Песни нашего двора. Летний московский дождь

ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

Жуткий августовский ливень… Преддверие осени. Еле добежал до какой-то кафешки, перепрыгнув через высокий (антиливневый?) порог. В голове играл «Летний дождь» Талькова.
Я стоял и отряхивался. Три гигантских панорамных окна. Почему-то вспомнился «Солярис» Тарковского: там тоже были солидные иллюминаторы по периметру.
Ливень — столбом. (Где-то я это уже слышал. У Пастернака? Ладно, пусть будет моей находкой.) Застекольные струи похожи на орган.
Что?!
Сквозь трепет чёрно-белой киноленты, сквозь исчезающую рябь воды: — подкатывает какой-то солидный (старинный!) экипаж.
В экипаже — господин в чёрном сукне. В чёрной шляпе с большими полями. Огромное количество седины — на этом сукне и вокруг лица…

Карета с Толстым подъезжает к нашему кафе​

Карета останавливается как раз напротив кафе. Господин не торопится вылазить — дождь…
Напряжённо всматриваюсь в изображение за окном — это Лев Толстой. Лев Толстой!
В ужасе оборачиваюсь, вздрогнув, — где я?
В какой-то затхлой тёмной рюмочной.
Из-за столов повскакивали студенты, бегут к окну, толкаются. Там — Толстой, рядом с ним Софья Андреевна. Публика в восторге.
Как, они живы?..
Боже, я сошёл с ума! Посетители нервно вытирают стёкла рукавами, чтобы лучше видеть небожителей.
Зрители-студиозусы, завсегдатаи кабака усиленно, — по воле бегущей, шуршащей пластмассовым запахом киноленты: — машут локтями.
На улице из-за угла появляются насквозь промокшие городовые. Лошадь щегольски взбрыкивает. И экипаж, резко рванув с третьей передачи, исчезает за поворотом.
Я оглядываюсь — все только и говорят-талдычут об увиденном секунду назад.
Одна дама близко от меня рассказывает девчоночке в ученической форме.
Может, дочке или внучке:
— Подумать только. А ведь я его вида́ла раньше…
— Да? — смешно держится одним пальчиком за рукав женщины школьница: — А как это было?
— Знаешь, милочка. Давным-давно мы ехали с мамой в трамвае. И вдруг мама восторженно прошептала, что впереди сидящий мужчина — Толстой.
— А как она поняла? — спрашивает девочка.
— Не ведаю. Трамвай шёл по Кропоткина. Ну… Тогдашней Пречистинке. Вдруг Толстой поднялся — двинул на выход. И пока выбирался из трамвая, весь салон — стоял. Молча открыв рты. Будто обезумев от невыразимого счастья.
— Молча, — повторила она.
— Сам Толстой, — повторила девчушка...

Ф.Скарбина. «Коляска под дождём» (со Л.Толстым).
Оригинальная 4-цветная литография, 1896 г.

P.S. Всё-таки пробил на антиплагиат насчёт «ливня столбом». Олеша, блин, оказался. Ну, ничего нельзя придумать!

Вспомнилось, как жаловался друзьям Куприн. По поводу того, что всё, — что можно и нельзя: — уже написано проклятым стариком. Толстым.
И что писать после него уже больше нечего: смысла нет.Разве лишь петь:

​