Обыкновенное чудо на улице Рождественской. Из серии «Письма релокантов»

Артём, 34 года

Родился и вырос в Москве. Обычная история московского айтишника «из хорошей семьи»: школа с углублённым английским, физтех, потом Яндекс, потом несколько лет в Mail.ru Group, звание senior в 29. Жил на Профсоюзной с родителями, потом снял однушку в том же районе. Девушки были, но «ничего серьёзного». Главное в жизни — работа, друзья-айтишники, походы в горы раз в год и мечта «когда-нибудь свалить». 24 февраля 2022-го он, как и многие, проснулся от новостей и понял: всё...

Вечером того же дня купил билет на ближайший рейс до Еревана (на тот момент ещё прямой). Уволился по соглашению за день, собрал рюкзак и ноут, обнял маму со словами «я скоро вернусь» и улетел. Так начались его почти три года релокации:

• Армения—Грузия (Тбилиси)
• Удалёнка на берлинский стартап
• Шенген, поездки по Европе, жизнь «свободного цифрового кочевника»

Вернулся, как он нам написал, в августе 2024-го, когда мама заболела, а потом просто остался: получил оффер, который был слишком хорош, чтобы отказываться. С тех пор живёт в Москве, работает в крупной российской IT-компании, иногда летает в Европу к бывшим коллегам и уже не делит мир на «здесь плохо, там хорошо». Живёт там, где сейчас дышится. Вот его рассказ от третьего лица (как и последующий и по той же причине) — потому как посылал он достаточно отрывочные сведения, которые мы воссоединили, как порванные странички — как части порванной судьбы вдруг соединились воедино…

Артём уехал в марте 2022-го. Тривиально сел в самолёт до Еревана с одним рюкзаком и ноутбуком, потому что больше ничего взять и не успел: билеты горели, визы ещё не отменили, а в голове стоял гул, будто кто-то выключил звук в стране. В Армении он снимал комнату у старушки, каждое утро пил кофе на балконе с видом на Арарат и думал: «Вот теперь я свободен». Через месяц переехал в Тбилиси — там было больше русскоязычных айтишников, дешевле жильё и проще найти удалёнку. Получил оффер от берлинского стартапа, который искал senior-разработчика и не задавал лишних вопросов про релокационный пакет. «Мы полностью на удалёнке, главное, — чтобы ты был в часовом поясе не дальше UTC+4», — написал HR. Артём остался в Грузии.
Два года он жил как в лёгком сне: работал с балкона с видом на Мтацминду, по выходным катался на велике по серпантинам в Казбеги, летал в Европу по шенгену, который грузины тогда ещё легко давали русским. Зарплата в евро, налоги в Грузии минимальные, друзья рядом — все свои, все «тоже уехали». По вечерам в барах на Руставели пили чачу и говорили: «Обратно? Ни за что. Там же всё, крышка».

Но потом началось странное... Сначала мама заболела — ничего страшного, но надо было прилететь. Прилетел на неделю, потом ещё на одну. Город встретил его, как будто ничего и не было: те же пробки на Тверской, тот же запах метро, те же лица в «Азбуке вкуса». Друзья, которые остались, не выглядели ни подавленными, ни особенно счастливыми — просто жили. Кто-то открыл своё дело, кто-то ушёл в госы, кто-то до сих пор на удалёнке, но уже за рубли. Изредка спрашивая: «Слышь, а там как, правда лучше?» — потом быстро меняя тему.
Мама поправилась. А он остался ещё на месяц. Потом ещё. Начал ходить на собеседования — любопытства ради. И вдруг понял, что его навыки тут стоят в три раза дороже, чем два года назад. Инфляция, курс, дефицит кадров — всё сыграло в его пользу. Предложили позицию в крупной российской IT-компании, которая делала продукты для внутреннего рынка. Зарплата в долларах по курсу, полностью белая, офис в Москва-Сити, но можно три дня из дома. Он посмеялся и отказался. Потом подумал ночь и — согласился.
Вернулся окончательно в августе 2024-го. Снял квартиру в том же районе, где жил до отъезда. Первое время ловил себя на том, что ищет глазами полицейских с автоматами и напрягается, когда кто-то громко говорит по-русски. Потом отпустило. Сейчас он ведёт команду из пятнадцати человек, летает в командировки в Новосибирск и Казань, раз в квартал ездит в Берлин на оффсайт к бывшим коллегам — теперь уже как гость. Иногда встречается с теми, кто так и остался в Тбилиси или перебрался в Белград, и они спрашивают:
— Ну как там, правда вернулся? Совсем с ума сошёл?
А он пожимает плечами:
— Не знаю. Элементарно понял, что могу жить где угодно. А дома — всё-таки дома.
И больше ничего объяснять не хочет. Потому что те, кто не уезжал — не поймут, почему вернулся. А те, кто уехал — не поймут, как можно было вернуться.

