Римский-Корсаков — горящая свеча ангела. На 180-летие русского композитора

К 180-летию Николая Андреевича Римского-Корсакова, русского композитора, педагога, дирижёра, общественного деятеля, музыкального критика; члена «Могучей кучки». Среди его сочинений — 15 опер, 3 симфонии, симфонические произведения, инструментальные концерты, кантаты, камерно-инструментальная, вокальная и духовная музыка.

​

Даже его появление на свет сопровождалось чудесным предзнаменованием...

Вот что пишет об этом внучка композитора Т. В. Римская-Корсакова:

«Софья Васильевна уже перешагнула за сорок, а Андрей Петрович находился накануне своего 60-летия, когда неожиданно в их, ничем не нарушавшуюся, спокойную жизнь вошло значительное событие: выяснилось, что Софья Васильевна снова ждет ребенка. Перспектива иметь ребенка в таком возрасте и после 22-летнего перерыва немало смущала ее. Но она воспрянула духом после того, как ей привиделся удивительный сон: спускавшийся с небес ангел протягивал ей ярко горящую свечу. Впечатление от этого сна было столь сильным, что, будучи глубоко религиозной, она истолковала его как знамение свыше, обязывающее ее дать жизнь новому человеку».

…В творчестве Римского-Корсакова получили яркое воплощение разнообразные сказки и мифы, а также страницы русской истории. Им созданы оперы «Садко», «Кощей бессмертный», «Сказание о невидимом граде Китеже», «Сказка о золотом петушке», «Майская ночь», «Снегурочка», «Царская невеста», «Псковитянка» и другие.
Николай Андреевич Римский-Корсаков воспитал плеяду талантливейших учеников, среди которых А. Аренский, А. Глазунов, А. Лядов, И. Стравинский, С. Прокофьев, Н. Мясковский, Б. Асафьев, М. Гнесин, М. Бананчивадзе, Н. Лысенко. Как видим, этот перечень включает не только русских музыкантов, но и тех, кто стал основоположниками национальных композиторских школ.
Он являл собой настоящий образчик здравомыслия и филигранного профессионализма среди своих коллег-композиторов. Рядом с полубезумным Балакиревым, с тяжелым сумрачным непредсказуемым Мусоргским, с рассеянным Бородиным и сентиментальным до головокружения Чайковским Римский-Корсаков был источником мудрости и света.
Морской офицер Римский-Корсаков был одним из тех, кто создавал «школу» в русской музыке. Через десять лет после открытия первой в Российской империи консерватории в Санкт-Петербурге ее основатель и первый ректор Антон Рубинштейн пригласил Римского-Корсакова преподавать на кафедре теории композиции и инструментовки. Поначалу он чувствовал себя некомпетентным, поэтому начал заполнять пробелы в знаниях — быстро, подробно, жадно. 
Композитор признавался: 
«Если бы я хоть капельку поучился, если бы я хоть капельку знал больше, чем знал в действительности, то для меня было бы ясно, что я не могу и не имею права взяться за предложенное мне дело, что пойти в профессора было бы с моей стороны и глупо, и недобросовестно. Но я — автор “Садко”, “Антара” и “Псковитянки”, сочинений, которые были складны и недурно звучали, сочинений, одобряемых публикой и многими музыкантами, — был дилетант, я ничего не знал. В этом я сознаюсь откровенно и свидетельствую об этом перед всеми».

Теперь С.-Петербургская консерватория носит имя великого композитора. Почти сорок лет он провел в ее стенах, где создал первые русские учебные программы и учебники по гармонии и теории композиции. И при такой прагматичности, рациональности мышления, при щепетильности и педантичности, трогательной кажется любовь композитора к фантастике. Получается такой портрет многомудрого дедушки-профессора, в очках и с бородой, который заканчивает сложную умную работу и берет в руки книгу сказок. И погружается в их мир, как ребенок. 
И в жизни народа, и в окружающем мире он хотел видеть лишь высокое и прекрасное. В творчестве Римского-Корсакова — воплощен народный «кодекс» красоты. Поэтому его герои зачастую живут в сказочных идеальных царствах. Но сказочный мир и быт людей составляют единое целое. Борьба со злом у Римского-Корсакова неизбежно оканчивается победой света, торжеством добра и справедливости, восстановлением мирового равновесия, преодоление любых проявлений хаоса. 

Дочь композитора, С.Н. Римская-Корсакова, отмечала в мемуарах: 

«Ни один из портретов Николая Андреевича не передает той редкостной доброты, которая была его отличительной чертой».

