«Музыка несёт Душу Мира»

«Музыка несет Душу Мира»

На столетие Георгия Васильевича Свиридова (1915-1998)

Великий русский композитор Георгий Васильевич Свиридов родился 3/16 декабря 1915 г. в небольшом уездном городке Фатеж, Курской губернии. И кто знал, что явился в  дольний мир «сосуд избранный», который сразу же стал наполняться звуками горними. И кто знал, что «скучные песни земли» никогда  не смогут заменить этой трепетной душе «звуков небес».

В тихом провинциальном Фатеже время шло своим чередом. Город жил сельским хозяйством да торговлей, славились  фатежские ярмарки, проводившиеся трижды в году: на Покров, да на зимнего и летнего Николу. В городе насчитывалось почти 6 тыс. жителей, было около 400 домов, 120 лавок, два начальных училища, церковно-приходские школы, музыкальные классы, женская  прогимназия, работала земская больница, где, в частности, трудился  Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, будущий архиепископ Лука (св. Лука Крымский). Красовался на всю округу Богоявленский собор (1795), сооруженный по проекту Б. Растрелли. Величественный храм хорошо просматривался с расстояния более 10-ти верст — это был монументальный ансамбль, церковь о пяти престолах с 48-ю окнами по фасаду,  колокольня, церковные дома и приходское кладбище с  солидной каменной оградой (взорван во время войны).

А всего было в городке в ту пору пять церквей, звон колоколов которых с младенческих лет пробуждал тонкий слух отрока Георгия, невольно воспитывая вкус к подлинной красоте звука, своеобразной гармонии переливающихся серебряными голосами  колокольных мелодий. Традиционный уклад русского быта с неизменным посещением храма, молитва, красота церквей — «одна красивей другой и ни одна не похожа на другую», русская песня да соловьиные трели, дивная природа — все питало и обустраивало юную душу будущего композитора. Сам он вспоминал, что «сильное впечатление производила [на него] вся церковная служба, храм, всегдашняя чистота его, запах воска… и ладана, благовоние кадила, которым батюшка помахивал в сторону толпы, всем кланяясь одновременно, а толпа крестилась, картины на стенах, высота храма, лики святых. Пение хора входило составной частью в службу, довершая необычность обстановки, возвышенность и значительность происходящего. <…> Особенно я любил службу Чистого четверга… Хорошо помню возвращение из церкви на Чистый четверг перед Пасхой… Улица вся была полна людей, возвращающихся из церкви с фонариками, которые заблаговременно покупались. Помню множество детей с этими фонариками. По возвращении домой бабушка делала при помощи этого фонарика копотью от свечи кресты на всех дверях (на притолоках сверху), чтобы в дом не проникла нечистая сила».   В судьбах фатежских храмов принимала участие и семья Свиридова. Так, прадед его по материнской линии Егор Чаплыгин, член приходского совета Богоявленского собора (где и крестили Свиридова) внес  немалый  вклад в дело сохранения храма,  был награжден золотой медалью «За усердие» на ленте ордена св. Станислава. Он состоял и попечителем церковно-приходских школ, а сын его Иван служил наставником одной из школ Фатежского уезда, тетка Свиридова Валентина Чаплыгина тоже преподавала в фатежских школах, как и мать композитора Елизавета Ивановна (1894-1973); отец его, Василий Григорьевич Свиридов, директор почтового ведомства, погиб в 1919 г. в Гражданскую.  В 1924 г. осиротевшая семья переехала в Курск. Здесь Свиридов учился в школе. Он был порядочно начитан, знал наизусть Пушкина, Лермонтова, Некрасова, не чужд был и увлекательных романов Купера и Жюль Верна, Майн Рида... Вкус к музыке, уже пробудившийся в Фатеже, подтолкнул к занятиям на фортепиано, Свиридов стал посещать музыкальный техникум, где директорствовал скрипач М. А. Крутянский, выпускник Московской консерватории. Он учил своих подопечных не только специальности, но преподавал им и музыкальную культуру. Достаточно рано Свиридов познакомился с музыкой Чайковского, Рахманинова, Скрябина… Но настоящим откровением стало соприкосновение с произведениями М. П. Мусоргского (Свиридов считал, что «в Мусоргском… больше, чем в ком бы то ни было из композиторов новейшего времени, преобладает элемент духовный»), с многоголосым пением, которое он слышал в Знаменском соборе. Позже композитор признавался: «Хоровое и церковное пение произвели на меня громаднейшее впечатление. И я с ним, в сущности, живу до сих пор. Эта форма музыки с детства впиталась в меня. Отсюда, наверное, моя любовь к ораториальному». Часто повторял: «Неверно считать, что  русская музыка началась с Глинки. А народная музыка? А церковная?»

Еще школьником, он играл в оркестре народных инструментов на балалайке; об этом удивительном инструменте Свиридов не забыл — в его хоровой поэме «Ладога» (1980) на стихи Александра Прокофьева звучит и хор «Балалайка». Кругозор и эрудиция юного музыканта постепенно расширялись. В Курске он посещал концерты гастролировавших пианистов и певцов, слушал незабвенную Антонину Васильевну Нежданову, Леонида Собинова, Григория Пирогова, Платона Цесевича; сам аккомпанировал на рояле набиравшей в то время популярность Клавдии Шульженко и другим певцам, выступал в составе инструментального трио. Вообще Свиридов стал еще и блестящим музыкантом-исполнителем. Замечательный образ Свиридова пианиста запечатлел поэт Владимир Костров (стихи «Свиридов»):

Он приручить сумел гулящий нотный рой,

Как угли ворошил классические гаммы,

И то, как он играл, нельзя назвать игрой —

Он заставлял звучать свои кардиограммы.

Смеялся фа-диез и плакал си-бемоль,

Или бежал пассаж, как ручеек проворный,

Иль колокол гудел — во всем таилась боль

По Родине святой, минорной и покорной.

В 1932 г. Свиридов переехал в Ленинград — в 1936 г. окончил Центральный музыкальный техникум, а в 1941 г. завершил обучение в Ленинградской консерватории, где учился, в частности,  у Д. Д. Шостаковича,  отношения с которым, не всегда ровные, не прерывались   всю жизнь.  Во время войны стал курсантом Военного училища воздушного наблюдения, оповещения и связи. Буквально накануне блокады училище эвакуировали в Башкирию. По причине слабого зрения Свиридов был демобилизован и уехал в Новосибирск, куда в войну переместилась Ленинградская филармония, а в 1944-м вернулся в Ленинград. С 1956 г. жил в Москве, где сложился новый круг музыкантских связей — Н. Я Мясковский, В. Я. Шебалин, Ю. А. Шапорин… Позднее, уже став секретарем Союза композиторов СССР, а затем и первым секретарем Союза композиторов РСФСР, Свиридов хорошо узнал многих композиторов из национальных республик.

Еще в 1935 г. молодой композитор создал свой первый вокальный цикл из шести романсов на стихи Пушкина («Роняет лес багряный свой убор», «Зимняя дорога», «Няне», «Зимний вечер», «Предчувствие», «Подъезжая под Ижоры») — так пришли известность и признание, так открылась в творчестве Свиридова пушкинская тема.

Любопытна дневниковая запись композитора о «Пушкинском цикле», относящаяся к 1989 г., свидетельствующая, между остальным, о том, что «об руку» с Пушкиным он шел всю жизнь. «[Этот цикл] Одна из лучших моих вещей. Его бы надо назвать «Бедная юность». Именно такой была моя юность. Бедная, нищая… бесприютная, бездомная. Такой стала вся моя жизнь и жизнь всей России, всего русского народа, лишившегося дома, крова над головой  каждого человека. Надежды сулила лишь сама  жизнь, судьба, бессознательная надежда на Бога. <… > «Зимний вечер» надо сделать заново, по смыслу. Вьюга за окном тихая, негромкая (скрытая сила), буря жизни окружает человека со всех сторон. Образы Пушкина — от Русской природы и сходной с ней жизни…»

Композитор часто обращался к Пушкину, но до некоторых творений поэта не касался, потому, как говорил он: «…есть такие слова, на которые я никогда не напишу музыки: «Для берегов отчизны дальней» — это изваяно на века.  И еще я не буду писать на те лучшие стихотворения Пушкина, которые уже положены на музыку Глинкой. Зачем, если там уже раскрыто то, что является душою стихотворения? А в других стихах, может быть, мне удастся найти и подметить то, что не замечали другие композиторы».

