Пушкинская свеча Марии Даниленко

Пушкинская свеча Марии Даниленко

.

У полтавской гимназистки Марии Даниленко вечером 19 февраля 1887 года (это был четверг) собрались друзья. В их числе был, очевидно, новенький – учащийся Полтавского Петровского кадетского корпуса Исаков. Гостю, как водится, поднесли альбом хозяйки – оставить памятную запись.

Ах, уж эти девичьи альбомы – повальное увлечение прекрасной половины молодёжи ХІХ века… Вы припоминаете, вероятно, иронические пушкинские строки из «Евгения Онегина»:

.

Конечно, вы не раз видали

Уездной барышни альбом,

Что все подружки измарали

С конца, с начала и кругом.

Сюда, назло правописанью,

Стихи без меры, по преданью

В знак дружбы верной внесены,

Уменьшены, продолжены…

.

Тут непременно вы найдете

Два сердца, факел и цветки;

Тут верно клятвы вы прочтете

В любви до гробовой доски...

.

Губернская Полтава того времени с её менее, чем пятьюдесятью тысячами населения, в принципе, мало чем отличалась от уездного города. Чего греха таить: были, были и в альбоме у Марии Даниленко, в соответствии с обозначенными «требованиями жанра», и «стихи назло правописанью», и цветки, и клятвы. Однако новый знакомый подошёл к предложенному заданию не в пример ответственно. Незадолго до описываемого нами события в России (а Малороссия была на тот момент неотъемлемой её частью), широко отмечалось 50-летие со дня смерти Пушкина – дата, как известно, 29 января. Удобно устроившись где-то в уголке, юноша сначала указал дату, это самое 19 февраля, затем, не мудрствуя, написал название: «Къ 50-ти летнему юбилею А.С.Пушкина» (на самом деле – скорбного события; ошибка извинительная). А уж дальше полились собственно стихи:

.

Уже столетья половина

Нас отделяет, как стена,

С тех пор, когда тебя кручина

Постигла, русская земля;

.

С тех пор, как міръ земной оставил

Избранник музы и небес,

И в вечность Пушкина отправил

Рукой безжалостной Дантес.

.

И лишь тогда народ постигнул,

Что гений чудный совершил,

Когда главой на грудь поникнул

Поэт, сраженный в цвете сил.

.

Когда гонимый он судьбою

Покинул землю и людей

И под доскою гробовою

Уж тайну скрыл души своей;

.

И пал поэт, судьбой гонимый,

Но обезславивший себя

России сын высокочтимый

Ея любимое дитя!

.

Себе создал он нерушимый

Безсмертный памятник земной,

Ничем, ничем неколебимый

И не воздвигнутый рукой.

.

Хотя давно он міръ оставил,

Хотя умолк наш соловей,

Но Пушкин Русь собой прославил,

Ея питомцев и детей.

.

Постиг писатель дух народный

И начал петь народу он,

И голос песен благородный

Ему создал высокий трон.

.

И свыше музой вдохновенный,

Рукой по лире он бряцал,

И звукам песни незабвенной

Поэту міръ тогда внимал.

.

Хоть жил он чуть-ли не мгновенье,

Но много песен он создал,

И ими в трепет восхищенья –

Свое потомство повергал.

.

И всеобъемлющей душою

Со всем он слился, все обнял,

Своей дополнивши мечтою

В словах он все обрисовал:

.

И Бессарабии равнины,

Кочевья вольные цыган,

Кавказа горные теснины,

Гирея крымского фонтан,

.

И степи родины любимой,

Невы гранитные брега

И песни нянюшки родимой

Под кровом теплым очага.

.

В своей душе он пережёг

Своих героев все волненья:

Их горе, муки и томленья,

И высоко себя вознес.

.

Поэта имя дорогое

Міръ не забудет никогда

И, как великое, святое,

Все будут чтить его всегда.

.

Хотя и жил ты для себя

Поэт, не требуя награды,

Ея воздвигнут для тебя

Для сердца русского отрады.

.

И лик безсмертного создал

Народ любимого поэта,

Воздвиг его на пьедестал

Для взора всех людей и света.

.

Поникла тихо, без ответа,

Лавр гордо несшая глава,

Но жив в Россіи дух поэта

И песня дивная жива!....

.

