Волнения в ГДР в 1953 году: причины и последствия

В конце весны — начале лета 1953 года в Восточной Германии произошли массовые выступления, едва не закончившиеся свержением власти и переходом страны на сторону НАТО…
«В сухом остатке» события того времени выглядят так. Предпринятые восточно-немецким правительством меры по увеличению норм выработки на производстве вместе с повышением цен на основные продовольственные товары вызвали возрастающие протесты рабочих промышленных предприятий. 

Своего пика они достигли 15-17 июня 1953 г. Когда число их участников достиг значительного числа, начались захваты правительственных и партийных учреждений, полицейских участков. Выдвигаемые требования стали включать в себя не только экономические, но и политические моменты вроде отставки правительства, вывода советских войск, присоединения к ФРГ, возвращения «восточных территорий» (переданных после 1945 года Польше) и т.д. Немало выступающих на митингах откровенно бравировали своей прошлой службой в Вермахте — и даже в СС. Правда, к однозначному реваншу гитлеризма не призывая, пока удовлетворяясь «паллиативным» требованием «воссоединения с ФРГ». Где основные «герои Рейха» ощущали себя вполне комфортно и даже продолжали служить новым хозяевам с Запада в составе бундесвера и западногерманских спецслужб. 
Ввиду явной неспособности справиться с беспорядками властей ГДР, в ситуацию вмешалась администрация Группы советских оккупационных войск в Германии. После ввода танковых частей в города с наиболее выраженными очагами беспорядков, последние быстро пошли на убыль. Окончательно ситуация стабилизировалась после оказания ГДР быстрой и значительной по объему экономической помощи. Естественно, в изложении западных и либеральных российских источников, данные события интерпретируются исключительно в категориях «жестокого подавления советскими оккупационными войсками массового восстания населения Восточной Германии, жаждущего скорейшего приобщения к свободе и демократии». При этом в отдельных российских источниках, вроде статьи в «Русской семерке», цитированной Рамблером, численность протестующих заявляется ни много ни мало в 3-4 млн. человек! Притом что даже «иноагентская» Википедия ограничивает эту цифру лишь миллионом. А куда более объективные источники говорят о максимум 10 % немецких рабочих, вышедших тогда на демонстрации. 

***

Кстати, протесты отнюдь не «охватили всю Восточную Германию», но отмечались во всего лишь 270 населенных пунктах этой страны из имевшихся 10 тысяч. И даже по так называемым «современным уточненным данным» (кем и как, можно догадаться без труда) эта цифра не превышает 700 населенных пунктов. То есть как минимум об «общенемецком» (пусть даже в рамках лишь ГДР) протесте речь не шла в принципе — бунтовала от силы десятая часть рабочих. Впрочем, этот момент акцентируется что антисоветскими, что антироссийскими источниками с особенным злорадством, дескать, как же так, против и немецких, и советских коммунистов при власти выступила вроде ж их опора, рабочий класс?
Ну, во-первых, десятая часть бунтарей — это вполне укладывается в рамки старой русской поговорки «в семье не без урода». Особенно это актуально с учетом некоторых «местных особенностей» послевоенного немецкого рабочего класса. Характерная цитата из книги Платошкина «жаркое лето 1953 года в Германии»:

«Так, из 2070 рабочих трансформаторного завода в Дрездене были 148 бывших офицеров, 31 бывший полицейский, 55 бывших членов СС и СА. Бывших членов НСДАП насчитывалось 301 человек. На судоверфи "Варновверфт" в городе Варнемюнде 20-25 % рабочих были бывшими госслужащими времен "третьего рейха", а более 400 человек ранее состояли в НСДАП. На флагмане химической индустрии заводе "Лойна" из 21 тысячи рабочих были 3545 бывших нацистов и 124 бывших офицера. В июне 1953 года именно на предприятиях с наибольшей прослойкой "бывших" состоялись самые радикальные по выдвигаемым требованиям и способу действий акции протеста».

Как говорится, «денацификация в действии». Впрочем, «жестокие советские оккупанты» иначе не умели, потому и проявляя столь рискованный гуманизм к функционерам самого чудовищного в истории человечества режима. То ли дело гитлеровцы на оккупированных территориях СССР. Где выявленных коммунистов, комсомольцев, милиционеров ожидала не то что работа на заводах или на худой конец посылка на принудительные работы в Германию или хотя бы концлагерь, но, как правило, расстрел на месте. Да что там «производственная сфера» ГДР, если «бывшие» (нацисты) проникли даже в казалось «святую святых» нового государства — его правящую партию!