Так и обретается меж двух миров, которые уже не враги друг другу, а просто разные главы одной книги. И знает точно: если снова станет тесно — уедет. Но пока не тесно. Пока — дышится.

Александр, 33 года

Саша родился в 1992-м в Нижнем Новгороде, в обычной семье: мама — учительница русского, отец — инженер на ГАЗе. Жили в хрущёвке на улице Рождественской, в самом центре, где летом пахнет Волгой, а зимой — дымом от печек в старом фонде. В школе он был «ботаном с гитарой»: олимпиады по информатике, одновременно игра в КВН. В 2009-м поступил в ННГУ на прикладную математику, факультет ВМК — вычислительная математика. Уже на третьем курсе начал подрабатывать фрилансом на Upwork, к пятому — зарабатывал больше отца. После универа остался в Нижнем, пошёл в местный офис Intel, который тогда ещё был. Жил с родителями, копил «на потом» и мечтал о релокации «куда-нибудь к морю».
В 2018-м впервые съездил в Лиссабон на конференцию Web Summit и влюбился: океан, плитка азуле́жу, люди говорят по-английски, стартапы на каждом углу. С тех пор цель стала конкретной: Португалия.
В 2021-м получил оффер от тамошнего финтех-стартапа, который искал senior Python-разработчика. Виза D2 (предпринимательская), переезд в мае 2022-го, сразу после того, как всё «началось». Родители провожали молча: мама плакала, отец тихо сказал: «Если что — возвращайся, место есть».
В Лиссабоне Саша жил в районе Байша / Шиаду: центр, удобно до коворкинга Second Home, метро под боком, окна выходили на Rua do Alecrim, а по утрам слышно, как трамвай 28Е скрипит по рельсам. По выходным катался на сёрфе в Кашкайше. Зарплата ~€4 000, налоги небольшие, жизнь казалась идеальной. Даже португальский начал учить, получил В1. Друзья новые — русские, украинцы, бразильцы, один армянин. Все «мы теперь европейцы».
Но в 2025-м стартап схлопнулся: фанд-раунд не закрыли, инвесторы испугались глобального спада. Сашу уволили последним, в команде — «ты был лучший, но извини». Виза заканчивалась через 40 дней. Продлевать смысла не было — без работы не дадут. Продавать себя на новом месте в 33 года, с русской пропиской в паспорте, оказалось почти нереально. Он вернулся в Нижний — в декабре 2025-го — с одним чемоданом и коробкой португальского вина в подарок родителям.

