Как советское искусство ковало нашу победу
Как советское искусство ковало нашу победу
Друг-танкист говорил поэту Михаилу Львову о стихотворении Симонова «Убей его!»: «Я бы присвоил этому стихотворению звание Героя Советского Союза. Оно убило гитлеровцев больше, чем самый прославленный снайпер…»
22 июня 1941 года с вероломного нападения Гитлера на СССР началась Великая Отечественная война. Теперь-то мы все, конечно, знаем, что окончилась она Великой Победой — благодаря подвигу всех советских людей и на фронте, и в тылу. Но это — сейчас.
А тогда, в жаркие трагические дни лета 41-го ситуация была куда менее определенной. Уже к концу июня гитлеровцами был взят Минск, в начале осени — Киев, в октябре-ноябре командиры отдельных передовых частей Вермахта уже могли видеть в самые сильные бинокли Москву… Безусловно, непосредственную роль в срыве планов гитлеровского блицкрига сыграло героическое сопротивление Красной Армии, чьи бойцы, даже отступая, даже попадая в окружение, все равно продолжали наносить врагу серьезный урон, замедляя его продвижение. А еще — титанический труд по не просто эвакуации основных мощностей оборонной промышленности из западных республик Союза в глубокий тыл, — но и невиданно высокие темпы восстановления их производства. Успешная мобилизация, переброска сибирских дивизий на Западный фронт — благодаря тому, что японские милитаристы сделали в это время главную ставку на аннексию — завоевание как можно большей площади земель в районе Тихого Океана, оставив Сибирь и Дальний Восток «на потом».
Но все эти факторы, хотя и чрезвычайно важные — тем не менее носили все же больше лишь «технический характер». Ведь если вспомнить куда близкую историю, огромную страну на шестой части суши, одну из двух мировых сверхдержав, обладающую, кроме мощнейшей армии и ядерными оружием, удалось развалить за считанные годы без единого выстрела. Всего-то лишь вбросив в массы такие привлекательно-сладенькие «морковочки» свободы и демократии — как гарантии 60 сортов колбасы в магазинах и возможности каждому купить по «Мерседесу». Увы, одряхлевшее руководство страны слишком уж прониклось старой догмой насчет «бытие определяет сознание» — так что не заметило, что примат материального над духовным стал постепенно преобладать и среди населения. Хотя на самом деле, что 2 тысячи лет назад, что ныне по-прежнему куда более актуально библейское «Вначале было Слово».
***
Собственно, важность идеологии, несмотря на вышецитированный ортодоксально-марксисткий догмат, в советском руководстве понимали всегда. Тем более когда во главе страны находился бывший студент духовной семинарии Иосиф Джугашвили, — взявший себе псевдоним «Сталин». А потому практически сразу после победы революции важное внимание стало уделяться не только экономике, индустриализации, — но и идеологической работе. Причем не только по партийно-комсомольской линии, — но и через искусство тоже. В 30-е годы (да, в общем, и до самого конца СССР) художники, писатели, известные актеры, режиссеры были однозначной элитой общества. Пользуясь не только широкой известностью и популярностью, — но и немалыми «плюшками» от государства, которое многие из них в «перестройку» начали с упоением шельмовать.
Безусловно, считать всю предвоенную работу с настроениями в советском обществе в плане подготовки к будущей войне (а она была неизбежной — ввиду все более явно растущего натравливания на СССР Гитлера со стороны Запада) провальной — абсолютно неверно. Ведь именно благодаря школе, комсомолу, пионерской организации с самых первых дней войны в РККА записывалось десятки тысяч добровольцев, вчерашние школьники шли в диверсионные группы, зная, что шансы выжить у них один из сотни, бойцы бросались с гранатами под вражеские танки. Но увы, хватало и фундаментальный просчетов. В первую очередь — ввиду так до конца и не изгнанного из армии и ее стратегии пережитков «троцкизма». Опоры на тезис необходимости прежде всего «мировой революции», «освобождения пролетариата в других странах от гнета буржуазии» (с ожиданием, что он тут же перейдет на сторону РККА при начале боевых действий). Ну и, конечно, «шапкозакидательские» лозунги образца «малой кровью, на чужой территории».
