«Вехи отцов - в наше завтра мосты!»

«Вехи отцов  - в наше завтра мосты!»

Война, развязанная киевскими самозванцами против Донбасса, для многих стала «моментом истины».  Да оно и так. Жили люди – не тужили. И вдруг – взрывы, обстрелы жилых домов, смерти мирных граждан… и объявление всех жителей трудолюбивого и цветущего Донбасса «сепаратистами», «ватниками» и  быдлом, подлежащим уничтожению. Эта смертоносная энергия сдетонировала огромный заряд энергии поэтической, до той поры отчасти дремавшей, отчасти размеренно текущей по мирной жизни. Став очевидцами или жертвами, писать стихи стали даже те, кто никогда этого раньше не делал. Да и некоторые поэты, упорно служившие исключительно «чистому искусству», искусству – для искусства, увидев звериный оскал украинского фашизма,  ощутив реальную угрозу своей жизни, прозрев, стали выдавать прекрасные стихи. «Эх, где же вы были раньше? - посетовала автор этих строк в разговоре  с таким поэтом.  – Когда все годы независимости мы стояли в пикетах, выступали на митингах, в школах, писали петиции, протестуя против удушения русского языка, переписывания истории, когда зарождался украинский фашизм и расползался по республике?»  «Радуйтесь, что мы сейчас вместе», - сказал поэт. И автор  возрадовался.

Но это был не герой моего рассказа Евгений Крюков-Донской.

О нём

Евгений Крюков-Донской – не из тех, кто нуждается в дополнительном импульсе для создания произведений гражданской лирики. Стихи он пишет давно, хотя, по его собственным словам, и не был «заточен» на поэзию.

Его биография – почти как в песне «Моя Родина» - типична для советского человека.  Родился в первый послевоенный год под Таганрогом, рос в Ростове на Дону. Служил в Белоруссии. Работал энергетиком на Украине. Родил четырех дочерей. Днем учился, работал, воспитывал детей, а ночью… Ночь была его… и поэзии. Сначала эти пробы были  несмелыми, даже немного корявыми. Но, как сказал поэт и переводчик Владимир Микушевич,  он подчинился чему-то высшему: то ли духу языка, то ли божеству глагола, без которых искусство невозможно.

Как и для миллионов советских людей, общая биография закончилась с развалом великой державы. После этой черной даты каждый из нас пошел своим путем.  Но в душе, характере, поведении Евгения осталось то лучшее, что дали  ему родители и  большая Родина: честность, справедливость, чувство сопереживания. На этом пути у моего героя всегда была заветная тропка, которая позволяла и позволяет ему уходить в мир поэзии.

Я лире чувственной признателен за то,

Что средь житейской суеты и шума

Она наставницей мне служит, как никто…

Жить учит, разговаривать и думать!

«Лира чувственная»… Чувствуете перекличку с «Золотым веком русской поэзии», у которого пристало учиться каждому русскому стихотворцу, который берется за перо?  Вот и наш герой учится.

А первое стихотворение, как и многие из нас, он написал в 17 лет, когда первый раз влюбился.  Теперь с улыбкой вспоминает это искреннее, но незрелое посвящение своей любви. С тех пор поэзия стала маленьким  заповедником его души.

О войне отцов

Жизнь не давала Евгению  без остатка отдаваться блаженству в овладении рифмами и ритмами, в покорении поэтических вершин. Вернее, не позволяли совесть  и чувство сопричастности к  тем горестям и бедам, которые творились на родной земле. И в ее недрах, где каждый миллион тонн угля,  добытого горняками, был полит человеческой кровью.  Но эти жертвы отступали перед злодеяниями фашистов, сделавших шахты Донбасса огромными братскими могилами. Это не только Краснодон, Ровеньки, где, как известно всему миру,  в шурфы сбросили юных подпольщиков из «Молодой гвардии». Уже после войны обнаружилась страшная правда донецкой  шахты № 4/4-бис. Рациональные оккупанты, чтобы не рыть могилы, сбрасывали  в нее тела казненных военнопленных, подпольщиков и мирных жителей.  Потом стали сбрасывать живых. Но, когда приговоренный к казни военнопленный В.В. Чижов увлек за собой в подземелье одного из карателей, решили возобновить расстрелы. Только детей по-прежнему бросали живыми.