Прибыл в Нижний Новгород в декабре 2025-го, когда город уже неделю жил в предновогоднем угаре. Два с половиной года он провёл в Лиссабоне: солнце, океан, коворкинги с видом на Тежу, вино по пять евро, и ощущение, что вот-вот всё сложится. Не сложилось... Стартап, в котором он был руководителем, закрылся в ноябре, инвесторы исчезли, а португальская виза заканчивалась через месяц. Домой он летел с одним чемоданом и чувством, будто кто-то выключил свет в чужой квартире и сказал: «Всё, иди. Всё».
В аэропорту Стригино его встретил отец. Молча обнялись прямо у ленты выдачи багажа, будто не было этих двух с половиной лет. В машине пахло бензином и «еловым» освежителем, который болтался тут ещё с нулевых. По радио тихо играли «Пять минут» из «Карнавальной ночи». 
Отец только и сказал: 
— Ёлку ещё не наряжали. Ждали тебя.
Дома, в хрущёвке на улице Рождественской, ничего не изменилось. Те же обои с мелкими цветочками, тот же скрипящий паркет, тот же запах пыльного шифоньера. Только мама постарела сильнее, чем он ожидал. Она не плакала, просто поставила перед ним тарелку с пельменями и сказала:
— Ешь, сынуля. А то в твоей Португалии, поди, одни устрицы.

Ёлку доставали с антресолей вчетвером: Саша, отец, мама и младшая сестра Лика, которая приехала из Питера на каникулы. Ёлка была искусственная, купленная ещё в 2008-м, с облезлой мишурой и половиной перегоревших лампочек. Но когда её поставили посреди комнаты и включили гирлянду, Саша вдруг почувствовал, как в горле встал ком.
На верхушку водрузили старую звезду — красную, с серпом и молотом внутри, которую дед принёс с завода в 1976-м. Лика засмеялась: 
— У вас тут музей, честное слово. В Питере такие только в Эрмитаже.
А Саша взял в руки стеклянного космонавта (игрушку, которую он сам вешал в детстве) и повесил на самую видную ветку. Рука дрогнула.
Вечером 31-го они пошли на площадь Минина и Пожарского. Там стояла главная городская ёлка — огромная, живая, с запахом хвои и дымом от шашлыков. Город гудел: дети на катке, Дед Мороз со Снегурочкой на сцене, в воздухе — сахарная вата и «Last Christmas» изо всех колонок сразу. Саша стоял, засунув руки в карманы пуховика, и смотрел, как снежинки кружатся в свете прожекторов. Рядом Лика фотографировала всё подряд, батя покупал горячее питьё, мама просто держала его под руку и молчала.

В двенадцать небо взорвалось салютом. Над Кремлём, над Волгой, над всем городом — золотые, синие, красные вспышки. И в этот момент Саша вдруг понял, что не «вернулся побеждённым». Он приехал туда, где его ждали. Где его имя до сих пор висит на почтовом ящике. Где ёлка блестит детством, а не жилищной онлайн-платформой Airbnb. Дома, уже после боя курантов, когда все наелись оливье и выпили шампанского, мать достала из серванта «древнюю» коробку с фотографиями. На одной из них — Саша, лет семи, в пионерском галстуке, — стоит у ёлки и держит в руках того самого космонавта.
— Вот видишь, — сказала мама тихо. — Он тебя всё это время ждал.
Саша улыбнулся, взял игрушку с ёлки и снова повесил её — чуть выше, чем в детстве.
За окном шёл снег. Город спал под белым одеялом. А в маленькой квартире на Рождественской горела ёлка, старая, кривоватая, но — «живая» воспоминаниями, семейными реминисценциями юности. И впервые за много лет Саша не думал, куда ехать дальше. Потому что был уже дома. С Новым годом, Саша! Пусть 2026-й будет обыкновенным чудом. Как эта неказистая с виду ёлка. Как снег во дворе. Как этот город, который никуда не делся...

Сейчас ему 33, работает ведущим разработчиком в нижегородском офисе крупного российского банка (удалённо из той же хрущёвки на Рождественской). Зарплата чуть меньше, чем была в Лиссабоне, но в рублях и стабильно. По выходным ездит на Волгу, летом катается на сапе, зимой — ходят с подругой на каток на площади Минина. Говорит: «Я не проиграл и не выиграл. Просто прожил одну главу в Лиссабоне, а теперь пишу следующую здесь. И знаете что? Обе главы — мои».

Саша прислал нам своё фото с девушкой и космонавтом из СССР.