Образцом чего, в частности, может служить довоенный фильм «Эскадрилья № 5», снятый в 1939 г. Где пара советских военных летчиков, попавших на территорию вражеской страны, под которой без труда угадывается гитлеровская Германия, без труда парализуют работу штаба крупного вражеского авиасоединения. В чем им активно помогают местные «антифашисты», которые почти в открытую, похоже, только и ждали появления советских друзей, мало смущаясь наличием всяких там «гестапо». В итоге благодаря успешной акции в стиле третьесортных голливудских боевиков поражение фашистского режима как раз и происходит аккурат «одним ударом, малой кровью (точнее — с практически полным ее отсутствием с нашей стороны)» — ну и, конечно, не на советской территории. Справедливости ради стоит заметить, что, например, песня «Катюша» («Выходила на берег Катюша»), написанная приблизительно в одно время с вышеуказанным «киношедевром», пользовалась заслуженной популярностью не только в годы Великой Отечественной, — но пользуется и поныне.
***
Нет сомнений, что в трудные первые месяцы войны защитники страны нуждались не только в винтовках, обмундировании и питании, — но и в «духовном оружии» тоже. Вдохновляющим на борьбу, готовность к подвигу, укрепляющим в надежде на победу. А также избавляющую сознание советских людей от идей, показавших свою нежизнеспособность как минимум временную — вроде тех же «упований на пролетарскую солидарность». В то время как большинство немецких (и не только) рабочих и крестьян уже давно убедили променять идеалы борьбы за освобождение людей труда во всем мире — на жлобско-эгоистичные устремления самим стать господами за счет порабощения соседей, пусть даже и таких же трудящихся.
Так что вместо уже почти не упоминаемой «мировой революции» акцент в идеологической работе был сделан на другие цели и символы. Прежде всего — защиту Родины. С донесением до каждого его гражданина понимания, что это не какое-то абстрактное понятие. Но место, где живешь ты, твои друзья, родители, любимые, дети. И что защита Родины — это одновременно и защита всего самого для тебя дорогого. А не «режима жидо-большевистских комиссаров», как это пыталась убедить советское населения геббельсовская пропаганда. Дабы фашистам было удобнее утвердить на советской территории действительно кошмарный режим других «комиссаров» с приставкой «рейхс». Вроде тех, кто правили (и выжимали все соки) в оккупированных Украине и Белоруссии.
Но в первую очередь людям надо было убедительно донести то, что сейчас началась не обычная война. В духе пословицы «паны бьются, — а у хлопов чубы трещат», когда побежденной стране угрожает максимум смена правящей верхушки с минимальными издержками для большинства населения. Как в той же Европе до 19 века включительно — когда «переформатирование» границ государств и империи затрагивали больше интересы лишь правящей аристократии и ее ближайших приближенных — да и то не всегда. В июне же 1941 начиналась война на уничтожение первого в мире социалистического государства. Вместе с большей частью его населения, обреченного по плану «Ост» если не на прямое физическое уничтожение, то на смерть от голода и болезней.
***
Так что появление уже 24 июня песни «Священная война» («Вставай, страна огромная!») выглядит в этом смысле очень знаково и оправданно. Можно заметить, что и поныне в Интернете можно встретить немало мерзко-лживых «разоблачений» насчет этой песни. Дескать, и писал то ее не Лебедев-Кумач на музыку А. Александрова, — а некий «учитель словесности и Рыбинска Александр Адольфович(!) Боде» еще в Первую мировую войну. Которую, кстати, тогдашние обанкротившиеся элиты Российской империи, втянувшие страну в мировую бойню за раздел мира в интересах крупных европейских «хищников», тоже пытались объявить «Отечественной» — по аналогии с отражением Наполеоновского нашествия в 1812 г.
