Из жизни плебеев, гладиаторов и патрициев

Конец демократии

Античность — не совсем однозначна, и с высоты прошедших веков вряд ли понятна нашему разуму. Например, что мы можем сказать о социальной стороне тогдашних религиозных культов? Вот именно — что??? «Ничего. И то не все!» — как писал Борис Заходер о той самой лисе. Все эти многочисленные сказания о богах и героях смотрятся как бесконечная мыльная «Санта-Барбара», герои которой регулярно умирают, а потом бегают как ни в чём не бывало за полуобнажёнными нимфами.

А как же это любопытное сочетание рабства с демократией? Оно смотрится и вовсе противоестественно. Но у этой странной двойственности есть одно очень существенное оправдание, на которое обыкновенно никто не обращает внимание. Государство — это же не соцзащита на уровне МРОТ, не права геев, и не очередные «поющие трусы» в телевизоре, и даже не «завоевания демократии», какой бы она ни оказалась, эта «демократия», — сильно демократичной или несильно. Всякое государство — это «культурный код». Это — цивилизация предков, за которую готовы были умереть римский патриций Марк Красс и понтийский царь Митридат Евпатор. Это — самоидентичность, актуальная как для «господ», так и для «рабов» наподобие Спартака и Крикса. И никто из вышеперечисленных людей никогда не признал бы свой цивилизационный уровень равным цивилизационному уровню негра, скифа, халдея, сарда, парфянина или еврея — прошу прощения за вынужденный антисемитизм! Даже «рабы» Крикс и Спартак (с его-то ярко выраженным античным воспитанием!) никогда не стали бы это делать! И никто из них ни за что не признал бы, что римская матрона или греческая женщина и первобытный негр с каменным топором (германец, галл, скиф, парфянин и т. д.) — это равноправные варианты развития человеческой культуры, и им позволено сойтись в одной какой-то точке. Почему? А потому что гусь свинье — всё-таки не товарищ и, если первобытный негр имеет в твоей державе равные с тобой права на женщину, значит твоя цивилизация уже в чём-то уступает его каменному топору. Вы думаете как-то иначе? К сожалению, в этом вопросе не может быть разномыслия. Тут даже и фантазировать не стоит. Это примерно как «идти на работу или не идти» — ответ на такой вопрос должен существовать на уровне животного инстинкта — ИДТИ!!! А Римская империя погибла как раз в тот момент, когда пустила на свою территорию орды дураков и варваров, не заботившихся о продолжении её древних родов.

Крассы

Марк Красс происходил из очень интересного рода. Если вы посмотрите списки римских консулов «от» изгнания последнего царя и «до» воцарения первого императора, то обнаружите там прямого предка Цезаря Гая Юлия — Юлла, не менее пятидесяти раз занимавшего всевозможные выборные должности, — в том числе семь раз побывавшего в кресле консула. Вы найдёте там множество Руфинов (это предки всем известного Суллы), Марков Антониев и Гаев Октавиев, предков и сородичей восточного проконсула Рима и первого римского императора, а также вам наверняка повстречается целый список Крассов (и вообще всяких Лициниев), дальних и близких родственников, некоторые из которых были пращурами Марка Лициния. Кстати, патриции Луккулы, большие любители покушать, происходили из одного корня с Крассами. Фамилия (или когномен) Красс переводится как «жирный», и Марк Лициний вполне свою фамилию оправдывал. 

Отец Красса был уважаемым римским полководцем, человеком многих прекрасных качеств. Он очень нравился благочестивым матронам, и служил то консулом, то начальником столичной полиции (римская квестура), то цензором по делам налогообложения торговцев из плебейского сословия, и даже был одно время наместником Дальней Испании, где ему пришлось повоевать с местными племенами. В 93-м году до н.э. Публий Лициний Красс справил триумф за свои испанские успехи, а его младший сын Марк (были ещё два старших сына-офицера) стоял прямо позади него на колеснице вместо того самого раба, который, согласно римскому ритуалу, должен был принижать достоинство полководца, чтобы тот не зазнавался. Ему тогда было 20 лет. Он только что стал младшим центурионом и одним из самых блестящих женихов Римской республики (вот только отцы семейств не спешили к Крассам в гости, поэтому женился он уже взрослым мужчиной). Кроме того, Красс и все его предки-родственники находились в списках самых богатых нобилей Рима. Далее был период жизни, когда молодой Красс вращался в избранном обществе, состоявшем из состоятельных молодых мужчин и подростков. Все они собирались в отцовском доме. 
Там побывали тридцатилетний офицер Квинт Серторий (тоже будущий герой войны в Испании), двадцатиоднолетний оратор Квинт Гортензий (его сводная сестра Валерия Мессала Нигер выйдет замуж за диктатора Суллу, а во всем известной книге Рафаэлло Джованьоли она становится любовницей Спартака); был один из братьев Брутов — Децим Юний, а также всего лишь тринадцатилетние Марк Цицерон, Гней Помпей и ещё более юные братья Луккулы, один из которых станет весьма удачливым полководцем, а другой — гастрономом, в доме которого подавали жареных соловьёв — типа «пой, птичка, пой». Чем они занимались? Представьте — стихами и науками! А вы о чём подумали?! В то время Марк Красс увлекался только историей, поэзией и философией. О женщинах он думал нечасто, хоть у него и была «любимица» из числа материной прислуги, — возможно, эфиопка. А потом на место науки и искусства пришла политика, вещь куда более понятная разуму молодого Марка Красса. Наиболее взрослые из нобилей оказались на стороне Суллы (на первых порах даже Серторий и тот старался найти его расположение), а их противниками стали две группировки в сенате — демократы Гая Мария и реформаторы Тита Ливия Друза.

Итак, на протяжении многих лет Рим был городом-государством, а потом маленькой областью, и лишь в неотдалённые времена ему удалось занять всю территорию современной Италии, став вполне полноценным государственным образованием. Однако, к примеру, город Капуя никогда не считал себя частью Римской республики, а множество уроженцев Самния так и вовсе пребывало в рабах и гладиаторах. К тому же в Риме продолжалась неуправляемая борьба между сословиями — эквиты-всадники желали отмены имущественного ценза, а сенатор Ливий Друз не только им это обещал каждый день, но и заявлял, что в сенат надо ввести до 350 новых фамилий, в том числе — глубоко провинциальных. А то ведь смешно, что у римского крестьянства нет своих народных депутатов; смешно, что множество провинциальных городов никак не представлены в Риме, хоть они исправно платят налоги и дают солдат для легионов. 
А ещё одним лозунгом было: «Гражданские права союзникам!» — ну, то есть требование уровнять в правах всех жителей современной Италии и предоставить им возможность направлять во власть своих трибунов и сенаторов. А то ведь выходцы из этих провинциальных городов иной раз командуют и армиями, и целыми провинциями, однако гражданства… не имеют. Совсем! И что за такой командующий войсками — командующий без гражданства?! «Достаточно нам жить уставом маленького города-государства!» — смело говорил римлянам сенатор Тит Ливий Друз. Что ж, Гай Юлий Цезарь, придя к власти, потом так и сделает, расширив сенат до штата в 900 делегатов, и вроде бы здесь всё абсолютно правильно, но... «Но» и мешает! Правящий римский олигархат в лице партии оптиматов не собирался идти навстречу прогрессивному сенатору, да и выдвиженцу от сената Гаю Юлию Цезарю он тоже почти не повиновался, и более того, желал совсем обратного — не демократии, а «своего» диктатора у власти! Олигарха!!!

Демократы. Миллионеры. Олигархи

Ливий Друз считался убеждённым демократом, «другом народа» и видным членом партии популяров (популистов), тогда как его приёмный сын, отец которого был родственником Цезаря из династии Пульхров и которого звали Марк Ливий Друз Клавдиан, был родным отцом той самой Ливии Друзиллы, третьей жены Октавина Августа, родной матери Тиберия Нерона (или просто императора Тиберия), бабки Клавдия, прабабки Калигулы и прапрабабки императора Нерона. Вот какие интересненькие сородичи, не правда ли? Но олигархат на то и олигархат, чтобы плодить чудовищ! Так было. Так будет. Свои законопроекты Ливий Друз представил ещё тогда, когда не был сенатором, а только лишь исполнял обязанности народного депутата «от иногородних». В конце концов, он потребовал немедленно арестовать тогдашнего консула Луция Марция Филиппа, от которого исходили угрозы в его адрес, и... на следующий день народного депутата зарезали сапожным ножом, притом почти безнаказанно. А ведь за его спиной стоял «сам» Гай Юлий Цезарь с его неограниченной властью верховного жреца-понтифика, а также… миллионер Луций Лициний Красс, троюродный брат отца Марка Красса, ставший примерно через два года тоже консулом Римской республики. Ведь получается, что сенатор Друз был вполне «защищён» от покушений! А одна из его дочерей впоследствии вышла замуж за сына Гая Мария, благодаря чему весь этот до крайности узкий и спекулятивный семейно-политический клан Друзов, Крассов и Цезарей мигом «переместился» прямо в самый центр партии популяров. Так что же там случилось, раз они не смогли защитить его от ножа?!