«Здесь предсмертную жуть\ Спрессовала судьба»: вскрытое после войны захоронение, представлявшее собой сплошное месиво из человеческих тел,  привело в шок даже видавших виды судебных экспертов. По их оценкам в подземелье шахты № 4-4 бис было погребено не менее 75 тыс. человек. Опознать удалось лишь  150 человек. Больше было только в Бабьем Яру.

Здесь всех, увы,не

вспомнить

поимённо.

Здесь каменеют

в трауре

знамёна…

В 1983 году на месте массовой казни был установлен мемориал. Евгений Крюков был среди тех, кто собирал материалы для его оформления.

С тех пор не отпускал  его этот «клочок\ Незабвенной земли,\ Что как в горле комок,\

Что как рана болит». Тогда же родилось первое стихотворение, давшее начало циклу «Калиновка» (Калиновка – это название поселка, где расположен мемориал). Через некоторое время – еще и еще… Последнее закончил  две недели назад.

И, судя по событиям в Донбассе, жителей которого сегодня планомерно уничтожает киевская хунта, «Калиновку» поэту еще продолжать и продолжать. Потому что

… Калиновки ствол,

Миус-Фронта костры –

Это вехи отцов,

В наше завтра мосты!

Новая война

- Новую войну я ощутил кожей еще задолго до майдана, - говорит Крюков, - когда в октябре 2012 года, возвращаясь из Франции, мы приехали в Киев. В  светлый праздник Покрова в златоглавом православном Киеве творилась бесовщина. По улице города маршем шли украинские нацисты из ОУН-УПА, празднуя очередную годовщину своей человеконенавистнической организации. Тогда и родилось стихотворение «Снова над Киевом хмарь».

Бьют в барабаны, бьют

Лжедемократы и БЮТ,

«Наши…», Пора и Удар,

Вновь раздувая пожар.

Под электроники гром

Меркнет Михайловский звон,

Где зазывают в повстанцы

Львова лихие посланцы.

Пока Киев бесновался – Донбасс работал. К футбольному чемпионату «Евро- 2012» отстроили новый стадион, возвели красавец-аэропорт, дав ему имя знаменитого земляка музыканта и композитора Сергея Прокофьева...  А потом в мирных жителей полетели снаряды. Под один из первых обстрелов попала семья нашего героя.  И события прошлого, которые так остро переживал Крюков, вдруг обрели реальное воплощение в руинах аэропорта, в смертях сотен детей и тысяч мирных жителей, в  реальном страхе за родных и близких. И, если 70 лет назад было ясно, кто есть враг, то сегодня врагом стал не иноземец, позарившийся на наше богатство. Вчерашний «брат», одурманенный клеветой и посулами райской еврожизни, охотник за не принадлежащими ему «трофеями» пришел «освобождать» Донбасс.

«Освободители»!? Скажите от кого?..

Хотите, чтобы предков мы забыли?

А мы об этом разве вас просили?

Вы с нашими врагами заодно!

Не мы в вас… Ваши дети и мужья

Стреляют в наших женщин и детишек.

Здесь по ночам светло от гнева вспышек.

Мы не враги, но точно - не друзья!

Эти и многие другие стихи 2012-2015 гг уже собраны в поэтический сборник гражданской лирики, который, уверена, до момента выхода в свет еще пополнится новыми произведениями.

Страж Дикого поля

Территория Донецкой степи, Донецкого кряжа, Донбасса, который пылает сегодня огнем войны, в древности называлась Дикое поле. Корни нашего героя здесь. Ведь не зря к фамилии Крюков он добавил псевдоним «Донской». И не только потому, что в многотысячном поэтическом сообществе, к которому он принадлежит, уже есть три Крюкова. А для того, чтоб обозначить свою принадлежность к краю, свои кровные узы, свою седую историю и свое, надеемся, светлое будущее.

Мои предки давно в этом поле свое отскакали…

Ни князей нет, ни ханов на их родословных ветвях.

Что смогли, сберегли. Как смогли, донесли, передали

Радость жизни, бурлившую в их кочевых лагерях.

