Солдат

Я много видел смуты на войне,
Когда людей на роты не считали,
На танки врукопашную бросали,
И батальоны плавились в огне.

Евгений Орловский

 

Сильно морозило. Солнце стояло уже у закатной кромки, красный плоский диск излучал свет, но не тепло. Декабрьские морозы трещали по сорок градусов. Тогда, в сорок первом, погибло много солдат от холода, впрочем, сколько, никто и не считал. Матвей лежал в небольшом окопчике, вырытом в мёрзлой земле глубиной в половину его роста. Мороз держал его в напряжении, тело под тонкой шинелью стремительно расходовало внутреннее тепло. Он подтянул колени к животу, втянул шею так, чтобы жёсткий воротник прикрыл лицо, и можно было дышать тёплым воздухом. Правый бок совсем затёк, хотелось перевернуться, но мешала винтовка Мосина, образца 1891 года, более известная как трёхлинейка.

 

Прижимая её к себе, он думал о том, что вдруг случится так, что взводный поднимет в атаку, смазка винтовки загустеет, и он не сможет стрелять. А этого нельзя было допустить, и солдат гнал от себя эту зловредную мысль. Кокон нервного ожидания был готов в любую секунду взорваться и вытолкнуть солдата навстречу смерти. Только пуля могла остановить его в атаке. А внутри все тлел слабый огонёк, не пуская холод близко к сердцу, поддерживая в теле жизнь. Он устал от всего: от беспорядочного и бестолкового отступления, от холода, от тянущих голодных болей в животе.

 

Матвей стал прислушиваться к себе, Ему вдруг почудилось, что он убит и лежит в вдалеке от родного дома, в метельной темени. Лежит неудобно, с вывернутыми наружу ногами. И вместе с ним исчезает жизненная ниточка, связывающая его с женой, с детьми. Хватило всем лихолетья сполна: то холод, то голод. Только жить стали по-человечески, как она, трижды проклятая, война. Докатилась до глухой вятской деревушки, оторванной от внешнего мира дремучими лесами и непроходимыми дорогами, вдрызг разбитыми водной хлябью из развёрстого неба.

 

Деревушка стояла возле самого леса, который щетинился вековыми елями, а на другой стороне были луга. Травы в тот год вымахали и налились сочной зеленью. Мужики вышли с косами, когда только еще забрезжил восход. Косили по росе, встав в ряд, ритмично взмахивая косами, и оставляя после себя, валок свежей кошенины. Ближе к обеду небо стало затягивать тучами, притянутыми с севера из-за косогора. Мужики, намахавшись косами, поглядывали на небо, переговариваясь:

 

- Дождя совсем не надо, не к месту он. Намочит, жди, когда просохнет.

 

Тучи ходили над головами, едва не задевая верхушки деревьев. Потом громыхнуло так, что, казалось, небо разломится пополам. Сначала закапали отдельные крупные капли, а потом полилось, будто на самом верху открыли большой водопроводный кран.

 

Мужики с сожалением потянулись в сторону ельника, где можно было переждать непогоду. Матвей на теплую подстилку из еловых иголок и стал развязывать с вою торбочку, с вечера собранную женой Галиной. Там заботливо было положено пол-литра молока, небольшой кусок сала, краюха хлеба и немного зеленого лука.

 

Матвею с детства были известны все потаенные лесные места, когда он был еще мальцом, слушал по вечерам побаски своей бабушки. Лежа на печи, чудились ему страшилища, живущие под корнями поваленных буреломом деревьев. Но все равно их

 

тянуло хоть одним глазком глянуть на нечистую силу и бежать из леса с глазами, полными страха. Матвей был уверен, что черная земная круговерть обойдет его стороной, и будет жить он в этом мире, привычном укладе, как жили его предки.

 

Земля болезненно вздрогнула от разрывов, и солдат вернулся к действительности. Он не видел, как солнце закатилось и сразу всё погрузилось в темень. Так бывает всегда в начале декабря. Из тёмного провала неба стал падать снег, у самой земли его подхватывал колючий низовой ветер и уносил дальше в поле, покрытое белым покрывалом. Солдат, смежив глаза, больные конъюнктивитом, вспоминал лето, когда было тепло.