Автограф стихотворения занял пять альбомных страниц; пришлось даже чуток потесниться, чтобы внизу, в конце последней из них, засвидетельствовать авторство: «Соч.[инение] Исакова (кад.[ета] 5-го класса)». Читали стихотворение вслух уже при свечах – вечер февральский, увы, недолог… Чтение, надо полагать, имело успех.

.

Сложно сказать, насколько случайным было знакомство кадета Исакова и гимназистки Даниленко. Их учебные заведения – женская Мариинская гимназия и Полтавский Петровский кадетский корпус, размещавшиеся буквально рядом в уникальном архитектурном ожерелье Круглой площади, разделял только Дом губернатора. Кадеты-старшеклассники были достаточно частыми гостями на любительских спектаклях в «Мариинке»; старшеклассницы-гимназистки были охотно приглашаемы на балы, устраиваемые в Кадетском корпусе. Нередко возникавшие так знакомства становились судьбами.

Мария, дочь коллежского регистратора Дмитрия Аристарховича Даниленко, впоследствии действительно вышла замуж за военного – брата своей соученицы по гимназии и, похоже, единственной настоящей подруги с детства и на всю оставшуюся жизнь, Ольги Руденко. С будущим мужем она познакомилась ещё тогда, когда он был ещё курсантом военного училища. Вместе с ним, уже офицером, побывала на Дальнем Востоке, на театре боевых действий Русско-японской войны 1904-1905 годов. Муж её был награждён орденами Святой Анны IV и ІІІ степени, Святого Станислава и медалью «В память русско-японской войны»; сама она удостоилась награждения серебряной медалью Российского общества Красного Креста – а ведь ею награждались лишь те, кто принимал активное участие в работе Общества во время той войны, работая в лазаретах и госпиталях. Стало быть, Мария не являлась женой военного лишь «по профессии», а была настоящей боевой подругой офицера, жившая теми же воинскими трудами и заботами, что и её муж.

Потом прихотливая военная служба забросила семью Руденко в Царство Польское, в город Ченстохов, где, на беспокойном пограничье Империи, был расквартирован их 8-й Стрелковый полк, в котором, состоянием на 1908 год (столетний юбилей части), в чине штабс-капитана служил Анатолий Руденко. Увы, дальнейшая судьба их семьи просматривается лишь фрагментарно и с большой долей допущений. Вероятно, как и сам упомянутый полк, офицер Анатолий Руденко был участником Первой мировой войны, сражаясь на территории Польши, в Карпатах и на иных фронтах. После известных событий 1917-го и последующих годов, семье удалось каким-то образом вернуться на Родину и поселиться в забытых Богом, а главное – чекистов, ведших настоящую охоту на бывших офицеров, тихих уездных Кобеляках. Где Анатолий Руденко, вспомнив своё былое увлечение фотографией, устроился в местное отделение «Держфото» Полтавского кустового фотоуправления Харьковского кино-фото треста. Оставаясь человеком творческим, он бережно откладывал фотопластинки, на которых ему удавалось запечатлеть характерные, как ему казалось, типажи конца 1920-х — 1930-х годов, из которых вполне можно составить галереи мужских, женских и детских портретов той поры. Но это уже совсем другая история…

А продолжение нашей – в том, что везде, куда бы ни забрасывала семью Руденко её величество Судьба: на Дальний Востой, западное (европейское) пограничье Империи, в центральную часть России – везде с ними путешествовал Мариин гимназический альбом. Судя по его состоянию, он был часто листаем. Думается, что и часто читаем вслух. Есть основание полагать, что проникновенные пушкинские (исаковские) строки из него не раз звучали на дружеских вечеринках и в офицерских собраниях и на Востоке Империи, и на её крайнем Западе… И был он, этот альбом, как светоносный шандал, в котором одной из самых ярких свечей сияло пушкинское стихотворение кадета Исакова – воспоминание о гимназических грёзах той беззаботной поры, когда мир так светел, а счастье так возможно…

Мария и Анатолий умерли в самом конце 1930-х. Но Мариин альбом, их книги, фотографии не канули в Лету, а «всплыли» из небытия в начале века уже нынешнего. Чудесным образом обретя, через местного продавца древностей, весь масив «руденковских» материалов (фотографий, фотопластинок, и, естественно, сам альбом), автор этих строк не смог удержаться, чтобы на ближайшем пушкинском юбилее не прочесть стих кадета Исакова благодарным слушателям из Русской общины Полтавщины. Так он вновь прозвучал спустя столетие с четвертью после написания. Вспыхнул вновь, как найденная в старинном сундуке старая, но отнюдь не утратившая своїх свойств старинная свеча.