В 1964 г. на  экраны страны вышел художественный фильм режиссера В. П. Басова «Метель». Басов пригласил Свиридова для работы над фильмом. Свиридов виртуозно владел оркестровкой, заставляя всего несколько инструментов звучать как целый оркестр. Такой композитор был для режиссера находкой. Результатом стала чарующая, завораживающая, романтическая музыка, буквально вдохнувшая жизнь в картину, она уносила зрителя в далекую эпоху,  — все музыкальное полотно киноленты соткано из интонаций  XIX в., изумительный образец музыкальной ретроспекции. Позже (1973) композитор  на основе этой работы  создал сюиту: Музыкальные иллюстрации к повести Пушкина «Метель» («Тройка»,  «Вальс», «Весна и осень», «Романс», «Пастораль», «Военный марш», «Венчание», «Отзвуки вальса», «Зимняя дорога»). Удивительно звучат эти  пьесы, словно живописные картины, и сегодня они неизменно вызывают в памяти фрагменты того трогательного фильма.

В 1956 г. была написана «Поэма памяти Сергея Есенина. Для тенора, смешанного хора и большого симфонического оркестра. Слова С. Есенина». Именно народность поэзии Есенина особенно ценил композитор, это был его любимый поэт. «Сила его, писал Свиридов, —   прорыв в небесную высоту».

1970-1980-е годы оказались необычайно плодотворными для Г. В. Свиридова. Тут явно обозначилось главное направление творчества композитора: вокальная музыка, хотя и инструментальная, как таковая, не исчезла из сферы его творческих интересов. И все же он не тяготел к «абстрактным» музыкальным жанрам, но любил живой, конкретный образ. Видимо поэтому и писал много музыкальных сочинений на стихи, прежде всего, русских  поэтов. Таковы кантаты «Барка жизни» (1974) и «Ночные облака» (1979) — обе на стихи А. А. Блока, «Весенняя кантата» (1972, слова Н. А. Некрасова); «Пушкинский венок» (1978), хоровая поэма «Лапотный мужик» (1981) на стихи П. В. Орешина и хоровой цикл «Песни безвременья» (1980, Блок), «Гимны Родине» (1978, стихи Федора Сологуба), поэма для голоса с фортепиано «Отчалившая Русь» (1977) на стихи С. А. Есенина… И еще множество отдельных хоров и сочинений других жанров. А также незавершенные работы: мистерия «Россия» на стихи Блока и кантата «Светлый гость» (слова Есенина), оратория-концерт «Русская старина» на стихи Бунина, Есенина, Бориса Корнилова, кантата «Бич Ювенала» по эпиграммам Пушкина, цикл на стихи Николая Клюева…

Между прочим, Свиридову принадлежит краткая, но весьма точная и емкая характеристика творчества Н. А. Клюева, о котором и  сегодня помнит, пожалуй, лишь узкий круг любителей поэзии. «Поэт он — несомненно гениальный.  Влияние оказал громадное и на Блока,  и на Есенина… Повлиял Клюев и на А. Прокофьева… и на Заболоцкого… и вообще на многое в литературе. Он предвосхитил пафос и отчасти тематику лучшей современной прозы и т. д. Как прискорбно, что имя его покрыто до сих пор глубокой тенью. Место его в русской литературе — рядом с крупнейшими поэтами ХХ века. Писать музыку на его слова соблазнительно, но неимоверно  сложно. Поэзия его статична; это невероятная мощь, находящаяся в состоянии покоя, как, например, Новгородская София или северные монастыри. Стихи его перегружены смыслом, символикой и требуют вчитывания, вдумывания. Музыка же должна лететь или, по крайней мере, — парить. В Клюеве слишком много Земли (но не «земного», под которым подразумевается светское, поверхностное). Он весь уходит в глубину, в почву, в корни» (1980).

В рабочих тетрадях Свиридова есть записи о планах: целая серия композиций «Из Пушкина», «Из Рубцова»  (надо сказать, что композитор ценил поэзию Николая Рубцова несколько раз обращался к его стихам; к примеру,  сочинил музыкальную поэму «Золотой сон»), «Из Кайсына Кулиева»… Увы, они так и остались неоконченными. Очевидно творческие идеи, замыслы буквально переполняли композитора. В его дневниках еще в 1975 г. в записи о насущном звучит почти отчаянное восклицание: «Господи! Когда я буду это доделывать, приводить в порядок, оркестровать. Дома у меня лежит музыки больше, чем я дал в обращение до сих пор. Что делать? Надо бросить все дела, все поездки… Только бы доделать свои песни. Жалко будет, если пропадут, не выявятся. Боже, помоги!»  Говоря о приверженности Свиридова  поэзии, не только русской, но и лучшим образцам мировой (сочинения на стихи А. Исаакяна, Р. Бернса, В. Шекспира…), В. Г. Распутин отмечал, что «она звучала в нем не только родственно, но как своя, настойчиво требующая продолжения, перевоплощения, песенного звучания». Сочинения Свиридова не просто музыкальная иллюстрация к   стихам. Композитор, действительно, умел «читать» поэзию, чутко улавливал «движения души» того или иного автора.  Это, между прочим, отразилось и в его дневниковых записях.

В 1973 г. Г. В. Свиридов создал «Три хора из музыки к трагедии А. К. Толстого «Царь Феодор Иоаннович»». Спектакль (реж. Б. И. Равенских) шел на сцене Малого театра 30 лет, последний был сыгран 5 марта 2004 г. Итак, три хора: «Молитва» («Богородица, Дево, радуйся», «Любовь святая» («Ты, любовь, ты, любовь святая, от начала ты гонима, кровью политая»),  «Покаянный стих» («Горе тебе, убогая душа») исполняла  капелла А. А. Юрлова. Строгое величие православной молитвы,  мирскую печаль и горечь страдания — все это в спектакле мощно выражала музыка. «Мне показалось ненужным писать много музыкальных номеров, помогающих эмоционально обрисовать ситуацию, иллюстрирующих действие драмы, — замечал Свиридов. — Я пошел по другому пути. Пытаюсь музыкой выразить внутренний, душевный мир драмы». Напомним, что и эти хоры из «Царя Федора», и «Концерт памяти Юрлова» (для смешанного хора без сопровождения; в трех частях), и «Поэма Есенина» с большим успехом были исполнены на Фестивале советской музыки в Париже (1974); «хорошо слушались и внимательно, вызывали длительные овации». Между тем, газета «Советская культура», сообщая о Парижском фестивале, вовсе не упомянула и имени Свиридова… «Даже непонятно, — вопрошал композитор, — почему такая ненависть ко мне и к моей музыке?  …говорят, что «Поэма Есенин» имела наибольший успех из всего, игранного на фестивале». Подчеркнем, что «Поэма памяти Есенина» открыла миру русского национального композитора. Это почувствовал и И. Ф. Стравинский, даже когда прослушал сочинение лишь в записи. А Шостакович в юбилейном поздравлении Свиридову (1955) написал: «Свиридов — очень русский композитор». Надо сказать, что, к сожалению, СМИ почти не говорят о творчестве Г. В. Свиридова (правда, нынче в связи со 100-летием просто вынуждены), словно страшатся той русской стихии, что мощно исторглась в его музыке. Собственно и сам композитор  в начале 90-х гг. вскрыл причины такого замалчивания, в жестком отзыве на монографию о своем хоровом творчестве автору-музыковеду Ю. И. Паисову (о себе он пишет здесь в 3-м лице). За актуальностью проблематики позволим привести некоторые цитаты из дневников Г. В. Свиридова, где он оценивал, в том числе, и общую культурную ситуацию в стране. «Хоровую музыку автор [Паисов] мыслит себе как периферию искусства, в то время как именно в хоровом творчестве в так называемые  годы «застоя» проявились совершенно новые духовные тенденции, связанные с возрождением интереса к высоким духовным началам, к религиозному сознанию, свойственному русской культуре. И инициатором, и первооткрывателем этой тенденции был именно Г<еоргий> С<виридов>. Это обнаружилось в таких его произведениях, как: «Душа грустит о небесах» — хор на слова Есенина, хоры, вошедшие впоследствии в музыку к трагедии «Царь Федор Иоаннович»… концерт памяти А. А. Юрлова… Они получили распространения во всем мире, их новаторские тенденции отмечены критикой многих стран… Хоровые сочинения Г. С. стали Новым этапом в истории Русской музыки, которая существует и развивается, несмотря на бешеные попытки ее унизить и ликвидировать. Годы вымышленного «застоя» были годами глубокого, подспудного движения русской духовной жизни, глубоко своеобразной и самобытной русской мысли, несмотря на иго, на гнет политических доктрин… И совсем уж не так был неправ социалист Луначарский, когда писал, что марксизм есть одна из разновидностей <…> религии. Именно в его руки — руки религиозного марксиста — была, после государственного переворота, отдана государственная власть над культурой, с которой он обошелся поистине с библейской жестокостью — гибель крупнейших представителей русской художественной культуры, изгнание великих философов, писателей, композиторов, художников… разгром учебных заведений, в том числе и Московской консерватории, которая даже была лишена своего названия и называлась «Высшей музыкальной школой имени Феликса Кона». <…> Все было взаимосвязано, истребление русской культуры шло параллельно с повсеместным разрушением и грабежом православных церквей, повальным истреблением духовенства и крестьянства, которое было стихийным хранителем Христианской веры — потому-то и истреблялось с такой беспощадностью… Тут дело идет о настоящем, подлинном геноциде русского народа…» Свиридов критиковал повсеместную пропаганду  «искусства современного авангарда», «которое теперь насаждается у нас в стране в качестве государственного искусства, которому создан режим наибольшего благоприятствования… Насаждение подобного искусства, бесстыдная реклама его адептов стали открыто политической, государственной акцией. <…> Происходит подмена Русской культуры культурным суррогатом. <…> Этот музыкальный суррогат производится в ужасающей массе, на его воспроизводство работают учебные заведения, начиная от музыкальных школ и кончая многочисленными консерваториями в столицах и крупных городах РСФСР. <…> Все русское принижено и принижается, — продолжал композитор, — ведется «охота за людьми». <…> собственная, подлинная и немногочисленная интеллигенция, чудом сохранившаяся после семидесяти лет советского террора, живет на «мушке» под прицелом журнальных и газетных бандитов, в чьи руки отдана печать страны и все средства массовой пропаганды, направленной на одурение, оглупление народа, особенно молодого поколения, кому усердно внушается вопиющая ложь под видом правды и истории.  Это не жизнь, а «Ночь на Лысой горе» — шабаш зла, лжи, вероломства и всякой низости». «Русская мысль о музыке, с горечью отмечал Свиридов, — утрачена, а вернее сказать, уничтожена».