Вот тогда и выяснилось самое интересное. Крассы-то были тут заинтересованы не только «словом», но и «делом». Видный военноначальник Публий Лициний Красс вскоре оказался в числе организаторов армейского заговора, одну из главных ролей в котором сыграл Квинт Серторий: не имевшие в Риме никаких прав «иногородние» офицеры и легионеры решили создать новое государство под названием Италия. Обратившись с этой инициативой к понтийскому царю Митридату, немедленно заявившему о готовности предпринять высадку греческих войск на Аппенинах. Никакой высадки он, само собой, не предпринял и, кажется, почти не собирался этого делать, но тесные отношения разведки Митридата в лице Битоита, — уроженца центральной Галатии (больше о нём ничего не известно), — с популярами-заговорщиками сохранялись дальше и впоследствии: когда все основные фигуры всей этой истории стали трупами на кладбищах. Например, из греческих источников нам известно, что заговор Луция Сергия Катилины тоже не мог бы сложиться и согласоваться, если б не греки из города Сиракузы, да и в восстании Спартака явно угадывается чья-то организующая «рука» — если не самого Катилины, тогда… кого же?! В конце концов, тут надо помнить, что начиналось восстание не в Риме, а в оппозиционно настроенной Капуе, а ячейки орфиков и дионисалиев и вообще спартаковского подполья обнаруживались римлянами буквально повсюду — и в большом количестве они обнаруживались именно в тех муниципиях, где были сильны позиции демократов Гая Мария! В конце концов, и сам Сергий Кателина, оппозиционер и заговорщик, чуть было не стал глупым придатком одной из римских «ячеек», функционировавших где-то недалеко от цирковой и артистической богемы, потому-то он и отказался от большей части своих «прогрессивных» намерений, открыто перейдя на сторону «народа и сената».

Союзническая война 91—88 гг. до н.э. меж Римом с италиками

Чем же закончились все эти депутатские баталии с кумовством и заказным убийствами? Всё закончилось — нет, пока что не восстанием Спартака, а всего лишь Союзнической войной (91—88 годы до н.э.), проходившей в основном в провинциях Рима, — сначала в Аускуле (современный город Асколи-Пиченто) местные жлобы избивали и насиловали жён и детей римских граждан, а потом этот город выжгли дотла римские войска под начальством одного из родственников будущего императора Октавиана Августа. Тогда же взбунтовались самниты под начальством некоего торговца Требация, притом довольно большой отряд самнитского ополчения вырвался в так называемую «Свободную Галлию» на севере Италии, где устроил беспощадную резню мирного римского населения, а потом точно так же вернулся обратно. В составе этого отряда воевал некто Крикс. В одном из боёв стрелой в голову был тяжело ранен консул Публий Рутилий Луп. Позже он скончался, и римлянам пришлось принять теперь уже все возможные меры к подавлению беспорядков. 

Тем временем прямо под боком Вечного города образовалась сепаратистски настроенная Марсская конфедерация городов, общее руководство которой оказалось в руках лидера самнитов Мария Эгнация, сын которого был одним из командиров кавалерии в войске Марка Красса в Парфянском походе, и Квинта Попедия Силона, одного из не всегда удачливых легатов Гая Мария. Это были сильные и решительные люди, и только после их гибели восстание италиков стало кое-как затухать. Наиболее удачно действовал против восставших некто Секст Юлий Цезарь, дядя Гая Юлия. В его подчинении состояли отец Гая Юлия — Гай Юлий Цезарь Страбон, а так же Луций Корнелий Сулла, представлять которого не имеет смысла. Корпусом из 16 000 легионеров руководил отец Марка Красса. Именно он, Публий Лициний Красс и смог в конце концов убедить большинство лидеров восстания в абсолютной неперспективности насильственных действий. А вскоре война и правда закончилась, и начались длительные переговоры, в результате которых римские власти по существу приняли все те же самые предложения, которые еще годом раньше «озвучил» прогрессивный «народный депутат» Ливий Друз. Как всё просто закончилось… А стоило ли в таком случае ножом размахивать? 

Итак, всему свободному населению Италии, за исключением луканов и самнитов, в конце концов, были предоставлены права римского гражданства с зачислением в восемь новых триб с делением по тому же самому имущественному цензу. Задним числом даже мятежная самнитская знать и то нашла способ оформиться в римские всадники и патриции. Для этого надо было всего-то «прописаться» в другом городе, — допустим, переехать из Бувиана в Помпею. «Облагородились» и родственники злого бунтовщика Крикса (только не сам Крикс — тот сидел на цепи в римской тюрьме). Во всем остальном огромная часть центральной Италии ничего от этого внезапно свалившегося на голову «благородства» не приобрела, а некоторые территории — тот же Самний — так и остались одним сплошным рынком рабов для римской волчицы. Интересно, что на монетах сепоратистов из Марсского союза городов римскую волчицу Луперку беспощадно топчет копытами символ несостоявшейся Италии — священный бык из Бувиана. Потом мы увидим этого быка на значках по меньшей мере пяти римских легионов времён Октавиана и Клавдия. Кстати, подмечено, что армия рабов под начальством Спартака лучше всего оперировала именно на тех территориях, жители которых не имели римского гражданства, и считали свирепого бувианского быка своим родовым символом.

Серебряный денарий Марсской конфедерации времён Союзнической войны. Надпись «Италия» на оскском языке

А где же был молодой Марк Красс? Он воевал под начальством своего отца. Как воевал? Весьма средне. Физически он был довольно силён и вынослив, но никто никогда не говорил, что младший центурион Красс проявил себя талантливым офицером. А потом стали всплывать подробности взаимоотношений между Битоитом с одной стороны и лидерами самнитов — с другой (и даже оказалось, что некоторые из них не просто «находятся в розыске», а — сбежали к царю Митридату и теперь служат в его войске), а потом оказалось, что третьей стороной отношений являются популяры-демократы во главе с Марием, и — вскоре всем опять пришлось воевать: началась Вторая Митридатская война, ставшая звёздным часом Луция Корнелия Суллы. Олигархи из партии оптиматов назначили его на должность командующего войсками на Востоке. Получив в руки армию, диктатор Сулла (будем его так называть) первым делом занял Рим, где начались кровавые репрессии против демократов, продавшихся Митридату (Гай Марий подставил своих союзников-популяров и мигом слинял куда-то в провинцию), и только потом, сделав своё кровавое дело, отбыл при полном параде воевать с царём. 

Однако стоило ему только уйти, как в Риме произошел самый настоящий «контрпереворот»: будущий тесть Цезяря Луций Цинна по неизвестной причине стал консулом Римской республики и вместе с мечущимся туда-сюда как заяц Марием — взял Рим в свои руки. Теперь точно так же резали олигархов-оптиматов. Пострадала и семья Крассов. Сначала был убит и обезглавлен один из братьев Красса-отца, а затем какие-то «добрые люди» догнали бежавших из Рима Публия Лициния Красса и его основного наследника — старшего сына. Красс-отец, настоящий римлянин, сперва убил своего младшего сына, а потом с мечом в руке атаковал нападавших. Далее — все понятно. Без комментариев.

Красс в бегах 

Короче говоря, отношения с демократами у семьи Крассов как-то совсем не сложились, поэтому молодой Марк Красс предпочёл связать свою судьбу с установившейся в Риме сулланской диктатурой. А как бы вы поступили на его месте?! Кстати, он ещё довольно долго прятался от демократов, путешествуя по Испании в компании из нескольких друзей (двое из которых были рабами), а один из друзей покойного отца — сенатор Вибий Панса — снабжал их материальными средствами и новостями из Рима. Они жили в пещере на берегу, купались голышом в море (не подумайте ничего дурного!) и проводили время в не очень трезвых спорах о всём сущем на земле:

что такое воля богов?
для чего живёт человек?
где найти настоящую любовь? 

А деньги — они достойны того, чтоб ради них шли на «дерзость» или недостойны? Деньги для Красса — это не только инструмент, но и самоцель. Он уже давно это чувствовал. А как сделать карьеру, он отлично знал, хоть и помалкивал. Консул Цинна и диктатор Сулла находились в жёстком противостоянии, и один из них должен был умереть. У Суллы своей команды не было, и он принимал предложения почти от всех, кого знал лично. В какой-то момент Красс и его товарищи, не исключая и молодых рабов, выбрались из пещеры и присоединились к претору Метеллу Пию, направленному из Рима для войны с окопавшимися в Испании демократами-марианцами, и тут же был направлен в Африку — в одну из крепостей. Оттуда молодой Красс сбежал в Грецию, прямо к Сулле, притом он попал туда одновременно с другом своего детства — с Гнеем Помпеем. Вот так они с Гнеем Помпеем и шли потом всю отмеренную им земную жизнь — почти плечо в плечо. Марк Красс становился злее и спекулятивнее, он уже тогда наживал деньги вымогательством и торговал греческими рабынями, которых диктатор Сулла тысячами вывозил из Афин, Коринфа, Фессалоник и Малой Азии, а друг его Гней Помпей делал карьеру в армии. 