А что же сам автор стихотворения? Благодаря вице-предводителю Полтавского дворянского собрания Владимиру Александровичу Тарасову, нам удалось установить и его судьбу. Григорий Иванович Исаков, вероисповедания православного, родился в 1868 году – то есть на момент написания стихотворения ему было 18-19 лет. В 1887 году он действительно был кадетом 5-го, выпускного класса Полтавского Петровского кадетского корпуса. После окончил Павловское военное училище (в Санкт-Петербурге). Был назначен в 20-й Галицкий пехотный полк. Был, как и Анатолий Руденко, участником Русско-японской войны. Дослужился в 1905 году до чина подполковника. Участник Первой мировой, в 1915 году – уже полковник. Награждён орденами Святого Владимира IV степени, Святой Анны IV и III степеней, Святого Станислава и медалями. Очевидно, участник Белого движения, поскольку эмигрировал после Гражданской войны в Константинополь. Далее, в 1925 году, жил в Болгарии. Умер в Париже 11 ноября 1943 года.

Фотографии его, увы, найти пока что не удалось.

Юрий Погода,

историк, писатель,

член Полтавского Дворянского Собрания.

.

У полтавской гимназистки Марии Даниленко вечером 19 февраля 1887 года (это был четверг) собрались друзья. В их числе был, очевидно, новенький – учащийся Полтавского Петровского кадетского корпуса Исаков. Гостю, как водится, поднесли альбом хозяйки – оставить памятную запись.

Ах, уж эти девичьи альбомы – повальное увлечение прекрасной половины молодёжи ХІХ века… Вы припоминаете, вероятно, иронические пушкинские строки из «Евгения Онегина»:

.

Губернская Полтава того времени с её менее, чем пятьюдесятью тысячами населения, в принципе, мало чем отличалась от уездного города. Чего греха таить: были, были и в альбоме у Марии Даниленко, в соответствии с обозначенными «требованиями жанра», и «стихи назло правописанью», и цветки, и клятвы. Однако новый знакомый подошёл к предложенному заданию не в пример ответственно. Незадолго до описываемого нами события в России (а Малороссия была на тот момент неотъемлемой её частью), широко отмечалось 50-летие со дня смерти Пушкина – дата, как известно, 29 января. Удобно устроившись где-то в уголке, юноша сначала указал дату, это самое 19 февраля, затем, не мудрствуя, написал название: «Къ 50-ти летнему юбилею А.С.Пушкина» (на самом деле – скорбного события; ошибка извинительная). А уж дальше полились собственно стихи:

.

.

Автограф стихотворения занял пять альбомных страниц; пришлось даже чуток потесниться, чтобы внизу, в конце последней из них, засвидетельствовать авторство: «Соч.[инение] Исакова (кад.[ета] 5-го класса)». Читали стихотворение вслух уже при свечах – вечер февральский, увы, недолог… Чтение, надо полагать, имело успех.

.

Сложно сказать, насколько случайным было знакомство кадета Исакова и гимназистки Даниленко. Их учебные заведения – женская Мариинская гимназия и Полтавский Петровский кадетский корпус, размещавшиеся буквально рядом в уникальном архитектурном ожерелье Круглой площади, разделял только Дом губернатора. Кадеты-старшеклассники были достаточно частыми гостями на любительских спектаклях в «Мариинке»; старшеклассницы-гимназистки были охотно приглашаемы на балы, устраиваемые в Кадетском корпусе. Нередко возникавшие так знакомства становились судьбами.

