Игла в квадрате. Рассказ
Игла в квадрате. Рассказ
Санитарка, которую все звали в отделение Семеновной, грузная и неповоротливая тяжелая женщина, которая казалось не могла стоять на ногах не опираясь на швабру, закончила, наконец, уборку в процедурном кабинете. Алена включила кварц, затем закрыла дверь кабинета на замок и, проходя мимо поста дежурной медсестры, отдала ключ, предупредив, чтобы та не забыла через полчаса отключить кварцевый аппарат.
На выходе из отделения ее встретил больной Катуковский, он же Каток. Неделю назад его привезли, как говорила Семеновна, никакого. Но уже через два дня он оклемался, начал ходить, показав всем свой прилипчивый характер. Молодой, языкастый с татуированной печаткой на безымянном пальце правой руки, обаятельной улыбкой, сквозь которую, однако едва просматривалась легкая ирония, он завязал знакомство с большинством женщин в отделении, каким-то чутьем безошибочно определяя тех, кто действительно нуждался в мужском внимании.
- Уже линяете? - спросил он игриво.
- Да, - холодно ответила Алена
- Куда мне позвонить?
- В Новинки…*
Каток сделал коленце, видимо предполагая, что этим оказывает знаки наивысшего внимания и уважения.
- Ну, тогда до завтра…
До завтра, - сказала она ему, понимая, что попытки установить с ней контакт были связаны вовсе не с интересом Катка к ней как женщине. Его, скорее всего, интересовало содержимое маленького отделения сейфа процедурного кабинета, в котором вместе с ампульной наркотикой хранились и таблетки кодтерпина.
Закрывая дверь отделения Алена заметила, как Каток зэковской походкой покатил к посту дежурной медсестры. Маневр этот был преждевременен. Сестра, конечно, пошлет его подальше. Она не станет болтать с ним днем: в ординаторской врачи, да и завотделением, ушедшая к главному на совещание, вот-вот должна была появиться обратно.
Спускаясь по лестнице в вестибюль она поймала себя на мысли, что переключение внимания Катка на другой объект слегка уязвило ее. Однако уже на улице забыла и Катка, и коллег по работе. Впереди были домашние заботы.
Алена забежала в гастроном возле универмага «Беларусь». Обычно продукты она покупала на Комаровке.** Времени на это уходило больше, но продукты там были дешевле.
- Проигрываешь в расстоянии, выигрываешь в ценах, - говорил сын Виталька, студент политеха, который вчера уехал с друзьями в Брест. И следовательно ей нельзя было долго задерживаться на работе.
Втиснувшись в трамвай, она проехала три остановки и пересела на автобус идущий на юго-запад. На ее счастье это был экспресс. Значит, скоро она будет дома. Тут она хлопнула себя по карману и вспомнила, что забыла на столике в процедурном камфорное масло.
- Может быть дома осталось чуть-чуть, - вслух произнесла она, понимая что не сможет забежать в аптеку. Лимит ее отсутствия дома уже истек.
С большой хозяйственной и маленькой дамской сумочками она простояла в проходе две остановки, пока не освободилось место рядом с окном. Алена плюхнулась на освободившееся место, краем глаза заметив бабульку, которая была явно недовольна этим. Та с неприязнью смотрела на Алену. А затем, чтобы в какой- то мере оправдать эту неприкрытую неприязнь, произнесла ни к кому не обращаясь.
- Понаехали тут…
И хотя фраза не была окончена всем было понятно о чем идет речь. Ее не первый раз относили к «лицам кавказской национальности».
Алена не обиделась. Она вспомнила, как у них в отделении лежала Галия Ахметова, которую две старушки из Логойска подвергали такой же обструкции.
Галия искренне возмущалась и говорила, что она белоруска. На что у старушек был один аргумент:
- Якая ты беларуска, - говорили они, - ты на сябе паляди…
Старушкам было до лампочки то, что их оппонентка родилась в белорусском селе и является белорусским языковедом.
Вспомнив все это, Алена улыбнулась. Улыбка эта совсем вывела бабульку их себя. Однако, не чувствуя поддержки окружения, она не стала зубатиться дальше, а пошла в голову салона что-то ворча себе под нос.