Право, больше такие измышления чем-то напоминают сюжеты всевозможных военных небылиц — вроде одного из эпизодов популярных польских книги и кино-сериала «Четыре танкиста и собака». Повествующих в основном о том, как эти «эпические герои»: три поляка и «примкнувший к ним грузин» — почти в одиночку (ну, пусть при незначительной поддержке Красной Армии) выиграли войну. В том числе — благодаря доблестному захвату оставленного немцами на освобожденной от них территории ядерного центра — с запасом готовых атомных бомб. Видимо, и оставленных-то гитлеровцами лишь для того, чтобы дать возможность тройке героических поляков вкупе с грузином Георгием и псом Шариком поставить окончательный крест на планах фюрера переломить ход войны применением вожделенного «вундерваффе».
Вот так и с «дореволюционной» гипотезой происхождения знаменитой песни. В которой непонятно одно — почему ж таки ее прямо тогда и не запустили в массы для подъема боевого духа русских солдат? На третий год войны мечтавших уже куда больше о «штыках в землю», — а не «помощи братушкам-сербам» и «водружении креста на Святой Софии в Константинополе». Это ж какое было бы тогда «супер-оружие» в идеологическом плане! Но его почему-то и Николай II, и Керенский (да и все белогвардейские генералы тоже) отчего-то решили «отложить про запас», — видимо, чтобы помочь своим противникам-большевикам одержать победу над врагом двадцатью с лишним годами позже.
***
Вообще как минимум в первые годы войны именно песни, стихи, плакаты, фильмы и стали основным способом донесения до сражающегося советского народа новых смыслов. «Большая литература» в этом смысле применима была куда меньше. Во-первых, хотя бы потому, что зона боевых действий — не тихая гарнизонная жизнь. Где в промежутке между учениями и нарядами, можно взять в гарнизонной библиотеке книгу — да и почитать ее на досуге. На переднем крае даже для требующих меньшего времени на ознакомление видов искусства времени нет, — но и при кратковременных «ротациях» в тыл для отдыха и переформирования времени не намного больше.
Во-вторых же, серьезные книги пишутся годами. А потому непосредственно к воюющим бойцам приходят, что называется, «к шапочному разбору». Как, например, «Волоколамское шоссе» Александра Бека, повествующее о подвиге героев-панфиловцев трудной осенью 1941 г., когда враг рвался к Москве. Написанное в 1943 г., — когда «стоять насмерть» уже в большинстве случаев и не требовалось — Красная Армия все увереннее сама гнала врага в его логово. Так что подавляющее большинство того, что принято называть «военной прозой» было написано спустя годы, а то и десятилетия после окончания Великой Отечественной. И выполняли уже другую задачу: не вдохновлять на подвиг воюющих с немцами красноармейцев, которые уже победили врага, — а воспитывать готовность к возможному повторению этих подвигов у подрастающего поколения.
А вот песни, стихи, создавать удавалось намного оперативнее. При этом обращаясь к самым глубинным архетипам человеческого сознания — в частности, к любви и верности. Как в знаменитом произведении Константина Симонова «Жди меня», написанного еще в июле 41-го. Которое не зря часто называют еще «стихом-молитвой» — благодаря содержащемуся в нем страстному призыву-мольбе верить во чтобы то не стало! И тогда эта вера и надежда, зиждущаяся на любви к самому близкому человеку, способна сотворить настоящее чудо…
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
Можно заметить, что тема важности этого «ожидания всем смертям назло» поднималась в творчестве не только Константином Михайловичем. Практически тот же самый посыл содержится и в песне «Темная ночь» — написанной поэтом Владимиром Агатовым на музыку Никиты Богословского для фильма «Два бойца», вышедшего на экраны в 1943 году:
Верю в тебя, в дорогую подругу мою,
Эта вера от пули меня темной ночью хранила...
Радостно мне, я спокоен в смертельном бою,
Знаю, встретишь с любовью меня, что б со мной ни случилось.
Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи.
Вот и сейчас надо мною она кружится.
Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
И поэтому знаю: со мной ничего не случится!
