Приходинки

18 марта в этом году начинается православный Великий пост. Центральный пост во всех исторических церквях. Цель которого — подготовка христианина к празднованию Пасхи. К этой дате — небольшая биографическая справка и коротенькие «приходинки» постоянного автора «Камертона» отца Николая Толстикова.

Биографическая справка

Николай Александрович Толстиков родился в 1958 году в городе Кадникове Вологодской области. После службы в армии работал в районной газете. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького (семинар Владимира Орлова) и Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет. В настоящее время — священник храма святителя Николая во Владычной слободе города Вологды. За многолетнюю службу и храмостроительство удостоен Патриаршей награды — ордена преподобного Серафима Саровского и епархиальной — медали преподобного Димитрия Прилуцкого. За победу в конкурсе духовно-нравственной литературы Филофеевской литературной премии 2022 года награжден епархиальной медалью Тобольской епархии святителя Филофея 1 степени.
Публиковался в газетах «Литературная Россия», «Наша Канада», «Горизонт» (США), журналах «Наша улица», «Русский дом», «Вологодская литература», «Голос эпохи», «Север», «Сибирские огни», «Лад», «Дон», «Южная звезда», «Крещатик» (Германия), «Новый берег» (Дания), «Венский литератор» (Австрия), альманахах «Литературная Америка», «Братина», «Литрос», коллективных сборниках, выходящих на Северо-Западе. 
В Москве и в Вологде издал ряд книг прозы: «Пожинатели плодов», «Без креста», «Лазарева суббота», «Приходские повести». Победитель в номинации «проза» международного литературного фестиваля «Дрезден-2007», лауреат «Литературной Вены-2008 и 2010», победитель конкурса имени Ю. Дружникова на лучший рассказ журнала «Чайка» (США). Член Союза писателей России. «За образность языка в прозе» награжден медалью Василия Шукшина, учрежденной Союзом писателей России.

Авторские фото:

​

​

​

Вручение медали Филофея

Храм Никола зимний, где служит о. Николай

Искушение

Где пост — там искушение, не дремлет лукавый. Чуть дай слабинку.
Отец Василий каждый раз к окончанию долгой великопостной службы уставал: года немаленькие, да и больные ноги вдобавок. И не заметил сам, как стал на начинающего диакона немилосердно ворчать. Тот тоже был далеко не юн, почти ровесник. Духовное училище он с Божией помощью осилил, но вот служба на ставленнической практике давалась ему туго.
Протоиерею Василию что, у него больше чем за четверть века службы каждый шажок в алтаре вымерен, слова молитв, вознесенные многократно, не забудутся. А тут — поправляй не поправляй, делает диакон ошибку за ошибкой, на замечания вовсе растеряется, опустит виновато глаза долу.
А может, насмехается в свою лохматую седую бороду над наставником…
«Да он, похоже, и не старается!» — возгревается гневом отец Василий и обличает диакона:
— Верующий ли ты человек? Зачем тогда Богу служить пошел? И в иереи еще метишь? Как в армии мечтаешь следующую лычку на погоны получить?
В приоткрытую форточку окна вдруг, звонко трепеща крыльями, влетел голубь и закружился в вышине под сводом храма.
— Господи! — охватился отец Василий. — Ведь Великий пост, а я что творю?! Какое я имею право осуждать ближнего? Кто я такой? «Не судите, да не судимы будете…».
— Прости, собрат! — он шагнул и обнял сникшего понуро диакона. — Прости за гнев неправедный!
И стало легко на душе у старого протоиерея, да и диакон скоро стал служить, как надо.

Слабина

Навестить то дальнее село меня попросила давняя прихожанка. Чаяли Великим постом пособороваться и причаститься Святых Христовых Тайн ее престарелые родители.
Всю неблизкую дорогу вспоминалась мне моя газетная юность: корреспондентом отдела сельской жизни «районки» часто приходилось бывать в здешних краях, писать очерки и зарисовки о тружениках — совхоз был передовой, один из лучших в районе.
Все село завалено снегом: весна еще только-только пробуждается первой несмелой капелью. 
Старички обрадовались, исповедовались по-крестьянски незамысловато и просто. После принятия Святых Христовых Тайн зашел разговор о нынешней жизни: что да как, да где, кто знаком.
Оказалось, что того совхоза давно нет и в помине, разорили его в «девяностые». Разделили работнички угодья на паи, а потом продали за бесценок заезжим коммерсантам — владельцам пищевого комбината. Те уже молочные фермы ликвидировали, невыгодно, мол. Наобещали селянам «златые горы», а потом прогорели и смылись. Остались доверчивые селяне ни с чем — работы нет, молодежь в города подалась, одни пенсионеры кое-как существуют.
— Помню, у вас в соседней деревне закрытый храм стоял. Еще зерносклад в нем размещался. Говорят, следили за ним хорошо, берегли, даже роспись вся сохранилась. Все по-прежнему? — спросил я.
— Да, да! Так и было! Но как зерно из него вывезли, так все и забросили. Крыша прохудилась, протекла — какой-то жадюга часть железных листов с крыши спер. Невеселая приключилась история! — вздохнула сокрушенно старушка. — Мы тогда, в девяностые годы, хотели храм восстанавливать, даже община начала собираться. Скликали селян на общее собрание — давайте, мол, сложимся деньгами для ремонта крыши, иначе ведь зальет дождями все и снегом засыплет. И совхоз, может, подсобит?! И надо же — против уперлась его директорша! Она — баба шустрая, продувная, «партейная», до директоров парторгом работала — язык подвешен, позавидуешь! Мол, сейчас у нас задачи поважнее «церквы», хозяйство на паи между вами надо разделить, а потом видно будет. И — слово за слово — всех отговорила, краснобайка! Да и мало нашлось людей Богу верующих, не защитили храм.
— А что теперь там?
— Что? Свод обвалился, роспись со стен ссыпалась. Заглянуть, а не то, что войти внутрь, страшно! Разруха!.. Сберегли бы в те годы храм — и у нас бы все было хорошо, — закручинился и старичок. — Слабину мы тогда дали — и аукнулось!

