Фантастическая территория Николая Тряпкина

От редакции

Союз писателей России и особенно известный российский поэт, писатель Алексей Полубота ныне прилагают огромные усилия, чтобы донести всем нам — имя, объяснить значение творчества Николая Тряпкина. В прошлом году Алексей добровольцем ушел на СВО, а круги его миссии расходятся по России. Предлагаемый очерк Александра Балтина — тоже вклад и дань уважения нашему народному поэту Николаю Тряпкину. 

​

Летела гагара…

Она летела, суля тонкие звуковые узоры и нежную силу приглушённого северного света: она летела над таинственными водами, из которых непременно должен подняться сияющий, райскими красками новой жизни расписанный Китеж:

Летела гагара,
Летела гагара
На вешней заре.
Летела гагара
С морского утеса
Над тундрой сырой.
А там на болотах,
А там на болотах
Брусника цвела.
А там на болотах
Дымились туманы,
Олени паслись.
Грустный ли полёт?

Скорее сквозной — тонко объединяющий различные реалии яви, и колорит, создаваемый любым словосочетанием, хоть — Олени паслись… — зажигает совершенные картины бытия…
Или — переводит данность, скоротечную, как обычно, в регистры вечного бытования слова, взятого в поэтическом аспекте…
Н. Тряпкин пишет о том, что жизнь прошла, так, будто она продолжена будет новой явью: за слоем слой, а вдруг — потустороннее окажется таким, как описывал Сведенборг: похоже на привычную жизнь, но на новых, исполненных чистотой, вибрациях:

А жизнь прошла. Закончены ристанья.
Исправим печь. И встретим холода.
И только смутный гул воспоминанья
Проходит вдруг по жилам иногда.
 
Он пронесётся там, как в шахтах воды,
Промчится гул — и снова забытьё.
И перед древним сумраком природы
Горит свеча — окошечко моё.

Ведь трепетание свечного огня — сулит именно расширение взгляда, погружение в иные пространства, какие не описаны ещё, стих предчувствует оные, вещее сердце поэта, который, в сущности — сейсмограф бытия, живёт уже грядущими ощущениями и впечатлениями.
Мощно ревели космодромы Тряпкина, было в них нечто… сопоставительное, параллельное прошлому — дремуче-крестьянскому, чуть не старообрядческому даже:

Где-то есть космодромы,
Где-то есть космодромы.
И над миром проходят всесветные громы.
И, внезапно издав ураганные гаммы,
Улетают с земли эти странные храмы,
Эти грозные стрелы из дыма и звука,
Что спускаются кем-то с какого-то лука,
И вонзаются прямо в колпак мирозданья,
И рождаются в сердце иные сказанья:
А всё это Земля, мол, великая Гея
Посылает на небо огонь Прометея,
Ибо жизнь там темней забайкальского леса:
Даже в грамоте школьной никто ни бельмеса.

Великолепное, размашистое язычество!
И словесный мазок кладётся — широко, сильно, свободно…
Будто и — иные сказанья провидит, сам уже складывая их, словно соприкоснувшись с колпаком мирозданья, пошевелив сложное его строение…
В поэте жил эпос.
Он переливался мудрыми, седыми огнями Калевалы, вспыхивал необычно героикой Эдда; он был объединяющим, и линия, ведомая Тряпкиным от Николая Клюева, расцвечивалась таким количеством благодатных огней…
 А — он был скромен: редчайшее качество для поэта: кристалл подлинности, горевший в душе его, не допускал иного поведения.
Он чувствовал себя каплей российского океана, и, связанный с нею всем миром своей души, раскрывал в стихах секреты своего бытия, отражённого в Родине:

Не бездарна та планета,
Не погиб ещё тот край.
Если сделался поэтом
Даже Тряпкин Николай.

Даже Тряпкин Николай
Ходит прямо к Богу в рай.
И Господь ему за это
Отпускает каравай.

Сложно и просто: за внешней простотой мерцает бездна: но она световая, райская, расписная…
Она прокалена ощущением наконец-то всплывшего Китежа…
Снова — код самооценки, и вновь густота ощущений, своеобразная душевная алхимия завораживает:

Нет, я не вышел из народа.
О, чернокостная порода!
Из твоего крутого рода
Я никуда не выходил.
И к белой кости, к серой кости
Я только с музой езжу в гости.
И на всеобщем лишь погосте
Меня разбудит Гавриил.

Природная вера определяет вектор сознания.
Распускаются парадоксальные цветы, произрастающие из почвы Екклесиаста:

Всё на земле рождается,
И всё на земле кончается,
И то, что было осмысленно,
В бессмыслицу превращается. 

И вот она — суть конечная,
И вот она — грусть извечная.
Земля ты моя неустанная!
Галактика наша Млечная!
 
И если мы все рождаемся
И с волей своей не справляемся, —
Зачем же тогда к посмешищу
Мы заново устремляемся?

Распустился не отцветающий, не ветшающий сад великолепия Николая Тряпкина: исконно русский, северно-ясный, пышно-византийский, сад, в котором так легко и пространно дышится, и столько словесных чудес-растений предложено, что залюбуешься…

​