Вообще бойцам на войне угрожает ведь не только гибель — но и тяжелые ранения, увечья. А потому крепкая веры бойца в то, что любимая «встретит с любовью меня, чтоб со мной не случилось» не менее важна, чем надежда на то, что любовь подруги спасет его от смерти…
***
Возвращаясь к творчеству Симонова — еще одним настоящим Событием в нем стала поэма «Сын артиллериста». Основанная на реальных событиях, произошедших на Северном фронте летом 1941 г. — когда лейтенант-артиллерист, пробравшись в тыл врага, по рации несколько дней успешно корректировал огонь своего артполка. А оказавшись окруженным гитлеровцами — вызвал огонь на себя. Кстати, то, что главный герой поэмы выжил — не искусственный «хэппи-энд» автора, а историческая правда. Лейтенант Иван Алексеевич Лоскутов действительно не просто выжил в том аду — но, вернувшись после лечения из госпиталя, продолжил службу, окончив войну в звании полковника. Дожив до 1994 года... Однако поэт акцентирует внимание читателей не только на самом по себе достойном преклонении подвиге самопожертвования молодого офицера-корректировщика. Главное в поэме — все же другое. Эпизод, когда командир полка, старый друг уже погибшего к тому времени отца лейтенанта, посылает его на смертельно опасное задание со словами:
Нет, погоди немножко.—
Майор на секунду встал,
Как в детстве двумя руками
Леньку к себе прижал: —
Идешь на такое дело,
Что трудно прийти назад.
Как командир, тебя я
Туда посылать не рад.
Но как отец… Ответь мне:
Отец я тебе иль нет?
— Отец, — сказал ему Ленька
И обнял его в ответ.
— Так вот, как отец, раз вышло
На жизнь и смерть воевать,
Отцовский мой долг и право
Сыном своим рисковать,
Раньше других я должен
Сына вперед посылать.
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла! —
Такая уж поговорка
У майора была.
***
Стоить заметить, что это «раньше других я должен» было тогда отнюдь не пустым пропагандистским тезисом. Вроде нынешней ситуации, когда марионеточная верхушка «великой и незалежной», ее штатные-внештатные пропагандисты «из каждого утюга» призывают «отдавать жизнь за неньку». В то время как их собственные детки давно уже «свалили за бугор». Служа разве что в пресловутом «Батальоне Монако» — как со злой иронией называют их «прожигание жизни» на лучших европейских курортах даже обиженные на таких «уклонистов» нацисты, не говоря уже об оппозиции. В то время, как во время Великой Отечественной в действующей армии служили оба сына Сталина (не считая сына приемного — Артема Сергеева — Яков и Василий. Причем первый был именно офицером-артиллеристом (как и Артем, кстати) — совпадение со вполне реальным сюжетом поэмы Симонова получилось просто мистическим. Когда даже не «названный», а родной отец посчитал необходимым «сына вперед послать». Притом что эта история закончилась отнюдь не так оптимистически, как в поэме Симонова — Яков Сталин попал в плен, а потом, после отказа сотрудничать с оккупантами, был ими расстрелян...
Интересно, что Артем Сергеев попал в плен тоже, — но сумел сбежать, присоединился к партизанскому отряду, потом вышел через линию фронта к своим. Войну закончил в звании полковника, — а в отставку вышел в 1981 году генерал-майором, дожив до 2008 года… Но именно благодаря таким историям службы в боевых подразделениях сыновей руководителей страны в глазах миллионов советских бойцов основной посыл симоновской поэмы и не был пустой пропагандой — как ныне у бандеровских лжецов. Но — настоящей жизнью и примером для подражания, истинным доказательством единства народа и власти Страны Советов.
***
А еще в «Сыне артиллериста» вновь прослеживается уже настоящая мистика, вера в чудо:
«Огонь!» — летели снаряды.
«Огонь!» — заряжай скорей!
По квадрату четыре, десять
Било шесть батарей.
Радио час молчало,
Потом донесся сигнал:
— Молчал: оглушило взрывом.