Мог ли Марк Красс делать то же самое. Мог. В конце концов, от военной профессии он не отказывался и, в частности, принял участие в последующей войне с демократами-марианцами — только без особого успеха. Но он унаследовал после смерти отца и деда почти 1 600 000 динариев золотом и серебром, а к ним и множество поместий на юге Италии, и эти обстоятельства окончательно определили род занятий этого весьма любопытного римского нобиля — ведь такой капитал надо обслуживать, как раб обслуживает своего хозяина! Да, он стал типичным римским аргентарием — не лучше и не хуже других: он брал и давал залоги, откупал у казны ссуды и налоги, обращая возмещение от частных лиц в пользу двух своих рабов-вольноотпущенников (тех самых, с которыми он купался голышом в море) и брал, брал и брал большие деньги под свою будущую карьеру в сенате и правительстве. А разве предки Октавиана Августа поступали как-то иначе? Они тоже были аргентариями и к тому же куда более циничными, чем Марк Красс. Для них бизнес был почти профессией. А в системе, в которой всё скреплено имущественным цензом, любые доблести зависят только от денег. 
У Квинта Сертория, допустим, денег не было, поэтому все его немалые заслуги в Союзнической войне так и остались просто заслугами, что, в конце концов, и завело смелого военного трибуна в ряды непримиримой оппозиции под начальством все того же Гая Мария, а потом и еще дальше — в Испанию. А политический бандитизм — это ведь тоже деньги, и куда бо́льшие, чем торговля. Вступив в Рим после возвращения с Востока, Сулла опять устроил дикую резню: по его приказу было казнено 90 родовитых сенаторов и примерно 3 000 всадников, притом многим из них отрезали головы. Выглядело это примерно так: приходит чувак из рабов Марка Красса — с полным мешком за плечами — и говорит: «Вот тут у меня головы гадов-сенаторов, которые предали Рим!» — «А ну, покажь, чё принёс… не, эти головы нам не нужны. Это плохие головы, а нам нужны головы умные, достойные, красивые... справедливые головы нам нужны — ты понял? Короче, верни, у кого взял. А эту голову себе оставь. Может, она тебе самому пригодится!»

Новая страница в истории Римского государства

Рубя головы налево и направо, Сулла как бы открыл новую страницу в истории римского государства. Оппозиция и просто свободно мыслящие люди исчезали — притом их тела нередко находили в клоаке и прочих сливных канавах, — а вместо них насаждалась исполнительная пустоголовая репа, годная только для произрастания на огороде. Всюду царили трусость, подлость, «корпоративность», доносы, приспособленчество, звучали кем-то там высказанные «кривые мнения» и, наконец, везде и всюду процветало вымогательство — самое элементарное! Имущество «нужных» голов бесследно пропадало или же поступало на аукционы, где за небольшие деньги переходило в руки Красса и его приближённы. На этом промысле Красс «наварил» 300 греческих талантов чистого серебра, на которые его знакомый банкир Аксий открыл банковскую котору. А потом он приспособил к доходному бизнесу и вдову своего скончавшегося от болезни брата Тертуллу (за ней как раз ухаживал Цезарь!). Он официально женился, завёл от неё двух сыновей, Публия и Марка (младший из которых лицом был точь-в-точь как тот самый банкир Аксий!), и забрал себе всё её состояние. Кстати, младший Красс тоже станет впоследствии банкиром. Интересная подсказочка, не так ли? О, какие нравы!

В конце концов, Марк Красс стал добиваться с помощью шантажа и запугивания, чтобы его постоянно одаривали дорогими «подарками» как «друга» и «родственника» и даже включали в списки первоочередных наследников, притом под раздачу стали попадать друзья диктатора Суллы и его приближённых. Чем всё это закончилось? Вылетом со всех постов, притом безо всяких оправданий, а занимаемые им посты и без того были невелики и маловажны. Сулла больше и видеть его не хотел. Однако для многих римских нобилей Марк Красс был «замечательной личностью» — почти зайчиком! Например, он умел смотреть вперёд и прекрасно видел появляющихся на горизонте новых перспективных людей. Он звал их к себе на ужин и даже одаривал беспроцентными ссудами на покупку рабов и домов. К тому же его очень высоко оценивал сенатский лоббист Марк Цицерон, тоже человек небедный. Марк Туллий Цицерон (когномен переводится как «горох») был, вообще-то, человеком незнатным, но так уж получилось, что этот незнатный провинциал из города Арпина оказался человеком грамотным и весьма успешным. Он — и матерый спекулянт Марк Красс — считались «непотопляемыми» сутягами и общественными защитниками в судах Высшей инстанции Рима. А начиналось их многообещающее знакомство с одной весьма идиотской истории...

Жил-был такой очень отчаянный популист-демократ из патрициев, решивший ради избрания в народные трибуны перейти в сословие плебеев. Ведь плебейские депутаты были неприкосновенны перед законом! Короче, породнился он с простым народом, буквально с пьяными сантехниками, и полез с пеной у рта защищать нищих и малоимущих... Звали этого «гада» Публий Клодий Пульхр — между прочим, родственник Цезяря по линии жены его Помпеи! В Риме он заведовал так называемыми «комитетами бедняков» (collegia tenuiorum) — «комбедами», одним словом, — которыми на самом деле управлял самый главный «бедняк» Римской республики — Марк Красс, если вы еще не догадались. Так вот, Публий Клодий Пульхр, хорошо погуляв на пиру в доме Цезаря и будучи пьян как свинья, с помощью своей сестры Фульвии влез в покои жены Гая Юлия и начал там демонстрировать половые органы — сначала многочисленным замужним дамам, собравшимся по случаю праздника на женской половине дома, а потом и самой жене претора и понтифика, когда той стало очень интересно знать, что там за визг и ругань на весь гинекей. 

Кстати, жена Цезаря Помпея (дама, которая «вне подозрений») приходилась родственницей Гнею Помпею и родной внучкой диктатору Луцию Корнелию Сулле Счастливому, к тому моменту уже покойному. С женитьбы на ней и началось восхождение в диктаторы Гая Юлия Цезаря, её второго мужа. А Публий Клодий Пульхр — это отец первой жены императора Октавиана Августа.

Вообще-то, в тот день — 1 мая!!! — был один из главных женских праздников Древнего Рима, почти 8 Марта: День Доброй богини (Bona Dea). И все благородные матроны вполне охотно собирались в гости к высшим магистратам Республики. Поэтому Публий Клодий Пульхр тоже пошел в гости, притом одет он был по такому случаю в нарядное женское платье... Мать Цезаря — Аврелия — немедленно вмешалась и вынесла этого «комбедовца» из своего дома. Как вынесла — история умалчивает. Но можно догадаться. По его вине некое таинство Дня Доброй богини было нарушено, и теперь все женщины, которые присутствовали на церемонии, были «прокляты» и могли искупить «проклятие» только повторной попыткой совершения этого таинства (через полгода). Кроме того, «проклятие» распространялось на тех, кто пришёл на таинство беременными, а такие тоже были, притом в существенном количестве. Многие молодые мамки пришли в гости, чтобы показать свои животы. Теперь они обязаны были сделать аборт, притом это требование распространялось и на жену Публия Клодия, и даже на его коварную сестру. Вот радость-то была, правда?! Самого Публия Клодия после всей этой истории оскорблённый понтифик Гай Юлий Цезарь моментально отправил под суд за кощунство. 

Ф.Бертолини. Тело Клодия Пульхра на Виа Аппия

Так вот, Цицерон и Красс взялись защищать его от нападок Цезаря (тем более что Цезарю пришлось разводиться с женой!) и даже добились в этом немалых успехов. Но потом, чуть позже, им обоим пришлось искать защиты уже от самого Публия Клодия Пульхра, — когда тот протрезвел и накинулся на своих защитников с какими-то обвинениями. Пострадавший в этой истории Гай Юлий Цезарь говорил им обоим: «На кой фиг вы связались с этим придурком?! Заняться, что ли, было нечем?» — И действительно, — а зачем он им понадобился? А за тем, что на защите этого пьяного гермафродита Красс и Цицерон заработали столько денег, что потом оба ушли в недельный загул и ещё накупили на радостях десятка с полтора гетер из Ливанта и Греции, с которыми две недели валялись в пьяном виде в доме банкира Аксия. Помпея, узнав об этом загуле, посоветовала им сходить и провериться на «венеру», а сама тут же вышла замуж за друга детства Публия Ватиния, недавно овдовевшего. Красс и Цицерон немножко посмеялись, а великий сенатский «тенор» по прозванию «горох», — кстати, большой любитель выпить — потом отзывался о Крассе как о «храбром муже», с которым он связан «тесными дружескими отношениями». В общем, «Нормально, Григорий?» — «Отлично, Константин!» — На дворе был 63 год до н.э. До главного события эпохи заката Римской республики оставалось «всего лишь» 9 лет. Совсем немного ... 

О вреде суеверий

Скульптура Спартака работы Дени Фойятье. Лувр, 1830

Пытаясь разобраться в причинах начала Спартаковской войны (а именно так она и называется в большинстве источников), очень многие авторы начинают углубляться в исторические летописи или парить в голубых небесах, размахивая красным флагом, или цитировать роман Рафаэлло Джованьоли, считая его истиной в последней инстанции. Что ж, «дамы пишут душещипательно», как писал об этом явлении Михаил Булгаков. Также я воздержусь от подробного и полного описания боевых действий. Лично меня интересует только человеческая и объективная социально-историческая сторона этого любопытного исторического явления — Bellum Spartacium. Однако НЕ ссылаться на роман великого итальянского патриота и революционера тоже никак не получится. И хотя бы по той причине, что, вопреки исторической правде, одни герои оказались у него персонажами третьестепенными, хоть они и занимали самое видное положение в армии Спартака, а другие так вообще воскресли из мёртвых и полезли командовать войсками — то есть такие литературные зомби во главе армии живых людей. Конечно, в данном случае речь идёт о Касте, Гае Канниции и германце Эномае. А Каст и Гай Канниций к тому ж чем-то провинились перед «боссом» и были литературно изгнаны из армии — брысь оба! И собаки «Ав-ав-ав!» им вслед. И как всё это изволите понимать, если один из них, родственник галльских вождей, был важнейшей фигурой на всех имевших место переговорах Спартака с «внешним миром» — считается, что родственники Каста хорошо знали вождя Кельтилла, отца Верцингеторига, а Кельтилл был личным другом Цезаря?! Кроме того, он считался буквально «побратимом» второго после Спартака общепризнанного вождя армии рабов — Крикса. Что касается оппозиционера-латинянина Гая Канниция, то он командовал вторым по значимости латино-греческим корпусом и считался видным полководцем. 

