Исповедники

Сегодня так получилось, что ожидая исповеди, простоял в притворе всю службу. А пришёл в храм заранее. Но очень много исповедников, да и батюшка молодой, старательный, подолгу наставляет. Да и сам я виноват. Утром у паперти остановила девушка: «Можно вас спросить? Вот я иду первый раз на исповедь, что мне говорить?» — «В чём грешны, что тяготит, в том кайтесь». — «Но я же первый раз». — Я улыбнулся и пошутил: «Тогда начинайте с самого начала. Вот, скажите батюшке, была я маленькой и маме ночью спать не давала, каюсь. В школе двойки получала…

«Нет, я хорошо училась». — «И с уроков в кино не убегала?» — «Все же убегали». — «За всех не кайся, кайся за себя. Ну и так далее. Ухаживал за мной бедный хороший Петя, а я его за нос водила, всё надеялась, что богатый Жора сделает предложение. Идёмте!» Думаю, она поняла, что я шучу, но и в самом деле эта девушка стояла у священника целую вечность. Зря я пошутил, советуя ей рассказывать свою греховную биографию. 
Но видывал я и, так сказать, профессиональных исповедников. Особенно в Троице-Сергиевой Лавре в незабвенные годы преподавания в Духовной академии. Обычно ходил к ранней Литургии в Троицком храме. А до этого на исповедь в надвратную Предтеченскую церковь. Там, на втором этаже читается вначале общая исповедь, а потом монахи расходятся по своим местам и к каждому из них выстраивается очередь. Монахи очень терпеливы и доброжелательны. Но иногда бывало их даже жалко, когда видел, сколько им приходится терпеть от пришедших.
Исповедь — тайна. И что там говорит исповедник, и что ему советует монах, это только их дело. Но один раз так сошлось, что я был свидетелем двух исповедей. Я совсем и не хотел подслушивать, но сами исповедники так громко говорили, что их все слышали. Одна женщина, другой мужчина. Женщина после общей исповеди встала впереди всех, вынула из пакета школьную тетрадь и, помахав ею, объявила: «За мной не занимать!» А за ней стоял мужчина в брезентовой куртке, с рюкзаком и в сапогах, а за ним я. Мы уже не стали никуда переходить. И вот женщина стала зачитывать перечень своих грехов. Она сообщила монаху, что записала их по разделам, «чтоб вам легче было понять меня». 
И стала читать:
— Грехи против плоти: Питание. Объядение. Одевание. Пересыпание. Леность. Косметика. Грехи против духа: Осуждение. Пристрастие к зрелищам. Сплетни. Недержание языка. Нежелание покаяния…
Монах, седой старик, терпеливо слушал. Он только попросил её говорить потише, но она возразила:
— А как же в ранние века христианства? Публичная исповедь была, все вслух каялись. Да вот и при Иоанне Кронштадстком прямо кричали. Сказано же нам: не убойтесь и не усрамитесь. Мне скрывать нечего, я каюсь!
Монах смиренно замолчал. Может, он подумал, что это перечисление и есть исповедь. Но нет. Это всё было только оглавление разделов. Чтение продолжалось.
— Питание. Соблазнялась в пост шоколадными конфетами, соблазнялась сдобой на сливочном масле, соблазнялась круассанами и мороженым…
 Монах смиренно спросил:
— Соблазнялись или вкушали?
Женщина посмотрела на него как на непонимающего:
— Ну, ясно же, если соблазнялась, значит, и вкушала. — Перевернула страницу. — Дальше. Грехи в одежде: носила короткое платье, носила обтягивающее платье, носила голые плечи, носила нескромные вырезы. Грехи против духа: обсуждала и пересуждала сотрудников и соседей, а так же слушала и передавала сплетни…
Да, она была весьма самокритична. Мужчина впереди меня был не так терпелив как монах. Он, я видел, медленно накаливался и наконец перебил исповедницу:
— Скажи: ты каешься или нет. Скажи и иди.
— А зачем я сюда пришла? — возразила женщина, но стала всё-таки сокращать свои откровения. Заглянула в тетрадку и вдруг спросила монаха: — А вы женаты?
Опять же смиренно монах сообщил, что нет, не женат.
— Тогда я вам это место не буду зачитывать. — Ещё перевернула страницы: — Смотрела сериалы, смотрела «Поле чудес», смотрела неприличные виды, возмущалась политиками и обозревателями, в воскресенье долго спала…
Долго ли коротко ли, монах, тяжко вздохнув, накрыл её епитрахилью и она, победно помахав тетрадкой, ушла.
Подошёл к монаху мужчина и с ходу заявил:
— Благословляй меня на причастие к Сергию!
— А вы читали молитвы ко причастию, Каноны? Готовились?
— Я всегда готов!
— Читали Правило?
— Не буду я это читать, люди грешные писали. Я к святому Сергию пришёл.
— Но есть же Правила святых отцов.
— Каких святых? Един Бог без греха. Правила люди грешные писали. У вас тут трехразовое питание, постель чистая, а я по вокзалам живу, слово Божие несу людям. У меня сплошной великий пост. Хлеб да вода, да когда что. За одно это меня надо похвалить. Я вообще сходу могу причащаться.
Монах помолчал:
— А откуда вы узнали, что преподобный Сергий святой?
— Как откуда? Житьё читал!
— А кто же Житие написал? Люди грешные?
Тут мужчина запнулся. Монах смиренно сказал, что не может его благословить к принятию Причастия. «Прочитайте молитвы к Причастию, приходите. Вот на это я вас благословляю». Мужчина сердито закинул рюкзак за спину и пошёл к выходу, бормоча что-то сердитое, вроде того, что тебя, мол, не спросил.
На Литургии в Троицком храме и он, и та женщина стояли в первых рядах. Женщина пронзительно взирала на священника, дьякона, певчих. И видно было, знает службу. И стояла в храме как строгая проверяющая. Первой, даже до детей, подошла к чаше. А мужчина всё-таки ко Причастию подойти не осмелился. 