С тех пор, как писались эти строки, конечно, кое-что изменилось, в обществе постепенно как будто возвращается православное миросознание, но все-таки этого совсем недостаточно для динамичного возрождения русской культуры — остается еще много мусора. Что касается хорового искусства, оно все же торит свою дорогу: продолжают выступать наши прославленные хоры — Русский народный хор им. М. Е. Пятницкого, Государственный академический русский хор им. А. В. Свешникова, Государственная Академическая хоровая капелла им. М. И. Глинки (дирижер В. А. Чернушенко), Московский Государственный Академический Камерный хор (худ. руководитель В. Н. Минин), Мужской хор  Издательского отдела Московской патриархии «Древнерусский распев» (худ. руководитель Анатолий Гринденко), Государственная академическая хоровая капелла России им. А. А. Юрлова, Государственный академический «Кубанский казачий хор» (худ. руководитель В. Г. Захарченко)… Немалым подспорьем в деле возрождения хорового пения видится умножение церковно-приходских хоров, детских и молодежных коллективов в русской провинции; для воспитания музыкальной культуры хорошо бы ввести хоровое пение русских народных песен прямо в детских садах. Но, увы, СМИ крайне редко транслируют  выступления классических хоров, общество просто не информировано, а вместо психологически бодрящих новостей, мы получаем перечень одних негативных фактов.

По наблюдениям музыковеда А. С. Белоненко, хоры из спектакля «Царь Федор Иоаннович» стали в своем роде ключевым сочинением для Свиридова. Отсюда протянулась «линия к вершинному периоду творчества» композитора. Созрела идея обращения к православному обиходу как сакральному источнику музыкальных сочинений. Собственно это и стало логическим итогом творческой эволюции мастера, которая, по сути, двигалась в русле пушкинской традиции: от светской лирики к поэтическому переложению молитв, к насыщению «духовной жажды». В его нотных тетрадях есть записи (с 1978 по 1985 гг.) о работе над  «Песнопениями Пасхи», «Песнями Великой Субботы», «Обедней», «Величанием Пасхи»… Своего рода духовным завещанием Г. В. Свиридова явился монументальный хоровой цикл  «Песнопения и молитвы», над которым он трудился вплоть до своей кончины. В дневнике есть запись: ««Неизреченное чудо». Впервые исполнено 2 февраля 1992 г. в Б. зале Московской консерватории. IV Всемирный фестиваль Православной музыки. Хор. Капелла С. Петербурга, дирижер Чернушенко». Те, кто помнит это исполнение, хорошо понимают, почему композитор говорил: «Музыка несет Душу Мира».

А. С. Белоненко отмечал, что «подготовленное самим Свиридовым к печати произведение «Песнопения и молитвы» — всего лишь малая, надводная часть музыкального «айсберга», таящегося в рукописном море личного архива композитора». Исполненная редакция включила всего 16 частей.  Основное же сочинение с предварительным названием «Из литургической поэзии» должны были по плану составить 43 песнопения. Некоторые из них писались для хора без сопровождения (как обычно поют в наших церквах), иные же — для солистов и хора с оркестром. Остается лишь сожалеть, что этот замысел-апофеоз композитор не успел воплотить до конца, сам он признавался, что в этой музыке «царит высокоторжественный дух православного богослужения». Служение Творцу есть закономерный исход жизни всякого гения, а вектор пути задается избранничеством от рождения.

Наш беглый взгляд на творческое наследие Г. В. Свиридова стоит еще дополнить короткими замечаниями о его дневниковых записях. В 2002 г. в серии «Библиотека мемуаров. Близкое прошлое» издательство «Молодая гвардия» выпустило объемную книгу «Музыка как судьба» (798 с.), составленную из дневников и заметок Г. В. Свиридова разных лет. Тираж в 5.000 разлетелся мгновенно. Первая публикация! Гениальный Свиридов! Личность несомненно заслуженная — Народный артист СССР (1970), Герой Социалистического Труда (1975), лауреат Сталинской (1946), Ленинской (1960) и Государственных премий СССР (1968, 1980). В период засилья либералов-западников вдруг появляется книга патриота-почвенника!  Итак, скажем сразу – книга преинтересная, оторваться от чтения трудно, хотя перед читателями разворачивается прямо-таки калейдоскоп имен, событий, мелькают дни, месяцы и годы. Конечно, весьма любопытны оценки, данные Свиридовым современному состоянию русской (не российской!) культуры, музыкальному и литературному процессу, театру, живописи, поэтам Серебряного века, переломным событиям русской истории, особенно государственному перевороту 1917 г. и  связанной с ним трансформацией русского  миросознания, социальными сдвигами в обществе и проч., путевые зарисовки;  интересны и наброски творческих планов самого композитора. Книга, разумеется, рассчитана на подготовленного читателя с прочным мировоззрением, ибо иной раз стоит и поспорить с автором, а то и согласиться да задуматься глубже над тем или другим вопросом. Очень живо и напряженно пульсирует мысль Свиридова, слово четкое, твердое, ясное, кривотолков не вызывает. Все так. Но, безусловно, можно только предложить читателям самолично познакомится с книгой. И все же позволим себе привести некоторые выдержки из дневников композитора; кстати, отдельные суждения уже были процитированы выше.

««Святая простота» (10 февраля 1976 г.): У Есенина в зрелом периоде творчества — «святая простота», все глубоко, из души, выстрадано каждое слово. Все — простота, все правда, нет ни малейшей тени какой-либо позы, претенциозности, фиглярства, самолюбования. Так его сердце было отдано людям, и поэтому [Его сердце наполнено бесконечной любовью ко всему сущему в мире] Он не умрет до тех пор, пока будет жив хоть один русский человек».

