долго ль, коротко длился путь,
Но дошёл я до этих мест,
На минуту присел отдохнуть,
На секунду отставил крест.
 
То ли, вмёрз он, а может, врос,
Вот и рвусь я, по пояс в снегу,
Я бы крест свой и дальше нёс,
Только сдвинуть его не могу.

Нет непосильной работы, такой уж крест Поэта — его Судьба, и нести его обязан он в тишине, душевном смирении и терпении, так как дается избранным, и не ради земных наград и почестей.