Мужички в храме

Название надо прочитать так: не мужичкИ в храме, а мужИчки. То есть речь о женщинах в церкви. О таких, которые очень походят на мужчин. Никто не заставляет, сами омужичиваются. Идёт в брюках, спокойно, смело идёт. А то и вовсе в каком-то трико в обтяжку. Ведь срам! Не в дороге же, не на сельхозработах, не за грибами пошла. 
Причём сейчас уже во всех храмах за свечным ящиком, или при входе, в притворе, всегда есть широкие юбки или платки. И если уже не хватило ума подумать о том, что в церковь в непотребном виде идти грешно, так хоть опоясуйся прямо в церкви.
А то и вовсе идут без платка. Показывают свои волосы. Они у них, в основном, давно обтяпаны, видно, некогда с ними возиться. Но так прискорбно видеть коротко остриженную даму. Ведь не овца, которую стригут для получения шерсти.
Или это неистребимо в женщинах — нравиться, хвалиться нарядом? Хороша шляпка, надо её нацепить. И в церковь в ней. Вроде и голова прикрыта, да ещё и шляпой покрасуюсь. У Шмелёва (по памяти): «Женщины в шляпах манерно крестились, женщины в платках истово прикладывались к иконам». А как в шляпе приложиться — поля помешают.
Признаюсь, что бывая в храме, не могу иногда удержаться от замечания таким простоволосым женщинам в брюках. Стараюсь сделать это сердечно, ведь всё-таки она в храм-то пришла. Может, не знала, что нельзя в джинсах. И могу сказать, что ни разу на меня не обиделись. И в самом деле, зачем им брать на себя такое позорное название: мужИчка.
Для пущей убедительности сообщу, что в словаре великого Даля слово мужИчка объясняется как «грубая, необразованная баба или девка». Или того страшней, обзывали таких «супарень», то есть опять же по Далю: «…мужловатая женщина, мужиковатая девка».
И уж для окончательной правоты в этом вопросе помещаю цитату из Священного Писания, из Второзакония (22, 5): 

«На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье, ибо мерзок пред Господом всякий делающий сие».

Обложка: св. новомученики патриарх Тихон и митрополит Вениамин (Казанский). Петроград, 1920 г.