Ночная молитва

Николай — дедок шустрый. На колокольню по лестнице взбежит — только лысина в обрамлении седых кудряшек промелькнет. В алтаре храма — чистота, порядочек: из военных старик. Вдобавок чемпионом в армейских лыжных гонках когда-то был. Видать, благодаря спорту и сберег подвижность и ловкость.
В алтарниках Николай прислуживает хоть и давненько, да все как-то не удавалось разговориться с ним о том, как он пришел к вере. В прошлом, как у нас бабульки говорят, «партейный», офицер-политработник. Сложный вопрос, не каждый с ходу ответит, да и у каждого свой путь…
…Возвращались Николай с супругой с последнего места воинской службы — далекой Кубы. В Москве вышли из самолета, и ожидали их наши затяжливые дороги до родных мест. Жена еще в лайнере чувствовала себя неважно, но бодрилась: «укачало», мол. Но когда на полпути к «малой родине» они застряли надолго в районном городишке, ей стало совсем невмоготу. 
Благо еще, что рядом с вокзалом оказалась больничка: сразу болящую на операционный стол отправили с жутким диагнозом — перитонит. 
Николай, сжав ладонями виски, сидел на крылечке в ожидании. Слышал, будто сквозь тяжкую дрему, как простучала дверь и мужской голос кому-то сказал:
— Случай тяжелый. Только один Бог поможет…
Николая затормошила за плечо пожилая медсестра:
— Шел бы ты, служивый, в дом колхозника. Вон, напротив. Что толку ночь на крыльце сидеть…
В комнате обитал мужичок, скромно одетый, седобородый, но с проницательным взглядом черных глаз.
— Вижу: не в себе ты, офицер! Что стряслось?
Николай обо всем рассказал.
Мужичок снял со своей груди маленький образок и закрепил его на окне:
— Помолимся святителю Николаю!
— Да я не умею и не знаю как… — растерялся Николай.
— Ты молись своими словами, как можешь, проси! А я с молитвами обращусь!
Так вот и шептали они сокровенные слова, взирая на мерцающий в полутьме комнаты образок…
Утром больной стало легче, кризис миновал, пошла она на поправку. Николай остался жить в той гостиничке; жаль только, что сосед-богомолец на другой день исчез. Кто он был: священник, монах или просто благочестивый мирянин? Бог весть…
Пока жену не выписали из больницы, Николай, расхаживая по городку, неизменно останавливался возле руин храма в городском центре, с жалостью смотрел на чудом уцелевший, едва заметный святой лик на стене и вспоминал слова той ночной молитвы.
Потом, на родимщине, когда стали восстанавливать такой же порушенный храм, он был одним из первых трудников.

Великая книга

Первый курс нашего духовного училища в начале девяностых прошлого века приходил вечерами на занятия в класс обычной городской школы: своего помещения у училища еще не было. И состояло среди нас, студентов, больше людей любопытствующих, чем воцерковленных. Тем более предмет «Священная история Нового Завета» вел сам управляющий епархией архиепископ Михаил.
Архиерею было за восемьдесят, но он еще ездил преподавать, кроме нас, в духовную академию в Петербург, родной город. Лекции владыка читал на память, и цитаты из евангельских текстов и творений святых отцов приводил так же, никуда не заглядывая. Годы брали свое — зрение у него ослабло — даже толстые линзы очков мало помогали, но не зрение духовное.
Однажды кто-то из «бурсаков» на переменке небрежно оставил на сидении стула тоненькую книжечку Евангелия с убористым текстом — выходили они тогда массовым тиражом; другой изданной духовной литературы вообще не было и в помине. 
Владыка увидел и поднял книгу, но не стал никого укорять, а просто рассказал историю из своей долгой жизни…
Был он из старинной семьи питерских интеллигентов, в тридцатых годах учился на факультете иностранных языков. И в пору репрессий от властей, то ли из-за участия в религиозном студенческом кружке, то ли из-за «происхождения», оказался в тюремной камере. Народ содержался там разный, от рабочих до священнослужителей. Было тесно: на нарах лежали по очереди. 
Когда пришел черед и юному студенту, то забрался он на верхний ярус с книжкой в руке и при тусклом свете лампочки под потолком собрался ее почитать. Это было Евангелие на немецком языке. Невесть как оказалось оно в камере.
Но тут подошел к нарам католический пастор и сказал назидательно нашему студенту:
— Молодой человек, эту книгу надо всегда читать стоя!..
— И от себя добавлю! — сказал нам тогда владыка, закончив свой рассказ: — В любых обстоятельствах! С великим трепетом в душе и отзвуком в сердце!