За кавказку ее принимали не только белорусы. Однажды на центральном рынке, какая-то чеченка стала говорить о родной крови и предлагать по дешевке маринованный чеснок. Алена еле отвязалась от настойчивой «одноплеменницы».
Впрочем, возможно предки ее и были кавказских кровей, но где-то еще до пятого колена. Об этом Алене говорила бабка Макрына. А еще она говорила, что дед Алены был вылитый джигит, хотя и родился на Полесье.
Перед самым освобождением Белоруссии его расстреляли немцы, за то что он спас четырех детей во время карательной операции.
Было это в деревне под Пинском. Там же был у Алены дом, который ее сестры называли фамильным. И в котором она не была уже много лет.
Из трех сестер она, как тот зеленый горошек, по которому изучают особенности наследственности, единственная пошла в деда. Но в деревне никто не обращал внимания на то, что одна из внучек Макрыны форменная горянка. В столице же - другое дело… Впрочем и в столице такое стало случаться в последние годы…
А четверть века назад, когда она приехала поступать в медицинский институт все было по-другому. Будь ты хоть негром преклонных годов никто тебе вслед не скажет пробурчит афоризм «пра малпу,*** якая еще и гаворыт…»
В институт она не поступила и с теми же баллами пошла учиться в медучилище, памятуя о том, что самый лучший генерал тот, кто начинал службу с младших чинов. Закончив училище она вышла замуж за своего ровесника Аркадия, который тогда работал на городской АТС. Через год родила дочь, а спустя три года – сына. И все было нормально как у людей, если бы не извечная бабья беда: муж стал пить, и они развелись.
После развода мыслей об институте уже не возникло. Закрутили домашние хлопоты. Детей надо было обуть, одеть, накормить, проследить, чтобы старшенькая не съехала на тройки, а младшенький не попал в дурную компанию.
Аркадий совсем исчез из ее жизни. Правда, однажды все знающие соседки сообщили, что он женился. Но вторая женитьба не изменила его. Пил он по-прежнему и все больше развивалась в нем черта, которая когда-то была совсем незаметной. В подпитии он, хотя не был агрессивным по натуре мужиком, всегда влезал в споры и разборки собутыльников, а иногда и
случайных лиц. Впрягался, как он сам когда-то говорил. Видимо, в одно из таких впряганий получил он по голове железной трубой, а упав, ударился о бетонный поребрик основанием черепа.
Те же соседки сказали Алене, что он находится в девятой больнице парализованный и потерявший дар речи.
Новая жена не стала забирать его из больницы, и Алена с младшеньким перевезли папу домой, где он поселился в одной из комнат их двухкомнатной квартиры.
Дети под руководством Алены быстро выучили ритуал обслуживания отца. Дать пить, покормить, по часам перевернуть. А уж массаж, камфорные протирания и все остальное делала она сама. В силу невозможности долго отлучаться из дома Алена перестала ездить к себе в деревню, да и вообще куда-либо выезжать за пределы городской черты. И наверное в качестве компенсации этой добровольной тюрьмы, стены которой то совпадали со стенами квартиры, то с кольцевой дорогой Минска она вернулась к одному из своих детских увлечений.
Зарплаты постоянно не хватало, и она подрабатывала, делая инъекции на дому. У нее была легкая рука. Пациенты ей доверяли. Впрочем, известность «мастера иглы» она приобрела не сразу. Постепенно, те кто верил в ее руку. распространяли слух, который Алена не опровергала. Они говорили, что эта процедурная из рода полесских колдуний. Она может заговаривать зубы, а уколы, сделанные ей безболезненны. Для тех, кто этого еще не знал она применяла заморочки выработанные годами практики. То шлепнет по противоположной ягодице, то скажет какую-нибудь колкость. Но никто за это не был на нее в обиде. Уж лучше тебя предварительно уколет острый язык, зато потом не почувствуешь боли от укола иглой шприца.
