Приходинки

Дань  моде
.
Молодой священник отец Сергий пришел сам не свой:
- Пригласили меня освящать «новорусский» особняк… Час уж перед обедом. В вестибюле юная дамочка встречает. В одной прозрачной «ночнушке», коротенькой, по самое «не могу». Этак, спросонок, щебечет: « Вы работайте, работайте! Если я вам мешаю, то на балкончике пока покурю.»
Освятил особняк отец Сергий, водичкой везде в комнатах покропил, от прелестей дамочки-хозяюшки стыдливо глаза отводит.
- Понимаете хоть – зачем вам это освящение жилища? – спрашивает.
- Так модно же! – удивленно округляются глазки с размазанной косметикой. – Чем я хуже других?!.  А вы получили за свою работу, так молчите!
.
Без  греха
.
Благообразного вида старушонка священнику:
- Ой, батюшко, хотела бы причаститься да все никак не получается!
- Иди на исповедь! – отвечает ей молодой батюшка.- Знаешь, что в Чаше-то находится?
Старушонка хитро поглядывает, почти шепчет заговорчищески:
- Знаю… Да только не скажу.
- Евангелие читаешь? – продолжает допытываться священник.
- На столе всегда лежит. – ответствует бабулька.
- Так читаешь?
- Так на столе-то оно ведь лежит!
- Много грехов накопила?
- Ох, батюшко, много-много! – сокрушенно всплескивает ручками старушка.
- Перечисляй тогда!
Бабулька задумывается, вздыхает вроде б как с огорчением:
- Да какие у меня грехи? Нету…
.
Пост
.
Полуслепой,вдовец, давным-давно «за штатом», хромой отец Василий ковыляет помаленьку с базара. В авоське-сетке в крупную ячейку, болтающейся в его руке, просматривается мороженая куриная тушка.
Кто-то из новоявленных «фарисеев»  радостно, с показным сокрушением на роже, бросается к старику:
- Батюшка, ведь - пост!
Отец Василий останавливается, скорее не зрением, а по звуку голоса  находит укорившего его, и обстоятельно изрекает:
-  У кого – нет, у того и пост!

.
Ни пуха - ни пера
.
Молодой батюшка собирается на сессию в семинарию.
Литургия отслужена, проповедь кратка.
- Простите, дорогие прихожане, спешу на поезд, буду на сессии экзамены сдавать.
- Ни пуха, ни пера вам! – звонко, на весь храм, восклицает какой-то малолетний шкет.
Батюшка смущен: ну, в самом деле, не посылать же пожелавшего ему успехов пацана туда, куда православному ни в коем случае не надо…
Но, отдадим должное: два десятка экзаменов и зачетов сдал священник почти на одни пятерки.

.
По времени
.
Местный юродивый Толя Рыков сидит на паперти храма, как обычно, лопочет  что-то взахлеб. Нет-нет да и проскочит в его речах  крепкое словцо.
Солидная дама , выходя из храма и все-таки, видать, собирающаяся пожертвовать Толе копеечку, сожалеющее-брезгливо поджимает подкрашенные губы:
-  Какой он у вас блаженный? Вон, как матом ругается!
Опрятная старушка рядом отвечает:
- Так это он по топеришному времени…
.
Все-таки  польза!
.
Бабулька тащит батюшке связку сухих позеленевших баранок:
- Хотела вот поросенку отдать… Да ты возьми! Хоть помолишься о мне, грешной!
.
Фанатка
.
У казначеи осторожно интересуются насчет премиальных накануне праздника Пасхи.
- Вот посмотрите сами, сколько у нас при храме работников! – с укоризною трясет дородная старушенция листом ведомости на зарплату со списком фамилий перед удрученно повесившими носы просителями. – И всем подай! А прихожане много ли приносят…
Через полчаса за обедом в трапезной казначея заводит разговор о юбилейном концерте Аллы Пугачевой:
- Это же моя любимая певица! Жаль, что концерт по телику полностью посмотреть не удалось, в двенадцать ночи надо было молитвы вычитывать. А как там Филя выступал…
Суровая старушенция умильно закатывает глазки…
Вот когда надо бы было о премии выспрашивать!
.

