Двойная жизнь

Двойная жизнь

Или по-стариковски: демонический фетиш отражения с минорным отступлением

.

Тебя мне жалко, бедный плут…

Шекспир. «Король Лир»

.

Yes. Luxury-stile!

.

«Почти все имеют какой-либо непреодолимый или хронический порок; я наблюдаю это ежедневно. А я – нет», – произнёс Шопенгауэр незадолго до своей кончины. Каждый ли сможет повторить сказанное гением, раздираемым чудовищными противоречиями, тоскливо разговаривавшим с самим собой и единственным другом собакой, за шаг до Всевышнего? И стоит ли жизнь того, чтобы прожить её в муках. Посмотрим…

Ненависть к СССР и любовь к Родине... Любовь к отеческим пенатам и восхищение загранкой. Нынешний безумный ура-патриотизм, чуть фарисейский, сходный с диссидентством времён СССР. Ох, эта несмываемая двойственность, доходящая до нездорового пароксизма! Показалось, из сумрака вышла некая спрятанная ранее сущность, отвечающая за непримиримость и стойкость, некая аристотелевская новая правда, привносящая в новую жизнь что-то по-атлетически настоящее, сто́ящее, не сломленное тщетностью прошлых дней. Ощущение духовной свободы, «которая драгоценнее всякого золота» (Гассенди), застило глаза пред ощущением нравственного провала в бездну. Солнце и Луна повернули вспять, – страну засеяли схоластическим эквилибром, расколов её на категории «свой – чужой», «чужое – своё», в придачу имеющим множество подпунктов ограничительных функций для посторонних, пришлых и просто «лазутчиков».

Растущее количество вновь созданных организаций и партий, призванных солидаризировать общество и общественные движения, никоим образом не повлияло на снижение межэтнических напряжений, напрямую связанных с клановыми, властными разборками, превращёнными вновь создающимися республиканскими правительствами в глобальную войну. Обычные солдаты, воюющие за отчизну, против долларово-мотивированных «клановых» бойцов, остервенело бьющихся за бывшую советскую госсобственность.  Империя умирала, возрождаясь.

Зато имелось кому лихо перебрасывать за информационный забор, – аки через лагерную «запретку», – всякого рода ниспровержения с грехом пополам проклёвывающегося российского капстроя, одному стоящие копейки, другому – дающие право на заслуженный лакшери-отдых до конца своих гнусных дней. …Выползшим из правительственных закромов Сноуденам девяностых – в отличие от Сноудена настоящего – чрезвычайно, катастрофически алчным. Только не все до «конца дней» дожили, цепляясь, практически держась одной рукой за позолоченный хвост бриллиантовой лайф-стайл bird, не доступной и недостижимой простым лоха́м. Нам.

Невозможно перестать любить Родину. Но вероятность полюбить деньги и всё, что с ними, треклятыми, ассоциировано больше живота и отечества была дарована и даже навязана новым россам сполна. Привычная двойственность советских аллюзий сменилась на пафос «негативного патриотизма» (Чаадаев), приведшего к разрушению полноценного осознания себя как сущности. …Слышал мнение от вояк Иностранного легиона, сбежавших из России 90-х, что, если бы их заслали тогда к нам пострелять, они бы глазом не моргнули, лишь бы не в собственную мать…

Уважения к законам не прибавилось, «глупый либерализм» (Киреевский) с годами не умнел. Зато богател. И вот уже в небытие уходит вторая, третья волна жирных либеральных тушек, брюзжащих и гневящихся по поводу отречения от власти, но вполне сытых и довольных, обеспеченных крайне надолго. Возвратное же поступательное движение к Свободе, в знакомом мне марксистско-ленинском понимании, сызнова вернуло неравнодушное сознание в русло разноречивого восприятия действительности. Я оказался вдруг несвободен в ещё большей степени, чем был несвободен там, в далёком советском «изобилии», по-герценовски – Янусом, русским Сфинксом, – разрывая душу на части. На затухающую веру в справедливость и необоримое желание обретаться в свободном мире. Где Справедливость – понятие невещественное, но остро необходимое. А Свобода – наоборот сверхвещественное, структурное, словно человеческий скелет. И то, и другое вместе формируют понятие чуда человеческой жизни – Счастья.

