Князь Курбский: «Власов» 16 века — и крах его предательской идеологии

460 лет назад, 13 мая 1564 году перебежал на сторону врага командующий русскими войсками в Ливонии воевода Андрей Курбский. Как водится среди такой публики, он тут же начал оправдывать свое предательство некими «высокими мотивами», — попутно ведя вражеские рати против своей Родины и соотечественников…
Вообще прямо сравнивать печально известного топ-предателя генерала Власова с Курбским было бы даже отчасти необоснованным оскорблением в адрес первого.

Да, оба эти военачальника до поры до времени водили в бой войска своей страны — и даже добивались заметных успехов. Власов — в ходе боев под Киевом и контрнаступления под Москвой зимой 1941—42 годов, Курбский — при взятии Казани, во время Ливонской войны и стычках с набегами крымско-татарских орд.
Тем не менее бывший советский генерал по крайней мере до самого момента добровольной сдачи в плен гитлеровцам ранее с ними не сотрудничал — таких фактов не было обнаружено даже в ходе самого дотошного следствия уже после окончания войны и в пору подготовки судебного процесса над высокопоставленными изменниками Родины.
А вот то, что Курбский минимум за полтора года до своего побега в Литву переписывался с польским королем (и одновременно — Великим князем Литовским), готовя почву для своей измены, и выдавая ценнейшие сведения, доступные ему как особе, приближенной к царю и командующему стотысячной русской армией на «Ливонском театре военных действий», ныне является практически неопровержимым фактом. 
И заодно, контраргументом против слезливых стенаний князя-Иуды после побега в его знаменитой «Переписке с Иваном Грозным», дескать, я ж хороший, но вынужден был бежать под угрозой неминуемой лютой смерти! 
Оправдание однозначно очень сомнительное. Начало 60-х годов 16 века на Руси — это еще даже не период знаменитой «опричнины» с ее действительно массовыми и часто внесудебными казнями нелояльной царю аристократической элиты — этот институт был создан Иваном Грозным лишь в 1565 году. 
Кстати, если не единственным, то однозначно важным фактором для такого решения как раз и стала измена князя Курбского. Право, если на сторону врага перебегает сам главнокомандующий почти всеми наличными (кроме небольших пограничных отрядов на юге России) вооруженными силами государства — это более чем веский повод для высшей власти хорошенько задуматься о «чистках» хотя бы «верхнего эшелона». 
А то ведь в следующий раз подобный «верный слуга» может решить уже не бежать к врагу, но и даже если не «повернуть штыки» подчиненной армии в сторону Москвы, то как минимум поспособствовать ее разгрому неприятелем. 
Собственно, такую «подрывную деятельность», пусть и в меньших масштабах, воевода-изменник начал еще до своего открытого предательского «камин-аута». Кроме выдачи врагу секретных планов и диспозиции русских войск спровоцировав лишние и немалые жертвы среди своих бойцов при осаде замка Гельмет. 
Руководитель обороны которого, комендант Арнц, согласился сдать крепость без боя, о чем были достигнуты письменные договоренности с Курбским. Которые после этого быстренько были «слиты» последним вражескому командованию — после чего у замка тут же появился новый комендант. А у наших бойцов — необходимость идти на кровопролитный штурм уже почти сданной им твердыни. 
Тем не менее возвращаясь к вопросу «смертельной опасности в отношении князя, исходящей от царя» — этот бред может вызвать только саркастический смех. Тех, кому хоть что-то грозило в царствование Ивана Грозного (да в общем, и до, и после него тоже) на столь высокие должности не назначают! 
Ну, а пресловутая «опасность» до учреждения «опричнины» подавляющему большинству даже действительно опальных вельмож грозила больше разве что в виде ссылки. Да и то — не «поднадзорным полу-арестантом», а обычно воеводой, пусть и в какой-нибудь «Тьмутаракани» в глухой провинции. Максимум — в собственной вотчине, пока не пройдет царский гнев… 
В этой связи особенно цинично-лицемерно звучат самооправдания предателя с обвинениями в адрес Грозного из его первого письма:

«Какого только зла и каких гонений от тебя не претерпел! И каких бед и напастей на меня не обрушил! И каких грехов и измен не возвел на меня! А всех причиненных тобой различных бед по порядку не могу и исчислить, ибо множество их и горем еще объята душа моя».