Тост

.
Отец Федот – из прапорщиков, низкий, коренастый, даже какой-то квадратный, всегда то ли под хмельком, то ли просто так в узкие щелочки плутоватые глазки свои щурит.
Из армии его вытурили, не дали дослужить всего пару лет положенного срока. По особой, он бахвалится, причине: тогда еще, в конце восьмидесятых, замполит-дурак на построении сорвал нательный крестик с шеи солдата, а Федот заступился за беднягу. Может, это и было последней каплей в его служебных прегрешениях: проговаривался Федот по пьяной лавочке, что, мол, и тушенку в жестяных банках у него на складе мыши успешно и много кушали, и спирт из опечатанных канистр чудесным образом улетучивался.
Короче, оказался Федот в доме у стареньких родителей в деревеньке возле стен монастыря. Тихую обитель, бывшую полузаброшенным музеем под открытым небом, стали восстанавливать, потребовались трудники. Федот тут и оказался кстати. Плотничать его еще в детстве тятька научил.
Потом забрали Федота в алтарь храма прислуживать, кадило подавать.
- Веруешь? – спросил игумен у перепачканного сажей Федота.
- Верую! – ответствовал тот.
- И слава Богу!
Самоучкой – где подскажут, а где и подопнут – продвигался Федот в попы. В самом начале девяностых востребованной стала эта «профессия», позарез кадры понадобились. А где их сразу «накуешь» средь напичканных советским мусором головушек? У кого-то хоть чуть-чуть просветление в мозгах  образовалось, как у Федота, тому и рады…
В церкви, как в армии, единоначалие, и Федоту к тому не привыкать. Тут он – в своей тарелке.
Нет-нет да и выскакивало из него прежнее, «прапорщицкое», командирское. Бывало, служит панихиду. А какая старушонка глухая, не расслышит, как прочитали с поданной бумажки родные ей имена – с соседкой ли заболтается или еще что, затеребит настойчиво отца Федота за край фелони: уж не поленился ли , батюшко, моих помянуть?
- Так! – сгребет за «ошерок» старую глухню Федот. И отработанным «командным» голосом огласит ей на ухо весь список. – Слышала?!
- Ой, батюшко, чай, не глухая я! – еле отпыхается со страху старушонка.

Отец Федот развернется к остальным и с угрозливыми нотками в голосе вопросит:- Кто еще не слышал?!
Все попятятся…
В определенные моменты на литургии все молящиеся в храме должны становиться на колени. Но бывает так, что кроме богомольцев, просто находящихся и случайно сюда забежавших людей куда как больше. Стоят, глазеют, а то и болтают.
Отец Федот строг, тут вам не музей: выглянет, топорщась бородищей, из алтаря и рявкнет, как на солдат на плацу, для пущей убедительности сжимая кулак:
- А ну-ка все на колени!
И бухались дружно. Даже доски деревянного пола вздрагивали.
На солдафонские повадки отца Федота никто особо не обижался: что взять, испортила хорошего человека армия…
Как раз в праздник Победы пригласили отца Федота освятить офис одной преуспевающей фирмы. Хозяева и сотрудники охотно подставляли раскормленные холеные хари под кропило батюшке, а потом, сунув ему «на лапу», и за банкетный стол бы, чего доброго, «позабыли» пригласить. Но отец Федот – человек не гордый, сам пристроился.
Только наскучило ему все скоро: был он, пока кропилом размахивал, главным героем момента, а теперь и в упор никто его не видел – пустое место. Вели «фирмачи» какие-то свои, непонятные ему, разговоры, лениво потягивали из бокалов заморские вина, нюхали черную икорку.
Ощутил себя отец Федот тут инородным телом. И зацепило его еще: о празднике никто из присутствующих и не вспомнил даже. Решил он тогда встряхнуть всех старым армейским тостом. В большущий фужер из-под мороженого налил мартини, плеснул виски, сухого, пива, водочки…
Кое-кто с недоумением косился на отца Федота. А он встал из-за стола, под  умолкающий шум вознес свою «братину», в почти полной уже тишине опрокинул ее в себя и, зычно крякнув, выдохнул:
- Смерть Гитлеру! И всем буржуям!
.
Власть без пола

.
В самом древнем соборе в городе власти разрешили отслужить Пасхальную Вечерню.
Собор – музей , в гулком его нутре холодно, сыро. За толстыми стенами вовсю бушует весна, а здесь впору в зимнюю одежку упаковываться.
В алтаре  священнослужители терпеливо ждут архиерея, разглядывают старинные фрески на стенах.
Вдруг в алтарь бесцеремонно влетает немолодая дама, затянутая в джинсовый костюм с блестящими заклепками, на голове  - взлохмаченная кудель рыжих крашеных волос.
- Вы куда? Женщинам же сюда нельзя! – с тихим ужасом восклицает кто-то из молодых батюшек.
- Я не женщина! – нисколько не смущаясь, ответствует «джинсовая» дама. – Я главный инженер!
И неторопливо бродит по алтарю, смотрит на датчики на стенах, фиксирующие процент влажности, записывает что-то в блокнотик.
Сделала свое дело и – как ни здрасьте, так и ни до свидания!
Все оторопели. Немая сцена…

.
Не зазнавайся!