И вот данное «простое счастье», – помните? издетства: суконная правда в кантовском, уважительном к «удовлетворению» смысле, – оказалось потерянным. И это после столь мучительных лет исканий, поражений и побед? – спрашиваю себя и тех, кто, в отличие от меня, наивного «рядового перестройки», исканиями правды занимался и занимается профессионально. И тут же удивлённо отвечаю: как ни странно, выводов, решений масса, но, в зависимости от наслоения знаний и практик в конкретном индивидууме-комментаторе, говорят они об одном и том же – «…мы не знаем, но стараемся понять», «…мы понимаем, но стараемся не лезть, потому что…». В общем, демонический фетиш отражения. Фиксация действия в бездействии: «Кина не будет!»

Кстати, «кина» не будет и там, где ещё недавно грезилась болливудская обитель чуда: унылый, но обеспеченный богемный luxury-отдых на европейском побережье из радужных грёз обернулся сопливой потребительской былью. Вывезенные в своё время деньжата теряют незыблемость и надёжность, лишая обладателей потерянных капиталов непрочного и непорочного шестого чувства вселенского праздника.

И не желал бы, но горациевский «бег времён» исподволь, за руку подводит к пониманию, что постепенно становлюсь маленьким центром маленькой Истории, вплетённой во всемирное полотно бытия, окутавшее всё и вся, ставшее с моей помощью существующим – по-парменидовски, – независимо от чьего-либо желания вообще. Независимо от чьих бы то ни было мнений, рассуждений или внезапных несвоевременных смертей и жутких о них страшилок – вроде необъяснимой до сей поры аскезы, доведшей до гроба гениального Вейнингера именно в кабинете гениального Бетховена, – почему, зачем, за что? – кто скажет. Вот и я, так предписано судьбой каждому, (насильно?) нахожусь в центре исторических перипетий, оттого и приходится проживать, точнее, прошивать внутри, подкожно, чужие линии судеб – таким образом оставаясь человеком, не превращаясь таким образом в скот.

.

Приверженцы неявных экспериментов. Похмелье

.

Одушеви перо моё…

Пушкин

.

Страна смешавшихся парадоксов… Свалка геотектонических смысловых пластов… Промолвим незатейливо – погост потерянных возможностей. Семантика глобального афоризма преднулевых, нулевых и (боже ж ты мой!) десятых в творческом, писательском контексте состоит в невоспроизводимости духовных, поэтических сфер, как правило всеядно окутывающих революционные движения, причём любые, на любых континентах и в разные эпохи. Причём, что важно, окутывающих единожды, разово… Но токмо не у нас, к сожалению. Потому что исключительно наши праздники кончаются революциями, а революции – не кончаются праздником. Отсюда всеобще осуждаемая, не до конца понятая и понятная современная литературная неявность, зашоренность, скоропортящесть, памфлетность[1], о чём не смолкая шумит дотошная критика. Хотя сама по себе причина такой «неявности» несложна.

«Всё близко, всё явно», – проронил философ, имея в виду расколотую бездну человеческого самомнения, своенравия и своевластия. И всё, что требовалось сказать и написать, уже написано, сказано – учёными, мыслителями, политологами, – и давно. Осталось лишь усвоить – выраженное и проговорённое, текстуальное и вербальное – феноменологически…

.

Татарское иго не избавительно-драматическое, воодушевляющее к сплочению и невообразимым духовным взлётам и петровскому возрождению, и уж, тем более, никоим разом оно не «поразит будущего историка» глобальностью прожектов. Оно, разгневанное, медленно и непреклонно источается раскалённой и разъярённой лавой из недр современного ада тщедушия, где трупные черви разложенчества и сомнений с нескрываемым удовольствием доедают христовую десятую Заповедь. Где дьявольский умысел происходящего налицо, аналогично сомнительной блаженности «безвинных», бессловесных, отсидевшихся за печкой: от Судьбы-то не уйдёшь.

