Патриот славянского мира

День 8 июля стал обычным днем для миллионов отдыхающих на пляжах Черного или Азовского морей. Однако для славянского православного мира этот день не прошёл незамеченным, ибо в этот календарный листок вписано имя выдающего слависта, патриота славяно-балканского мира, гордость России и Украины графа Игнатьева Николая Павловича,  ушедшего от нас в вечность 135 лет назад – 8 июля 1908 года.
Для основной части украинского общества его имя неведомо, как и заслуги его перед Отечеством. Но помнят его в России и Сербии, уважают в Черногории, Македонии и Румынии. А для Болгарии, где его боготворят до сих пор, он национальный герой. Куда бы ни направляли его царские персты, он всегда выходил победителем из самых сложных и опасных переделок. Граф Николай Павлович Игнатьев в неполных двадцать шесть лет (!) заключил первый мирный договор с бухарским эмиром после длительных переговоров, хитростей и интриг, и тогда же он получил звание генерал-майора (более молодым генералом был только Александр Суворов да сын Сталина Василий). Благодаря его личным стараниям по Пекинскому договору, который был успешно им заключен в сложных делах общения с правителями Поднебесной империи, Россия получила 800 тысяч квадратных километров земель Приамурья и Приморья, включая  порт Владивосток. Сегодня значительная часть этих земель, заселенных переселенцами с Черниговщины, Полтавщины, Киевщины, Надросья  и Слобожащины известна как «Зеленый Клин». Он же подписал знаменитый Сан-Стефанский прелиминарный договор, согласно которому Болгария получила независимость. Его считают одним из ста лучших в мире дипломатов всех времен, изменивших ход мировой истории. О нем писали Пикуль, Акунин, Набоков, Хевролина, Канева и Солженицын. Без хвастовства скажу, что писал о нем и я, чтобы знала Украина, какого великого патриота приняла в свои вечные объятия украинская земля.
Но всего в  сорок шесть лет, на вершине своего профессионального величия, в самом рассвете сил и лет, он отправляется в отставку и навечно поселяется в своем имении Круподеринцы, ныне Погребищенского района Винницкой области.
Причина была в том, что дипломат, много лет проработавший в просвещенной Европе, осмелился давать советы молодому царю Александру III. Ответ самодержца был однозначным – подальше от столицы, в имение Круподерицы, без права выезда даже в Киев…
Но все годы «подольского заточения» не забывала о нем Болгария. Ее национальный герой был в самой настоящей ссылке, а в любимой им Болгарии его именем называли города и поселки, улицы и площади, а центральный бульвар болгарской столицы все эти годы носил и носит его имя, да и памятник генералу Игнатьеву, как и памятник генералу Скобелеву, являются украшениями Софии. Даже в далекой Антарктиде есть его имя – мыс Игнатьева, названный так по инициативе болгарских, российских и  украинских полярников.
Но в прекрасном украинском крае Подольское Надросье еще осталась память о нем, правда, как о графе, «ненужном, ни царю-батюшке, ни новой власти». А память гласит, что уважали в селе всю семью «чудаковатого графа», не чурающегося самой простой работы.

Женат Николай Петрович был на красивой и богатой женщине, Екатерине Леонидовной Голициной. Она родила ему двух дочерей и пятерых сыновей. У одной из дочерей, Кати, был роман с Великим князем, молодым Михаилом Михайловичем Романовым, внуком Николая Первого. Екатерина Николаевна была первой красавицей столицы, живой, обаятельной  и очаровательной. Но Александр III не дал разрешения на брак, заявив, что род Игнатьевых недостаточно знатен. На самом деле, причина – в прогрессивной деятельности главы семейства. Несчастная Катенька с разбитым сердцем прибыла в украинское имение и пошла в сестры милосердия. Этому делу она отдала двадцать лет своей жизни, прошла четыре войны и  погибла в 1914-м,  заразившись смертельной болезнью от раненых. Трагически сложилась судьба еще одного сына Игнатьева, Владимира – двадцатишестилетним он погиб в Цусимском бою, как и племянник Алексей Зуров, о котором есть целая глава в одноименном романе Новикова-Прибоя. А вот двое из сыновей Игнатьева – Алексей и Павел, в свое время занимали должности Киевского губернатора и министров Российской империи. Лишь только прах Николая Павловича, Екатерины Леонидовны да дочерей Марии и Екатерины остались в родной земле. Основные ветви знаменитой семьи ныне во Франции, Швейцарии, Канаде, но есть наследники и в Украине.