Как отзывается, так и называется

На телевидении журналист берет интервью у пожилого священника и с легкой ехидцей интересуется:
— Батюшка, а слово «поп» ругательное или нет?
— С чего это вы взяли? — отвечает священник. — Ничего ругательного в этом слове нет, и расшифровывается оно очень просто: «пастырь овец православных»!
— Тогда, выходит, я — баран!? — пытается схохмить журналист. — Раз мужского рода?
— Выходит! — вздыхает батюшка. — Раз сам так считаешь!

Сила молитвы

— Батюшка, а может, я тогда Христа на порог моего дома не пустила?
Немолодая женщина на исповеди устало и виновато поднимает на священника глаза.
— Заглядывал иногда в наш с мужем дом один забулдыга. Одет неряшливо, бедно. Потопчется возле порога боязливо, потом попросит трешник или пятерку в долг. Ну, думаю, на одно вино! Скрепя сердце, выдам. Все-таки друг детства моего мужа, в соседних домах в одной деревне росли. Потом жизнь-то их развела. Муж мой работяга и трудяга, каких поискать, а этот, видно, неудачник. Хотя муж утверждает, что он художник и талантливый. Только вот неоцененный, потому так и бедствует. Должки он не сразу, но отдавал, а однажды затянул с отдачей, да еще и опять занимать пришел. Вот я и рассердилась, прогнала его с бранью. Муж гневаться не стал, спросил только: может, ты б и Христа прогнала? Да и мне уже не по себе сделалось: заповедь нарушила — просящему дай! Художник — бедолага больше не бывал, как отрезало. Я уж молиться за него начала: спаси и сохрани его Господь!..
Спустя какое-то время опять пришла в наш храм эта женщина. Только была не расстроенной, как в прошлый раз, а радостной, на лице светилась счастливая улыбка. 
— Мы с мужем обвенчаться решили! И знаете, кого в свидетели пригласили? Да-да, того самого художника, друга детства мужа... У него дела хорошо пошли, нашлись ценители, и картины раскупили. А сам он теперь в восстанавливаемых храмах росписи подновляет, Богу служит. Вот что значит молитва!

Для прибавления ума

Бабулька — маленького ростика, с изрядно обветренным многими прожитыми годами лицом, сущий невесомый одуванчик — еле слышно лепечет:
— Причаститься Святых Христовых Тайн, батюшка, собираюсь. Да вот дочь родная пристала — иди к ведунье! И условие поставила: не повезу, мол, тебя на лето в родную деревню, совсем ты выжила от старости из ума. В трех соснах заблудишься и как тебя звать позабудешь!
— И что ты, бабушка, ответила?
— Так причаститься-то я собралась, какая уж тут ведунья?! — вздохнула старушка. — Но дочка моя — человек ворчливый и своенравный, на своем настаивает. Ну-ну, говорит, посмотрим, как ты на родимщину хочешь…
Поздней осенью эта же бабулька-одуванчик пришла в храм:
— Ой, батюшка, согрешила я! Иду каяться! Ведь тогда-то, весной, после Причастия все-таки вынудила меня дочка к ведунье сходить!
— И что? Ума прибавилось?
— Так как уж не было, так и нет его! — сокрушенно повинилась бабулька и со смирением приняла возложенную на нее епитимию.

Старая истина

Упрашивала со слезами старушка-прихожанка молоденького священника отца Сергия:
— Батюшка, надо б сынка моего пособоровать и причастить! Неизлечимую страшную болезнь у него обнаружили, знакомый врач мне по секрету сказал. Сын-то о том пока не знает, может, и не догадывается. Только он у меня не очень верующий…
Что делать, идет отец Сергий по указанному адресу.
Дверь в квартиру не заперта, ни звонить, ни стучаться не надо. Осторожно он заглядывает из прихожей в комнату. Вместо ожидаемого болезного доходяги на диване развалился нехилый детина. В потолок кольца табачного дыма пускает и, похоже, под изрядным хмельком.
С усмешкой глядит на священника:
— А, поп! Здорово! Подговорила все-таки мамаша. Вон, на кухне у нее там иконы висят, иди молись, коли тебе надо! А я тут на диване полежу, не пыльно…
Потоптался на пороге отец Сергий и, смущенный, ушел восвояси.
Расстроенный, рассказал эту историю старому батюшке.
— Не переживай, собрат! — ответил тот. — Пока гром не грянет, мужик не перекрестится! Истина стара! Но погоди, сам к нам в храм прибежит, да только не поздно бы было!