Посему, не ругая морально-эстетического эгоизма зрелых буржуазных экономик, – резюмируем:

Прошла четверть века! – 25 лет идейных исканий и нескончаемых экспериментов, пробуждённых Перестройкой, сведших чуть мелькнувший из-под навеса мрака 1917 года божественный промысел на нет. Как и всякая потерянная истина, – паче истина божественная, вечная, – русская правда, снедаемая сомнением, тем самым червем, обратилась в блистательную лживую кокетку, отражающуюся в мутном зеркале минувшего бесовским фантомом притворства и лицемерия. Вспыхнув однажды на секунду, афеистическая искра, – эмбрион дьявольского страха, – отринув святую Веру, возгорелась факелом чёрствой лжи, порождением трусости и тщеславия, на столетия. На́голо и нагло выжигая пространства и миры.

.

Карма своеволия. «Hit et nunc» – здесь и сейчас!

.

Смерть одного человека – это Смерть.

Смерть двух миллионов – статистика.

Ремарк

.

Приведу грустный пример из родной Вятской прессы от 17-го августа 2013 г.:

«…На минувшей неделе мы излагали: в цехе Кировского шинного з-да свёл счёты с жизнью 30-летний рабочий. Рабочий пришёл на работу утром в понедельник, а тело обнаружили во вторник. По версии следствия мужчина не справился с психологической нагрузкой, возникшей из-за крупных кредитных долгов. Так он и решил покончить жизнь самоубийством».

И подобных случаев уйма, лом, вагон. Долги, кредиты, сокращения, невыплаты зарплат, нехватка денег, нехватка сил – стали нормой жизни, ведущие к разочарованию в ней. И я не зря упомянул горестное 17-е число – день 15-летия дефолта 1998 года. Однако не буду перечислять обрушившиеся беды и несчастья, связанные со столь печальной датой. Обаче можно прочитать здесь: http://svpressa.ru/blogs/article/72524/ (Свободная Пресса, 17.08.2013. И.Фунт: «Привет-на, 90-е-на!»).

Август – вообще всероссийский День скорби. В августе «…она утонула», – с улыбкой ответил Путин известному тележурналисту Ларри Кингу на вопрос о том, что произошло с «Курском»[2]. …Безрассветные немощные дни нехотя перетекают в скорбные месяцы, те – в годины неиссякаемого людского плача, соединяя явное потустороннее и неявное «реальное» – в некую трагическую сущность, обусловленную онтологическими законами бытия.

21-го августа 2013 г. Максим Карлович Кантор запостил в фейсбучном статусе: «Топоров умер»… После этого его фейсбук молчал почти сутки. Вскоре разразившись не столько поминальной, сколько обличительной и разоблачительной статьёй в Известиях о крахе постсоветской интеллигенции: http://izvestia.ru/news/555848.

.

Einfühlung

.

…Это была нежданная и внезапная смерть большущего, огромного человека, писателя – публициста, критика и переводчика. Человека, чьё гердеровское «вчувствование» литературного, да и жизненного материала беспрецедентно. К его словам, фразам мало было только прислушаться, его тексты надо было не читать – смотреть, проецируя их поразительную интертекстуальность вглубь времён, пристально вглядываясь в подоплёку событий. За его спиной, тенью, фоном, промелькивали эпохальные образы и герои, трагедии и драмы разных культурных и языковых традиций. Иногда в виде фарса, иногда вычурно, иногда фонтанируя красноречием. …Короткими оговорками – порой резкими! – одновременно энциклопедического характера. Где видимое, кажущееся петрарковское «презрение к миру» олицетворяло истину проповедника и учителя Бл. Августина.