Память о графе хранится в его имении, ставшем сегодня начальной сельской школе, в храме-некрополе Рождества Пресвятой Богородицы – точной копии храма Александра Невского в болгарской столице и в единственном на Украине памятнике всем морякам, погибшим в Цусиме.

И, как часто бывает в истории, имя Игнатьева на долгие годы было вычеркнуто из истории. Для столицы и царской свиты он был «прогрессивным баламутом, раскачивающим вечные устои самодержавия», для новой власти он оставался графом – значит, врагом революции. Да и факт тесной дружбы Екатерины Леонидовны Игнатьевой с матерью Николая II Марией Федоровной, также добавлял «дров в пожирающее пламя революции». Но, как также часто бывает в истории, имя графа Николая Игнатьева оказалось востребованным в самый драматический момент – на рубеже Гражданской войны и становления Советской власти.
Первым Председателем Совета Народных Комиссаров Украины  был Христиан Георгиевич Раковский, болгарин по национальности, прекрасно знающий роль Николая Павловича Игнатьева в жизни его страны. Для него, ставшего эмигрантом по воле «революционных волн», имя национального героя было свято, несмотря на графский титул и «голубую кровь». Он, как никто другой, знал, что эту «голубую кровь» Игнатьев и Скобелев, как и тысячи других офицеров, наравне с простыми солдатами, проливали на полях Плевны, на Шипкинском перевале, на берегах Дуная.
С момента установления новой власти на Украине, по его инициативе была создана специальная комиссия по описанию имущества графа Игнатьева в собственном имении и сохранению всех архивов. А, когда в апреле 1922-го на Генуэзской конференции наметился «европейский прорыв» еще не союзных и несоединенных между собой России, Украины, Беларуси и Закавказья, имя графа Игнатьева было использовано, как средство влияния во время переговоров с болгарской делегацией, хранившей нейтралитет в вопросе международного признания новых республик бывшей империи. И эту миссию, как раз, и взял на себя Христиан Раковский.

Несмотря на то, что основными «переговорщиками» история признала Георгия Чичерина, Леонида Красина, Максима Литвинова и Вацлава Воровского, имя Христиана Раковского, поднявшего перед болгарской делегацией память графа Игнатьева, также вписано в историю дипломатических побед новой власти. К сожалению, «лихой» 1937-й припомнил это Раковскому, когда в обвинительном приговоре ему «вспомнили» не только тесную дружбу с Львом Троцким, но и «неприемлемое для пролетарского руководителя использование графских имен, чуждых по своему классовому сословию». Но это вспомнили «задним числом», а когда после Генуэзской конференции прошла конференция в Рапалло (пригороде Генуи), по которой был заключен очень важный договор с Веймарской республикой, имя Раковского было четко указано на всех страницах газет России, Украины и Германии.
А о графе Игнатьеве на его земле-усыпальнце все эти годы и не вспоминали, как не вспоминали его ни в Ленинграде, ни в Москве, ни во Владивостоке. И зря. Ведь не только своими дипломатическими и военными подвигами вошел он в историю Отечества. Купив имение в Круподерицах, где весь период русско-турецкой войны жила его семья, он после отставки проводил смелые опыты по внедрению промышленных технологий (особенно в сахарной промышленности), обработке земель передовым способом, инновационных методов хозяйствования, построил   уникальную четырехэтажную мельницу, которая, к сожалению, сохранилась как объект руинной архитектуры, а ведь работала до последних дней существования Советского Союза, а вся ее уникальная «начинка» была вынесена неблагодарными потомками тех, кто при жизни боготворил семью «чудаковатого графа».
И не только «содержимое» мельницы не удалось спасти от варварских потомков. Не удалось спасти и имущество графской семьи, как и его уникальные архивы. И сейчас, видимо, настало время рассказать, как и кто пытался это сделать. Позволю привести в полном соответствии с оригиналом интереснейший документ, который, благодаря нашим стараниям (т.е. всех немногочисленных почитателей дипломатического таланта Игнатьева) был опубликован во втором сборнике научных статей центра памятниковедения Национальной Академии наук Украины и Украинского товарищества охраны памятников истории и культуры.  Автор этого документа Леонид Гринберг, родной брат классика отечественной фотографии Александра Гринберга.