Бейте, как я сказал.
Я верю, свои снаряды
Не могут тронуть меня.
Немцы бегут, нажмите,
Дайте море огня!
И на командном пункте,
Приняв последний сигнал,
Майор в оглохшее радио,
Не выдержав, закричал:
— Ты слышишь меня, я верю:
Смертью таких не взять.
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Никто нас в жизни не может
Вышибить из седла! —
Такая уж поговорка
У майора была.
Казалось бы — ну как можно всерьез верить, что «свои снаряды не могут тронуть меня»? Да еще офицеру-артиллеристу, отлично знающему, что место их попадания при стрельбе с закрытых позиций определяется лишь математической вероятностью. Особенно когда в качестве цели фигурирует «квадрат», где находишься ты сам. Но ведь лейтенант Лоскутов и правда выжил тогда — и прошел до конца войны! Такое вот «обыкновенное чудо» — пусть и не совсем по сюжету одноименной пьесы Евгения Шварца…
***
В разговоре о военном искусстве и творчестве Константина Симонова нельзя не упомянуть еще об одном его стихотворении — «Убей его!». Или, по первым строчкам: «Если дорог тебе твой дом…» — написанном в июле 1942 г. накануне начала Сталинградской битвы. По сути и поставившим окончательный крест на прежнем обанкротившемся тезисе от ГлавПУРа РККА о «международной пролетарской солидарности».
Во всяком случае, в отношении тех «пролетариев», которые вместо того, чтобы бороться с нацизмом хотя бы подпольно, дисциплинированно выполняли все преступные приказы нацисткой верхушки. Которая, кстати, тоже была не против отдельных элементов социализма (почему и позиционировала НСДАП именно «рабочей» партией) — жаль, только с обязательным исповедованием агрессивного национализма и шовинизма. И в своем пламенном призыве Константин Симонов отказался от любого заигрывания с обанкротившимися тезисами «классовой солидарности» и проповеди «псевдогуманизма». Пронзительно приводя бойцам РККА ужасающие картины зверств оккупантов в отношении стариков, детей, изнасилованных женщин — и тому подобных преступлений. Заканчивая стихотворение так:
Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем, —
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Помолчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед, —
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат, —
Это он, а не ты солдат.
Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина, —
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
Конечно, после Победы как раз именно немецкий пролетариат и его партия в ГДР стали самыми надежными союзниками СССР в послевоенной Европе. Но — только именно после Победы. А пока она не была достигнута — приблизить ее можно было лишь уничтожив как можно большее число врагов. Хотя, конечно, для них всегда оставалась возможность сохранить свою жизнь, сдавшись в плен, — смертность среди немецких пленных не превышала 20 %, поменьше даже, чем в американских лагерях для них в Западной Германии. Да и то больше определялась полуживым состоянием сдававшихся в том же Сталинградском котле уцелевших немцев.
***
Уже первый период войны подарил советским бойцам и проникновенные образцы «военной лирики». «На позицию девушка провожала бойца», «Синий платочек», «Землянка»… Особенно глубоким выглядит вальс «В лесу прифронтовом» — написанном поэтом Михаилом Исаковским на музыку Матвея Блантера в 1942 г. По сюжету отдыхающие после тяжелых боев воины, слушая лирический вальс, ностальгически вспоминают довоенное счастье, своих любимых. Понимая, что «дорога к ним лежит через войну», и к новому послевоенному счастью тоже, — но лишь после победы, за которую надо еще побороться. Что и мотивирует их решимость следовать призыву:
Пусть свет и радость прежних встреч
Нам светят в трудный час,
А коль придется в землю лечь,
Так это ж только раз.
Но пусть и смерть — в огне, в дыму —
Бойца не устрашит,
И что положено кому —
Пусть каждый совершит.
Так что ж, друзья, коль наш черед, —
Да будет сталь крепка!
Пусть наше сердце не замрет,
Не задрожит рука;
Настал черед, пришла пора, —
Идем, друзья, идем!