 

В июльское отступление сорок первого года, когда немец таранил танковыми дивизиями, словно свиным рылом, нашу оборону, Матвей потерял свою часть, отступая с такими же, как он. Устав идти, они свернули с большака и направились к лесу, где между деревьями виднелось озеро.

 

Тёмное зеркало озера окутывал белёсый туман, ранняя птица проснулась и пела песню новому дню. Водная гладь была неподвижна, и казалось, что можно снять сапоги и смело идти по поверхности реки, как по земле. Плотный, ощетинившийся лес стоял густым частоколом, подступив к самой кромке воды.

 

С Сергеем Вотиновым, с таким же пехотинцем, они познакомились, когда попали под бомбёжку на переправе. Вчера, после полудня, возле небольшого моста было целое столпотворение. Солдаты, голодные и злые, не уступали дорогу машинам, те, громко сигналя, пытались объехать их по кювету. Одна машина круто взяла вправо и стала заваливаться набок. Из кузова посыпались стопы сероватой бумаги, перетянутые шпагатом. Шофер с испуганными глазами открыл дверь кабины и стал вытаскивать большой мешок. Призывно махая руками, он закричал:

 

- Помогите, там у меня документы полка! Солдаты шли по пыльной дороге, не обращая внимания на крики.

 

Вдруг в небе послышался шум. Немецкие самолёты, их было четыре, появились внезапно со стороны солнца. Низко пролетели, сделали круг и вернулись, поливая пулемётным огнём скопившихся возле небольшого моста солдат. Грузовая машина от зажигательной пули загорелась, языки пламени стали выбиваться из-под капота и лизать резину колёс. Она мешала другим машинам, на середине моста образовалась пробка.

 

К ней бежал пожилой капитан с пистолетом в руке, он что-то кричал, но из-за грохота ничего не было слышно. Было понятно, что он своими действиями хочет привлечь внимание других, чтобы столкнуть эту машину в реку, тем самым освободить проезд. От самолёта протянулась огненная дорожка, и капитан упал вниз лицом на деревянный настил, подогнув под себя руки. Фуражка слетела с головы и покатилась вперёд под машину. Часть солдат побежала, пригибаясь, к жидкому леску, стоявшему в небольшом отдалении.

 

Матвей бежал, задыхаясь от недостатка воздуха, ему казалось, что немецкий лётчик смотрит в прицел пулемёта только на него и сейчас нажмёт на гашетку. Пуля влетит в спину и вылетит из груди, разорвав её. Краем глаза он увидел бегущего немного в стороне рыжеватого, без пилотки, красноармейца, волосы его были растрёпаны и под солнечными бликами отливали бронзовым цветом. Судорожно открытый рот, бледность лица с чёткими крупными веснушками выдавали в нём состояние страха. Они упали на землю, одновременно ударившись головами. На какое-то время в глазах у них потемнело, и брызнули искры. Толкнув рукой в плечо рыжего, солдат сердито спросил:

 

-Ты чего, дурень, на меня падаешь? Совсем ослеп? Чёрт рыжий!

 

У того на лице промелькнула обида:

 

- Нечего обзываться, я ведь не нарочно за тобой побежал! У страха глаза велики, - перевернулся он на спину и стал разглядывать плывущие облака.

 

-Давно на войне? - спросил солдат рыжего.

 

-Нет, недавно. В июле мобилизовали. Получили обмундирование, оружие в руки- и на передовую! Попал сначала в Латвию. Город сначала сдаём, вроде бы отступаем… Затем команда вперёд, костьми ложимся: тот город, который сдавали, опять штурмуем! Командовали, в основном, политруки. Нам надо было немного отойти, закрепиться на ребеже, окопаться, дать фрицу в зубы и перейти в контрнаступление - была бы польза. Уже три месяца идем пешим ходом на восток по своей земле, противно даже. Когда шли по Белоруссии, многие деревенские смотрели нам вслед с осуждением. Одна бабка вынесла крынку молока, подождала, пока я выпью ее, и ехидно спросила, надолго ли их оставляем и что делать с этими. Она рукой показала за плетень, где скучковались детишки, мал-мала меньше.