Молодые медсестры пытались ей подражать, но чаще всего это им не удавалось, потому что пытались они копировать некую поверхностную сторону ее поведения и разговоров с больными, еще не отдавая себе отчета, что главное в чем-то другом. Впрочем, в чем основа ее мастерства Алена и сама не знала. Дал Бог талант и на здоровье.
- Просто у меня большая практика, - говорила она тем, кто пытался выведать у нее секреты искусства.
С этим соглашались. Инъекций за свою жизнь она сделал не мало. Но не у всех количество переходит в качество. Взять хотя бы Нору Степановну - вторую дежурную сестру. Ей через год на пенсию. А больные воют, когда она входит в палату со шприцем в руках. Ну не создана ее рука колоть, хоть ты убей, несмотря на то, что она, так же как и Алена всю свою жизнь только и делает, что колет.
Однако никто из ее сослуживцев и не догадывался, что практика ее была в другом. Детское увлечение, к которому она вернулась, было вышиванием. Но это были не те женские вышивки, которые барышни шестидесятых годов прошлого столетия делали при помощи ниток мулине и пялец.
Растянув на огромном квадрате основу она вышивала гобелены.
И этой неполой иглой она управлялась так же ловко, с таким же мастерством и с любовью, как с той, что имела наружный срез, внутренний канал и канюлю.
Готовя еду, убирая в квартире, массируя тело парализованного мужа, чтобы не было пролежней и протирая его камфорным маслом Алена представляла себя маленькой девочкой, которой мать в тарелку манной каши положила ложку варенья. И она спешит съесть кашу, чтобы потом не торопясь насладиться лакомством. От этой работы-лакомства у нее не ныла спина, не болели руки, и сама работа выпадала из времени и пространства.
Вышивала Алена без рисунка. Усаживаясь за станок иногда не знала, что у нее получится. Но с первых же стежков выходило так, что она работала будто по матрице.
Вся прежняя жизнь до переезда в Минск словно отразилась в ее голове и выплескивалась на тканевую основу. Это были картинки полесского жития: густых и мрачноватых лесов; лугов с разнотравьем, в котором преобладали желтые цвета; деревянной бани, хозяйственных построек, почерневших от сырости и времени; кривых ульев, той пасеки, за которую насмерть билась с сыновьями бабка Макрына, когда те хотели продать ее вместе с усадьбой и забрать ее в Пинск.
При всем этом картины эти нельзя было назвать реалистическими. Но каждый, кто смотрел на эти сочетания цветов видел именно то, что видела она, только по своему, словно именно это сочетание служило неким толчком к собственному представлению о том, что было заложено в их содержании и названиях. «Луг» поражал буйством красок и, несмотря на то, что на картине не было ни одного цветка, зрители иногда перечисляли до десятка их названий. «Лето» - удивляло осязаемым зноем, тишиной, в которой ощущалось стрекотание кузнечиков. Фиолетовые краски «Зимнего вечера на Полесье» побуждал искать тепло у теплой печки.
И только одна картина не была похожа на все ее творения.
Она называлась «Взрыв». Это было причудливый разброс и переплетение красок, которые мгновенье назад еще были в центре картины. Непередаваемое ощущение мощи, которая сдерживалась некоей оболочкой, а затем разлетелась под влиянием еще большей силы. И именно в этот момент игла художника смогла зафиксировать и передать через краски эту мощь.
К ней ходили знатоки. Выражали удивление, что она не член Союза мастеров народного творчества. Иногда приходили представители из картинной галереи и предлагали приобрести некоторые из ее работ. В последнее время стала звонить секретарша какого-то «бизнесмена Кондратьева», предлагая купить все картины оптом. Но Алена вдруг заупрямилась. Ей почему-то показалось, что, продав картины, она ничего больше не создаст. И Бог, наделивший ее талантом, лишит ее возможности творить.
Алена поднялась на четвертый этаж, открыла дверь квартиры ключом, и, не снимая обуви, прошла в комнату к Аркадию. Слава Богу, все было в порядке. Обычно в дни когда Виталька куда-либо отлучался, она просила дочь Варю присмотреть за отцом. Но вот уже два года та живет с мужем отдельно. Оба зарабатывают деньги на свой угол и поэтому квартиру они снимают в Фаниполе.****
Алена зажгла маленькую лампочку ночника. Перевернула Аркадия на бок.