Ну, а мы и сегодня живём среди Дикого поля…

То Варшаву лизнём, то – Москву, то –  далекий Брюссель.

И поём «Щє нэ вмэрла…», до визга за гетманство споря,

Раздуваем в сердцах то пожар, то лихую метель.

Впрочем, от певцов «щэнэвмэрлыков» Донбасс уже открестился, и строит сам свое настоящее и будущее. Ну, а поэт чутко подмечает не только горести и беды, но и позитивные изменения, краски осени, улыбки детей. Радуется встрече с читателями, благодарит за присланные отзывы и рецензии на свои стихи. И чутко держит руку на пульсе времени, соглашаясь с философскими строками любимого с юности Мизы – Шафи (Вазеха):

Речь громкая умом порой не блещет.

Речь тихая бывает речью вещей.

Вращается неслышно круг судьбы,

А колесо арбы гремит, скрежещет.

Война, развязанная киевскими самозванцами против Донбасса, для многих стала «моментом истины».  Да оно и так. Жили люди – не тужили. И вдруг – взрывы, обстрелы жилых домов, смерти мирных граждан… и объявление всех жителей трудолюбивого и цветущего Донбасса «сепаратистами», «ватниками» и  быдлом, подлежащим уничтожению. Эта смертоносная энергия сдетонировала огромный заряд энергии поэтической, до той поры отчасти дремавшей, отчасти размеренно текущей по мирной жизни. Став очевидцами или жертвами, писать стихи стали даже те, кто никогда этого раньше не делал. Да и некоторые поэты, упорно служившие исключительно «чистому искусству», искусству – для искусства, увидев звериный оскал украинского фашизма,  ощутив реальную угрозу своей жизни, прозрев, стали выдавать прекрасные стихи. «Эх, где же вы были раньше? - посетовала автор этих строк в разговоре  с таким поэтом.  – Когда все годы независимости мы стояли в пикетах, выступали на митингах, в школах, писали петиции, протестуя против удушения русского языка, переписывания истории, когда зарождался украинский фашизм и расползался по республике?»  «Радуйтесь, что мы сейчас вместе», - сказал поэт. И автор  возрадовался.

Но это был не герой моего рассказа Евгений Крюков-Донской.

.

.

Евгений Крюков-Донской – не из тех, кто нуждается в дополнительном импульсе для создания произведений гражданской лирики. Стихи он пишет давно, хотя, по его собственным словам, и не был «заточен» на поэзию.

Его биография – почти как в песне «Моя Родина» - типична для советского человека.  Родился в первый послевоенный год под Таганрогом, рос в Ростове на Дону. Служил в Белоруссии. Работал энергетиком на Украине. Родил четырех дочерей. Днем учился, работал, воспитывал детей, а ночью… Ночь была его… и поэзии. Сначала эти пробы были  несмелыми, даже немного корявыми. Но, как сказал поэт и переводчик Владимир Микушевич,  он подчинился чему-то высшему: то ли духу языка, то ли божеству глагола, без которых искусство невозможно.

Как и для миллионов советских людей, общая биография закончилась с развалом великой державы. После этой черной даты каждый из нас пошел своим путем.  Но в душе, характере, поведении Евгения осталось то лучшее, что дали  ему родители и  большая Родина: честность, справедливость, чувство сопереживания. На этом пути у моего героя всегда была заветная тропка, которая позволяла и позволяет ему уходить в мир поэзии.

.

.

«Лира чувственная»… Чувствуете перекличку с «Золотым веком русской поэзии», у которого пристало учиться каждому русскому стихотворцу, который берется за перо? Вот и наш герой учится.

А первое стихотворение, как и многие из нас, он написал в 17 лет, когда первый раз влюбился.  Теперь с улыбкой вспоминает это искреннее, но незрелое посвящение своей любви. С тех пор поэзия стала маленьким  заповедником его души.

.

.