 

Матвей лежал на животе и разглядывал муравья, тянувшего сухой стебелёк. По коричневой земле были проложены невидимые человеческому глазу тропки, по которым сновало туда-сюда муравьиное братство. Муравей тащил стебелёк вперед, когда на его пути встретилось препятствие в виде небольшого камешка. Как ни пытался муравей его обойти, никак не получалось. Вдруг из-под земли появилось несколько десятков его собратьев. Они дружно подхватили ношу и, обойдя препятствие, понеслись дальше по своим муравьиным делам.

 

Природные наблюдения прервались с появлением старшины роты, который строго спросил:

 

- Ну, что, орёлики, разлеглись, кто будет за вас воевать? За мной! Соберём, сколько осталось, солдат и будем двигаться по направлению наших войск. Команда ясна? - его брови вопросительно полезли вверх на покатый лоб.

 

В стороне, на западе, разгорался бой. К небу поднимались смолянистые клубы дыма. Он перебивал запахи летнего дня, настоянного на разнотравье. Вперёди, вплоть до леса, стоявшего примерно в трёх верстах, лежало поле. Травы стояли в по пояс, и можно было их косить. Солдаты потянулись вслед за старшиной, который шел вперёд, уверенно ставя ноги на землю, отчего у него поскрипывали новые, недавно полученные офицерские сапоги. Старшину они потом похоронят в лесу.

 

Шли ночью, крадучись. Добрались до какой-то деревушки. В окне крайнего дома слабо мигал огонек. На стук дверь заскрипела, на крыльце показался хозяин в белой рубахе, босой:

 

- Что надо?

 

- Дайте немного хлеба,- попросил старшина и показал рукой на лес, нас там несколько человек, три дня ничего не ели.

 

Хозяин стоял, опершись о дверной косяк, прикрывая рот от зевоты:

 

- Нет ничего, все Красная Армия выгребла. Он повернулся к старшине спиной и пошел обратно в избу.

 

Вдруг из темноты раздался окрик «Хальт!», и автоматная очередь злыми шмелями пролетела у них над головами.

 

Бежали в темноте, не видя от страха бледных лиц, друг друга. Старшина вскрикнул, его видимо, зацепило шальной пулей. Он стоял и покачивался, прижимая руку к груди:

 

- Идите дальше, оставьте меня здесь. Не хочу быть вам обузой.

 

В беспамятстве он вспоминал командира роты Бабушкина. К утру, он затих, лежал спокойно, вытянувшись телом, будто пришел с работы и прилег немного отдохнуть. Похоронили его здесь же под сосной. Матвей ножом вырезал на ее корявом стволе фамилию старшины и небольшую звездочку.

 

 

 

Солдат вспоминал события и начала войны. Армия откатилась к самой Москве, но, окопавшись, решила столицу не сдавать, отстоять, во что бы то ни стало.

 

Справа от окопов узкой полосой тянулся лес, верхушки деревьев были срезаны снарядами. Привалившись к стенке окопа, Матвей снял рукавицу и полез за небольшим, примерно с пол-ладони, кусочком чёрного сухаря, который приберёг со вчерашнего дня. Держал сухарь во рту до тех пор, пока он совсем не растворился. Проглотив его, он понял, как голоден. Вечером взвод остался без кормёжки, старшина, взяв два вещевых мешка, поехал на попутке в полк за провиантом и где-то затерялся. Пошарив в кармане шинели, он вытряхнул крошки и осторожно слизал их языком.

 

Вдалеке, за холмами, грохотало, в небе вспыхивали отблески огненного сражения, и этот вал приближался к ним. Накануне, днём, солдат подошел к одному из орудий. Это была зенитка, ствол ее был опущен параллельно земле. Возле неё суетились два солдата. Судя по знакам различия, оба были рядовые. Предположив, что она не исправна, он спросил:

 

- По воздушным целям эта пушка уже не бьёт?

 

Раздосадованный нелепым вопросам, тот, который был постарше, не оборачиваясь, бросил в ответ:

 

- Если не разбираешься, так нечего лезть с дурацкими вопросами к людям, занятым делом! Иди, мил человек, своей дорогой, а нам не мешай готовить орудие.