Итак, некто Каст — это был кельт по национальности. Ведь Каст — традиционное имя кельтской знати, а среди его родственников было ещё двое Кастов. Переводить слово «каст» даже и не стоит. Перевод абсолютно «прозрачен». Он родился в Испании, но все его родственники проживали где-то за Пиренеями. Известно, что ему было примерно 40 лет. Его вечный товарищ Крикс, старый оппозиционер, битый во всех драках, был мужчиной примерно 45 лет и считался невероятным пижоном и мистиком. Он очень любил повторять одно и то же античное высказывание: «Помните: предчувствия предваряют судьбу»… его имя Krikos переводится как «тот, кто носит кольцо» — тоже факт небезынтересный! Так вот, любовь к античной мистике в конце концов и сгубила комкора Крикса. 
Случилось это у священной для всех самнитов горы Гарган («Небесный город» в переводе), куда самнит Крикс загнал весь свой тридцатитысячный корпус, дабы «посовещаться» со статуей жреца Калхаста, известного греческого прорицателя времён Троянской войны. Дело в том, что Крикс был не согласен с отказом Спартака идти на Рим, поэтому отделился от основной армии. А там, по пути, обнаружился замечательный храм врача Подалирия, названного сына Асклепия, а Подилирию нравится, когда ему приносят в дар крепкое вино и чёрных баранчиков… Ну, как мимо него пройти, да ещё и с дорогими подарками на руках? В общем, весь этот поход по «святым местам» ничем хорошим не закончился. К тому моменту и второй посланный против гладиаторов претор — некто Плубий Вариний тоже был разгромлен, поэтому римский сенат пустил в бой «основные силы» — армию консула Геллия из 10 новых легионов. 

Итак, в какой-то момент Геллий узнал о разладе в армии гладиаторов и быстро направился к горе Гарган. В результате корпус Крикса был уничтожен, притом для Спартака это была самая немыслимая потеря. Во-первых, Крикс хоть и впадал иной раз «в амбицию», как какой-нибудь дикий махновец на Полтавщине (да и корпус он увёл почти самовольно, собираясь «чистить» Самний от латинского населения — в смысле убивать и грабить!), но он всё равно как был, так и оставался сильным и деятельным командиром, заменить которого было почти некем. А во-вторых, Спартаку нечем было компенсировать внезапную потерю тридцати тысяч воинов — даже жрец Калхаст — и тот был не в состоянии вернуть их с того света! Другое дело, что Спартак сыграл с консулом Геллием в своеобразные шашки-поддавки: он «скормил» ему корпус Крикса, а сам оказался в тылах консульской армии. У Спартака на февраль 72 года до н.э. было уже 12 легионов (примерно 70 000 солдат и офицеров). Арьергард консульской армии под начальством Лентула насчитывал только 36 000 не слишком опытных в военном деле людей, которых призвали на службу буквально три месяца назад. Лентул первый попал под раздачу тумаков и остатки его легионов едва ушли в Этрурию. Теперь перед Спартаком стояли легионы Геллия Публиколы. Они и так находились в беспорядке, а тут ещё и внезапное нападение гладиаторов… В результате одного непродолжительного боя погибло 14 000 римлян. Консула Геллия вынес из драки его любимый конь — почти Буцефал! — и коня, наверное, до конца жизни кормили зефиром в шоколаде. Так-то всё и закончилось. Во всяком случае, для Крикса.

А следующим попал под раздачу претор Цезальпинской — Галлии Гай Кассий Лонгин — мы с ним ещё встретимся. Это была ещё молодая, но уже довольно крупная, а, главное, растущая политическая фигура Римской республики. Он вёл на соединение с Геллием до 20 000 рекрутов и ополченцев и… потерял их в первом же столкновении с Гаем Канницием. Вместе с лагерем и обозом. На следующий же день Гай Канниций, «краснобай и баламут», заявил на военном совете, что теперь надо идти на Рим, и все ему дружно поверили — ура! ура! ура! Ну, «настоящих буйных мало, вот и нету вожаков»! А Спартак тем временем начинал с помощью Каста и нового своего помощника Публипора переписку с галльскими вождями и со старым своим знакомым Битоитом, начальником разведки царя Митридата Евпатора, которому и без того весьма нравились все эти странные события в Италии. Он направлял ему письмо за письмом. Как доставлялись письма? На кораблях через Адриатическое море. В то время купцы-мореходы охотно служили «крылатыми вестниками богов», как платными, так и бесплатными, — для них отправиться в какой-то чужой порт и не взять на борт пару-тройку мешков корреспонденции было как бы даже и неприлично. И по этой причине римляне не могли установить сколько-нибудь серьёзный контроль над перепиской — ведь каждый день в Ливан, Грецию, Египет или на Балканское побережье отваливают сотни кораблей, и каждый корабль обязательно что-нибудь везёт! Тут хоть бы налоги взять, а о борьбе с тайной перепиской и речи не идёт! 

Как письма Спартака попадали к царю Митридату Евпатору, мы не знаем. Об этом надо было спросить у Битоита, начальника царской разведки. В принципе, точно такую же переписку он поддерживал и с оппозиционно настроенными римскими сенаторами. О чём писал Спартак? Он всё ещё хотел сделать по-своему: вывести армию рабов с территории Рима на галльские земли, и там, в союзе с вождями варваров, сразиться с самой опасной фигурой этого противостояния — и фигурой, находящейся в состоянии выжидания! — с Гнеем Помпеем, стоявшим тогда в Пиренеях. Спартак объяснял царю Митридату, что в связи с обстоятельствами Помпей и его многочисленная армия не в состоянии отлучиться с севера Испании, но если это произойдёт, тогда ему не составит большого труда загнать армию рабов обратно в римские таверны. А Вам это надо, Ваше царское величество? Кроме того, действующий в Испании Квинт Серторий нередко координирует свои действия с Вашим штабом, а при штабе состоят некоторые римляне из числа беглых демократов-популяров. Нет, эту войну надо превратить во что-то гораздо более большее, чем простая месть рабов хозяевам, — нужно превратить её в борьбу всех угнетённых с обнаглевшим римским олигархатом! — а поэтому без помощи с Вашей стороны уже не обойтись. Мы — Ваши союзники в борьбе с Римом. Так будьте и Вы верным нашим союзником, Ваше царское величество! Возможно, что ответы Спартак получал через Рим. Не уж-то благодаря Сергию Катилине?

Посовещавшись в узком кругу, Спартак признал, что переписка с царём Митридатом опять ничего не обещает — этот вопрос о будущем армии рабов надо обсудить на расширенном военном совете. В конце недели на Квинтанской улице лагеря, пересекавшей лагерь поперёк и отделявшей палатки 3-го Галльского от 6-го Самнитского легионов, в преторской палатке собрались пятьдесят старших командиров — легатов и преторов. Ещё человек сорок ответственных чинов рангом помельче находилось снаружи. Спартак приехал, как и положено начальству, самым последним, а текст обращения к собравшимся зачитывал даже не он, а один из его адьютантов-контуберналов по имени Узильяк. Согласно книге Рафаэля Джованьоли, Узильяк погиб вместе с Криксом (притом его лошадку «позаимствовала» шпионка Эвтибида), но на самом деле этот молодой германец из благородной фамилии никогда не служил у Крикса. Он был креатурой другого корпусного начальника — Каста. Казалось бы, какая тут разница? Однако в армии Спартака все эти «расстановки на мавзолее» уже имели некоторое значение.
— …Итак, каково ваше мнение? — закончил чтение Узильяк. О переписке с Митридатом он, понятное дело, ничего не говорил. 
Командир 13 легиона самнит Ливий Гранделий сказал в ответ:
— И ради этого погиб Крикс?!

В этот момент командиры 11-ого Африканского легиона и 12 Смешанного Африканского — Орцил и Онаций — хором заявили, что их негры ни в какую Галлию ни за что не полезут. Спартак оскорбился, накричал на легатов и отказался от командования. Он три дня не выходил из палатки, но потом к нему явилась целая делегация военных преторов — командиров среднего звена. Они уговорили Спартака изменить своё мнение и «пойти навстречу коллективу». Орцила в тот же день поймали немцы из 7-го Кимврского легиона и, согласно их национальному обычаю, приколотили гвоздями к ближайшему дереву: в результате и консенсус восстановился, и кривизна мнений заметно выпрямилась. Кроме того, все дружно признали, что некультурный негр Орцил не контролировал свою чернокожую шатию-братию, ещё вчера гонявшую гамадрилов по африканским пампасам, да и сам иной раз предавался грабежам, пьянству и сексуальному насилию, а потому никто о нём не жалеет.