.
В ГУБКОПИС
Инструктора Л. Гринберга

.
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

.

Второго сего декабря, я, согласно полученной мною инструкции выехал в бывшее имение гр. Игнатьевых, Погребищенской волости, Бердичевского уезда, для обследования художественно-исторических ценностей, находившихся в имении, принятия мер к их охране и вывозу наиболее интересных вещей в Государственный музейный фонд в Киеве.
По прибытии моем 3-го декабря на ст. Ржевусскую, я представился председателю особой продовольственной комиссии 8-ой Червоно-казачьей дивизии, тов. Прокофьеву, за подписью которого была получена телеграмма, вызывавшая председателя Наробраза в имение. Тов. Прокофьев известил меня о том, что для охраны ценностей имения была сорганизована комиссия из представителей местного волостного наркома, начальника гарнизона, ревкома, опродкомдива-8 и других учреждений и организаций, весьма далеких от искусства и охраны. Тов. Прокофьев познакомил меня тут же с членом комиссии – представителем дивизии, тов. Мушиманским. Этот последний сообщил мне, что пока в имении все обстоит сравнительно благополучно: главная ценность – громадная библиотека – почти в целости, т.к. состоит большей частью из иностранных книг, несколько пострадала «посуда» (фарфор), которую немного побили при пересмотре, кроме того сказал тов. Мушиманский, всякое «барахло» взяли самые разнообразные клубы и культпросветы проходящих через Погребище войсковых частей. «Барахлом» оказались: тигровые и львиные шкуры, ковры, кой-какие картины, вазы и другие предметы восточного фарфора, старинная мебель и пр. и пр.
В день моего приезда в имении, находящемся в шести верстах от Погребища, по слухам, тоже орудовал какой-то полк. Я предложил тов. Мушиманскому созвать на следующее утро комиссию. Однако, несмотря на то, что приглашение собраться было сделано в самой категорической форме, никто не явился и пришлось три раза посылать в ревком за ключами от опечатанных в имении комнат. Все же до 12-ти часов дня ключи доставлены не были, т.к. до этого времени никого в ревкоме не было. Тогда я решил ехать в имение вдвоем с тов. Мушиманским и без ключей. Вскрывать дверей на месте не пришлось: все ключи оказались неведомыми путями у владельцев имения гр. Игнатьевых. Имение это – старое помещичье гнездо, владельцы его – потомки самых богатых и аристократических фамилий России, думалось, что тут должны быть сокровища совершенно исключительные, родовые вещи Голицыных, Толстых, Кутеповых, самого Кутузова. Но при осмотре оказалось, что ничего особенно интересного нет или не осталось: так мебель почти вся современная или конца прошлого века, а из старинной я нашел лишь туалет красного дерева с пирамидами эпохи Александра I, комод в стиле Жакоб, да красного дерева бюро и полку более поздней работы. Картин оказалось много, но почти исключительно фамильные портреты и портреты русских императоров. Почти все картины исполнены неизвестными, относятся к концу XVIII, началу XIX столетия. Некоторые копированы известным Митрохиным, первым реставратором Эрмитажа, есть интересные портреты Бибикова, работы Клюквина, портреты Кутузова, Остермана, копия знаменитого портрета Екатерины II с собачкой, два старинных вида Петербурга и т.д.  В числе гравюр не нашлось ни одной замечательной, только четыре из них были английскими, в красках, последних годов XVIII века и изображали исторические сражения.
При разборке кладовой комиссия нашла, еще до моего приезда, мраморный бюст Александра I, запрятанный в темный угол, как «контрреволюция». Местные эксперты решили, что это «якысь древний чоловик» и перетащили в дом для украшения клуба. Заметил я также прекрасные каминные часы, французской работы, мраморные с бронзой, строгий «Empire», были еще настольные часы английские, в деревянном футляре с резными украшениями. В комнате с громким названием «музей» оказался восточный фарфор и фаянс, вывезенный из Пекина Н.П. Игнатьевым, бывшим послом в Китае. Все вещи относятся ко второй половине XIX века и ничем не замечательны. Только одна чаша перегородчатой эмали «Cloisonne» на позолоченных ножках – головах слонов выделяется художественностью работы. Интересны также несколько кустарных фаянсовых турецких тарелок. В том же «музее», среди простейших чашек Корнилова, я обнаружил две-три глиняные греческие вазочки из раскопок. В кладовой я нашел большой ящик с разнообразными золочеными бронзовыми люстрами времен повидомому, Людовика-Филиппа, одну древне-греческую вазу без всяких украшений, найденную в Италии при раскопках и больше ничего.