 

Солдат потоптался на месте, достал из кармана кисет, оторвал кусочек газетной бумаги и протянул все артиллеристам, предлагая покурить в знак примирения. Когда все сидели на снарядных ящиках и пускали облачка дыма, завязался разговор:

 

- Вчера командир приказал стрелять только по танкам. Самолёты пропускать, их там, дальше будут сбивать, ближе к Москве. Пригрозил трибуналом. Сейчас с этим просто: заведут в ложок, и получишь от своих свинцовый заряд.- Говоривший опёрся рукой о станину: - А как прикажете этих зверей подбивать, если наши снаряды их броню не берут? Ладно, вдарим по гусеницам, а самим куда бежать?

 

Он рукой показал на три ящика. В одном, открытом, поблескивали своим продолговатым латунным телом снаряды.

 

Небо начало немного светлеть, и красная ракета, оставляя след, чиркнула по нему. Взводный шёл по окопу, поднимая бойцов:

 

- Всем подняться наверх! - его голос от простуды сипел и переходил на шёпот. -Примкнуть штыки! Может, с врагом встретимся нос к носу!

 

Солдат выполз из окопчика, отряхиваясь от снега, и бросил взгляд в ту сторону, откуда доносилась канонада. Огненный вал был уже рядом, слышен был шум моторов сотен бронированных машин, которые всю ночь работали своими бензиновыми двигателями: танкисты боялись их разморозить. Давно стёрлись шипы на танковых траках. Немцам приходилось группировать свои силы для решающего броска на Москву. На запасном пути уже стоял состав с финским мрамором для памятника Адольфу Гитлеру.

 

Танки прославленного Гудериана, выкрашенные белой краской, медленно выползали из-за бугра. За ними тянулась густая цепь солдат. По ним стала вести огонь гаубичная батарея со скрытых позиций. Снаряды пролетали над головой и разрывались, не долетая до танков. Немного погодя, огонь подкорректировали, и головной танк, выбрасывая в небо столб огня, загорелся. Воздух заполнился стоном, воем. В небо поднялся смерч огня. Танки остановились, атака была сорвана.

 

Взводный с поднятой рукой, в которой держал пистолет, в немом порыве побежал вперёд, увлекая всех за собой. Через некоторое время солдаты, спохватившись, закричали «ура!». Этот звук нарастал и заполнял пространство. Матвей бежал, стреляя на ходу.

 

 

 

Кричать уже не было сил, из груди вырывался звериный рёв. Впереди бегущий взводный споткнулся от попавшей в грудь пули, тяжело упал лицом в снег.

 

Добежав до переднего танка, солдат почувствовал, как раскалывается небо. Взрывная волна оторвала солдата от земли, пронесла несколько метров по воздуху и швырнула головой на гусеницу танка. От тупой боли он потерял сознание и провалился в тёмный омут бесчувствия. Некоторое время душа хотела расстаться с уставшим от войны телом, но жизнь взяла своё. Сквозь муть сознания он услышал голоса:

 

- А этого куда? Похоже, убит. Смотри, кровь на лице. Да уж и снегом всего занесло. Пойдем дальше, может, там ещё живые есть. Сколько солдатиков немец покрошил, не счесть!

 

Солдат почувствовал прикосновение тёплой руки на лице, с большим трудом размежив глаза, уставился на санитара, ничего не понимая.

 

– Вот и слава Богу, живой! – проговорил санитар, приподнимая его, привалил к гусенице танка. – На, выпей немного, всё легче будет,- он вставил горлышко фляжки солдату в рот и стал вливать ему водку в рот. - Рано ещё умирать! У тебя, поди, вся жизнь впереди! Я, пожалуй, ещё не видел ни одного человека, кто хотел бы умереть по собственной воле. Ты сейчас очухаешься, и иди туда! - он рукой махнул в сторону окопов.- Там тебя подберут!

 

Они пошли дальше, разыскивая живых. Матвей тяжело встал, придерживаясь за гусеницу и не чувствуя обжигающего холода. В голове стоял звон, он не давал сосредоточиться. Глазами он поискал свою винтовку, за ремень вытащил её из снега, проверил затвор и пошёл туда, где ещё продолжался бой.

Александр АБДУЛЛАЕВ