«На заводе им. Эрнста Тельмана в Магдебурге (главный очаг беспорядков в городе) 408 членов и кандидатов в члены СЕПГ были бывшими нацистами. Из них 18 были мастерами, четверо — членами руководства завода и пятеро — агитаторами. Один бывший нацист был членом райкома, а четверо возглавляли первичные парторганизации».

Да, на всякий случай — внутрипартийные «чистки» от таких «ценных кадров» (жаль, уже после беспорядков лета 1953 г.) и поныне в соответствующих источниках чаще всего называются «произволом со стороны главы партии «сталиниста» Вальтера Ульбрихта и его ближайшего окружения». «Закон жанра» — куда ж без него…

***

Конечно, реальное положение трудящихся в ГДР в послевоенное время выглядело отнюдь не в духе антисоветского «лубка» о «постоянном угнетении советской оккупацией и коммунистической диктатурой»:

«К концу 1952 года в ГДР была почти ликвидирована безработица (на биржах труда были зарегистрированы 84,3 тысяч человек). С 1952 года в период временной нетрудоспособности рабочие получали 90 % чистого заработка. Все простои по вине администрации свыше 15 минут оплачивались в размере 90 % тарифного заработка. Минимальные пенсии (для мужчин после 65 лет, для женщин после 60 лет) составляли 2/3 чистого заработка. По сравнению с 1946 г. в начале 50-х в два раза увеличилось количество домов для престарелых и инвалидов (65 861 место). Труд молодежи и женщин (их было 38 % всех рабочих и 44 % служащих) охранялся государством».

О таких условиях труда не только рабочие ФРГ, но и других капиталистических стран могли мечтать. А то, что спустя десятилетия некоторые из этих социальных гарантий появились и там тоже, — то ведь главной причиной этой малохарактерной для «эффективных рыночников» «доброты» стала как раз боязнь революционных выступлений рабочих в их собственных странах, видящих социальные гарантии в странах социализма. А чего ж тогда пусть даже и меньшая часть восточногерманских рабочих вышла на улицы протестовать, раз их жизнь постоянно улучшалась? Так потому что захотелось жить еще лучше — все очень просто! Тем более что услужливые западные СМИ вроде западноберлинской радиостанции РИАС (американского сектора Берлина) вовсю живописали все изобилие при «рыночной экономике», призывая граждан ГДР «присоединяться к свободному миру».
То, что это «присоединение» означало и реальное «поглощение» Восточной Германии ФРГ, де-факто уже бывшей членом НАТО, с необходимостью быть готовым в любой момент стать «передовым отрядом» в войне Запада против СССР и его союзников, при этом, конечно же, не акцентировалось. Точно так же, как и раздававшая печеньки на Майдане Виктория Нуланд и десятки тысяч пропагандистов на жалованье Сороса и ему подобных «меценатов» ни слова не говорили о перспективе для «незалежной» «воевать до последнего украинца» за интересы дядюшки Сэма сотоварищи.