««О русской душе и ее вере»:  Русская душа всегда хотела верить в лучшее в человеке (в его помыслах и чувствах). Отсюда — восторг Блока, Есенина, Белого от революции (без желания стать «революционным поэтом» и получить от этого привилегии). Тысячи раз ошибаясь, заблуждаясь, разочаровываясь — она не устает, не перестает верить до сего дня, несмотря ни на что! Отними у нее эту веру — Русского человека нет.  Будет другой человек и не какой-то «особенный», а «средне-европеец», но уже совсем раб, совершенно ничтожный, хуже и гаже, чем любой захолустный обыватель Европы. Тысячелетие складывалась эта душа, и сразу истребить ее оказалось трудно. Но дело истребления идет мощными шагами теперь».

5 марта 1976 г.: «Читаю журнал «Наш современник» № 3 1974 г. Валентин Волков. «Три деревни, два села». Записки библиотекаря. Дивная, прекрасная повесть. За последнее время появилась целая новая Русская литература. «Деревенщики»… Но это совсем не «деревенщики». Это очень образованные, тонкие, высокоинтеллигентные, талантливые как на подбор — люди. Читал — часто плачу, до того хорошо. Правда, свободная речь, дивный русский язык. Это лучше, чем Паустовский, Казаков и др., которые идут от Бунина. А в Бунине уже самом слишком много от «литературы». Больше, чем надо. Это скорее от Чехова, но непохоже, да и по духу — другое. Как и у Чехова — гармонично, т. е. и жизнь, и искусство слиты, соединены, не выпирает ни одно, ни другое. Дай Бог, чтобы я не ошибался, так сердцу дорого, что есть подлинная, истинно русская, народная литература в настоящем смысле этого слова. <…>».

— «Прочитал стихи Вознесенского, целую книгу. Двигательный мотив поэзии один — непомерное, гипертрофированное честолюбие… Его собеседники — только великие (из прошлого) или по крайней мере знаменитые (прославившиеся) из современников, неважно кто, важно, что «известные». Слюнявая, грязная поэзия, грязная не от страстей… а умозрительно, сознательно грязная. Мысли — бедные, жалкие, тривиальные, при всем обязательном желании быть оригинальным… Претензия [у В.] говорить от «высшего» общества. Малокультурность, нахватанность, поверхностность. «Пустые» слова: Россия, Мессия, Микеланджело, искусство, циклотрон (джентельменский набор), «хиппи», имена «популярных» людей, которые будут забыты через 20-30 лет. Пустозвон, пономарь, болтливый, глупый пустой парень, бездушный, рассудочный, развращенный».

— «Увлечение так называемой музыкальной драматургией привело к почти полному исчезновению музыки. Музыкальной темой стало считаться все: один звук или даже шелест, шорох, музыкальная «каша»».

— «В чем сила Русского искусства, русской литературы (кроме таланта самого по себе)? Я думаю, она — в чувстве совести».

— «Николай Рубцов — тихий голос великого народа, потаенный, глубокий, скрытый».

«Выписка из М. Н. Каткова» (1981-1982 гг.): «Кто изменяет Русскому делу и способствует антирусскому, тот находится на правом пути. Что бы таковой ни говорил, ни делал, все будет одобрительно. Кто, напротив, будет в России мыслить и действовать в русском смысле, тот проклят, и что бы таковой ни говорил, все будет омерзительно».

«Выписка из Достоевского»: «Всемирный Ротш<ильд> воцаряется над человечеством все сильнее и тверже и стремится дать миру свой облик и свою суть…» «Ключ ко всем современным интригам лежит… во всемирном заговоре против России, предрекающем ей страшную будущность».

««Буржуазия. Анализ слова» (1979-1983 гг.): Так называемое разоблачение зла, талантливо прочувствованное композиторами, сформировавшимися в первой половине века, давно уже превратилось в его смакование, ожесточающее душу самого художника и вернейшим способом убивающее его талант… В деле смакования достигнуты необыкновенные результаты, поражающие в своем роде изобретательностью и вдохновением, фантазией в коллекционировании всевозможной грязи, извращений, порока, показа постыдного… За всем этим часто скрывается холодный цинизм, исключающий художественное вдохновение и подменяющий его умозрительным изобретательством… Очернение, окарикатуривание Родины, Человека, жизни, всего святого, всего чистого. Кажется, можно подумать, что подобные художники — страдальцы и мученики, — ничуть не бывало. Чаще всего — это преуспевающие и подчас весьма деловые люди, ловко… торгующие своей художественной сноровкой. Прокламируя борьбу со злом, они, в конечном итоге, служат ему! За свою жизнь, особенно за последние годы, я насмотрелся изображения всяческого порока и зла в разных видах искусства: в кино, музыке, в театре; могу сказать, что никогда оно так не смаковалось, как в нынешнем веке…»

— «Россия — грандиозная страна, в истории и в современной жизни которой причудливо сплетаются самые разнообразные идеи, веяния и влияния. Путь ее необычайно сложен, не во всем еще и разгадан, она всегда в движении, и мы можем лишь гадать, как сложится ее судьба. Ее история необыкновенно поучительна, она полна всяких свершений, великих противоречий, могучих взлетов и исполнена глубокого драматизма. Мазать ее однообразной, густой черной краской напополам с экскрементами, изображая многослойную толщу ее народа скопищем дремучих хамов, жуликов и идиотов, коверкать сознательно, опошлять ее гениев — на это способны лишь люди, глубоко равнодушные или открыто враждебные Родине. Это апостолы зла, нравственно разлагающие народ с целью сделать его стадом в угоду иностранным туристам, современным маркизам де Кюстинам или просто европейским буржуа. Такая точка зрения на Россию совсем не нова! Достоевский гениально обобщил подобные взгляды и вывел их носителя в художественном образе. Это Смердяков».

«TV и Радио (1987, I): Нынешнее [насильственное] тотальное насаждение чужой, стереотипной, «легкой» для усвоения музыки в ее бесконечно однообразных разновидностях — есть насаждение того, что можно назвать диаметрально противоположным тому духовному движению в нашем обществе, возникшему из самых его глубин. Я имею в виду так называемую «деревенскую» прозу — истинно сокровенное искусство русского духа наших дней».

«Слушал по радио концерт Обуховой Н. А. (запись 1953 г.). Русский романс. Волшебное пение. Трогает до слез. Какие артистки: Обухова, Преображенская, Максакова, Архипова, Образцова — какая цепь имен, какая плеяда! А в журнале «Советская музыка» никакой памяти, никакого, почти, упоминания о существовании этих великих артисток. Какое чванное презрение к русскому, какая зоологическая ненависть к нашей культуре!»

Заметим, что и материал о творчестве самого Г. В. Свиридова, подготовленный поэтом Владимиром Лазаревым (1990-1991 гг.) для журнала «Наше наследие» (!), по непонятным причинам был отклонен редакцией.

Однако сегодня в связи с юбилеем Г. В. Свиридова отмечается настоящий всплеск интереса к его творчеству. Это и публикации в прессе, и ТВ программы, и торжества, которые пройдут  на родине композитора и в других городах России… Но увы, так и не установили в Москве памятник Георгию Васильевичу Свиридову, великому русскому композитору нашего времени, а ведь  дата-то «сверхкруглая» — 100 лет со дня рождения! (см. Литературная газета от 9 декабря 2015 г).  Народная артистка СССР Ирина Константиновна Архипова в свое время так отозвалась о Свиридове: «Это был прекрасный человек. Совершенно незаурядная личность, гениальный композитор… С ним было очень интересно. <…> Ни от кого из тех, кто с ним работал, вы не услышите про Георгия Васильевича ни одного худого слова, хотя с ним порой было очень трудно и в жизни, и  в творчестве. Мы все его очень любили». В 2006 г., издательство «Молодая гвардия» выпустило сборник  «Георгий  Свиридов в воспоминаниях современников».  В книге много интереснейших материалов, ее, конечно, надо читать — не перескажешь. Упомянем лишь о названии воспоминаний Дмитрия Хворостовского — «Публика плакала…». Слова эти относятся к рассказу о грандиозном успехе исполнения музыкальной поэмы «Отчалившая Русь» (стихи Есенина) в… Лос-Анджелесе (1994).  Но плакала публика и в России, и во Франции… Особенно же сердечно всегда встречали Свиридова на родине — в Фатеже, в Курске.

Есть в дневниках композитора   такая запись:

Музыка как забава.

Музыка как профессия.

Музыка как искусство.

Музыка как судьба.

Пожалуй —  это самая краткая автобиография, какую нам приходилось читать.