За все, чем жили мы вчера,
За все, что завтра ждем!
***
Конечно, песни, которые бойцы могли не только слушать из радиоприемников, в выступлениях приезжающих к ним артистов, но и петь сами, не исчерпывали видов доступного им искусства военной поры. Как, впрочем, и само содержание этого искусства далеко не всегда акцентировалось лишь на военной теме. Действительно, полноценное восстановление сил на период ротации с переднего края в ближний тыл было немыслимо без возможности расслабиться, отвлечься. Иначе бойцам грозило настоящее «выгорание». Тут на помощь приходили добрые советские комедии тех же 30-х годов — с их жизнеутверждающим оптимизмом. Пусть при этом и с подсознательным посылом «смотрите, какую яркую жизнь мы потеряли из-за проклятых гитлеровцев, — которых надо поскорее победить для возврата к ней» тоже. «Веселые ребята», «Светлый путь», «Цирк» — многие другие отечественные жизнеутверждающие «мюзиклы» — все они и с началом войны успешно служили этим задачам.
Кстати, еще одна любимая комедия тех лет, вполне себе «мирная», «Свинарка и пастух», съемки которой начались известным режиссером Иваном Пырьевым еще до войны, была закончена лишь осенью 41-го. Причем это стало возможным в первую очередь благодаря личному приказу Сталина вернуть актеров, уже мобилизованных в танковую школу, на киностудию — дав им «бронь». То есть глава Государственного Комитета Обороны, в общем-то, вполне резонно решил, что их работа важна для обороноспособности страны не меньше, чем, например, труд рабочих тех же военных заводов, также имевших «бронирование» от мобилизации.
Хотя, кстати, на Алма-Атинской киностудии (конечно, с более чем весомой помощью эвакуированных в Казахстан «Мосфильм» и «Ленфильм») с успехом делались ленты с элементами комедии. Как фильм «В 6 часов вечера после войны», правда, законченная тем же Пырьевым в 44 году, уже после возвращения студии в Москву. Где помимо талантливо снятых батальных сцен настоящей «изюминкой», являются, все же, исполняемые там главными героями песни. Многие из которых, например «Марш артиллеристов», любимы до сих пор. Вскользь можно заметить, что частично в данном фильме присутствуют элементы и фантастики — ну или футуристики. Поскольку его финальной сценой является встреча героя-артиллериста и его любимой девушки, обещанная ими друг другу — аккурат в 6 часов вечера после войны. Снятая еще в 44 году — когда о точной дате победы догадывался, согласно популярной легенде, разве что известный тогдашний «экстрасенс-провидец» Вольф Мессинг. Что интересно — Пырьев угадал как минимум с временем года — одеты герои легко, для теплой погоды, а не для зимы или «демисезона».
Любопытно, но еще 31 июля 1941 г. на Ленфильме сняли ленту, правда, короткометражную, в особо популярном ныне жанре — «попаданческом». Пусть и не в самом часто встречающемся его «подвиде» — о «попаданцах» в будущее. Главным героем ленты «Чапаев с нами» стал легендарный комдив, чье имя прославилось на всю страну после выходе одноименного фильма о нем в 1934 г. По сюжету этого продолжения Василию Ивановичу удается спастись в холодных водах Урала — и выбраться на берег, при этом переместившись на 22 года вперед, в 1941 г. Увидеть там намного усовершенствованную в сравнении с эпохой Гражданской Красную Армию, похвалить ее выучку и вооружение, призвав ее бойцов «бить врага так, как мы его били!»
***
Немало, правда, в начале войны в форме тех же военных комедий снималось и откровенно «пропагандиского лубка». Над содержанием которого даже подшучивали в 70-х устами штандартенфюрера Штирлица в эпизоде с допросом им радистки Кэт: «Нам привозили фильмы, снятые на Алма-Атинской киностудии о немцах, — где мы выглядим полными идиотами». — Что ж, действительно, эпизод из «Антоши Рыбкина», где он, переодевшись в форму немецкого офицера, приказывает рядовым Вермахта идти в реку, пока они не утонут (а немцы беспрекословно выполняют убийственный приказ) — это уже почти откровенный «трэш».