Ну действительно — как можно «исчислить» то, чего не было в реальности? Все равно что, вспоминая притчу из известного романа и фильма «искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет»… 

***

Еще один расхожий тезис, обычно от почти не скрывающих свои либеральные убеждения, а потому и не без симпатии относящихся к «первому диссиденту на Руси», историков. Дескать, в те времена не было жесткой привязки как минимум высших аристократов к какому-то одному государству или даже государю: хотели — служили, нет — переходили в другую страну к другому сеньору.
Аргумент так себе — к тому же больше относящийся к Западной Европе, с ее запутанными отношениями вассалитета и сеньоража, кстати, уже тоже к тому времени уходящим больше в историю. И сменявшимися куда более четкими правилами присяги на верность — и ответственности за государственную измену в случае ее нарушения.
Тот же упоминавшийся выше комендант замка Гельмет в Ливонии Арнц — он ведь целым графом был! А такие аристократы, наряду с герцогами и маркизами, нередко были прямыми вассалами лично короля! Но это ничуть не помешало его начальству не просто казнить недостаточно храброго командира (например, отрубив ему голову, как и было принято для знатных дворян), — но даже подвергнуть его куда более мучительному колесованию…
Да, в конце концов, элементарная верность данному слову была в то время абсолютно необходима даже для чаще безродных наемников — в противном случае, в следующий раз ни один «работодатель» в своем уме не нанял бы их к себе на службу. 
Так и Андрей Курбский (на что указывал в письмах к нему Иван Грозный) — пусть он хоть трижды был владетельным князем, — но тем не менее давал присягу на верность царю, скрепив ее клятвой на кресте. То есть как бы невидимо брал в свидетели самого Бога! И отречение от такой «крестоцеловальной клятвы» справедливо приравнивалось не только к измене земному властителю, но и богоотступничеству тоже. 
Именно по этой причине, кстати, в Русской православной церкви больше столетия (пока ее не распорядился прекратить возглашать Александр I в ходе своего визита в Киев и Киево-Печерскую лавру) звучали грозные слова анафемы в адрес гетмана-предателя Мазепы. Не только потому, что он был врагом, но потому, что нарушил крестоцеловальную клятву Петру I. 
Тем не менее Курбский умудрился искать возражение даже на такое неопровержимое обвинение! 

«А то, что ты (царь) пишешь, именуя нас изменниками, так мы были принуждены против воли крест целовать, ибо есть у вас обычай, если кто не присягнет — то умрет страшной смертью, на это все тебе ответ мой: все мудрые с тем согласны, что если кто-либо по принуждению присягает или клянется, то не на того падет грех, кто крест целует, но всего более на того, кто принуждает, хотя бы и гонений не было».

Естественно, «принуждал принимать присягу» государю Курбского и ему подобных персонажей отнюдь не мифический «страх страшной смерти». Но желание (конечно же, однозначно «против воли») получить побольше «плюшек» от близости к трону на как можно более высшей должности. Однако такую «мелкую деталь» сей средневековый оратор предпочитал не вспоминать…

*** 

Впрочем, все без исключения историки сходятся в том, что главным пунктом обвинений со стороны Курбского в адрес Ивана Грозного было, как сказали бы сейчас, «попрание демократических норм в управлении государством». Доходящих до вполне по-современному звучащих терминов «кровавый маньяк» — в приложении к царю и его приближенным. 
С параллельным ностальгированием по временам «Избранной Рады» — группы ближайших царских советников (кстати, никем не избиравшихся, но призванных лично Грозным) в 50-х годах 16 века — однако почему-то должных, по мнению князя-предателя, играть определяющую роль в выборе курса политики государства. С обязанностью царя находиться в роли едва ли не «свадебного генерала».
На что Иван Васильевич с гневом отвечал своему бывшему фавориту: 

«Разве это и есть “совесть прокаженная” — держать свое царство в своих руках, а своим рабам не давать господствовать? Это ли “против разума” — не хотеть быть под властью своих рабов? И это ли “православие пресветлое” — быть под властью и в повиновении у рабов?»
<…>
А о безбожных (то есть не-православных) народах что и говорить! Там ведь у них цари своими царствами не владеют, а как им укажут их подданные, так и управляют. Русские же самодержцы изначала сами владеют своим государством, а не их бояре и вельможи! И этого в своей озлобленности не смог ты понять, считая благочестием, чтобы самодержавие подпало под власть известного тебе попа (члена разогнанной Избранной Рады Сильвестра) и под ваше злодейское управление. 
А это по твоему рассуждению “нечестие”, когда мы сами обладаем властью, данной нам от Бога, и не хотим быть под властью попа и вашего злодейства? Это ли мыслится “супротивно”, что вашему злобесному умыслу тогда — Божьей милостью, и заступничеством пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и родительским благословением — не дал погубить себя? Сколько зла я тогда от вас претерпел, обо всем это подробнее дальнейшие слова известят».