Наталья Масленникова.

На столетие Георгия Васильевича Свиридова (1915-1998)

.

Великий русский композитор Георгий Васильевич Свиридов родился 3/16 декабря 1915 г. в небольшом уездном городке Фатеж, Курской губернии. И кто знал, что явился в  дольний мир «сосуд избранный», который сразу же стал наполняться звуками горними. И кто знал, что «скучные песни земли» никогда  не смогут заменить этой трепетной душе «звуков небес».

В тихом провинциальном Фатеже время шло своим чередом. Город жил сельским хозяйством да торговлей, славились  фатежские ярмарки, проводившиеся трижды в году: на Покров, да на зимнего и летнего Николу. В городе насчитывалось почти 6 тыс. жителей, было около 400 домов, 120 лавок, два начальных училища, церковно-приходские школы, музыкальные классы, женская  прогимназия, работала земская больница, где, в частности, трудился  Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, будущий архиепископ Лука (св. Лука Крымский). Красовался на всю округу Богоявленский собор (1795), сооруженный по проекту Б. Растрелли. Величественный храм хорошо просматривался с расстояния более 10-ти верст — это был монументальный ансамбль, церковь о пяти престолах с 48-ю окнами по фасаду,  колокольня, церковные дома и приходское кладбище с  солидной каменной оградой (взорван во время войны).

А всего было в городке в ту пору пять церквей, звон колоколов которых с младенческих лет пробуждал тонкий слух отрока Георгия, невольно воспитывая вкус к подлинной красоте звука, своеобразной гармонии переливающихся серебряными голосами  колокольных мелодий. Традиционный уклад русского быта с неизменным посещением храма, молитва, красота церквей — «одна красивей другой и ни одна не похожа на другую», русская песня да соловьиные трели, дивная природа — все питало и обустраивало юную душу будущего композитора. Сам он вспоминал, что «сильное впечатление производила [на него] вся церковная служба, храм, всегдашняя чистота его, запах воска… и ладана, благовоние кадила, которым батюшка помахивал в сторону толпы, всем кланяясь одновременно, а толпа крестилась, картины на стенах, высота храма, лики святых. Пение хора входило составной частью в службу, довершая необычность обстановки, возвышенность и значительность происходящего. <…> Особенно я любил службу Чистого четверга… Хорошо помню возвращение из церкви на Чистый четверг перед Пасхой… Улица вся была полна людей, возвращающихся из церкви с фонариками, которые заблаговременно покупались. Помню множество детей с этими фонариками. По возвращении домой бабушка делала при помощи этого фонарика копотью от свечи кресты на всех дверях (на притолоках сверху), чтобы в дом не проникла нечистая сила».   В судьбах фатежских храмов принимала участие и семья Свиридова. Так, прадед его по материнской линии Егор Чаплыгин, член приходского совета Богоявленского собора (где и крестили Свиридова) внес  немалый  вклад в дело сохранения храма,  был награжден золотой медалью «За усердие» на ленте ордена св. Станислава. Он состоял и попечителем церковно-приходских школ, а сын его Иван служил наставником одной из школ Фатежского уезда, тетка Свиридова Валентина Чаплыгина тоже преподавала в фатежских школах, как и мать композитора Елизавета Ивановна (1894-1973); отец его, Василий Григорьевич Свиридов, директор почтового ведомства, погиб в 1919 г. в Гражданскую.  В 1924 г. осиротевшая семья переехала в Курск. Здесь Свиридов учился в школе. Он был порядочно начитан, знал наизусть Пушкина, Лермонтова, Некрасова, не чужд был и увлекательных романов Купера и Жюль Верна, Майн Рида... Вкус к музыке, уже пробудившийся в Фатеже, подтолкнул к занятиям на фортепиано, Свиридов стал посещать музыкальный техникум, где директорствовал скрипач М. А. Крутянский, выпускник Московской консерватории. Он учил своих подопечных не только специальности, но преподавал им и музыкальную культуру. Достаточно рано Свиридов познакомился с музыкой Чайковского, Рахманинова, Скрябина… Но настоящим откровением стало соприкосновение с произведениями М. П. Мусоргского (Свиридов считал, что «в Мусоргском… больше, чем в ком бы то ни было из композиторов новейшего времени, преобладает элемент духовный»), с многоголосым пением, которое он слышал в Знаменском соборе. Позже композитор признавался: «Хоровое и церковное пение произвели на меня громаднейшее впечатление. И я с ним, в сущности, живу до сих пор. Эта форма музыки с детства впиталась в меня. Отсюда, наверное, моя любовь к ораториальному». Часто повторял: «Неверно считать, что  русская музыка началась с Глинки. А народная музыка? А церковная?»

Еще школьником, он играл в оркестре народных инструментов на балалайке; об этом удивительном инструменте Свиридов не забыл — в его хоровой поэме «Ладога» (1980) на стихи Александра Прокофьева звучит и хор «Балалайка». Кругозор и эрудиция юного музыканта постепенно расширялись. В Курске он посещал концерты гастролировавших пианистов и певцов, слушал незабвенную Антонину Васильевну Нежданову, Леонида Собинова, Григория Пирогова, Платона Цесевича; сам аккомпанировал на рояле набиравшей в то время популярность Клавдии Шульженко и другим певцам, выступал в составе инструментального трио. Вообще Свиридов стал еще и блестящим музыкантом-исполнителем. Замечательный образ Свиридова пианиста запечатлел поэт Владимир Костров (стихи «Свиридов»):

.

Он приручить сумел гулящий нотный рой,

Как угли ворошил классические гаммы,

И то, как он играл, нельзя назвать игрой —

Он заставлял звучать свои кардиограммы.

.

Смеялся фа-диез и плакал си-бемоль,

Или бежал пассаж, как ручеек проворный,

Иль колокол гудел — во всем таилась боль

По Родине святой, минорной и покорной.

.

В 1932 г. Свиридов переехал в Ленинград — в 1936 г. окончил Центральный музыкальный техникум, а в 1941 г. завершил обучение в Ленинградской консерватории, где учился, в частности,  у Д. Д. Шостаковича,  отношения с которым, не всегда ровные, не прерывались   всю жизнь.  Во время войны стал курсантом Военного училища воздушного наблюдения, оповещения и связи. Буквально накануне блокады училище эвакуировали в Башкирию. По причине слабого зрения Свиридов был демобилизован и уехал в Новосибирск, куда в войну переместилась Ленинградская филармония, а в 1944-м вернулся в Ленинград. С 1956 г. жил в Москве, где сложился новый круг музыкантских связей — Н. Я Мясковский, В. Я. Шебалин, Ю. А. Шапорин… Позднее, уже став секретарем Союза композиторов СССР, а затем и первым секретарем Союза композиторов РСФСР, Свиридов хорошо узнал многих композиторов из национальных республик.

Еще в 1935 г. молодой композитор создал свой первый вокальный цикл из шести романсов на стихи Пушкина («Роняет лес багряный свой убор», «Зимняя дорога», «Няне», «Зимний вечер», «Предчувствие», «Подъезжая под Ижоры») — так пришли известность и признание, так открылась в творчестве Свиридова пушкинская тема.

Любопытна дневниковая запись композитора о «Пушкинском цикле», относящаяся к 1989 г., свидетельствующая, между остальным, о том, что «об руку» с Пушкиным он шел всю жизнь. «[Этот цикл] Одна из лучших моих вещей. Его бы надо назвать «Бедная юность». Именно такой была моя юность. Бедная, нищая… бесприютная, бездомная. Такой стала вся моя жизнь и жизнь всей России, всего русского народа, лишившегося дома, крова над головой  каждого человека. Надежды сулила лишь сама  жизнь, судьба, бессознательная надежда на Бога. <… > «Зимний вечер» надо сделать заново, по смыслу. Вьюга за окном тихая, негромкая (скрытая сила), буря жизни окружает человека со всех сторон. Образы Пушкина — от Русской природы и сходной с ней жизни…»

Композитор часто обращался к Пушкину, но до некоторых творений поэта не касался, потому, как говорил он: «…есть такие слова, на которые я никогда не напишу музыки: «Для берегов отчизны дальней» — это изваяно на века.  И еще я не буду писать на те лучшие стихотворения Пушкина, которые уже положены на музыку Глинкой. Зачем, если там уже раскрыто то, что является душою стихотворения? А в других стихах, может быть, мне удастся найти и подметить то, что не замечали другие композиторы».