С другой стороны, показывать врага умным и умелым, а значит, почти непобедимым противником — не лучший вдохновляющий прием для обычных красноармейцев, вчерашних рабочих и крестьян, а не опытных военных-профессионалов. После Победы, кстати, этот подход практически исчез — наоборот, изображение гитлеровцев умными и опасными (хоть и безжалостными, часто аморальными) стало куда более востребованным. Ведь тем почетнее выглядела наша победа над таким врагом — тем более что это отражало историческую правду.
Так что уже даже в «Подвиге разведчика», снятом в 1947 г., немцы выведены отнюдь не «клиническими недоумками», — но достойными нашего разведчика грозными противниками. Да и главный сюжет «17 мгновений весны», противодействие нашей разведки заключению Германией сепаратного мира с Западом, обыгрывался в советской фильмографии еще в конце 40-х. По ходу которого изображаемые там нацисты тоже выглядели кем угодно, — но не идиотами.
Впрочем, в годы войны снималось немало картин и других, не лирико-комедийных жанров. Среди которых особенно хочется упомянуть «Парень из нашего города», «Секретарь райкома», снятые в 1942 г., «Воздушный извозчик» (в 1943), а первую серию «исторического суперколосса» (как сказали бы в Голливуде), «Иван Грозный», вполне сравнимого по масштабу и исполнению, например, с «Эль-Сидом» или «Лоуренсом Аравийским», зрители увидели на киноэкранах в 1944 г.
***
Вообще в те военные годы искусство умело найти общий язык для аудитории самого разного образовательного и культурного уровня. Если условно принять песни и фильмы за «средний уровень» — то, например, «язык плаката», сравнимый с воздействием «комиксов»», был доступен для самых невзыскательных визави. Пусть даже, благодаря масштабной кампании «ликбеза», проведенной в СССР в 20—30-х годах, с неграмотностью среди молодежи и людей среднего возраста и было практически покончено, — но все же формальная малограмотность среди них все же иногда наблюдалась. Тогда на помощь и приходили, например, карикатуры Кукрыниксов — троих художников, Михаила Куприянова, Порфирия Крылова и Николая Соколова.
На них авторы доходчиво и язвительно высмеивали гитлеровскую верхушку, немецких солдат и генералов — тем самым не только снимая боевой стресс у бойцов веселым смехом, но и помогая им еще больше презирать врага вместо боязни перед ним.
А для интеллектуалов создавались такие образцы высокого искусства, как 7-я симфония одного из величайших советских композиторов Дмитрия Шостаковича. Написанная им в блокадном Ленинграде еще осенью 41-го — и впервые исполненная перед широкой аудиторией на следующий год. Имя «Ленинградская» ей посоветовала дать не менее великая поэтесса той эпохи — Анна Ахматова. По словам очевидцев, во время исполнения этой симфонии в Куйбышеве, куда с первых месяцев войны были эвакуировано большинство правительственных учреждений и иностранные посольства, многие иностранцы, пришедшие на концерт, тоже были буквально потрясены пронзительностью музыки гениального мастера. Потом ее часто транслировали по радио — особенно в еще блокадном Ленинграде, поднимая дух измученных жителей героического города.
В заключение хочется привести уже ставшее хрестоматийным свидетельство поэта Михаила Львова, рассказывавшего: «В 1944 году, на Сандомирском плацдарме, за Вислой, говорил мне мой друг-танкист о стихотворении Симонова “Убей его!”: “Я бы присвоил этому стихотворению звание Героя Советского Союза. Оно убило гитлеровцев больше, чем самый прославленный снайпер...”». — Возражать тут бессмысленно. Разве что хочется добавить — и «звание Героя Советского Союза», и ордена и медали СССР заслужили многие другие произведения советского искусства, внесшие огромный вклад в нашу Победу над страшным врагом 8 десятилетий назад…