Зачастую всеобъемлющее знание матчасти было прикрыто нарочито придирчивым прищуром – мол, если не понимаешь, если ты «не в теме», – то нет смысла объяснять, браток. Я бы назвал это синкретически-ироничным бихевиоризмом, да кабы читатель не обиделся… Но даже если В.Л. сподоблялся растолковывать – вдумчивого слушателя это скорее наводило, точно текстовыми сносками, на более изощрённые исторические изыскания, дабы прикрыть явную брешь в познаниях. Меня, во всяком случае, стопроцентно. Слушателя же недалёкого, нервного это раздражало – инда начинал хамить. Топоров же пресекал наглость просто: «Вообще-то, я эстет…» – задумчиво изрекал он, навсегда исчезая из поля зрения хама-недотёпы. Точнее, «исчезая» с дискуссионной шахматной доски самого недотёпу.

Не будучи знакомы лично, общались мы довольно-таки плотно, преимущественно по электронке. Речь шла о создании некоторых книг, сборников, связанных с творчеством непосредственно самого Виктора Леонидовича, а также его друга и партнёра художника Кантора.

Совместно – Кантор и Топоров – сотворили незаурядное раритетное издание литографий, количеством 50 шт., «Битва Арминия»: шикарную иллюстрированную книгу по драме немецкого сочинителя Генриха фон Клейста (1777 – 1811). Компиляция о великом сражении в Тевтобургском лесу вождя германского племени херусков Арминия (в нем. написании имя выглядит как Германий) с римским легионом Публия Квинтилия Вара. Эпоха – 9-й в. н. э. С великолепным, блестящим переводом В. Л. Топорова.

В истории имя Арминия прославлено массовым истреблением римлян. В Тевтобургском лесу Арминий безжалостно перерезал, уничтожил весь отряд: «Это было крайне беспощадно сделано – резали римлян фанатично, и что особенно обидно – резня эта была неадекватным ответом цивилизаторскому пафосу Рима. Римляне несли неразвитым народам цивилизацию и просвещение, их собственная жестокость в отношении дикарей казалась им оправданной и умеренной, а свирепость германцев была вопиющим варварством. Дикари прыгали на римлян со стволов деревьев, перегрызали им горло, выкалывали глаза» (М. Кантор).

Техника иллюстраций – чёрно-белая литография плюс цветная гравюра на дереве:

.

Арминий

…Хватит!

Напрасно вы пытаетесь насмешками

Смутить меня, унизить и втянуть

В свой заговор, ещё и не составленный.

Ещё раз вам обоим повторю:

Допустим, вы – союзники друг другу

(Хотя на самом деле вы – враги),

И ваш союз идёт войной на Вара –

Один в болотной топи, а другой –

С вершин лесистых гор… А хитроумный римлянин

Тебе подарит тут же, Дагоберт,

Твоё, Зелгар, прибрежье быстрой Липпе,

Где мандрагора меж дерев растёт, –

И всё! Вы сразу вцепитесь друг в дружку,

Двум паукам подобно.

.

Вольф (в попытке обратить на себя внимание)

Нет, сородич!

Не так тебе противен сам союз,

Как каждый из союзников не дорог.

.

Арминий

Простите! Я любуюсь вашею отвагой –

И это не из лести говорю,

Не из попытки подсластить пилюлю.

Тяжёлые настали времена,

Тяжёлые для всех нас испытанья, –

Я знаю вас, друзья, и с лучшей стороны.

Найдись у нас тень шанса на победу,

Я счастлив был бы встать плечом к плечу

С такими, о вожди, как вы, мужами.

Но раз уж вы решили проиграть,

Раз жажда смерти вас объединила, –

То нет, увольте, к вам я не хочу.

В такую битву я встревать не стану,

Один пребуду – под защитою Небес.

.

Тьюскомар

Прости мне, друг, но в толк я не возьму,

С чего это мы непременно проиграем.

С чего это мы все, объединяясь

(Хотя ты прав: представить это трудно),

Все вкупе, как бывало встарь, не порознь,

Не сможем славной сечей встретить Рим

И обратить с полей Отчизны в бегство?

.

Арминий

Нет-нет! О том и речь, Тьюскар! Вас всех

Безумье охватило, бред и морок.

Германия повержена уже!

Твой трон сикамвров, твой – отважных каттов,

Его – трон марсов, мой – херусков трон –

Мы сыновьям в наследство не оставим:

Нам и самим на них не усидеть!

Да и каким, вожди, вам видится сраженье с грозным Варом?

