Долгарева в Белгороде

В минувшее воскресенье поэт Анна Долгарева в Белгороде читала стихи публике. Не впервые...

В мае 2017-го в Большом зале студенческого дворца культуры Белгородского технологического университета им. Шухова мы проводили первое в Российской Федерации представление поэтического сборника «Я — израненная земля. Русская поэзия о весне крымской и войне донбасской» (Москва).

​

А. Долгарева, по высказанному тогда мнению составителя сборника Захара Прилепина, просто и болезненно сломила новейшую, ложно многозначительную снобистскую традицию цедить слова, ни за что не отвечая, — вдруг выяснилось, что женщина, девушка, девочка тащит на себе все то, что иные давно бросили как ненужный скарб: Родину, войну, долг.

А.Дмитриев, С.Минаков, А.Долгарева, З.Прилепин

Действительно, кто-то в качестве ее предшественниц мог назвать Ольгу Берггольц или Юлию Друнину. Сегодня Долгарева в ткань своего стихотворения вводит как бронебойный патрон знаменитую строку Анны Ахматовой «Мы знаем, что ныне лежит на весах…». Уязвленная войной харьковчанка читает публике только о войне, как бурлак, тянущий трудное тяжкое вервие, или будто акын — одну долгую песню о том, что видит в мире своим сердцем. Это стихи свидетеля, со страстью и болью выступающего не только на новом «нюрнбергском трибунале», но и на Страшном суде. Предметность и точность детали у этого молодого поэта в самом деле не надуманны, а продиктованы, как сказал бы Достоевский, «реализмом действительной жизни» (не дай вам Бог такого опыта!):

В гильзу от АГС помещается 20 грамм
в данном случае — виски. Мы пьем без звона,
ветер с востока хлопает дверью балкона.
Пьем за тех, кто более не придет к нам.
…
Сентябрь начался, с востока идет гроза,
молчат минометы, автоматы притихли даже.
Один комроты, смотря на меня, сказал,
что мечтает увидеть женщину не в камуфляже.

Здесь земля отверженных, нам уже от нее не деться,
ветер степной пахнет смертью, мятой и медом.
Мы пьем за любовь, за правду, за счастливое детство,
пьем, не чокаясь, из гильз от гранатомета.

​

У Анны свои трагические счеты с нынешней войной, отнявшей любимых людей и принесшей десятки тысяч смертей. Война открывает шлюзы для страшной, непостижимой поэзии, в данном случае ассоциативно отсылающей нас к аналогичным шедеврам Великой Отечественной — Симонова, Эренбурга, Гудзенко:

друг мой, ты слышишь, — не называй врага
по имени и не помни его лица.
нет у врага ни матери, ни отца,
нет во враге ни ребенка, ни старика.
будешь стрелять во врага, так сразу стреляй,
бойся промедлить, в сторону отойти.
нет у врага ни памяти, ни пути,
нет у него ни мая, ни февраля.

ибо же, если увидишь его лицо,
северный ветер поселится внутрь тебя,
будет в тебе ходить, изнутри скребя,
тонкое неизвлекомое сверлецо.
ибо придется купать тебя в молоке
и роднике сорок по сорок раз,
ибо придется отшептывать черный сглаз,
воском отлить, а воск утопить в реке.
и все равно не поможет, будет крутить,
ныть на погоду, где-то в костях свербя.
не узнавай врага, пожалей себя.
нет у врага ни памяти, ни пути.

Это ад воочию, поскольку на этой «странной» войне русским приходится убивать русских. 
Член Союза писателей РФ, Союза писателей ЛНР, уроженка Харькова, расположенного всего лишь в 80 км от Белгорода, выпускница ХНУ им. Каразина Анна Долгарева по образованию химик и политолог, автор десятка поэтических сборников, лауреат литературных премий. В 2015–2017 гг. работала военным корреспондентом в Донецкой и Луганской народных республиках, ныне — корреспондент канала RT.
14 июня во время ее выступления — на Харьковской горе в Белгороде — воздушной тревоги не было, а за несколько минут до начала в паб символично зашли за своим бойцом пять автоматчиков СОБРа «Ахмат». Анна полтора часа читала белгородцам стихи о войне, в том числе и свои хиты, а на бис — широко известное сочинение «Гагарин». Вот несколько прозвучавших произведений поэта последних лет:

* * *
И пока небосвод от снарядов стонет,
Некому поплакаться, помолчать не с кем,
И приходит дед, заваленный в доме
Во году пятнадцатом, под Донецком.

На рассвете этом, медвяном, дынном,
Он пришел, лишенный тоски и страха,
И стоит у околицы белым дымом,
Прозревая Харьков и Волноваху.