Известный музыковед Б. Асафьев, ученик Римского-Корсакова, писал: 

«Доброта и понимание чужой беды сквозили за суровым обликом композитора. От его стройной, статной, старостью не придавленной фигуры веяло бодрым духом мужественности, а горящие глаза изобличали вещий огонь. Чтобы воспринять и верно оценить музыку Римского-Корсакова, надо не упускать из виду эту строгую холодную скованность и цельность стремлений, прикрывающие собой целомудрие, скромность, кротость и детскую приветливую наивность, и застенчивость душевного мира Римского-Корсакова. Сила и обаяние музыки Римского-Корсакова — в ее прекрасной прозрачной звучности, в неисчерпаемом богатстве его инструментальных замыслов, раскрывающих затейливую, переливчатую игру света и теней, ярких и приглушенных красок, смену пестрой чисто восточной узорчатости и как бы воздушной, в лазури неба парящей звончатости».

***

Море — еще одна любовь Римского-Корсакова. Морской офицер, много лет посвятивший службе на флоте, он не мог не воспринять величие и обаяние стихии. С малых лет он мечтал о путешествиях в дальние страны. 
В двенадцатилетнем возрасте юный Николай был определен в Петербургский морской кадетский корпус. Ежедневная военная муштра выработала в характере Римского-Корсакова выдержку, силу воли и железную дисциплину. По окончании учебы он должен был два года прослужить на клипере «Алмаз». К тому моменту Корсаков уже тесно общался с Балакиревым и Мусоргским (так зарождался знаменитый кружок «Могучая кучка») и начал сочинять свою Первую симфонию. В связи с морской службой молодому композитору пришлось разлучиться с недавно найденными единомышленниками-музыкантами, да и всю музыкальную деятельность пришлось временно прекратить. Сам композитор назвал это «полным отлучением от музыки». 

Он вспоминал: 

«Не хотелось мне за границу. Сойдясь с балакиревским кружком, я стал мечтать о музыкальной дороге; я был одобрен и направлен кружком на эту дорогу. В то время я уже действительно страстно любил музыку. Балакирев был сильно огорчен моим предстоящим отъездом и хотел хлопотать, чтобы меня избавили от плавания. Но это было немыслимо… Воин Андреевич (старший брат композитора, русский мореплаватель, реорганизатор системы военно-морского образования, — Авт.) требовал с меня службы и плавания. Те начатки сочинения, которые были у меня в то время, казались ему недостаточными для того, чтобы рискнуть на первых же порах бросить карьеру моряка. Он был тысячу раз прав, смотря на меня как на дилетанта: я и был таковым».

Тем не менее в письме Воина Андреевича к родителям от 14 июля 1858 года мы находим свидетельство обратному ходу мысли: 

«Не могу сказать, в какой степени велика в нем наклонность к музыке, но полагаю, что степень его дарования такова, что пренебречь его развитием значило бы погрешить перед Богом, зарыть в землю талант, им посланный».

В ходе плавания Римский-Корсаков побывал в Англии, Норвегии, Франции, Италии, Испании, США и Бразилии.
И хотя молодому офицеру на корабле некогда было заниматься музыкой, он подспудно впитывал впечатления, которые впоследствии получили яркое воплощение в его сочинениях: не раз являл он в звуках изображение бескрайнего «моря-океана» и раскинутого над ним звездного покрова.
По возвращении из плавания Римский-Корсаков снова влился в музыкальную среду и завершил Первую симфонию. Ее премьера состоялась 19 декабря 1865 года. 
После ряда одночастных симфонических произведений в 1868 году Римский-Корсаков взялся за сочинение оперы «Псковитянка» (в основу которой легла трагическая история приемной дочери князя Токмакова, воеводы Ивана Грозного). В то же время его соратник Модест Мусоргский (21 марта с.г. исполнилось 185 лет со дня рождения) начал работать над грандиозным «Борисом Годуновым». В течение года, работая над шедеврами, композиторы жили в одной квартире. 

Вот как об этом вспоминал Римский-Корсаков: 

«Наше житье с Модестом было, я полагаю, единственным примером совместного житья двух композиторов. Как мы могли друг другу не мешать? А вот так. С утра до 12 роялем пользовался Мусоргский, а я или переписывал, или оркестровал написанное что-либо, вполне уже обдуманное. К 12 часам он уходил на службу в министерство, а я пользовался роялем. По вечерам дело происходило по обоюдному соглашению. В эту осень и зиму мы оба много наработали, обмениваясь постоянно мыслями и намерениями. Мусоргский сочинял и оркестровал польский акт “Бориса Годунова”, и народную картину “Под Кромами”. Я оркестровал и заканчивал “Псковитянку”».

Однако вершиной оперного творчества Римского-Корсакова стало «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», в котором композитор соединил две, пожалуй, самые загадочные и красивые легенды древней Руси — о граде Китеже и о Петре и Февронии. Сам Римский-Корсаков называл ее «литургической оперой». Первая постановка этого произведения состоялась в Мариинском театре 7 февраля 1907 г. В этот же день были назначены выборы во Вторую Государственную думу, а последующие спектакли совпали с ее открытием. 
«Вечер 7-го февраля, — писал очевидец событий, — представил острый контраст дню того же числа. До 8 часов Петербург европействовал, принося избирательные листки к мрачным высоким ящикам, из которых, как из рога изобилия, должно излиться всякое благо и счастье на будущую историю России, — в 8 часов искусство отвело его от черных ящиков надежды на будущее в “лето от сотворения мира 6751”, в Керженские леса, к озеру Светлояру, и еще дальше и выше — в небесный град…».