Вы с копьями всем сбродом, из лесов

Внезапно выскочив, вгрызаетесь в когорты –

В размеренный и чёткий римский строй,

Ни в лагере не сокрушимый, ни на марше?

Отчизну уберечь хотите? Чем?

Руками и ногами? Грудь врагу подставив,

Ничем не защищённую? А он

Грядёт в броне, грядёт во всеоружье,

Грядёт, в победных битвах закалён

На западе, на юге, на востоке,

Да и на севере! Известно же, друзья,

Что ладный лев медведя одолеет, –

Точь-в-точь как ладный Рим осилит вас.

.

Вольф:

Ты, кажется, считаешь пришлецов

Из рощ лимонных некой высшей расой,

И, значит, нам, лесным сычам, они теперь указ?

.

Арминий:

В каком-то смысле так оно и есть…

Я верю, что величье нам присуще,

А римлянам, напротив, не дано, –

Но нас они пока опережают.

И если сбудется пророчество Певца –

И человечество объединится

Под властью одного, – пусть это будет немец,

Пусть будет бритт, пусть галл, пусть кто угодно,

Но лишь не уроженец Апеннин!

Которому чужда душа народа

Любого, кроме собственного… Рим

В конце концов погибнет непременно,

Но не случится этого, пока

Рассеянные по земле народы

Не обретут в неистовстве времён

Свободы, равновесья и покоя,

А до тех пор, как ястреб, будет он

Клевать орлят и разорять лесные гнёзда…

.

(Перевод В. Топорова)

.

Также друзья-писатели работали над livre d'artiste, – «книгой художника», – переводными балладами о разбойнике Робин Гуде (излюбленной канторовской темой!) – фолиантом несомненно и заведомо феноменально редким, единичным, к тому же специально отлитым и напечатанным вручную. С ограниченным количеством экземпляров. И где впервые(!) все баллады переведены на русский язык.

Позвольте, уважаемые читатели, низко поклониться и помолчать смиренно, буквально минуту, – вместе с вами, дорогие господа, – почтив память о незабвенном литераторе Викторе Леонидовиче Топорове… Да упокоит Господь его душу в селениях праведных. Светлая, светлая память!..

Назовём это минорным отступлением от темы. Спасибо.

.

***

.

Но продолжим…

Реконструкция событий недавнего прошлого отнюдь не отталкивает нас от прошлого относительно далёкого (40 – 50 лет), а напротив – сближает с ним. Сближает множественностью лжесвидетелей, лжепророков и нью-самозванцев и отсутствием каких-либо закономерных процессов (не беря в расчёт олигархические проекты и профессиональный, олимпийский спорт, сидящий на госигле и на допинге благосклонности федеральных региональных министров. Детский спорт, особенно в провинции, – умер).

Патриотизм вроде бы должен расцвесть радугой вольнодумства и своеобразного всеохватного пацифизма, воскрешая благородный космополитизм, сдобренный «освободительными» войнами в кавычках. При всём том слово «оккупация» слышится чаще, чем во времена непримиримых благочестивых битв с мировым империализмом и сонных политагиток и агитпропов. Но и у себя дома – о боже! – нас ранжируют в оккупанты, захватчики и «чужие», усиливая и без того непомерную нашу ипохондрию от необыкновенно сильного поклонения романтике интернационализма. В большей степени ностальгического, чем рационального, мировоззренческого.

И как романтик Шлегель в начале 19 в. сожалел о безвозвратной потере новым временем мифологических корней (в итоге став махровым папским консерватором) так же и мы, в начале века 21-го, разбросав православные основы по закоулкам неизмеримых невзгод и заменив наполеоновские войны межэтнической кровью, стоим на пороге «меланхолической» национальной катастрофы уровня фаталиста-провокатора фон Триера.

По крайней мере, тогда, в начале 19-го в., мир находился в ожидании появления человека, напрочь изменившего последующий вековой бег. Это был долгожданный провидец Маркс со светом грядущего «Манифеста». В ожидании чего находится теперешний мир?.. Вряд ли кто провозвестит.