Мария, дочь коллежского регистратора Дмитрия Аристарховича Даниленко, впоследствии действительно вышла замуж за военного – брата своей соученицы по гимназии и, похоже, единственной настоящей подруги с детства и на всю оставшуюся жизнь, Ольги Руденко. С будущим мужем она познакомилась ещё тогда, когда он был ещё курсантом военного училища. Вместе с ним, уже офицером, побывала на Дальнем Востоке, на театре боевых действий Русско-японской войны 1904-1905 годов. Муж её был награждён орденами Святой Анны IV и ІІІ степени, Святого Станислава и медалью «В память русско-японской войны»; сама она удостоилась награждения серебряной медалью Российского общества Красного Креста – а ведь ею награждались лишь те, кто принимал активное участие в работе Общества во время той войны, работая в лазаретах и госпиталях. Стало быть, Мария не являлась женой военного лишь «по профессии», а была настоящей боевой подругой офицера, жившая теми же воинскими трудами и заботами, что и её муж.

Потом прихотливая военная служба забросила семью Руденко в Царство Польское, в город Ченстохов, где, на беспокойном пограничье Империи, был расквартирован их 8-й Стрелковый полк, в котором, состоянием на 1908 год (столетний юбилей части), в чине штабс-капитана служил Анатолий Руденко. Увы, дальнейшая судьба их семьи просматривается лишь фрагментарно и с большой долей допущений. Вероятно, как и сам упомянутый полк, офицер Анатолий Руденко был участником Первой мировой войны, сражаясь на территории Польши, в Карпатах и на иных фронтах. После известных событий 1917-го и последующих годов, семье удалось каким-то образом вернуться на Родину и поселиться в забытых Богом, а главное – чекистов, ведших настоящую охоту на бывших офицеров, тихих уездных Кобеляках. Где Анатолий Руденко, вспомнив своё былое увлечение фотографией, устроился в местное отделение «Держфото» Полтавского кустового фотоуправления Харьковского кино-фото треста. Оставаясь человеком творческим, он бережно откладывал фотопластинки, на которых ему удавалось запечатлеть характерные, как ему казалось, типажи конца 1920-х — 1930-х годов, из которых вполне можно составить галереи мужских, женских и детских портретов той поры. Но это уже совсем другая история…

А продолжение нашей – в том, что везде, куда бы ни забрасывала семью Руденко её величество Судьба: на Дальний Востой, западное (европейское) пограничье Империи, в центральную часть России – везде с ними путешествовал Мариин гимназический альбом. Судя по его состоянию, он был часто листаем. Думается, что и часто читаем вслух. Есть основание полагать, что проникновенные пушкинские (исаковские) строки из него не раз звучали на дружеских вечеринках и в офицерских собраниях и на Востоке Империи, и на её крайнем Западе… И был он, этот альбом, как светоносный шандал, в котором одной из самых ярких свечей сияло пушкинское стихотворение кадета Исакова – воспоминание о гимназических грёзах той беззаботной поры, когда мир так светел, а счастье так возможно…

Мария и Анатолий умерли в самом конце 1930-х. Но Мариин альбом, их книги, фотографии не канули в Лету, а «всплыли» из небытия в начале века уже нынешнего. Чудесным образом обретя, через местного продавца древностей, весь масив «руденковских» материалов (фотографий, фотопластинок, и, естественно, сам альбом), автор этих строк не смог удержаться, чтобы на ближайшем пушкинском юбилее не прочесть стих кадета Исакова благодарным слушателям из Русской общины Полтавщины. Так он вновь прозвучал спустя столетие с четвертью после написания. Вспыхнул вновь, как найденная в старинном сундуке старая, но отнюдь не утратившая своїх свойств старинная свеча.

А что же сам автор стихотворения? Благодаря вице-предводителю Полтавского дворянского собрания Владимиру Александровичу Тарасову, нам удалось установить и его судьбу. Григорий Иванович Исаков, вероисповедания православного, родился в 1868 году – то есть на момент написания стихотворения ему было 18-19 лет. В 1887 году он действительно был кадетом 5-го, выпускного класса Полтавского Петровского кадетского корпуса. После окончил Павловское военное училище (в Санкт-Петербурге). Был назначен в 20-й Галицкий пехотный полк. Был, как и Анатолий Руденко, участником Русско-японской войны. Дослужился в 1905 году до чина подполковника. Участник Первой мировой, в 1915 году – уже полковник. Награждён орденами Святого Владимира IV степени, Святой Анны IV и III степеней, Святого Станислава и медалями. Очевидно, участник Белого движения, поскольку эмигрировал после Гражданской войны в Константинополь. Далее, в 1925 году, жил в Болгарии. Умер в Париже 11 ноября 1943 года.

Фотографии его, увы, найти пока что не удалось.

.