Но и Спартак внезапно изменил своё мнение. Никак из Рима его одёрнули! Дело в том, что Квинт Серторий и его демократы доживали в Испании последние месяцы, поэтому спешить им на помощь было слегка поздновато. К тому же мнение солдатской массы никто и не спрашивал. А что они скажут, когда их погонят как баранов в Галлию или в Испанию?! Тогда Спартак выступил перед собравшимися военными трибунами и — скрепя сердце! — всё же согласился с необходимостью идти войной на Рим. Но не сейчас! На том и порешили — идти! Да! И не сейчас! А переписка Каста с вождями галлов — это всего лишь прожект, как идея дружить с Митридатом против римских олигархов. В конце концов, царь Митридат Евпатор не спешил помогать самнитам в их борьбе с Римом во время Союзнической войны, так ведь? Тогда кто сказал, что он сейчас сорвётся с места и прибежит на помощь Спартаку? Тут можно надеяться только на его давних приятелей, пиратских капитанов из Киликийского царства, корабли которых частенько рулят вдоль западного берега Италии, но они дурны и продажны, как самые последние скоты и сволочи — это люди самой низкой и грязной породы! А царю Митридату, кстати, было бы проще вообще не связываться ни с римлянами, ни со Спартаком, и спокойно сидеть в своём городе Пантикапее в Крыму (это нынешняя Керчь) — на приличном удалении от врагов-римлян. А тут ещё Сергий Катилина переслал из Рима весточку о назначении Марка Красса новым командующим сенатской армии — взамен отправленного в отставку консула Геллия. А кто такой Красс? Спартак откуда-то знал этого человека, поэтому махнул рукой: а ну его в болото! Это такой же воздушный шарик, как и этот консул Геллий! И сдуется точно так же — с громким шипением! 
 
Итак, суеверное поклонение забытым богам, как и всякая тайная переписка с врагами твоих врагов — это, конечно, не лучшие занятия на войне. Скандал тоже делу не помощник. Увы, цели поменялись, и теперь, ведя войну против Рима, Спартак пытался сделать её «всеиталийской», но только не варварской. И уж, конечно, он не хотел превратить ее в «алкогольную» войну рабов против всего культурного человечества. В конце концов, он понимал, что за пьяными варварами народ Италии не пойдёт, тогда как за обиженными оппозиционерами-италиками и тем более за благородными латинами — вполне возможно. Но и здесь не всё сходится. А много ли в Италии людей, желающих разграбить город Рим? Многие начальники войск считали поход на Рим делом неизбежным и даже обязательным. Но командующий был против. Но кто теперь поддерживал Спартака в его не вполне ясных начинаниях? Опять-таки Каст и Гай Канниций! 
Каст был предусмотрителен, поэтому он знал, что поход на Рим оттолкнёт от армии Спартака даже Катилину, а Гая Канниция удалось убедить, что краснобайство стоило бы использовать на переговорах, а не на войне. Но никаких переговоров с Римом пока, к большому несчастью, не предвидится. Впрочем, почему «не предвидится»? Как раз наоборот! Тут на военном совете порешили предложить Сергию Кателине возглавить их армию, и письменное предложение об этом уже передано ему лично в руки одним хитрым рабом, которого Кателина знает в лицо, — неким Публипором. Но как раз в этом-то и проблема! Публипора могут знать в лицо ещё очень многие из римских нобилей, поэтому за ответом в Рим поедет он, Гай Канниций, которому предлагалось по такому случаю сыграть роль римского офицера: ему принесли полный военный «убор» типичного пехотного центуриона из провинциального легиона (включая потасканный красный плащ-paludanentum из таких, которые носит буквально половина римской армии), со смехом вручили старенький шлем с красным поперечным плюмажем и чистенький новенький меч-гладиус. А потом привели господину центуриону типично армейского коня — не совсем молодого и мало породистого, зато прибегающего на свист, как собака. Доспехи господина офицера аккуратно погрузили в серый походный мешок, а мешок надели на спину какому-то бывшему лакею, которому надлежало сыграть роль в стиле «чего изволите?» А какой офицер без денщика, право же? Нет пана без жупана. Коня и доспехи гладиаторы позаимствовали на чьей-то вилле. Или сняли с убитого?..

Во всяком случае, если бы Гай Канниций взглянул на себя в зеркало, то он ничему бы не удивился — офицер как офицер! Он и сам был точно таким же офицером, только куда более боевым и заслуженным, и носившим множество наградных фалер с лицами богов. Вот только денег он так и не заслужил. Уж не это ли было причиной его участия в заговоре гладиаторов? Кто знает…

Итак, некто, обозначенный в романе Рафаэлло Джованьоли как Граник (он же ещё более загадочный Гай Ганник из сочинений Плутарха) — это был Гай Канниций, в прошлом примипил (старший центурион) легиона в сулланской армии, отличившийся ещё на Первой Митридатской войне — при Херонее и Орхомане — и получивший все права римского всадника. Возможно, что Гай Канниций (фамилия переводится как «приносящий победу») происходил с севера Италии и принадлежал к одному из проживавших там италийских племён. Среди гладиаторов Гай Канниций был в числе «старых бойцов» — одним из тех 73 человек, которым удалось бежать из школы Лентула Батиата. Но кем он был в этой школе? Он был тренером по рукопашному бою и жил на квартире по соседству со Спартаком и его подругой Церцеей. Тогда сразу появляется ещё один интересный вопрос: а кем был Спартак? Спартак служил тренером по физподготовке. 

Ведь это они — Спартак, Крикс, Эномай и Гай Канниций — с немалым риском формировали заговор гладиаторов и создавали когорты заговорщиков во многих римских и капуанских школах гладиаторов. И они же стали первыми командирами армии беглых гладиаторов. Но возможно, что Гай Канниций познакомился со Спартаком много раньше всех этих сбытий. В конце концов, оба они участвовали в битве при Херонее — Гай Канниций был пехотным офицером, а Спартак кавалеристом во фракийских частях, которых было немало под начальством Суллы Счастливого. К сожалению, мы не можем предположить, в каком он мог быть звании. Если учесть, что Спартак относился к довольно редкой в то время категории «людей образованных», знал математику и философию и даже писал стихи по-гречески, то можно предположить, что он был человеком знатного рода. К тому же он происходил из племени медов, считавшегося вместе с ещё несколькими племенами, — например, гетов и трибалов — наиболее уважаемым на его родине. Это также могло обещать ему кое-какое возвышение в рамках тех же самых фракийских войск, в которых он служил. Ещё нам известно, что после бегства в войска Митридата Спартак был возвышен до положения примерно эскадронного командира в кавалерии. При каких же обстоятельствах Спартак и Гай Канниций оказались тренерами знаменитой на весь Рим школы гладиаторов, мы не знаем, как не знаем, имел ли царь Митридат Евпатор какое-либо отношение к организации беспорядков в Капуе. Вообще-то, его разведка действительно дружила с италийской оппозицией, к которой относились Крикс и Гай Канниций, и близко зналась с местными греками и халдеями, поэтому всё же царь Митридат Евпатор располагал в Риме «некоторыми возможностями». Это бесспорно.

О пользе суеверий

До того как стать тренером, Спартак целых 6 лет сражался на арене в доспехах гладиатора-галла, то есть как мурмиллон, а не фракиец. Именно по этой причине многие исследователи до сих пор сомневаются в национальной принадлежности лидера восстания: а не врал ли он, прикидываясь знатным человеком из Фракии? Может, он был всё-таки коренным римлянином? Или греком? Ведь его имя значит на латыни — «спартанец», а многие гладиаторы выступали на арене не под своими именами. Если, допустим, Каст — это настоящее имя, но Крикса могли бы звать как-нибудь и по-другому. Так ведь? Или, к примеру, другой активист сопротивления — германец Эномай в любом случае звался как-то иначе — имя Эномай было позаимствовано из весьма доступной античной мифологии, которая активно насаждалась в школе. Так как же звали Спартака? И кем он был на самом деле? Увы, ответа на этот вопрос мы так никогда и не услышим. В принципе, разница между бойцом-мурмиллоном и фракийцем определялась в римских театрах только формой шлема и размером щита — у фракийцев он был маленький и круглый, а галл-мирмиллон защищал себя большим круглым щитом. Именно с таким щитом — круглым кавалерийским! — Спартак принял свой последний бой с младшим командиром Феликсом из кавалерии Гнея Помпея. По иронии судьбы, этот загадочный Феликс был самнитом.

Но обратимся к личности хозяина гладиаторской школы в Капуе. Когда-то он тоже был гладиатором, однако с некоторых времён Лентул Батиат постоянно жил в Риме. Там же проводил большую часть времени и Спартак. Считается, что школа Лентула Батиата была образцом для заведения такого типа и была невероятно популярна: на ристалища в Капуе приезжали жители даже из довольно отдаленных мест Италии, поэтому капуанский тотализатор работал как зерноуборочная машина! Кто-то всё на свете проигрывал, а кто-то и выигрывал. Кто им приносил такие шикарные доходы и расходы? Правильно! Лентул Батиат — это его полное имя — и его тренеры, Гай Канниций и Спартак. Они покупали на римских рынках крепких и здоровых парней-иностранцев, после чего ланиста Корнелий Лентул Батиан — это его полное имя, а слово «ланиста» переводится с этрусского как «палач» или «тиран», — убедительно говорил им, новеньким:

— Имейте в виду: никто в Риме не сделает вас домашними рабами — вас с такими мускулами, смелостью и крепкими мозгами! Чтоб стать лакеем или парикмахером, надобно родиться милашкой-греком. И пасти свиней вы тоже не можете. Чтобы пасти свиней, надо быть свиньёй. Так что становитесь гладиаторами. Так вы завоюете свободу, женщин и деньги... 