Ясно одно: покрытый пылью самодовольной Лжи, безотрадный мир жаждет, алчет неминуемой её смерти. «Obit anus, obit onus!»[3] – заклинает он. Беда в одном: война или холера, истребившие ложь, неотвратимо сотрут с лица земли и нас с Вами, дорогой читатель. Метафизическое знание сие попахивает невероятной депрессухой и унынием… Но текст, слава богу, не об Апокалипсисе.

Неужели всё-таки неизлечим знаменитый чеховский «алкоголизм» – сиречь ложь, с которой лгуны живут и умирают, и даже умирая – лгут. Разве смертельный этот недуг до такой степени чудовищен и окончателен, ровно раковый приговор? Что ж… Доктор Чехов посильное дело в излечении социума произвёл, пришёл наш черёд, господа. И я не знаю, почему поэты, законодатели мира, обнимающие, будто неразумные дети, все видимые и невидимые – материальные и безвоздушные сферы – прекрасной живописью «абстрактной философии» (Гюго), становятся болезненно уязвимы и злы и пишут столь мрачно, словно исчезли краски с палитры. Поверьте, не знаю почему:

.

…Курице – кудахтать, утке – крякать,

Волку – выть назначено судьбой,

Мне же остаётся только плакать,

Плакать над собой и над тобой...

.

(Андрей Добрынин)

.

«В незаконном обществе законная сила не имеет никакого значения».

В. Войнович

.

P.S.

Благосклонный, но придирчивый читатель спросит: «Что же ты, автор, тут наконючил и налил пустопорожних, никому не нужных слёз? Чего ж ты сам не возьмёшься за кайло и не выбьешь первый кирпич да не поднимешь кумачовый стяг?»

Отвечу…

Свой кирпич, подобно кегле в боулинге, я уже выбил. Живым выбрался из 90-х, поднял детишек. Пара войн как пара сроков… Где Герои заделывались Преступниками, и наоборот. Вот, дышу – и попутно что-то успеваю накарябать. Что тоже неплохо. Значит, и я вбил медный гвоздь в крышку прибежища дураков, порочный скит, полный невежд. Этого вполне достаточно, хотя изрядно пессимистично, да не «он первый», как говорится… Обитаю «более среди книг, чем между людей» (Шопенгауэр). Фабрик, пароходов и заводов не приобрёл. Жировать не с чего. Но и на жисть свою двойную не жалуюсь – держусь. Одна – замкнутая, внутренняя, обращённая к течению прошлого; другая – снаружи, вовне.

Сын помог в Москву перекочевать, ничего, что однушка на окраине, зато, мол, удобнее будет встречаться. Жду… жду не дождусь. Недавно проголосовал за Собянина, ранее – за Путина. Ещё ранее – за Медведева. Скоро – опять за Путина… …Олимпиада опять же.

Оглядываясь назад, дополню впрочем, что жил как все, не лучше и не хуже, «погрузившись в свои изыскания и занятия». Не без пороков и корявых недостатков разумеется. Кое-что, знамо, исправил бы, будь второй шанс. Несмотря на пороки, – иные перерастали в хронические, – половину жизни отдал-таки служению отчизне. Под конец только съехал с рельс, плюнул. Надоело. Кому служить – Родине или...?

Незаметно подкрался под подушку безрадостный пушкинский итог: «…Румяны щёки пожелтеют, и чёрны кудри поседеют, и старость выщиплет усы». – Бреду без проблесков отшельником, как вышеназванный вначале философ. Пенсия – 6 000 руб. Больше не заработал, т. к. последние годы пытался заниматься бизнесом на благо семьи, да вот, не вышло. Мож, где подработаю ещё, не обинуясь на обхватившую меня напоследях заразу – флегму: сторожем на стройке либо автостоянке, хм. А так – всё хорошо, брат, въедливый читатель.

Заместо шопенгауэровских бюстиков Канта и Гёте передо мной на письменном столе – фотографии детей. Жаль, внуков никогда не видел, не знаю, увижу ли... Дети-то в загранке жительствуют – четверо. Не торопятся восвояси.

.