Библиотека Игнатьевых состоит главным образом из книг французских и английских исторического содержания, там должно быть около трех-четырех тысяч томов, чрезвычайно много мемуаров, описаний войн, английских романов конца прошлого века. Целый шкап занимает «La Revue des deux mondes» за 100 лет. Из русских книг представляют интерес издания всевозможных и иных ученых комиссий и обществ, полное издание первой всероссийской переписи, отчеты о деятельности Государственного Совета, шкап с книгами времен Александра I – Николая I о стратегии, несколько художественных изданий. Наконец я нашел весьма много карт, самых разнообразных по величине, содержанию и году издания. Тут и пятиверстная карта Оренбургского края, карта народонаселения Болгарии по вероисповеданиям, английская карта XVIII века Финского залива и много, много десятков, если не сотен, других. Сомнительно, впрочем, чтобы карты были в полном виде, т.к. они состояли из отдельных листов и листы эти были разбросаны по т рем комнатам в страшном беспорядке.
Если упомянуть еще о кипе бумаг, относящихся к середине XVIII века – счета и рапорты управляющих имениями, отпускные, патенты, копии манифестов и грамот – то эти ограничится описание достопримечательностей имения.
Как видно, очень не много из этих вещей достойны занять место в крупных, центральных собраниях. Но, т.к. на месте все вещи обречены на неминуемую гибель – все будет разграблено, либо попадет в печку – то я решил, по возможности, все вывести в Киев. Поэтому я поселился в самом имении и с помощью человека, много лет упаковывавшего вещи гр. Игнатьевых, запаковал в двадцати ящиках фарфор, бронзу, часы, картины, наиболее ценные книги, карты и прочее. Работа эта, ввиду короткого дня и отсутствия света, заняла целую неделю. При упаковке картин обнаружились всякие курьезы: так, например, на всех портретах военных, по приказанию какого то военкома, были приклеены «рубашечки» из бумаги, закрывающие ордена, погоны и иные знаки отличия. Кроме того, на них делались надписи: дед Н.П. Игнатьева, тетка прабабушки М.П. Голицыной и т.д. На портрете супруги Николая I, в русском национальном костюме с кокошником, написано «кормилица».
Покончив с упаковкой вещей, я обратился к тов. Прокофьеву за обещанным содействием – предоставлением отдельного вагона для вывоза вещей. Оказалось, однако, что вагона предоставить не могут.  Переговорив с начальником станции Ржевусская, я узнал, что могу получить вагон только с разрешения Управления Ю.З.Ж.Д. и Губтрамота. Тогда я решил приехать в Киев, ходатайствовать о вагоне, т.к. даже военно-срочные телеграммы идут несколько дней. Прибыв в Киев, я, как известно Губкопису, в течении двух дней выхлопотал вагон и отправился в чрезвычайно тяжелых условиях обратно в имение. Однако в Казятине, где надо пересесть в другой поезд, на Умань, я провел в бесплодном ожидании его две ночи и день, после чего было объявлено начальником станции, что поездов на Христиновку не будет несколько дней, ввиду того, что бандиты (Лихо и Заболотный) разобрали в  3-х местах путь и повредили один мост. Тогда еле живой от мороза и холодного ветра и простуженный, я сел в поезд и 17-го декабря, поздно вечером, прибыл обратно в Киев.
20.12.20
Инструктор Л. Гринберг
.
Так навсегда пропала для истории    материально-архивная память о выдающемся патриоте Отечества – Николае Павловиче Игнатьеве. Но память о нем в душах и сердцах, все же, была сохранена.