***

Можно заметить, что в данном месте царь в своем «Русские же самодержцы изначала сами владеют своим государством, а не их бояре и вельможи!» все же больше выдает желаемое за действительное. Если не считать, конечно, благословенных времен действительного самодержавия в Древней Руси — периода от князя Рюрика на рубеже 9—10 веков — до Ярослава Мудрого в первой половине века 11-го. 
А дальше уже пошел кризис феодальной раздробленности — в конечном счете приведший к гибели Киевской Руси под напором монголо-татарского нашествия. И только лишь начавший сменяться все большей централизацией Московского государства реально лишь во времена Великого Князя Ивана III во второй половине 15 века. Да и то, бедствия Смутного Времени показали, что даже после всех усилий Ивана Грозного по укреплению царской власти ее стабильность, в общем-то, держится буквально на волоске.
А потенциальными «минами» под эту стабильность как раз и являлась «белая кость» в лице князей-Рюриковичей и множества богатых бояр с родословной чуть пожиже. Они да, «ратовали за свободу», но только исключительно для себя любимых. А «проблемы индейцев» (крестьян, ремесленников, купцов, даже мелкопоместных дворян), как и государства в целом, этих самозванных «шерифов» «не волновали».
Потому что вся эта публика на деле ратовала не за свободу и демократию, а за вседозволенность для собственного олигархического правления ради собственных шкурных интересов! Мало чем отличающихся по итоговым провальным результатам для страны что в эпоху Ивана Грозного, что «Семибоярщины» Смутного времени, что «керенщины» 1917 года, — что «Семибанкирщины» эпохи «лихих 90-х» 20 века. 
Да, в общем, начни определять политику России последние пару лет так называемые «испуганные патриоты» — итог мог бы стать даже более ужасающим. К счастью, эта группа «борцов за свободу и демократию» тоже большей частью уже покинула страну — хоть некоторые особо упертые иноагенты-«курбские» еще продолжают отрабатывать денежки своих западных нанимателей на отечественных просторах 
А идеал главы государства для их предтеч из 16 века просто блестяще охарактеризовал сам Иван Грозный в письме Курбскому, характеризуя переманившего этого изменника польского короля:

«Поэтому ты и нашел себе такого государя, который — как и следует по твоему злобесному собачьему желанию — ничем сам не управляет, но хуже последнего раба — от всех получает приказания, а сам никем не повелевает. Но ты не найдешь себе там утешения, ибо там каждый о себе заботится. Кто оградит тебя от насилий или защитит от обидчиков, если даже сиротам и вдовицам не внемлет суд, что вы, желающие для христианства бед, творите!»

***

Вскользь можно заметить, что данный тезис царя оказался верным лишь отчасти — в плане возрастающей анархии в польско-литовском государстве. А также — разбойническому отношению ближайших к ковельским владениям Курбского, пожалованных ему королем, соседей-магнатов. Однако очень скоро новоявленный магнат оказался настолько «хорошим учеником», что сам начал «отжимать» собственность шляхетствующих разбойников весьма и весьма успешно. 
Так что уже они были вынуждены обращаться за защитой к местным судам, впрочем, без особого толку, как и было принято в среди вольницы «гоноровых шляхтичей» якобы государства Польши и Литвы. Правда, пророчество царя исполнилось уже на наследниках изменника — после его смерти в мае 1583 года большую часть жалованных ему владений правительство отобрало назад.
Не помогли даже ссылки на «оказанные польской короне услуги» — командование крупными польско-литовскими силами, направленными разорять русские города. Что поделаешь, для дельцов такого пошиба «оказанная услуга — уже не услуга» …
Также можно заметить, что в характеристике европейских королей Иван Грозный тоже слегка сгустил краски. Ибо 16 век стал в большинстве европейских государств периодом взятия решительного курса на укрепление абсолютизма, самодержавной власти монарха в ущерб высшей аристократии, достигнувшего своего пика в середине 17 — начале 18 века. За исключением разве что все той же анархиствующей Польши и Литвы — да вечно расколотой вплоть до второй половины 19 века на бесчисленное множество королевств, княжеств, графств и отдельных городов Германии. 
Собственно, этот процесс уже сам по себе стал историческим приговором «курбщине» — и всем ее последователям и апологетам. Объективно выступавшим вопреки главному вектору развития общественных отношений, а потому и оказавшимся выброшенными на свалку истории. 
Даже там — где они вроде бы победили — на свою голову. Как в той же Речи Посполитой, которая по площади и ВВП вполне себе могла считаться «средневековой сверхдержавой». Но которую ее ну очень свободолюбивая шляхта и магнатерия уже с начала 18 века превратила в фактический русский протекторат с расквартированной в Варшаве русской армией, — а затем довела до окончательного раздела и ликвидации к концу того же столетия.
Так что хотя Курбский формально избежал участи Власова, заслуженной казни за предательство, — но исторический приговор изменникам этим (и многим другим!) изменникам России это не изменило. Их якобы «истинно-патриотическая» идеология потерпела однозначный крах.