В 1964 г. на  экраны страны вышел художественный фильм режиссера В. П. Басова «Метель». Басов пригласил Свиридова для работы над фильмом. Свиридов виртуозно владел оркестровкой, заставляя всего несколько инструментов звучать как целый оркестр. Такой композитор был для режиссера находкой. Результатом стала чарующая, завораживающая, романтическая музыка, буквально вдохнувшая жизнь в картину, она уносила зрителя в далекую эпоху,  — все музыкальное полотно киноленты соткано из интонаций  XIX в., изумительный образец музыкальной ретроспекции. Позже (1973) композитор  на основе этой работы  создал сюиту: Музыкальные иллюстрации к повести Пушкина «Метель» («Тройка»,  «Вальс», «Весна и осень», «Романс», «Пастораль», «Военный марш», «Венчание», «Отзвуки вальса», «Зимняя дорога»). Удивительно звучат эти  пьесы, словно живописные картины, и сегодня они неизменно вызывают в памяти фрагменты того трогательного фильма.

В 1956 г. была написана «Поэма памяти Сергея Есенина. Для тенора, смешанного хора и большого симфонического оркестра. Слова С. Есенина». Именно народность поэзии Есенина особенно ценил композитор, это был его любимый поэт. «Сила его, писал Свиридов, —   прорыв в небесную высоту».

1970-1980-е годы оказались необычайно плодотворными для Г. В. Свиридова. Тут явно обозначилось главное направление творчества композитора: вокальная музыка, хотя и инструментальная, как таковая, не исчезла из сферы его творческих интересов. И все же он не тяготел к «абстрактным» музыкальным жанрам, но любил живой, конкретный образ. Видимо поэтому и писал много музыкальных сочинений на стихи, прежде всего, русских  поэтов. Таковы кантаты «Барка жизни» (1974) и «Ночные облака» (1979) — обе на стихи А. А. Блока, «Весенняя кантата» (1972, слова Н. А. Некрасова); «Пушкинский венок» (1978), хоровая поэма «Лапотный мужик» (1981) на стихи П. В. Орешина и хоровой цикл «Песни безвременья» (1980, Блок), «Гимны Родине» (1978, стихи Федора Сологуба), поэма для голоса с фортепиано «Отчалившая Русь» (1977) на стихи С. А. Есенина… И еще множество отдельных хоров и сочинений других жанров. А также незавершенные работы: мистерия «Россия» на стихи Блока и кантата «Светлый гость» (слова Есенина), оратория-концерт «Русская старина» на стихи Бунина, Есенина, Бориса Корнилова, кантата «Бич Ювенала» по эпиграммам Пушкина, цикл на стихи Николая Клюева…

Между прочим, Свиридову принадлежит краткая, но весьма точная и емкая характеристика творчества Н. А. Клюева, о котором и  сегодня помнит, пожалуй, лишь узкий круг любителей поэзии. «Поэт он — несомненно гениальный.  Влияние оказал громадное и на Блока,  и на Есенина… Повлиял Клюев и на А. Прокофьева… и на Заболоцкого… и вообще на многое в литературе. Он предвосхитил пафос и отчасти тематику лучшей современной прозы и т. д. Как прискорбно, что имя его покрыто до сих пор глубокой тенью. Место его в русской литературе — рядом с крупнейшими поэтами ХХ века. Писать музыку на его слова соблазнительно, но неимоверно  сложно. Поэзия его статична; это невероятная мощь, находящаяся в состоянии покоя, как, например, Новгородская София или северные монастыри. Стихи его перегружены смыслом, символикой и требуют вчитывания, вдумывания. Музыка же должна лететь или, по крайней мере, — парить. В Клюеве слишком много Земли (но не «земного», под которым подразумевается светское, поверхностное). Он весь уходит в глубину, в почву, в корни» (1980).

В рабочих тетрадях Свиридова есть записи о планах: целая серия композиций «Из Пушкина», «Из Рубцова»  (надо сказать, что композитор ценил поэзию Николая Рубцова несколько раз обращался к его стихам; к примеру,  сочинил музыкальную поэму «Золотой сон»), «Из Кайсына Кулиева»… Увы, они так и остались неоконченными. Очевидно творческие идеи, замыслы буквально переполняли композитора. В его дневниках еще в 1975 г. в записи о насущном звучит почти отчаянное восклицание: «Господи! Когда я буду это доделывать, приводить в порядок, оркестровать. Дома у меня лежит музыки больше, чем я дал в обращение до сих пор. Что делать? Надо бросить все дела, все поездки… Только бы доделать свои песни. Жалко будет, если пропадут, не выявятся. Боже, помоги!»  Говоря о приверженности Свиридова  поэзии, не только русской, но и лучшим образцам мировой (сочинения на стихи А. Исаакяна, Р. Бернса, В. Шекспира…), В. Г. Распутин отмечал, что «она звучала в нем не только родственно, но как своя, настойчиво требующая продолжения, перевоплощения, песенного звучания». Сочинения Свиридова не просто музыкальная иллюстрация к   стихам. Композитор, действительно, умел «читать» поэзию, чутко улавливал «движения души» того или иного автора.  Это, между прочим, отразилось и в его дневниковых записях.

В 1973 г. Г. В. Свиридов создал «Три хора из музыки к трагедии А. К. Толстого «Царь Феодор Иоаннович»». Спектакль (реж. Б. И. Равенских) шел на сцене Малого театра 30 лет, последний был сыгран 5 марта 2004 г. Итак, три хора: «Молитва» («Богородица, Дево, радуйся», «Любовь святая» («Ты, любовь, ты, любовь святая, от начала ты гонима, кровью политая»),  «Покаянный стих» («Горе тебе, убогая душа») исполняла  капелла А. А. Юрлова. Строгое величие православной молитвы,  мирскую печаль и горечь страдания — все это в спектакле мощно выражала музыка. «Мне показалось ненужным писать много музыкальных номеров, помогающих эмоционально обрисовать ситуацию, иллюстрирующих действие драмы, — замечал Свиридов. — Я пошел по другому пути. Пытаюсь музыкой выразить внутренний, душевный мир драмы». Напомним, что и эти хоры из «Царя Федора», и «Концерт памяти Юрлова» (для смешанного хора без сопровождения; в трех частях), и «Поэма Есенина» с большим успехом были исполнены на Фестивале советской музыки в Париже (1974); «хорошо слушались и внимательно, вызывали длительные овации». Между тем, газета «Советская культура», сообщая о Парижском фестивале, вовсе не упомянула и имени Свиридова… «Даже непонятно, — вопрошал композитор, — почему такая ненависть ко мне и к моей музыке?  …говорят, что «Поэма Есенин» имела наибольший успех из всего, игранного на фестивале». Подчеркнем, что «Поэма памяти Есенина» открыла миру русского национального композитора. Это почувствовал и И. Ф. Стравинский, даже когда прослушал сочинение лишь в записи. А Шостакович в юбилейном поздравлении Свиридову (1955) написал: «Свиридов — очень русский композитор». Надо сказать, что, к сожалению, СМИ почти не говорят о творчестве Г. В. Свиридова (правда, нынче в связи со 100-летием просто вынуждены), словно страшатся той русской стихии, что мощно исторглась в его музыке. Собственно и сам композитор  в начале 90-х гг. вскрыл причины такого замалчивания, в жестком отзыве на монографию о своем хоровом творчестве автору-музыковеду Ю. И. Паисову (о себе он пишет здесь в 3-м лице). За актуальностью проблематики позволим привести некоторые цитаты из дневников Г. В. Свиридова, где он оценивал, в том числе, и общую культурную ситуацию в стране. «Хоровую музыку автор [Паисов] мыслит себе как периферию искусства, в то время как именно в хоровом творчестве в так называемые  годы «застоя» проявились совершенно новые духовные тенденции, связанные с возрождением интереса к высоким духовным началам, к религиозному сознанию, свойственному русской культуре. И инициатором, и первооткрывателем этой тенденции был именно Г<еоргий> С<виридов>. Это обнаружилось в таких его произведениях, как: «Душа грустит о небесах» — хор на слова Есенина, хоры, вошедшие впоследствии в музыку к трагедии «Царь Федор Иоаннович»… концерт памяти А. А. Юрлова… Они получили распространения во всем мире, их новаторские тенденции отмечены критикой многих стран… Хоровые сочинения Г. С. стали Новым этапом в истории Русской музыки, которая существует и развивается, несмотря на бешеные попытки ее унизить и ликвидировать. Годы вымышленного «застоя» были годами глубокого, подспудного движения русской духовной жизни, глубоко своеобразной и самобытной русской мысли, несмотря на иго, на гнет политических доктрин… И совсем уж не так был неправ социалист Луначарский, когда писал, что марксизм есть одна из разновидностей <…> религии. Именно в его руки — руки религиозного марксиста — была, после государственного переворота, отдана государственная власть над культурой, с которой он обошелся поистине с библейской жестокостью — гибель крупнейших представителей русской художественной культуры, изгнание великих философов, писателей, композиторов, художников… разгром учебных заведений, в том числе и Московской консерватории, которая даже была лишена своего названия и называлась «Высшей музыкальной школой имени Феликса Кона». <…> Все было взаимосвязано, истребление русской культуры шло параллельно с повсеместным разрушением и грабежом православных церквей, повальным истреблением духовенства и крестьянства, которое было стихийным хранителем Христианской веры — потому-то и истреблялось с такой беспощадностью… Тут дело идет о настоящем, подлинном геноциде русского народа…» Свиридов критиковал повсеместную пропаганду  «искусства современного авангарда», «которое теперь насаждается у нас в стране в качестве государственного искусства, которому создан режим наибольшего благоприятствования… Насаждение подобного искусства, бесстыдная реклама его адептов стали открыто политической, государственной акцией. <…> Происходит подмена Русской культуры культурным суррогатом. <…> Этот музыкальный суррогат производится в ужасающей массе, на его воспроизводство работают учебные заведения, начиная от музыкальных школ и кончая многочисленными консерваториями в столицах и крупных городах РСФСР. <…> Все русское принижено и принижается, — продолжал композитор, — ведется «охота за людьми». <…> собственная, подлинная и немногочисленная интеллигенция, чудом сохранившаяся после семидесяти лет советского террора, живет на «мушке» под прицелом журнальных и газетных бандитов, в чьи руки отдана печать страны и все средства массовой пропаганды, направленной на одурение, оглупление народа, особенно молодого поколения, кому усердно внушается вопиющая ложь под видом правды и истории.  Это не жизнь, а «Ночь на Лысой горе» — шабаш зла, лжи, вероломства и всякой низости». «Русская мысль о музыке, с горечью отмечал Свиридов, — утрачена, а вернее сказать, уничтожена».