Жизнь не давала Евгению  без остатка отдаваться блаженству в овладении рифмами и ритмами, в покорении поэтических вершин. Вернее, не позволяли совесть  и чувство сопричастности к  тем горестям и бедам, которые творились на родной земле. И в ее недрах, где каждый миллион тонн угля,  добытого горняками, был полит человеческой кровью.  Но эти жертвы отступали перед злодеяниями фашистов, сделавших шахты Донбасса огромными братскими могилами. Это не только Краснодон, Ровеньки, где, как известно всему миру,  в шурфы сбросили юных подпольщиков из «Молодой гвардии». Уже после войны обнаружилась страшная правда донецкой шахты № 4/4-бис. Рациональные оккупанты, чтобы не рыть могилы, сбрасывали  в нее тела казненных военнопленных, подпольщиков и мирных жителей.  Потом стали сбрасывать живых. Но, когда приговоренный к казни военнопленный В.В. Чижов увлек за собой в подземелье одного из карателей, решили возобновить расстрелы. Только детей по-прежнему бросали живыми.

«Здесь предсмертную жуть\ Спрессовала судьба»: вскрытое после войны захоронение, представлявшее собой сплошное месиво из человеческих тел,  привело в шок даже видавших виды судебных экспертов. По их оценкам в подземелье шахты № 4-4 бис было погребено не менее 75 тыс. человек. Опознать удалось лишь  150 человек. Больше было только в Бабьем Яру.

.

.

В 1983 году на месте массовой казни был установлен мемориал. Евгений Крюков был среди тех, кто собирал материалы для его оформления.

С тех пор не отпускал  его этот «клочок\ Незабвенной земли,\ Что как в горле комок,\

Что как рана болит». Тогда же родилось первое стихотворение, давшее начало циклу «Калиновка» (Калиновка – это название поселка, где расположен мемориал). Через некоторое время – еще и еще… Последнее закончил  две недели назад.

И, судя по событиям в Донбассе, жителей которого сегодня планомерно уничтожает киевская хунта, «Калиновку» поэту еще продолжать и продолжать. Потому что

.

.

.

- Новую войну я ощутил кожей еще задолго до майдана, - говорит Крюков, - когда в октябре 2012 года, возвращаясь из Франции, мы приехали в Киев. В  светлый праздник Покрова в златоглавом православном Киеве творилась бесовщина. По улице города маршем шли украинские нацисты из ОУН-УПА, празднуя очередную годовщину своей человеконенавистнической организации. Тогда и родилось стихотворение «Снова над Киевом хмарь».

.

.

Пока Киев бесновался – Донбасс работал. К футбольному чемпионату «Евро- 2012» отстроили новый стадион, возвели красавец-аэропорт, дав ему имя знаменитого земляка музыканта и композитора Сергея Прокофьева...  А потом в мирных жителей полетели снаряды. Под один из первых обстрелов попала семья нашего героя.  И события прошлого, которые так остро переживал Крюков, вдруг обрели реальное воплощение в руинах аэропорта, в смертях сотен детей и тысяч мирных жителей, в  реальном страхе за родных и близких. И, если 70 лет назад было ясно, кто есть враг, то сегодня врагом стал не иноземец, позарившийся на наше богатство. Вчерашний «брат», одурманенный клеветой и посулами райской еврожизни, охотник за не принадлежащими ему «трофеями» пришел «освобождать» Донбасс.

.

.

Эти и многие другие стихи 2012-2015 гг уже собраны в поэтический сборник гражданской лирики, который, уверена, до момента выхода в свет еще пополнится новыми произведениями.

.

.

Территория Донецкой степи, Донецкого кряжа, Донбасса, который пылает сегодня огнем войны, в древности называлась Дикое поле. Корни нашего героя здесь. Ведь не зря к фамилии Крюков он добавил псевдоним «Донской». И не только потому, что в многотысячном поэтическом сообществе, к которому он принадлежит, уже есть три Крюкова. А для того, чтоб обозначить свою принадлежность к краю, свои кровные узы, свою седую историю и свое, надеемся, светлое будущее.

.

.

.

Впрочем, от певцов «щэнэвмэрлыков» Донбасс уже открестился, и строит сам свое настоящее и будущее. Ну, а поэт чутко подмечает не только горести и беды, но и позитивные изменения, краски осени, улыбки детей. Радуется встрече с читателями, благодарит за присланные отзывы и рецензии на свои стихи. И чутко держит руку на пульсе времени, соглашаясь с философскими строками любимого с юности Мизы – Шафи (Вазеха):

.