.
Настоятель храма из районного городка давненько в областной столице не бывал, даже архиерей успел поменяться.
Надо ехать, брать благословение у нового.
Приехал, зашел во двор епархиального управления. Видит: автомобиль чинят, из-под него ноги чьи-то торчат. Батюшка был то ли из отставных вояк, то ли из «ментов», церемониться с простым, да тем более с обслуживающим , людом особо не привык:
- Эй ты, водила! – окликнул он ремонтника и даже по подошвам ботинок того легонько попинал. – Не знаешь, новый владыка на месте?
Ремонтник молча и неторопливо выбрался из-под автомобиля и, обтирая тряпкой испачканные маслом свои руки, с нескрываемым любопытством поглядел на вопрошавшего:
- Вообще-то, я не – водила, а ваш новый владыка!
Батюшка тут и сел…

.
Подросток

.
Старый заслуженный протоиерей, бородища с проседью - вразлет,  был нрава сурового, жесткого: слово молвит – в храме все трепещут. А у его сына Алика пухлые щеки надуты, будто у ангелочка, румяненькие, глаза добрые, бесхитростные. Увалень увальнем.
Батька не церемонился долго: повзрослевшему сынку предопределил семейную стезю продолжать. Замолвил, где надо, веское свое словечко ,и готово: Алик – поп. Не стал парень отцу перечить – молодец, но только рановато ему было крест иерейский надевать.
Служил отец Алик в храме исправно – с младых ногтей все впитано. Да вот только приключилась беда или недоразумение вышло: обнаружились у молодого батюшки две, вроде бы взаимоисключающие друг друга страсти – велосипеды и компьютеры. В свободные часы Алик до изнеможения по дорогам за городом гоняет, вечерами за компьютером «зависает».
Утречком мчится он на службу на своем «велике», влетает в ворота церковной ограды, весело кричит:
- Смотри, отец диакон, как я без рук могу ездить!
И выписывает кривули по двору, только крест между раскрылившихся пол курточки на его груди  поблескивает. Бабки-богомолки озираются, испуганно сторонятся и торопливо крестятся .
Юная матушка у Алика – не тихоня, не прочь молодого мужа на увеселения какие-нибудь затащить, хоть на дискотеку.
Рвал, рвал себя Алик пополам да и однажды не выдержал: пошел в епархиальное управление и прошение « за штат» на стол положил.
- Не дорос  я… Подрасту, вернусь!
Проявился-таки полученный по наследству отцовский непримиримый характерок!
Старого протоиерея спрашивали, бывало, потом  про сына.
- Компьютерную фирму открыл, соревнования в Москве выиграл. – чуть заметно смущаясь и будто бы оправдываясь, говорил протоиерей. – Но… вернется ведь еще, даст Бог!