***

Спору нет, некоторое объективное снижение уровня жизни непосредственно в начале 1953 года в ГДР действительно отмечалось. Правда, как это ни парадоксально, но привели к этому как раз по факту вполне себе «рыночные» рецепты оздоровления макроэкономики. Причем — двойной парадокс — полученные руководством страны не от какого-нибудь МВФ, а… от маршала Чуйкова, главы Союзной контрольной комиссии, высшего контрольного органа союзников в советской зоне оккупации. Все дело в том, что уровень жизни в Восточной Германии после войны действительно постепенно повышался. Даже по потреблению того самого злосчастного мяса, рост цен на которое на 10 % в апреле 53 г. помимо прочего и вызвал беспорядки. Так если его было продано в ГДР в розничной торговле в 1950 г. 247, 8 тыс. тонн, то в 1952 г. — уже 456 тысяч тонн. 
Однако повышения зарплат и других льгот рабочим и служащих в ГДР шло еще более опережающими темпами. Например, повышение зарплат в 1952 г. составило дополнительный 1 млрд. марок! Что стало возможным лишь за счет увеличения дефицита бюджета — в 1953 году он планировался правительством ГДР в объеме 700 млн. марок. Вот на этот момент и обратил внимание восточногерманского руководства глава советской оккупационной администрации. Конечно, не потому, что проникся идеями радикального «монетаризма» образца Милтона Фридмана или Егор Тимурыча Гайдара с их «шоковой терапией» во имя достижения баланса циферок бюджета. 
Просто бюджеты СССР и той же ГДР были, мягко говоря, очень взаимосвязаны. А грубо говоря — дефицит немецкого бюджета означал необходимость его компенсации за счет СССР. В ситуации, когда, вообще-то, немцы еще не рассчитались по репарациям за нанесенный Третьим Рейхом колоссальный ущерб в годы Великой Отечественной войны, это выглядело как-то не очень… Вот власти ГДР и приступили к «режиму жесткой экономии». В итоге и спровоцировав недовольство среди даже тех рабочих, которые о каких-то политических требованиях не помышляли. Ведь если денежная масса в стране благодаря постоянному повышению зарплат возросла, — значит, при отсутствии пропорционального роста товарной массы должны либо повыситься цены либо будет прогрессировать дефицит.
Вообще-то, в тех самых «свободных и демократических» государствах такое происходит ежедневно — и никто даже не думает идти на баррикады из-за того, что в булочной подорожал хлеб. Не нравится — поищи буханку дешевле. Не нашел, — значит, для подорожания есть какие-то объективные причины. Хоть неурожай — хоть инфляция. Но то ж — рынок. А немецкие рабочие за 8 послевоенных лет уже привыкли к хорошему — установлению твердых цен правительством. Которое теперь и стало «козлом отпущения» за, в общем, вынужденные меры по приведению в соответствие денежной и товарной массы. Кстати, логичное ограничение зарплат (путем повышение норм выработки) вызвало не меньший протест восточных немцев. 
А доля занятых в промышленности и госаппарате в ГДР была очень весомой. В июле 1953 г. из 18,2 млн. населения страны 7,9 млн. были заняты на производстве или в сфере управления. Из 7,9 млн. 4,8 млн. относились к рабочим, что было на 9,5 % больше, чем в 1936 г. В промышленности было 2367 тысяч рабочих, в строительстве — 385 тысяч. 70,4 % всех рабочих были заняты на предприятиях народного (то есть государственного) сектора. Вот и принялись эти все фактически «госслужащие» «брать государство за грудки», — требуя от него взаимоисключающие вещи. Чтобы и «свобода с рынком» были, и чтобы социальные гарантии не уменьшались, и чтобы продуктов было много и по госцене (а не по цене рыночной, в которой были заинтересованы «кулаки»-частники, придерживающие продовольствие на манер своих «коллег» в СССР перед началом коллективизации).

***

Еще одним важнейшим геополитическим фактором волнений в ГДР стали судьбоносные события в СССР. Смерть Сталина и так была воспринята (не только в странах Восточной Европы, но и в Советском Союзе тоже) как сигнал едва ли не к «вседозволенности». Даже в том самом «ГУЛАГе», возведенном стараниями либеральных публицистов в «супер-страшилку советского тоталитаризма» в начале 53 г. прокатилась волна массовых бунтов заключенных. Наследники же Сталина в борьбе за власть зачастую тоже вели политику в стиле «кто в лес, кто по дрова». Не исключением стал и восточногерманский вопрос.
Спору нет, Иосиф Виссарионович тоже до конца жизни видел немцев в составе единого государства, но строго нейтрального и не несущего угрозы миру. Однако его стремления не разделялись США и их союзниками, видящих Германию исключительно своим сателлитом в противостоянии с блоком социалистических стран. Заместитель главы советского правительства и министр МВД Лаврентий Берия, курировавший ГДР после смерти советского лидера, на словах тоже выступал на «нейтральную объединенную Германию». Но на деле, судя по всему, был готов отдать ГДР Западу просто так — на манер Горбачева в 1990 году. 
Отсюда и странные (для социализма) «монетаристские» требования к правительству Восточной Германии — отсюда и возникший с началом кризиса фактический «паралич власти», вызванный непониманием дружественной СССР восточногерманской элитой своих собственных перспектив. Ведь если их страну собираются «слить» Западу, то какой смысл как-то этому мешать? Тем более предпринимая необходимые силовые меры, за которые потом новые власти «единой Германии» начнут «наказывать виновных»? Подобно тому, как в ФРГ после аншлюса ГДР осенью 1990 г. началась пародия на суды над «преступными восточнонемецкими пограничниками», всего-о лишь выполнявшими Уставы своей службы по предотвращению нарушений государственной границы.
Собственно, именно поэтому в первые дни протестов, едва не закончившихся свержением законной власти, ни полиция, ни «казарменная полиция» (предшественник Народной армии ГДР) не применяла оружие против захватчиков — отчего многие государственные и партийные учреждения, полицейские участки, были захвачены. Захватывались даже тюрьмы при полном попустительстве охраны! Впрочем, надо отдать должное дисциплинированным немцам — вбитое у них на уровне рефлексов понятие «орднунга», порядка — по большому счету никуда не исчезало. А погромы административных зданий происходили лишь потому, что толпа «почувствовала слабину» власти. Если вообще не ее полный «паралич», — к счастью, временный.

