Путнику грустно в пути...

Сколько бы раз жизнь не сводила с Ганадом Чарказяном, не перестаю удивляться не столько его неуемной энергии, сколько простому жизненному мировоззрению. А смысл главных жизненных переживаний моего товарища и известного в Беларуси литератора достаточно ясный: живи в согласии, союзе с разными людьми, разными убеждениями, разве что сторонись подлости и предательства. А в остальном – будь добрым, всепрощающим и принимай мир таким, каковым его создали до тебя. Да, нет в этой манере жизненного и творческого поведения зубастости, твердости, претензий на борьбу. Но есть другое. И, пожалуй, самое главное, самое сильное и значимое по своей притягательности – не мешать развиваться, идти своими дорогами другим, радоваться окружающей действительности и быть созидателем уже по самому предназначению пришествия человека в жизнь.

Мне интересно встречаться и разговаривать с Ганадом, слушать его спокойную речь. Слова кажутся небольшими ручейками, что собираются в реку. Яркая вода его рассказов не является бесцветной, а наоборот – отражает многообразие и многоликость его поэтической, творческой натуры.

Иногда я позволяю появиться в своем сознании одной мысли. Вслух высказываю ее впервые. И Ганад об этом раньше не знал. Думаю о том, а смог ли бы вызреть такой яркий и продуктивный талант там, дома – курд Чарказян ведь родом из Армении…

Что касается продуктивности…Хотя явления поэзии и настоящей литературы вообще вряд ли правильно измерять количественными параметрами. Но все же скажу о книгах, о жанровом многообразии творческих исканий художника слова. 1980 год – выходит первая поэтическая книга «Прочность» с предисловием народного поэта Беларуси, лауреата Ленинской премии Петруся Бровки. И сейчас не могу не заглянуть в ту небольшую «прадмоуку»: «Ганад Чарказян ( Торне Бадр) молодой поэт, курд по национальности, пишет на армянском, курдском языках, прочно связал свою судьбу с Белоруссией. Первый узелок завязал его отец, освобождавший Белоруссию от немецко-фашистских оккупантов.

Второй – завязал он сам, полюбив белорусскую девушку, которая стала его женой.

Третий – работа: нелегко уезжать из города, где ты построил хотя бы один дом. А Ганад Чарказян по профессии строитель…»

Потом была книга стихотворений «Цвет доброты» с ярким вступительным словом народного поэта Белоруссии Рыгора Бородулина. Позвольте процитировать буквально несколько строк: «минное поле памяти поэзии Ганада Чарказяна чуткое, напряженное. В любой момент оно может взорваться неожиданным образом, точной метафорой…»Для этих слов признанного мастера толчком послужили военные стихи Ганада, созданный им образ партизан ( «Справят по молодости поминки, / грозную песню споют, / молча гуськом по старой тропинке, / как через минное поле, пойдут…»). Но поэт в своих исканиях может взорваться, достичь высшего напряжения и в стихотворениях о памяти в целом, о том, как его сородичи во всех веках ищут свое Отечетство.

В 1990 году появилась на свет новая книга стихотворений – «Пространство время». Переводчики поэзии на русский, попутчики Ганада по дороге к читателю – Борис Кривелевич, Борис Ефимов, Валентин Тарас. Кстати, первую книгу полностью перевел Валерий Липневич. А вторую – «Цвет доброты» - Федор Ефимов. Содружество с Валерием Липневичем у курдского поэта продолжается долгие годы . Недавно журнал «Нёман» опубликовал роман Чарказяна «Не умирай раньше смерти». Переводчиком выступил снова Валерий Липневич.

1992 год останется в памяти Ганад книгой стихотворений «Обожженные жаворонки». Мне кажется, 1990-ые годы стали переломными в творчестве моего друга. Общество было наэлектризовано самыми разными перепитиями. Столько на поверхность разного рода конъюктуры повылазило - и не только в политике , но и в литературе, иногда, казалось, до глупой крови превращенной в дешевую публицистику, независимо от жанра. А Чарказян все свои переживания, тревоги, сомнения выносил не на площадь, а корпел за столом, искал и, как мне кажется, много что нового для себя открыл. Попробовал силы в детской литературе. В издательстве «Юнацтва» вышло две его замечательных книги сказок. Начал писать - и довольно успешно – рассказы. Из них выстроился большой цикл – «Шамдин». Кстати, о рассказах… Писатель сумел передать в них и глубоко засевшее в нем национальное, восточное содержание, и вместе с тем выложил на холст своих прозаических книг «цвет доброты» и черты общенациональные, одинаково важные для всех. Впрочем, в рассказах о родном курдском селении Чарказян не столько заботился об этнографическом насыщении прозы, сколько писал о категориях общечеловеческого содержания. Есть что-то в прозе Ганада жизнеутверждающее. Созидательное по характеру своего спокойствия. Писатель отнюдь не наивный человек. Потому и сказал в одном из своих стихотворений: «Мир не станет завтра иным, \как ни моли, ни плач,/ Будет место в нем для войны/ и для тебя, палач». Но сказал и другое: «Мир изменяет только любовь, время, терпенье, труд».

…В разговорах с Ганадом у нас, случается, прорывается тема, о которой , судя по всему, литератор говорить не любит. Но и не написать об этом я не могу. Чарказян старается стороной обходить тему, что он курд по национальности. За годы дружбы с ним знаю, что делает он это вовсе не потому, что сторонится своего народа. Вовсе нет. Ганад знает язык и пишет свои оригиналы на курдском. Старательно собирает книги о курдах, курдской литературе. И даже печатается в тех немногих изданиях, что удается выпускать в мире многомиллионному народу, который все еще ищет свою страну. Да и никогда не отказывается от своего национального. Но…

- Боюсь, когда передо мной оказывается человек, что все свои пороки прячет за национальной самобытностью. Для таких людей любовь и труд, доброта и терпенье ничего не значат, - говорит мне сегодня Чарказян. – Оставаясь курдом, обретя в сердце Беларусь, я верю, я убежден: в поэзии нет национальности…Хотя я живу ощущением единства со своим курдским народом, с его многими и многими вековечными тревогами. Представьте себе каравай, испеченный для радости, счастья, любования, и разделенный, разрезанный, разбросанный по разным углам. Так и курды. Живут во всем мире. Живут без конкретного Отечества. И мечты, конечно же, об одном – о своей собственной государственности. И это не может не влиять на каждого курда по национальности. С малых лет до самой старости, поверьте, каждый курд думает исключительно об этом. Пример с моей национальностью убеждает меня в следующем. Пока будет существовать всемирное разделение на угнетателей и угнетаемых , людей первого , второго и десятого сорта, будет неимоверно тяжело формироваться национальное согласие, взаимопонимание между разными народами…

Продолжаю перелистывать книги поэзии и прозы Ганада Чарказяна. «Плач», «Камни печали» , «Дом дождя»… Читаю придуманные, сконструированные им чаргави ( в переводе с курдского – четыре шага), своеобразные современные рубаи, по-новому приоткрывающие неведанного доселе Чарказяна. И на память сами по себе приходят строк Лу Ю – китайского поэта из века тринадцатого:

Путнику грустно в пути,
Жаждет вернуться домой.
Тысячью нитей тоска
Сердце его оплела.
Снились озера ему,
Дождь туман над водой,
Горы родные вдали,
Множество гор, без числа.

… «Путник» и собиратель , открыватель, как и любой настоящий поэт, тайн человеческого мирозданья сегодня - в дороге. Календарь его испещрен отметками о сделанном. И мне верится, что пометок на листочках жизни Ганада Чарказяна будет еще немало.