С тех пор, как писались эти строки, конечно, кое-что изменилось, в обществе постепенно как будто возвращается православное миросознание, но все-таки этого совсем недостаточно для динамичного возрождения русской культуры — остается еще много мусора. Что касается хорового искусства, оно все же торит свою дорогу: продолжают выступать наши прославленные хоры — Русский народный хор им. М. Е. Пятницкого, Государственный академический русский хор им. А. В. Свешникова, Государственная Академическая хоровая капелла им. М. И. Глинки (дирижер В. А. Чернушенко), Московский Государственный Академический Камерный хор (худ. руководитель В. Н. Минин), Мужской хор  Издательского отдела Московской патриархии «Древнерусский распев» (худ. руководитель Анатолий Гринденко), Государственная академическая хоровая капелла России им. А. А. Юрлова, Государственный академический «Кубанский казачий хор» (худ. руководитель В. Г. Захарченко)… Немалым подспорьем в деле возрождения хорового пения видится умножение церковно-приходских хоров, детских и молодежных коллективов в русской провинции; для воспитания музыкальной культуры хорошо бы ввести хоровое пение русских народных песен прямо в детских садах. Но, увы, СМИ крайне редко транслируют  выступления классических хоров, общество просто не информировано, а вместо психологически бодрящих новостей, мы получаем перечень одних негативных фактов.

По наблюдениям музыковеда А. С. Белоненко, хоры из спектакля «Царь Федор Иоаннович» стали в своем роде ключевым сочинением для Свиридова. Отсюда протянулась «линия к вершинному периоду творчества» композитора. Созрела идея обращения к православному обиходу как сакральному источнику музыкальных сочинений. Собственно это и стало логическим итогом творческой эволюции мастера, которая, по сути, двигалась в русле пушкинской традиции: от светской лирики к поэтическому переложению молитв, к насыщению «духовной жажды». В его нотных тетрадях есть записи (с 1978 по 1985 гг.) о работе над  «Песнопениями Пасхи», «Песнями Великой Субботы», «Обедней», «Величанием Пасхи»… Своего рода духовным завещанием Г. В. Свиридова явился монументальный хоровой цикл  «Песнопения и молитвы», над которым он трудился вплоть до своей кончины. В дневнике есть запись: ««Неизреченное чудо». Впервые исполнено 2 февраля 1992 г. в Б. зале Московской консерватории. IV Всемирный фестиваль Православной музыки. Хор. Капелла С. Петербурга, дирижер Чернушенко». Те, кто помнит это исполнение, хорошо понимают, почему композитор говорил: «Музыка несет Душу Мира».

А. С. Белоненко отмечал, что «подготовленное самим Свиридовым к печати произведение «Песнопения и молитвы» — всего лишь малая, надводная часть музыкального «айсберга», таящегося в рукописном море личного архива композитора». Исполненная редакция включила всего 16 частей.  Основное же сочинение с предварительным названием «Из литургической поэзии» должны были по плану составить 43 песнопения. Некоторые из них писались для хора без сопровождения (как обычно поют в наших церквах), иные же — для солистов и хора с оркестром. Остается лишь сожалеть, что этот замысел-апофеоз композитор не успел воплотить до конца, сам он признавался, что в этой музыке «царит высокоторжественный дух православного богослужения». Служение Творцу есть закономерный исход жизни всякого гения, а вектор пути задается избранничеством от рождения.

Наш беглый взгляд на творческое наследие Г. В. Свиридова стоит еще дополнить короткими замечаниями о его дневниковых записях. В 2002 г. в серии «Библиотека мемуаров. Близкое прошлое» издательство «Молодая гвардия» выпустило объемную книгу «Музыка как судьба» (798 с.), составленную из дневников и заметок Г. В. Свиридова разных лет. Тираж в 5.000 разлетелся мгновенно. Первая публикация! Гениальный Свиридов! Личность несомненно заслуженная — Народный артист СССР (1970), Герой Социалистического Труда (1975), лауреат Сталинской (1946), Ленинской (1960) и Государственных премий СССР (1968, 1980). В период засилья либералов-западников вдруг появляется книга патриота-почвенника!  Итак, скажем сразу – книга преинтересная, оторваться от чтения трудно, хотя перед читателями разворачивается прямо-таки калейдоскоп имен, событий, мелькают дни, месяцы и годы. Конечно, весьма любопытны оценки, данные Свиридовым современному состоянию русской (не российской!) культуры, музыкальному и литературному процессу, театру, живописи, поэтам Серебряного века, переломным событиям русской истории, особенно государственному перевороту 1917 г. и  связанной с ним трансформацией русского  миросознания, социальными сдвигами в обществе и проч., путевые зарисовки;  интересны и наброски творческих планов самого композитора. Книга, разумеется, рассчитана на подготовленного читателя с прочным мировоззрением, ибо иной раз стоит и поспорить с автором, а то и согласиться да задуматься глубже над тем или другим вопросом. Очень живо и напряженно пульсирует мысль Свиридова, слово четкое, твердое, ясное, кривотолков не вызывает. Все так. Но, безусловно, можно только предложить читателям самолично познакомится с книгой. И все же позволим себе привести некоторые выдержки из дневников композитора; кстати, отдельные суждения уже были процитированы выше.

««Святая простота» (10 февраля 1976 г.): У Есенина в зрелом периоде творчества — «святая простота», все глубоко, из души, выстрадано каждое слово. Все — простота, все правда, нет ни малейшей тени какой-либо позы, претенциозности, фиглярства, самолюбования. Так его сердце было отдано людям, и поэтому [Его сердце наполнено бесконечной любовью ко всему сущему в мире] Он не умрет до тех пор, пока будет жив хоть один русский человек».