Музыковед О. Комарницкая так говорит об этом сочинении: 

«Непостижимая в своем совершенстве, красоте и абсолютной гармонии, отражающая законы мироздания, вселенной, воплощающая космос души русского человека, как бы в свернутом виде показывающая историю прошлого, настоящего и будущего великой земли русской, замешенную одновременно на крови, немыслимых неисчислимых жертвах и на истовой абсолютной вере, которая спасает в тяжелейших испытаниях. Эта опера глубоко национальна, в ней — вся Россия. Она — подобно иконе, невидимыми тончайшими нитями связывает мир зримый и незримый, затрагивает самые потаенные тайники сердца русского человека».

Есть мнение, что у Римского-Корсакова наибольшая русскость воплотилась именно в женских образах, полных невероятной чистоты — Ольге из «Псковитянки» и Февронии.
Композитор испытывал немалый интерес к народным обычаям, древней обрядовой стороне народной жизни и сохранившимся в ней отголоскам старины. В творчестве Римского-Корсакова претворен весь цикл русских сельских праздников и важнейших календарных обрядов: колядование в «Ночи перед Рождеством»; проводы Масленицы и закликание весны, а также — купальские обряды праздника весеннее-летнего пограничья; троицкая обрядность в «Майской ночи» и купальские обряды в «Младе».
В 1890 г. Римский-Корсаков был приглашен в Брюссель для дирижирования концертами русской музыки. Здесь он ощутил на себе чувство превосходства иностранцев по отношению к русским и русскому. 

В письмах жене Надежде Николаевне композитор сообщал: 

«Скажи детям, — писал он, — чтобы они хорошо знали говорить по-французски и по-немецки для того, чтобы, когда они будут за границей, могли бы свободно говорить и защищать Россию перед иностранцами, которые ее не знают, а потому судят вкривь и вкось, а между тем приходится или молчать, или чуть что не соглашаться, по незнанию языка. Они очень любезны, но через любезность сквозит какое-то желание оказать протекцию, благосклонность, внимание и т. д. Они дают тебе знать, что они выше нас: это сквозит во всем; самомнение у них ужасное… Они очень ценят русскую музыку; говорят, что русские сделали “кельке шоз нуво” (нечто новое, — Авт.) и т. п. Но сквозь это звучит нотка протектората. Глупые, они не понимают того, что русские сделали столько, что им и во сне присниться не может. Если б они понимали, то должны были бы восхищаться и благоговеть и каждую русскую нотку ценить на вес золота, так как они ценят Вагнера».

Примерно об этом же композитор говорил в 1904 г. в письме А. В. Оссовскому: 

«…истинный прогресс музыки живет у нас на Руси и исключительно у нас, а они его не видят, принимая его за отсталость, а мыльные пузыри за передовое движение. Я мечтаю о настоящей, здоровой русской музыкальной критике, которой у нас пока нет, а мы верим иностранным пустозвонам, но я ясно вижу и отчетливо ценю то, что делается у нас, а вовсе не страдаю манией величия».

Творческая деятельность Римского-Корсакова многогранна. Его композиторское наследие огромно. Состояние, в котором сочинялась музыка, сам композитор называл «хроническим вдохновением». Помимо 15-ти опер, двух симфоний, Симфониетты, двух симфонических сюит, семи одночастных симфонических произведений им написано несколько камерных ансамблей, кантата «Из Гомера», фортепианный концерт, около 80-ти романсов (среди которых шедевры вокальной лирики «Редеет облаков летучая гряда» и «Не ветер, вея с высоты»). После самоустранения Балакирева от музыкальной жизни он возглавил Бесплатную музыкальную школу (БМШ), а кроме того — преподавал в Придворной певческой капелле и инспектировал оркестры и хоры морского ведомства. Иногда выступал и как дирижер. Среди прочего им составлен сборник «100 русских народных песен». А его мемуары «Летопись моей музыкальной жизни» являются, по сути, бесценным документом, отражающим почти полувековой период музыкальной жизни России. И наконец, помимо сочинения собственных музыкальных произведений Римский-Корсаков внимательно и с любовью завершал и редактировал сочинения своих безвременно умерших друзей: «Каменный гость» Даргомыжского, «Князь Игорь» Бородина, оперы Мусоргского.

Просто уму непостижимо, как столько всего мог сделать один человек! И потому он воистину — целая эпоха.

Примечания:

Обложка: В.А. Серов. Портрет Н. А. Римского-Корсакова, 1898 г.

Курсивом отмечены цитаты Римского-Корсакова.