А чего, говорит, что ли, снова бомбы,
Не пойму, кому от этого легче.
Навели бы мир, отстроили дом бы,
За меня бы в церкви поставили свечи,

Потому как умер я неотпетый,
Хоронили в спешке под минным роем.
Это век становится волком, это
Сами мы становимся сталью с кровью.

Это русский хтонос, его железо,
И земля перекопана на два метра,
Потому что мы, не бояся смерти,
Щедро делимся ей, и она навесом

Прилетает прицельно, бесслезно, метко,
Сталь и кровь, и нет никакого страха,
Только мертвый дед, куря сигаретку,
С грустью смотрит на Харьков и Волноваху.

* * *
А воздух жаркий и липкий, и так его мало.
Пропустите, говорит, пропустите, я Его мама,
но ее, конечно, не пропускают,
ад хохочет, трясется, и зубы скалит,
торжествует.
А она говорит: дайте мне хоть ручку Его неживую,
подержать за ручку, как в детстве,
я же мама, куда мне деться.
Вот она стоит, смерть перед ней, в глаза ей смеется,
Пасть у смерти вонючая, зрачки-колодцы,
Смерть идет по земле, истирает гранит и крошит,
А она отвечает:
Маленький мой, хороший,
Ты уж там, где ты есть, победи, пожалуйста, эту дрянь.
Ты вот ради этого, пожалуйста, встань,
Открывай глаза свои, неживые, незрячие.
И плачет, сильно-пресильно плачет.
Он войдет в ее дом через три дня.
Мама, скажет, мама, послушай, это и правда я,
Не плачь, родная, слушай, что тебе говорят:
Мама, я спустился в ад, и я победил ад,
Мама, я сделал все, как ты мне сказала.
Смерть, где твое жало?

* * *
В город пришла война.
В город ложатся мины.
В городе разорвало водопровод,
и течет вода мутным потоком длинным,
и людская кровь, с ней смешиваясь, течет.

А Серега — не воин и не герой.
Серега обычный парень.
Просто делает свою работу, чинит водопровод.
Под обстрелом, под жарким и душным паром.
И вода, смешавшись с кровью, фонтаном бьет.

И, конечно, одна из мин
становится для него последней.
И Серега встает, отряхиваясь от крови,
и идет, и сияние у него по следу,
и от осколка дырочка у брови.

И Серега приходит в рай, — а куда еще?
Тень с земли силуэт у него чернит.
И говорит он: «Господи, у тебя тут течет,
кровавый дождь отсюда течет,
давай попробую починить».

* * *
Здесь перемелено, здесь перемолото, «Градов» гром,
вот бывший дом, и бывшие люди в нем.
А по развалинам ходит бесхвостый кот
и смятенно орет.

Крик замерзает около синих губ.
Перестань быть мертвым, попробуй сесть.
Кот не ест человеческий труп,
не умирай, он даже не сможет тебя поесть.

Снайпер работает неподалёку,
изрешечёна разграбленная аптека.
Кот бодает мертвую щёку
бывшего человека.

Встань, поднимись до бывшей квартиры,
где на месте третьего этажа пустота,
словно вокруг — тишина бывшего мира.
Встань, покорми кота.

Кто-то, как водится, с трудом «врубается» в стилистику Долгаревой, кому-то она кажется «излишне свободной», кто-то даже пеняет мне, что я в своем харьковском семинаре русской поэзии «неправильно ее учил-воспитывал» и потому «испортил молодое дарование». Тут я должен сказать, что впервые увидел 17-летнюю Аню на киевском поэтическом фестивале молодой поэзии «Каштановый дом» лет двадцать назад, в сентябре 2005 г.: она вышла на сцену планетария в короткой юбке и ковбойской шляпе и уже тогда читала стихи, обратившие на себя внимание. Через год она подала рукопись для обсуждения в моем семинаре, прежде всего потому, что одним из оппонентов была Ирина Евса.
Стихи были талантливые, о любви, пожалуй, самая яркая подборка из двух десятков (по конкурсу не прошли еще несколько десятков), но Анна на семинар не явилась, срочно уехав «по делам» в Киев. Уже тогда она была той самой «кошкой, которая гуляет сама по себе» или котом Феликсом, которого она назвала в честь чекиста. Стихи мы опубликовали, а редакторские советы, высказанные оппонентами в частном порядке, Аня проигнорировала. Так она поступает и сейчас, а ведь редактор нужен, и я свои замечания высказывал не раз. Но многим из нас порой мешают критично отнестись к своим писаниям желание быстрей их вбросить в топку Интернета, а также комплименты и восхваления. Считаю, что Анна Долгарева — поэт с поручением, дарованием. Сердечно отношусь к ней как к подранку-земляку, как к дочери или младшей сестре. Анечка, храни тя Христос!

 
Автор репортажа с героиней поэтического вечера

Обложка: фото со странички в ВК "Анна Долгарева. Стихи".