««О русской душе и ее вере»:  Русская душа всегда хотела верить в лучшее в человеке (в его помыслах и чувствах). Отсюда — восторг Блока, Есенина, Белого от революции (без желания стать «революционным поэтом» и получить от этого привилегии). Тысячи раз ошибаясь, заблуждаясь, разочаровываясь — она не устает, не перестает верить до сего дня, несмотря ни на что! Отними у нее эту веру — Русского человека нет.  Будет другой человек и не какой-то «особенный», а «средне-европеец», но уже совсем раб, совершенно ничтожный, хуже и гаже, чем любой захолустный обыватель Европы. Тысячелетие складывалась эта душа, и сразу истребить ее оказалось трудно. Но дело истребления идет мощными шагами теперь».

5 марта 1976 г.: «Читаю журнал «Наш современник» № 3 1974 г. Валентин Волков. «Три деревни, два села». Записки библиотекаря. Дивная, прекрасная повесть. За последнее время появилась целая новая Русская литература. «Деревенщики»… Но это совсем не «деревенщики». Это очень образованные, тонкие, высокоинтеллигентные, талантливые как на подбор — люди. Читал — часто плачу, до того хорошо. Правда, свободная речь, дивный русский язык. Это лучше, чем Паустовский, Казаков и др., которые идут от Бунина. А в Бунине уже самом слишком много от «литературы». Больше, чем надо. Это скорее от Чехова, но непохоже, да и по духу — другое. Как и у Чехова — гармонично, т. е. и жизнь, и искусство слиты, соединены, не выпирает ни одно, ни другое. Дай Бог, чтобы я не ошибался, так сердцу дорого, что есть подлинная, истинно русская, народная литература в настоящем смысле этого слова. <…>».

«Прочитал стихи Вознесенского, целую книгу. Двигательный мотив поэзии один — непомерное, гипертрофированное честолюбие… Его собеседники — только великие (из прошлого) или по крайней мере знаменитые (прославившиеся) из современников, неважно кто, важно, что «известные». Слюнявая, грязная поэзия, грязная не от страстей… а умозрительно, сознательно грязная. Мысли — бедные, жалкие, тривиальные, при всем обязательном желании быть оригинальным… Претензия [у В.] говорить от «высшего» общества. Малокультурность, нахватанность, поверхностность. «Пустые» слова: Россия, Мессия, Микеланджело, искусство, циклотрон (джентельменский набор), «хиппи», имена «популярных» людей, которые будут забыты через 20-30 лет. Пустозвон, пономарь, болтливый, глупый пустой парень, бездушный, рассудочный, развращенный».

«Увлечение так называемой музыкальной драматургией привело к почти полному исчезновению музыки. Музыкальной темой стало считаться все: один звук или даже шелест, шорох, музыкальная «каша»».

«В чем сила Русского искусства, русской литературы (кроме таланта самого по себе)? Я думаю, она — в чувстве совести».

«Николай Рубцов — тихий голос великого народа, потаенный, глубокий, скрытый».

«Выписка из М. Н. Каткова» (1981-1982 гг.): «Кто изменяет Русскому делу и способствует антирусскому, тот находится на правом пути. Что бы таковой ни говорил, ни делал, все будет одобрительно. Кто, напротив, будет в России мыслить и действовать в русском смысле, тот проклят, и что бы таковой ни говорил, все будет омерзительно».

«Выписка из Достоевского»: «Всемирный Ротш<ильд> воцаряется над человечеством все сильнее и тверже и стремится дать миру свой облик и свою суть…» «Ключ ко всем современным интригам лежит… во всемирном заговоре против России, предрекающем ей страшную будущность».

««Буржуазия. Анализ слова» (1979-1983 гг.): Так называемое разоблачение зла, талантливо прочувствованное композиторами, сформировавшимися в первой половине века, давно уже превратилось в его смакование, ожесточающее душу самого художника и вернейшим способом убивающее его талант… В деле смакования достигнуты необыкновенные результаты, поражающие в своем роде изобретательностью и вдохновением, фантазией в коллекционировании всевозможной грязи, извращений, порока, показа постыдного… За всем этим часто скрывается холодный цинизм, исключающий художественное вдохновение и подменяющий его умозрительным изобретательством… Очернение, окарикатуривание Родины, Человека, жизни, всего святого, всего чистого. Кажется, можно подумать, что подобные художники — страдальцы и мученики, — ничуть не бывало. Чаще всего — это преуспевающие и подчас весьма деловые люди, ловко… торгующие своей художественной сноровкой. Прокламируя борьбу со злом, они, в конечном итоге, служат ему! За свою жизнь, особенно за последние годы, я насмотрелся изображения всяческого порока и зла в разных видах искусства: в кино, музыке, в театре; могу сказать, что никогда оно так не смаковалось, как в нынешнем веке…»

— «Россия — грандиозная страна, в истории и в современной жизни которой причудливо сплетаются самые разнообразные идеи, веяния и влияния. Путь ее необычайно сложен, не во всем еще и разгадан, она всегда в движении, и мы можем лишь гадать, как сложится ее судьба. Ее история необыкновенно поучительна, она полна всяких свершений, великих противоречий, могучих взлетов и исполнена глубокого драматизма. Мазать ее однообразной, густой черной краской напополам с экскрементами, изображая многослойную толщу ее народа скопищем дремучих хамов, жуликов и идиотов, коверкать сознательно, опошлять ее гениев — на это способны лишь люди, глубоко равнодушные или открыто враждебные Родине. Это апостолы зла, нравственно разлагающие народ с целью сделать его стадом в угоду иностранным туристам, современным маркизам де Кюстинам или просто европейским буржуа. Такая точка зрения на Россию совсем не нова! Достоевский гениально обобщил подобные взгляды и вывел их носителя в художественном образе. Это Смердяков».

«TV и Радио (1987, I): Нынешнее [насильственное] тотальное насаждение чужой, стереотипной, «легкой» для усвоения музыки в ее бесконечно однообразных разновидностях — есть насаждение того, что можно назвать диаметрально противоположным тому духовному движению в нашем обществе, возникшему из самых его глубин. Я имею в виду так называемую «деревенскую» прозу — истинно сокровенное искусство русского духа наших дней».

«Слушал по радио концерт Обуховой Н. А. (запись 1953 г.). Русский романс. Волшебное пение. Трогает до слез. Какие артистки: Обухова, Преображенская, Максакова, Архипова, Образцова — какая цепь имен, какая плеяда! А в журнале «Советская музыка» никакой памяти, никакого, почти, упоминания о существовании этих великих артисток. Какое чванное презрение к русскому, какая зоологическая ненависть к нашей культуре!»

Заметим, что и материал о творчестве самого Г. В. Свиридова, подготовленный поэтом Владимиром Лазаревым (1990-1991 гг.) для журнала «Наше наследие» (!), по непонятным причинам был отклонен редакцией.

Однако сегодня в связи с юбилеем Г. В. Свиридова отмечается настоящий всплеск интереса к его творчеству. Это и публикации в прессе, и ТВ программы, и торжества, которые пройдут  на родине композитора и в других городах России… Но увы, так и не установили в Москве памятник Георгию Васильевичу Свиридову, великому русскому композитору нашего времени, а ведь  дата-то «сверхкруглая» — 100 лет со дня рождения! (см. Литературная газета от 9 декабря 2015 г).  Народная артистка СССР Ирина Константиновна Архипова в свое время так отозвалась о Свиридове: «Это был прекрасный человек. Совершенно незаурядная личность, гениальный композитор… С ним было очень интересно. <…> Ни от кого из тех, кто с ним работал, вы не услышите про Георгия Васильевича ни одного худого слова, хотя с ним порой было очень трудно и в жизни, и  в творчестве. Мы все его очень любили». В 2006 г., издательство «Молодая гвардия» выпустило сборник  «Георгий  Свиридов в воспоминаниях современников».  В книге много интереснейших материалов, ее, конечно, надо читать — не перескажешь. Упомянем лишь о названии воспоминаний Дмитрия Хворостовского — «Публика плакала…». Слова эти относятся к рассказу о грандиозном успехе исполнения музыкальной поэмы «Отчалившая Русь» (стихи Есенина) в… Лос-Анджелесе (1994).  Но плакала публика и в России, и во Франции… Особенно же сердечно всегда встречали Свиридова на родине — в Фатеже, в Курске.

Есть в дневниках композитора   такая запись:

.

Музыка как забава.

Музыка как профессия.

Музыка как искусство.

Музыка как судьба.

.

Пожалуй —  это самая краткая автобиография, какую нам приходилось читать.