***

И лишь тогда в Москве опомнились. И поняли, что своими играми в «нейтральную единую Германию» (которые Запад использовал лишь для «наживки» в своей игре, с целью получить себе и ГДР) Советский Союз без боя может потерпеть крупнейшее геополитическое поражение. Потеряв то, что с громадными жертвами было получено бойцами Красной Армии в победном 1945-м. Взамен получив не просто приближение к своим границам армий НАТО. Но и наличие в их составе многих тех немцев, кто лишь недавно шел по призыву Гитлера в свой «дранг нах Остен» превращать «неполноценных славян» в рабов для «арийских господ». После чего Группа оккупационных войск в Германии получила соответствующие приказы — и выдвинутые в очаги волнений танки с пехотой предельно быстро нормализовали обстановку в стране. Показательно, что несмотря на широкое использование тяжелой бронетехники, многочисленных жертв со стороны немцев не зафиксировали даже крайне ангажированные западные источники. Протестующие тоже сделали правильные выводы — и чаще всего быстренько расходились по домам. 
Никаких тебе «коктейлей Молотова» на броню с верхних этажей, нескольких десятков тысяч вооруженных розданными прямо на улицах «стволами» боевиков, необходимости серьезных штурмов — как в Будапеште в 1956 г. В целом, общее число погибших (с обеих сторон!) составилось всего 40 человек (11 полицейских) и ранено 433 (из них 83 — членов СЕПГ). Крайне мало для столь масштабных событий. Даже Черчилль в письме британскому коменданту Берлина 22 июня 1953 г. полностью признавал право советского командования, столкнувшегося с "беспорядками насильственного характера", объявлять военное положение, чтобы "предотвратить анархию": Ostermann C. The United States, the East German Uprising of 1953, and the limits of Rollback, p. 21.
Просто власть продемонстрировала свою силу и решимость. Решимость в том числе поддерживать дружественное СССР немецкое государство — вместо иллюзорных и расхолаживающих его граждан и правящие элиты «попыток к объединению Германии», особенно на западных условиях. И дисциплинированные немцы власти вскоре подчинились. Видимо, по этой причине особых репрессий по итогам тех событий тоже не наблюдалось. Хотя сразу было задержано 6 500 тысяч человек, но осуждено всего 250. К смертной казни приговорили шестерых — реально было казнено четверо. Для фактического мятежа против законной власти государства, а также против интересов победителей Третьего Рейха — это, что называется, «ниочем».
Еще более важным, чем вышеупомянутый «кнут» (пусть и предельно гуманный) был последовавший «пряник» — серьезная экономическая помощь ГДР со стороны СССР. Уже во второй половине 1953 г. в розничной торговле ГДР мяса и мясопродуктов было продано больше на 21, 5 %, рыбы — на 24,6 %, сливочного масла — на 31,9 %, тканей и трикотажа в полтора раза, а обуви — на 22 %. В 1954 г. текстильная промышленность должна была нарастить выпуск продукции по сравнению с 1953 г. на 19,3 % (вместо 13,7 % по пятилетнему плану), пищевая — на 12,2 % (вместо 8,1 %) Заодно Восточной Германии была прощена выплата всех оставшихся репараций, в полную собственность возвращены акционерные совместные предприятия, из плена были отпущены последние немцы, отбывавшие сроки преимущественно за военные преступления.

***

Можно также заметить, что кризисные события лета 1953 г. привели к заметному очищению не только восточно-немецкой, но и советской политики. «Сталинист» Вальтер Ульбрихт, которого окружение Хрущева планировало было отправить в отставку, заметно упрочил свое влияние, уйдя с политической сцены лишь в далеком 1971 г., действительно из-за состояния здоровья. А местные «либералы», потенциальные «реформаторы», — наоборот, «сошли с дистанции». «Добить» одну из самых стабильных политических систем в стане советских союзников смог лишь Горбачев — да и то лишь под самый конец своего бесславного правления, закончившегося позорным фиаско. К сожалению, не только лично для него с приближенной «камарильей», но и для огромной страны тоже… Кстати, формально берлинский кризис 1953 г. поставил точку в политической карьере и Лаврентия Берии, которого уже 26 июня арестовали прямо на заседании Политбюро. С основным обвинением, как «агента мирового империализма». Воспринимавшегося в годы «перестройки», больше, как анекдот. Но тем не менее имевшего под собой основания как раз в плане как минимум не самой умной политики бывшего всесильного главы НКВД-МВД в отношении ГДР, едва не закончившейся ее потерей.
Ну, а сама Восточная Германия с тех пор постепенно стала самым надежным союзником нашей страны среди других стран Восточной Европы, — заодно занимая среди них и одно из самых высоких мест по уровню жизни. Так что еще даже в начале «нулевых» больше половины «восточных немцев» в ФРГ вспоминали свое «ГДРовское прошлое» с теплой ностальгией.