- Все нормально, - спросила она его.
Он хлопнул в ответ глазами. Таким языком они пользовались с первого дня его возвращения в лоно бывшей семьи.
- Виталька уехал в Брест, - сказала Алена.
Аркадий опять хлопнул глазами в знак того, что все это ему известно.
- У как ты зарос, - сказала Алена и провела по редким волосам бывшего мужа, - в воскресенье будем тебя стричь. Лежи.
Она подоткнула под спину Аркадию две специально сшитые плотные подушки, больше похожие на валики и пошла на кухню, готовить кашу.
Однако, раздался телефонный звонок и ей пришлось вернуться в коридор и снять трубку телефона.
- Алена Михайловна? – спросил женский голос.
- Да, - ответила она, узнавая секретаршу «бизнесмена Кондратьева».
- С вами будет говорить Игорь Павлович…
Семь лет назад она возвращалась домой с работы. Был вечер. Троллейбус, на котором она ехала неудачно свернул с проспекта на боковую улицу и у него сорвалось то, что когда-то маленький Виталька называл
удочками. Водитель остановил троллейбус, вышел из него и стал манипулировать веревками, но что-то наверху заело, и он влез на крышу.
Пассажиры терпеливо ждали пока эта процедура закончится, однако случилось неожиданное. Раздался хлопок, салон на мгновение озарился голубоватым светом и тело водителя, пролетев мимо окон салона, упало на асфальт. Пассажиры высыпали наружу и образовали круг, в центре которого находился бездыханный водитель.
В Алене в этот момент словно что-то включилось, хотя она смутно помнит свои действия в той ситуации. В последствие «Вечорка» описала их весьма красочно. Оказывается Алена сказала всем, что она врач, послала одного из мужчин звонить в скорую, а сама начала делать водителю непрямой массаж сердца. Она никогда не делала этого в своей работе, но однажды была свидетелем как у них в больнице американские врачи стажировали своих коллег в рамках терапии неотложных состояний на манекене. Сестры называли этот манекен Ванькой и в отсутствие врачей пытались повторить действия реаниматоров.
Скорая прибыла через четверть часа, но Алене удалось «запустить» сердце водителя в течение первых четырех минут, и она могла законно гордиться тем, что именно она сделала все, чтобы тот остался полноценным человеком.
Она уже забыла о случившемся. Но спустя месяц у дверей больницы ее встретил тот, кого сослуживцы, после публикации материала в «Вечорке» называли крестником. Он был в парадном костюме и с букетом цветов.
Потом они сидели в кафе «Сосны», пили шампанское и оба испытывали неловкость, предчувствуя, наверное, что встреча эта может многое изменить в их жизни.
После этого они стали встречаться, так обозначили бы то, что произошло ее соседки. Разрываясь между заботами о больной Аркадии, детях, путаясь в конспиративных встречах, она тем не менее не бросала своего любимого занятия, хотя и уделяла ему внимание только ночью. И трудно было понять, что придает ей силы – новая любовь или старое увлечение.
Именно тогда появился «Взрыв». Картина не похожая ни на одну ее прежнюю работу. Впрочем, и последующие тоже.
Их роман или, как говорили в таких случаях сослуживцы, отношения продолжались два месяца.
В один из дней сентября, когда листья каштанов уже порыжели и наступило бабье лето, у дверей больницы ее встретила женщина.
- Здравствуйте, - сказала она, - именно такой я вас и представляла. Я жена Николая.
Потом они сидели в кафе «Сосны» и совершенно спокойно говорили каждый о своем. Вероника, как звали жену Николая не угрожала ей, не пыталась брать с нее клятв не разрушать семью. Все было вполне пристойно. Разговор шел о трудностях вообще. О проблемах воспитания двух девочек, фотографии которых тут же были извлечены из сумочки.