.
Деловое предложение
.
Одолели бомжи. С холодами порядочной компанией обосновались в притворе храма, хватают за рукава прихожан, «трясут» милостыню. Настоятель , бедный, не знает как отбиться от них: иной здоровенный дядя, одетый в шмотки с чужого плеча куда как «круче» многодетного молодого батюшки, гнусавит протяжно, заступая дорогу:
- Я кушать хочу! Дай!..
Выручает казначей – тетка бывалая, «тертая» жизнью. Храм, хоть и в центре города, но верующим возвращен недавно, обустраиваться в нем только-только начали. Чтоб не застынуть в мороз, поставили печки – времянки, привезли и свалили на улице возле стены храма воз дров.
Казначея и обращается к бомжам с деловым предложением:
- Берите рукавицы, топоры, и – дрова колоть! Всех потом накормим !.. Ну, кто первый, самый смелый? Ты?
Бомж в ответ мнется, бормочет себе под нос: « Да я работать-то и отвык…» и – бочком, бочком – на улицу!
Следом – остальные. Как ветром всех сдуло!
.
Дай  денег!
.
К отцу Сергию в церковном дворе «подгребает» бомж. Мужик еще  не старый, здоровяк, подбитая  рожа только пламенеет, и перегарищем за версту от него  разит и  едва с ног не сшибает.
- Дай денег! – просит у батюшки.
А у того детей – мал , мала, меньше, полная горница!
- Не дам, - говорит отец Сергий. – Мне чад кормить.
- А я вот семью свою потерял, потому и пью. Не могу без них и до такой жизни дошел. – пытается разжалобить священника «бомж» и приготавливается, видимо, выдавить слезу.
- А ты не пей! – со строгостью ответствует  отец Сергий.  -  И все вернется.
«Бомж» чувствует, что терпит «фиаско» и кричит раздраженно:
- Я… я… Афган прошел!.. Напишу вот «корешам», они мне столько денег пришлют, что и тебе дам!..
Другой «бомж» - потише, на фантазии его не тянет, в состояние крайнего возбуждения он приходит только в одном  случае, когда в церковный двор въезжает шикарная иномарка, и навстречу ей торопится батюшка с кропилом.
Освящение машины – дело серьезное, тут хозяин «подстраховаться» от всякой беды хочет, стоит – весь во внимании. Щедро кропит батюшка иномарку святой водичкой, а тут невзрачный оборванный мужичонка к хозяину подскакивает и -  дерг его за рукав!
- Дай денег ! – кричит и щерит в беззубой улыбке рот.
Бритоголовый хозяин в другом бы месте без разговоров в ухо просителю въехал, но тут возле храма – нельзя. А «бомж» не отстает, то за один рукав, то за другой опять дергает.
- Да – на! Отсохни! – сует , наконец, «бомжу» купюру.
А тому только то и надо, будет ждать-дожидаться до следующей поживы. Иноземного «авто» в России хоть пруд пруди, миллионером можно так сделаться.

.
Кто такой идиот
.
Юный батюшка и старик-диакон служат в храме панихиду. В чем-то оплошали: старый подсказал неопытному да, видать, невнятно. Тот не расслышал, не понял, сделал что-то не так.
Настоятель тоже из молодых-ранних: от собственной значимости и гонору головенка кружится.
- Идиоты! –цедит сквозь зубы. – Олухи!
Негромко сказал, но услышали. Старый горестно вздохнул – он всего повидал и ко всему привык, только все равно не больно приятно. А у  юного от обиды аж губы закривились и запрыгали.
- Да полно вам расстраиваться! – после панихиды утешил, как мог, Алексей-божий человек. Такой мужичонко всегда при храме обретается на всяких побегушках, на все руки он мастер и за словцом в карман не полезет.
- Вон, Диму-дауна каждую неделю причащать приводят! Какие у него грехи хоть в поступках, хоть в помыслах? Чист, аки ангел! Вот вы б и гордились, что вас так назвали!
.
Капелька
.

Жоржа на спор прокрутили на лопасти винта вертолета когда-то во время срочной его службы в армии, и с той поры жизнь вращала и вертела бедолагу, бросала в разные стороны.
Кончилось тем, что оказался Жорж перед самым выходом на пенсию у нас на приходе, бобыль бобылем, единственная родня – брат в деревне, да и тот бродягу Жоржа принять отказался. Все хозяйство и богатство Жоржа – допотопный обшарпанный чемодан, набитый всякой бесполезной всячиной, обмотанный цепью, замкнутой на висячий, приличных размеров, замок.
Притулившись к приходу, Жорж взирал на молодого настоятеля, как на бога. Пономарничая – прислуживая в алтаре он, разинув рот, ловил каждое того слово. Да вот беда – седая башка у пожилого Жоржа  была с порядочной дырой: что влетало туда, тут же, без толку пошабарошившись, вылетало обратно. Настоятель молодой, горячий: Жорж от его раздраженных окриков и упреков тычется растерянно во все углы, словно слепая курица. И смех, и грех!
«Уйду! Уйду! Уйду!- отходя от службы, скулит забитой псиной в укромном местечке умаявшийся Жорж, однако же, на следующее утро опять ожидает смиренно настоятеля. Смотрят все на беднягу жалеючи: точь-в точь готовый услужить господину послушливый раб – от усердия и беготни аж подметки сапог, того гляди, задымятся!
Но не так прост наш Жорж!
В запертую дверь алтаря снаружи пытается постучаться  диакон: обе руки поклажей заняты.
- Отопри,Жорж!
- Не инвалид! В другую дверь обойдешь! – ворчит недовольно Жорж и не трогается с места.
Что ж, каждый по «капельке выдавливает из себя раба»…