Свобода, деньги и женщины — храбрым людям… В общем-то, это правильный сортинг. Рабов в тогдашнем Риме было ещё не самое рекордное количество, и стоили они ощутимо дорого, да к тому же самым крупным и беспощадным потребителем живого товара были не школы гладиаторов, а — крупные сельхозрегионы с их трудом на пашнях и виноградниках — под беспощадным южным солнцем. Римляне всегда считали, что физический труд угнетает рассудок, поэтому ухаживать за скотом у них доверялось самым скотоподобным людям. Ну, а до скотоподобия в римских «фазендах» доводили за рекордно короткие сроки. За 18 лет до восстания Спартака Рим уже видел Сицилийское восстание под руководством раба-сирийца Эвноя. Простой сельхозрабочий Эвной считал себя факиром, поэтом, танцором и философом. А может, он и был на самом деле факиром и философом, просто глупый хозяин не заметил, что Эвной плохо похож на животное о двух ногах: «instrumentum vocale»?! Как знать! Дело в том, что рабов в Риме даже продавали в совершенно неравных условиях — умным, сильным и смелым людям одевали на голову венец (но так венчали чаще всего военнопленных), а всех остальных «венчали» колпаками — как дураков и клоунов. Может, надо было строже смотреть? Но с другой стороны, не менее чем отбор и «сортинг», римляне уважали умение повелевать людьми, и в данном случае ошибка какого-то работорговца дорого обошлась Римской республике. 

Корнелий Лентул Батиат, наоборот, очень неплохо знал своих гладиаторов и даже называл их «монстрами». Кроме того, он открыто их высмеивал и даже сочинял пошлые песенки на тему их мужских способностей: что-то вроде «есть тут у меня тут один мужик — пускай только “покажет”, и все враги от ужаса разбегутся!» — и представьте, что они его за это дело уважали. Но и жестокости с его стороны тоже было предостаточно. В обратном случае он никогда не сладил бы с коллективом в 200 взрослых мужиков, многие из которых были первоклассными воинами. Однако у римских плебеев, рабов и тем более по-своему свободных людей — гладиаторов — была некая своя «рабская» идеология, и Спартак был самым горячим её сторонником. Нам известно, что уже став тренером и человеком достаточно свободным, загадочный Спартак тщательно изучал философию и политическую публицистику Гая Блоссия. 

Кто такой Блоссий? Историк Альфред Тойнби называл его «латинским Карлом Марксом» — не больше и не меньше. Во времена Спартака этот Блоссий, грек по национальности, был уже очень глубокой историей и почти легендой всех римских демократов-популяров. Его род относился к богатым всадникам и происходил из итальянского города Кумы. Семья его была известна антиримскими настроениями, и в 216 году Гай Блоссий выступал за союз с Ганнибалом. А через шесть лет уже братья Блоссия возглавили целый заговор. Считалось также, что они хотели запалить Рим, в то время деревянный, и тем самым помочь карфагенским войскам. Заговор был раскрыт из-за доноса рабов, а знатный род Блоссиев с тех пор воспринимался как не заслуживающий доверия. Потом вместе с греческим философом Диофаном Мителенским Гай Блоссий принимал участие в разработке проекта земельной реформы братьев Гая и Тиберия Гракхов (133 год до н.э). Знакомые имена, не так ли? В конечном итоге, братья были убиты, Диофан — казнен, а Блоссия — арестовали. На следствии он выразил преданность Гракхам и даже заявил, что они были самыми достойными людьми на планете, и — представьте! — его тут же оправдали «за честность взглядов». Гордые римляне не чурались достоинства и иногда так делали. Затем, уже снова спасаясь от преследования властей, Гай Блоссий бежал на Восток, в Пергам, где предложил тамошнему царю Аристонику идею создания «Государства солнца» — Гелиополиса, полностью основанного на республиканских принципах всеобщей свободы и находящегося под покровительством бога Гелиоса — или Алла-Габала, или «Овала», или «Ваала», — в общем, это нам знакомо, не правда ли?
А вскоре началась война с римлянами, которую Гай Блоссий постарался превратить в некую социальную войну — в войну за будущее всего мира! В общем, Томазо Компанелла — школьник в сравнении с этим Блоссием!!! Согласно Страбону, царь Аристоник везде, где появлялись его войска, обязательно запрещал рабовладение — в самую первую очередь — и провозглашал «равенство и братство». В какой-то момент на сторону пергамского царя встали малоазийские фракийцы, сородичи Спартака, и война с Римом продолжилась уже в более весёлом ритме. Войско царя Аристоника одержало ряд побед, притом в одном из случаев к порогу царского дворца была доставлена голова Публия Лициния Красса, римского командующего, женатого на дочери одного из братьев Кракхов (смешно!), но потом его место занял консул Публий Муций Сцевола. Теперь у Рима появились союзники, — например, отец Митридата Евпатора — Митридат Эвергет (опять смешно!), и эллинистический царь-социалист начал терпеть поражение за поражением. К тому же Пергамское царство существовало в окружении никак не организованных суверенных царьков, на которых не было ни узды, ни управы, ни яда в перстне. Это уж потом царь Митридат Шестой Евпатор сможет собрать всех этих «потомком Александра Македонского» в своём лагере и заставит их ходить строем с весёлыми песнями. А в то время это было почти невозможно. В 130 году до н.э. войска Аристоника были разбиты, а римский революционер Гай Блоссий покончил собой. 

Спартак был неплохо знаком с его сочинениями. Например, ему очень нравился один из постоянных постулатов: «Последние да станут первыми и наоборот». — Вам это ничего не напоминает? Тогда я советую найти цитаты Гая Блоссия и тщательно с ними ознакомиться. У вас обязательно появится ощущение «дежавю». 

В общем, именно Гай Блоссий и «увёл» гладиаторов в побег из капуанской школы — его личный пример и прогрессивная политическая публицистика этого автора! Другое дело, что в школе гладиаторов никто никогда не выступал против Гая Блоссия и его странных политических сочинений. Хозяин школы тоже был в молодости гладиатором (и вольноотпущенником) и хотя бы поэтому придерживался материалистических взглядов на жизнь. Например, он не очень уважал религию и всяческие суеверия и выступал против появившейся в то время прекрасной идеи обожествления живых людей. Потом в древнем Риме это будет самая обычная практика — тут, понимаешь, «божественный Цезарь», там — «божественный Октавиан» и… так далее по списку, включая божественного Тиберия с Калигулой в придачу. Не «божественными» по римским представлениям были только простые граждане, ради которых и погиб Гай Блоссий. 

А теперь, пожалуй, важное...

После Первой Митридатской войны в рабство было продано 80 000 греков и под 200 000 сирийцев — всех их загнали на поля и риги. Ещё сколько-то десятков тысяч кимвров и тевтонов и чернокожих воинов африканского царя Югурты было захвачено Суллой и Гаем Марием. А теперь представьте, что перед вами стоит огромный негр-нумидиец из армии африканского царя. У него в Африке всё есть — бегемоты, крокодилы, бронтозавры. Но белых женщин нету. Он их никогда не видел. Нет, жрецы что-то о них рассказывали, но он не помнит, что именно. Вроде бы они съедобны. В Африке же едят некоторых обезьян, правильно? Вот и мы попробуем... 
В составе армии Спартака было два африканских легиона, которыми руководили чернокожий Орцилл и некто Онаций, и ничем кроме грабежей и изнасилований они так и не прославились. И что делать с этими простыми гражданами? По-моему, демократ Гай Блоссий здесь никак не советчик. Или представьте, что перед вами высится громадный «шкаф» из кавалерии кимвров — бородатый «гад», который носил шлем со звериной мордой на забрале и доспехи, очень напоминающее нечто средневековое, и рубился прямым тяжёлым мечом. Это он сжигал заживо попавшего в плен Эмилия Скавра и брал в заложники римских женщин (а что он с ними потом делал, этого он никому никогда не расскажет, этот «гад» с рыжей бородой). И представьте, что он — ваш раб... И можете с ним делать что угодно — у вас есть ещё полтораста с лишним таких «рабов»! И все они только и делают, что жрут и где попало гадят. А только тронь их, так они сразу сбегают из-под надзора и начинают создавать разбойничьи анклавы в лесах и горах. Если относиться ко всему этому либерально, то можно, конечно, сказать, что эти полудикие и просто дикие люди тоже имеют право на счастливое существование, однако столкновение «культурных кодов» римства и варварства никогда не обещало ничего хорошего именно римской культуре, а не этому пышно цветущему варварству. И только благодаря властному и жестокому отношению к диким людям Рим хоть как-то сторожил свои границы и умудрялся отбивать набеги варваров.