В конце этой встречи Вероника еще раз поблагодарила Алену, за то, что она один раз уже спасла ее мужа для ее девочек. И пригласила ее при случае навестить их семью.
В тот же день Алена позвонила другу Аркадия, который по-прежнему работал на городской АТС и попросила посодействовать быстрой замене номера ее квартирного телефона.
Алена приготовила кашу, покормила Аркадия, промассировала ему спину перевернула на другой бок и снова ушла на кухню, чтобы уже поужинать самой.
Пока она делала это, мыла посуду в голове вертелись слова «бизнесмена Кондратьева», который знает о квартирных проблемах Вари. И откуда он их узнал, прямо какая-то бизнес-разведка. Далее он сказал, что продажа картин по той цене, которую они стоят может эту проблему решить.
- Ваш ответ? - спросил он.
- Я подумаю, - ответила Алена
Однако, когда она вошла в свою комнату и стала смотреть на стены увешанные работами, решимость вдруг оставила ее. Ей опять представилось, что продав картины, она останется не только с пустыми стенами, но и никогда больше не сможет испытать этот сладостное чувство, волшебный процесс, когда из ничего получается что-то.
Алена провела кошмарную ночь и впервые за многие годы опоздала на работу.
Раздевшись в гардеробе больницы. Она поднялась в отделение. В коридоре отделения никого не было. Видимо заведующая собрала врачей у себя, а средний персонал был уже в сестринской. Открыв шкафчик в процедурном она увидела, что сестра-хозяйка так и не заменила ей старый халат на новый. Но сейчас это было не главным, шестым чувством она понимала, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Запах грозы словно исходил от стен отделения. В дверях показалась сестра-хозяйка:
-Я принесу халат, когда все успокоится, - сказал она, подтвердив худшие предположения Алены.
- А что случилось?
- Вторая палата забастовала
- Каким образом?
- Отказались колоться у Норы…
- Час от часу не легче…
Алена вошла в сестринскую, когда старшая уже заканчивала то, что в отделении называлось разбором залетов. К опозданию Алены, однако, старшая отнеслась благосклонно, как любящая мать к проступку любимой дочери.
- А вот и Алена, - сказала она, - все свободны кроме нее…
Сестры быстрей, чем обычно стали покидать кабинет старшей, из чего Алена поняла, что ей предстоит миссия, от которой многие только что отказались.
- Алена, - сказала старшая, когда все вышли из кабинета, - нужно сделать утренние инъекции второй палате… После Норы девчонки туда боятся…
- Ну, надо так надо, - ответила Алена словами популярной телерекламы, в которой лихой директор предлагает своим подчиненным работать без выходных…
- Вот и прекрасно, - ответила старшая, - за работу…
Алена взяла на посту дежурной сестры листы назначений пациентов второй палаты, просмотрела их, положила как в старые времена на крышку от стерилизатора одноразовые шприцы и направилась во вторую, не без основания предполагая, что провокатором забастовки там был, скорее всего, Каток…
- Ну-с, - сказала она бодро, входя в палату, - начнем лечиться.
- Куда будем делать? – не преминул съязвить Катуковский.
Нужно было брать инициативу в свои руки, иначе ей завладел бы Каток.
- Языкастым в язык, остальным в ягодицу, - безапелляционно сказала Алена.
Закончив процедуры Алена направилась к дверям палаты. Но Катуковский не был бы самим собой, если бы позволил последнему слову не остаться за ним. Он развел руками и произнес иронически:
- Игла в квадрате.
В палате на это не отреагировали. Он был балабон, а балабон должен болтать и к месту, и не к месту – такая у него стезя. И только Алена поняла, насколько точно определил ее сущность Каток.
У процедурного кабинета уже скапливались больные. Алена попросила их немного подождать, зашла в сестринскую, набрала номер телефона Кондратьева и сказала, что продаст ему гобелены.
- Все? – спросил он.
- Все, - ответила она. И немного помедлив, добавила, - кроме «Взрыва»…
------------------
* Новинки – психиатрическая больница
** Комаровка – центральный рынок в Минске
***Малпа (белоруск.) - обезьянка
**** Фаниполь – поселок под Минском