Всего же за те самые 18 лет, которые отделяли Сицилийское восстание под начальством Эвноя от Спартаковской войны в римское рабство было продано 4 млн человек, притом крепкие мужчины, умеющие держать в руках оружие, составляли довольно существенный процент. Ни раньше, ни позже такого соотношение сил никогда не было. В конце концов, работорговцы во все времена придерживались вполне определённого правила: торговать надо женщинами и детьми — они ведь и стоят-то намного дороже! — а со взрослыми мужчинами в такие игры лучше не играть. Но куда они годятся? На какое дело? Некоторых германцев можно определить в пастухи, что римляне с радостью и делали. А куда остальных? Правильно! В школу Корнелия Лентула Батиата. Но и там за ними не усмотришь. В один прекрасный день Лентул Батиат чего-то недосмотрел, и 75 «рабов» лихо, с дракой и убийствами, сбежали на свободу и спрятались на вершине горы Везувий, где сформировали свой «анклав» грабежа и варварства. Некоторое время их там никто не замечал, а потом против гладиаторов были направлены незначительные римские силы под начальством сильно пьющего и больного претора Клодия Глабра, только и ждавшего, когда ж его наконец-то отправят на заслуженный отдых. Римляне были обмануты и разгромлены в коротком бою у подножия горы, притом основными силами гладиаторов руководил некто Эномай.

В книге Рафаэлло Джованьоли гладиатор Эномай становится одним из главных героев повествования и даже заменяет там вечного «анархиста» Крикса, но по-настоящему это было совсем не так: в бою у горы Везувий Крикс находился возле Спартака. В книге его любовницей становится загадочная Эвтибида, волонтёр в спартаковской армии и шпион римской квестуры, а в большинстве фильмов и сериалов роль Эномая играют негры, африканцы. Так кем он был на самом деле? Представьте — кимвром, керманцем. Историки считают, что Эномай занимался ремеслом гладиатора более десяти лет, что уже само по себе было великим подвигом. Сообщается, что в одном из боев Эномаю крепко своротили нос, после чего он так и остался кривым. Известно, что у Эномая была возлюбленная по имени Эмболария, да и вообще много всяких женщин из числа всяких танцовщиц и флейтисток, вот только никакой знатной куртизанки Эвтибиды среди них как на зло никогда не было и не бывало. Будь Эвтибила настоящим героем, а не вымышленным, то она вряд ли стала бы общаться с таким субъектом, как этот Эномай.
Впрочем, о личности Эмболарии мы тоже почти ничего не знаем. Зато есть свидетельства того, что Эномай было всё же не настоящее имя гладиатора, а его сценическое прозвище, которое он получил для выступлений на арене. Ведь Эномаем звали сына бога Ареса. В те времена часто имена гладиаторов становились частью их «сценического» образа. Непосредственно в восстании рабов ужасный Эномай участвовал совсем недолго: в заговоре он участвовал с самого начала, но свободным человеком пробыл не больше двух недель. Считается, что он погиб в бою у горы Везувий в столкновении с Гаем Элпидием Солонием, старшим центурионом из посланного против гладиаторов отряда Клодия Глабра (в книге гладиатор Эномай убил центуриона Солония, а не наоборот!). Спартак справил по Эномаю пышные поминки и принёс в его честь множество ритуальных жертв. Вокруг погребального кургана(!!!), насыпанного поверх весьма импровизированной гробницы гладиатора несколько сот пленных римлян должны были сразиться друг с другом как гладиаторы, после чего поминки весело и пьяно продолжились ещё несколько дней кряду: у древних римлян смерь считалась только началом Римские власти. Тем временем, ничуть не стесняясь, крыли матом «расслабленных капуанских сенаторов», обвиняя их в полном бездействии и даже в «умственной расслабленности».

Кстати, именно в то неспокойное время Спартак и Крикс стали большими любителями поохотиться и завели при штабе армии псарню с 20 парами породистых собак — критских и лаконских. Это были такие травильные псы, очень похожие на ротвейлеров. Конечно, 20 пар — маловато по римским меркам и совсем мало по меркам миллионера Марка Красса, но по меркам армии рабов это было — «лучше не бывает». Крикс считал себя к тому же великим аристократом (ведь его родственники стали патрициями, пока он сидел в тюрьме, а потом семь лет сражался на арене римских цирков), и поэтому он в то время одевался как какой-то вельможа царя Митридата — дорого и пёстро. С женщинами там вообще никаких проблем не было. 
Лагерь спартаковской армии иногда превращался в огромный табор переселенцев — в этакий городок беременных рабынь и мелкотравчатых римских гражданок. Именно с ними и сталкивались римские солдаты, проводя разведку в областях, охваченных протестным движением, а потом ещё удивлялись, почёсывая затылки: откуда их столько? Дисциплину в своих рядах и некую неприкосновенность римского населения Спартак ещё как-то гарантировал: он не хотел ссориться с италиками и надеялся на широкую поддержку с их стороны. Но изгнать этих баб из расположения войск ему так и не удалось. Сам он продолжал жить со своей прекрасной пророчицей Церцеей, зато всюду вокруг него свистели свирели, гудели флейты, стучали барабаны, а женщины таскали дешёвое вино и горячие каштаны. Многие годы спустя поэт Гораций Флакк, придворный виночерпий и сочинитель Октавиана Августа, в книге своих од заново переживал всё то, что ему довелось пережить и увидеть в детстве на занятом войсками Спартака юге Италии:

 Мальчик! Скорее беги за венками 
 И за вином, 
 что при древних марсах созрело,
 Если от полчищ Спартака 
 там хоть что-нибудь да уцелело ...

Кстати, кто такая эта загадочная Церцея (Киркея? Циркея?), так надёжно похитившая сердце вождя гладиаторов, мужчины собой видного и довольно популярного у противоположного пола? Подруга Спартака, имя которой известно только приблизительно (а может, её всё-таки звали Мирца?), была вакханкой и, может быть, даже жрицей этого культа. Кроме того, она считалась пророчицей и принадлежала к так называемым дионисалиям-либертинам. Ни для кого не секрет, что Дионис это один из центральных и даже отдельно стоящих богов древнегреческого пантеона. Тут достаточно прочесть эпическую поэму «Деяния Диониса» древнегреческого поэта Нонна Панополита. (Нонн Панополитанский. Деяния Диониса. С-Пб, Алетейя, 1997.) В поэме рассказывается не только о Дионисе, но и о других богах и героях, — например, о Персее — зато деяния Дионоса равны в этой поэме только подвигам Александра Македонского, — например, он завоёвывает Индию!!! 

Самое главное!

Дионис представлен в поэме таким, каким его видели только фракийцы (названные так в честь нимфы Фраки) и далёкие их римские сородичи — как фракийский богочеловек Загрей, принявший у Зевса скипетр, метавший перуны (молнии то есть) во всяких гадов и нечестивцев и зверски убитый за это коварными полубогами-титанами! А гады-титаны в свою очередь были испепелены молниями Зевса, и из их пепла, смешавшегося с кровью богочеловека Загрея, произошел человеческий род, который и отличается гадливостью плохишей-титанов и божественным фатализмом мальчиша-Диониса. Вот примерно такую философию и мифологию исповедовала Церцея, подруга гладиатора Спартака. Забавно, не правда ли?

Кстати, тот же самый Нонн Панаполит написал первую в истории христианства книгу об Исусе Христе (поэт жил в 5-м веке нашей эры). Называется она «Деяния Иисуса: Парафраз Святого Евангелия от Иоанна». — Найдите и прочтите! И сделайте выводы. 

Кроме того, в Риме культ бога Диониса во многом совпадал с культом древнего италийского божества Либера, но Либер тоже происходил (по крайней мере, в том варианте, о котором идёт речь) из Фракии и Македонии. В Македонии у подножия горы Олимп, в городке Либеры, стояла красивая кипарисовая статуя певца Орфея, которая каким-то образом давала советы от имени божества. Подруга Спартака тоже охотно пророчествовала от его имени и тоже была последовательницей культа Орфея (и бога Либера вместе с ним, поскольку это примерно одно и то же мифологическое лицо). А кто такой этот Орфей, он же Либер, и каким «боком» он прилагается к богочеловеку Загрею? 

Тут всё довольно просто. Дионис — всё ж таки бог, существо неземное, и богочеловек Исус… пардон, Загрей! — это тоже сущность не всегда понятная, поскольку она сочетает в себе как начала земные, так и неземные, а певец Орфей — это такой человек, являвшийся первым последователем и проповедником вышеуказанного культа. Он как бы «святой» в культе Диониса. Но и он не очень прост в своём человеческом обличье. Он — сын этого самого богочеловека Загрея и дочери фракийского певца Тамираса, автора самой первой на свете поэмы о битве богов с титанами. А ещё он придумал время — «неделимый хронос» — и «изобрёл» имена всех античных богов, поселил их на горе Олимп — ну, то есть практически там, где потом стояла красивая кипарисовая статуя певца и провидца Орфея.

Лучше всего об этом культе написал академик Лосев в книге «Теогония и Космогония». Орфей был жрецом, артистом, магом и проповедником некоего крайне таинственного учения, согласно которому все люди изначально грешны, как последние сукины дети, все боги двуполы и похожи на лютых зверей и чудовищ, а великого Диониса заново породила на свет Семела, дочь фиванского царя, — это после того как его убили плохиши-титаны. Таким образом, смерти нет и не может быть, а есть только вечное перерождение в буддийском стиле. А пьянство и беспутство с бабами под весёлую музыку (и, небось-таки, с лёгкими наркотиками) — это был, по их мнению, никакой не грех, а служение богу — теперь уже в стиле эпикурейства. 
Кроме того, одна из идей орфиков, имевшая определённо политическое звучание, это был протест против превращения людей в «говорящие орудия». Они считали, что тело раба принадлежит рабовладельцу, но душа — не принадлежит никому, кроме бога Диониса. Вам это ничего не напоминает? А вот, к примеру, некоторые орфические лозунги, упоминаемые в книге академика Лосева: «Возликуй, измученный страданием, ибо ты не страдал ещё! Из человека ты возродился в Бога!» или «Из человека родится Бог, ибо произошёл ты от божественного!» — Ну, это уже практически «Ленин жив!» И подпись — Ленин. 

Вот примерно так и выглядел этот очень странный религиозный культ, почитаемый Спартаком, подругой его Церцеей и многими другими фракийцами — в том числе теми, кто служил у царя Митридата Евпатора (тому, кстати, однажды довелось подавить бунт рабов-орфиков в Боспорском царстве). В Италию культ Орфея и фракийского Диониса был принесён мигрантами с Балкан, а также выходцами из Троады, среди которых были предки Гая Юлия Цезаря и многих других римских нобилей. 

Что же касается бога Либера, то он в римской мифологии был богом плодородия и оплодотворяющей силы и отождествлялся с Вакхом и фракийским Загром-Дионисом, но в отличие от Диониса имел одну женскую параллель — богиню Либеру, считавшуюся женским божеством. В 494 году до н.э. в Риме диктатором Авлом Постумием «ради блага городов» был возведён храм Либеры, Либера и Цереры, ставший религиозном центром… римских плебеев. Вот тут и начинается сплошная политика, притом безо всякого Гая Блоссия! Три плебейских бога — Либер, Либера и Церера прямо противопоставлялась патрицианской триаде богов — Юпитеру, Юноне и Минерве, чей абсолютно аналогичный храм стоял в то время на Капитолийском холме. Потом, при Гае Юлии Цезаре, после уравнения сословий в правах, плебейская триада вошла в общеримский пантеон богов, а Либер стал… богом свободных самоуправляющихся городов по созвучию имени «Либер» со словом libertas — то есть «свобода». А что это были за свободные города? Это были те самые италийские города, за которые сражался Крикс, и в которых почитался священный бувианский бык, — например, города Марсской конфедерации. Одновременно с тем, богу и богине — Либеру и Либере — было отведена роль богов юношества и юношеской любви. Они же получили право «распоряжаться» процессом зачатия новых римских граждан. 

День Либера 17 марта стал днём Либералий: в этот день все юные римляне впервые одевались в белую «взрослую» тогу. Самое интересное, что плебейский бог Либер прочно ассоциировался с Вакхом и Дионисом, притом во всех трёх «персонах» он выглядел немного по-разному: в одном случае он и правда покровительствовал юношам и девушкам, а во всех прочих оставался богом провинциальной римской оппозиции.

И ещё!

Всем известно, что «депутатской» неприкосновенностью (закон Lex sacrata) пользовались в Риме только народные трибуны от плебеев. И больше никто. Человек, нарушивший это правило, предавался подземным богам, а именно Церере. Когда закон был принят, все римские сословные делегаты принесли присягу не принуждать народных трибунов делать что-либо против их воли, не бить их и не убивать, а кто это сделает, тот будет проклят (sacer), и его имущество будет посвящено богине Церере и отнесено (в виде денег, разумеется) в этот плебейский храм. Таким образом, одна из богинь, почитавшихся в плебейском храме, оказалась как бы гарантом благополучия.

Увы, согласно Титу Ливию, в 186 до н. э. дионисалии-либерины уже подвергались репрессиям, поскольку их обвиняли в гнусном разврате и убийствах — «всего-навсего»! А император Октавиан Август пятьдесят лет спустя после Спартаковской войны потребовал вообще стереть в порошок этих шумных орфеев-алкоголиков. Так в чём же дело? Вот тут может появиться вполне закономерный вопрос: «Орфики, духи, вакханки, трибуны, цереры и пьяный пляс пополам с незначительным употреблением наркосодержащих средств… ну ладно, тут всё понятно. А причем здесь-то криминал и политика?» — Дело в том, что религия была частью устройства римского государства. Она сопровождала на каждом шагу как общественную, так и частную жизнь граждан. Религия в Риме, таким образом, была вместе и государственным учреждением, и основой государства. Между государством и религией существовала прочная внутренняя связь. У греков такая связь была выражена в гораздо меньшей степени (хотя и там существовала).
Что же касается римлян, то, пожалуй, можно сказать, что у них любой значительный факт культуры, будь то новое произведение известного автора, новый акведук или новый культ, — всё было одновременно фактом как политическим, так и соотносящимся с благополучием и исторической судьбой Вечного города. Если угодно, это можно считать стоическим фатализмом. Поэтому любой конфликт, относящийся к сфере культуры, моментально разрастался до политического, а затем и военного. К тому же здесь снова просматривается влияние «культурных кодов» Востока. Культ страдающего бога Диониса не очень-то и близок Риму, тогда как в эллинизированном мире Селевкидов и царя Митридата к Дионису относились не менее страстно, чем к богу Гелиосу (он же сирийский Алла-Абал или «Овал» или даже «Ваал», то есть бог-«повелитель мух»). И кстати, где-то там, в этих двух не во всём одинаковых эллинистических культах при желании можно найти почти все истоки современного европейского монотеизма.

Ну, и напоследок стоило бы рассказать о двух шпионах — самых странных и, пожалуй, исключительных фигурах восстания. Сложно сказать, верили они в богов и читали Гая Блоссия, однако их роль в восстании была весьма заметной. Первая фигура — это был некто Публипор (переводится как «сын Публия»), бывший доверенный раб разгромленного в самом начале Спартаковской войны римского претора Публия Вариния, сбежавший от своего господина с важными государственными секретами и поступивший на службу — Криксу. О, как он помог в тот раз Спартаку в его войне против консула Геллия! Эту помощь сложно было недооценить. Спартак сразу забрал его из штаба галльско-германского корпуса и назначил руководить всей разведкой и секретной перепиской, а несчастный претор Публий Вариний потом долго ещё оправдывался, прежде чем его перевели служить куда-то на Восток. Так вот, этот Публипор был родом из Этрурии, что сильно сближало его с самнитом Криксом — оба они были римскими «недогражданами» и оба очень горячо протестовали против предложения Спартака вывести армию рабов за пределы Италии, а потом отправиться каждый в свою страну. Это в какую страну должны были спешить бывший раб Публипор и бывший гладиатор Крикс, если оба они родились в Италии и могли рассчитывать на звание римского гражданина? 

Этрурия стала впоследствии главным театром боевых действий против римских властей — уже после гибели Спартака и почти всей его армии — и именно с ним, почти не упоминающимся в источниках Публиором, продолжил вести боевые действия Гней Помпей Магн, когда явился из Испании после победы над Квинтом Серторием. И именно за него он получил триумф. Куда после этого делся Публипор? Ну, он вряд ли пошёл богу молиться. Публипор присоединился к заговору известного оппозиционера и бывшего легата армии Красса Сергия Катилины, а потом внезапно исчез после того, как этот заговор стал предметом обсуждения в сенате. Считается, что в боевых действиях против римских войск он больше не участвовал. Но где он скрывался и под каким именем? Это неизвестно. Но, судя по всему, шпион Арторикс из романа Рафаэлло Джованьоли и «крылатый вестник богов» Публипор, неоднократно «мотавшийся» в разных обличиях между полевым штабом Спартака и римским домом Сергия Калилины, — это одно и то же лицо. 

Ну и, наконец, ещё немножко о слабых женщинах

Жрица Церцея как была, так и оставалась подругой Спартака до самого конца, до разгрома армии. Мы, к сожалению, не знаем, как сложилась в дальнейшем её судьба. Но считается, что в войске гладиаторов была ещё одна очень заметная женщина, ставшая в конце концов прообразом шпионки Эвтибиды из знаменитого романа Рафаэлло Джованьоли. Звали её Герардеска (имя сильно итализированное, поэтому как её звали на самом деле, мы сказать не можем). Блондинкой или гречанкой она не была, и с Эномаем не сожительствовала. Её национальность неизвестна, зато известно, что она была женщиной-гладиатором, и целый год до побега из капуанской школы только и делала, что «радовала» римских обывателей своей цыганской красотой и абсолютной женской беспощадностью.

За её плечами было 200 побед (так и хочется сказать — «на ринге»). Это была настоящая пантера. В битве при Лукании в 71 г. н.э., в которой Спартак был убит, а остатки армии повёл за собой бывший начальник полевой канцелярии Публипор. Герардеска была взята в плен, и её приказали распять в числе других 6 000 военнопленных. Однако звонкое имя помогло ей уйти от позорной смерти. Марк Красс, мужчина, вообще очень зависевший от женщин, провел с ней ночь в своей палатке, а на другой день отослал её обратно в Капую с надеждой на то, что ей всё-таки удастся обрести свободу «законным путём». Очень милое пожелание!

Но там-то она и погибла в свои неполные 19 лет(!!!) — на арене цирка в схватке с двумя знаменитыми на весь Рим карликами-убийцами из Греции. Такая вот горькая судьба человека. Тут уж невольно в бога поверишь, не так ли?

​