Парадоксы Романа Сенчина

Александр Кузьменков
Парадоксы Романа Сенчина
Роман Сенчин, на первый взгляд, прост и понятен: путь славный, имя громкое народного заступника. А вместо чахотки и Сибири – Премия правительства РФ и третья премия «Большой книги». Но прост он лишь на первый взгляд. Стоит присмотреться повнимательнее, и выяснится, что это одна из самых парадоксальных фигур в современной отечественной словесности.
ПАРАДОКС ПЕРВЫЙ: ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ
Впрочем, тут не об одном Сенчине речь – о целой школе, гордо именуемой «новым реализмом». Это словосочетание – беспримесный оксюморон, ибо реализм и новизна суть вещи несовместные. По крайней мере, здесь и сейчас.
Чехова да Салтыкова-Щедрина со товарищи у нас давным-давно растащили на цитаты: на-адо же, будто вчера писано! Однако классики провидцами отнюдь не были, – просто российская история не линейна, но циклична. Подробности у Екклезиаста: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; Бог воззовет прошедшее»
Помните, Черная Королева вразумляла Алису: «Здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте, а чтобы попасть в другое место, нужно бежать в два раза быстрее». Мы полтора столетия неслись со всех ног, чтобы с разбега вляпаться в год 1850-й от Рождества Христова. Приметы налицо: экспортно-сырьевая экономика, всевластие спецслужб, повальное мздоимство, незаживающий кавказский фурункул, вялотекущая грызня славянофилов с западниками и прочая, прочая, прочая.
Цивилизация, по Тойнби, есть ответ человека на внешние вызовы. Вызовы перед русской цивилизацией стоят ровно те же, что и полтора века назад. И ответы русская литература дает те же самые:
«Зимой  еще  хуже.  Тогда  все дома точно погребены снегом... Всем  жизнь  опротивела,  все  чем-то  мучатся, всем постыл свет Божий...» (Ф. Решетников «Подлиповцы», 1864).
«Сумбурно прошла зима. Сумбурно и пусто… Пусто для зимы – это обычно: когда снега по пояс, мало что можно делать… Однообразие дел создавало впечатление пустоты» (Р. Сенчин «Елтышевы», 2009).
«Утром он просыпался со светом, и вместе с ним просыпались: тоска, отвращение, ненависть. Ненависть без протеста, ничем не обусловленная, ненависть к чему-то неопределенному, не имеющему образа» (М. Салтыков-Щедрин «Господа Головлевы», 1875).
«Я просыпаюсь часов в пять… Колют и царапают мысли, не оформленные во что-то конкретное, – просто заливает мозг неприятным, гадким, разъедающим. Кислотой тоски». (Р. Сенчин «Зима», 2013).
Все, что составляет пафос нового реализма, звучало как минимум четырежды. Первопроходцами были литераторы натуральной школы. Затем сказанное повторили разночинцы, чуть позже – Максим с подмаксимками. И, наконец, воспроизвел  кинематограф конца 80-х. А дальше в литературу повалила генерация писателей, травмированных собственным перестроечным отрочеством. Тогда все мы свято веровали, что матюги, похмелье и мордобой – невиданные эстетические горизонты. Многие излечились, но Сенчину долго не удавалось:
«Снова гоним пузырь. Юлька сперва отказывается хлебать, но потом хлебает. Снова ахает, охает. Я даю ей закусить остатками конфеты… Я обнимаю Юльку. Под ее водолазкой ощущаются крупные твердые титьки… Я ее целую в рот. Чувствую вкус губной помады. Стираю помаду ладонью с ее губ и целую уже всерьез. Потом она ложится на траву. Я сверху. Звиздато!» («Танцы»).
Это ново? – так же ново, как фамилия Попова. Вы можете смеяться, но вечнозеленую философию русского нуара я досконально изучил четырех лет отроду, на мокрых задницах в мужской бане: «Нет в жизни счастья», «Бикса и черту подмахнет», «Раб КПСС» и т.д. Блаженны новые реалисты, ибо оскомины не ведают и сраму не имут.
Пубертатный интерес к отбросам у нас принято для приличия маскировать социокритическим дискурсом. Логика здесь та же, что у иртеньевского героя: «Глаз заплыл, пиджак в пыли, / Под кроватью брюки… / До чего же довели / Коммунисты-суки!» Что тоже далеко не открытие. Вспомните хоть универсальную индульгенцию позапрошлого века: «среда заела»...
Впрочем, у новых реалистов нет рефлексий по поводу прошлого, о чем не без гордости доложила В. Пустовая. Сенчин не исключение (примеры см. выше). В его случае повторение пройденного усугубляется хроническими самоповторами. «Сенчин… писатель со сложившейся репутацией: даровитый производитель депрессивных рассказов про бедных людей… Неплохо прочесть одну-две таких повести, но если… будет писать их пятнадцать лет подряд, то кем еще, скажите на милость, кроме тупиковой ветви литературного процесса, он может показаться?» – спрашивал Л. Данилкин. Видимо, предостережение впрок не пошло.
ПАРАДОКС ВТОРОЙ: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ
«Доброжелательный редакторский карандаш не помешал бы многим сенчинским текстам», – заметила милосердная М. Кучерская. Скажу проще: в добрые времена прозу подобного качества отправляли прямиком в корзину:
«Один за другим тараканы падают на пол, корчатся, распускают крылышки, зарываются, увязывают в смертоносном для них порошке» («Погружение»). Завидная стойкость у насекомых: дохнут, но упрямо увязывают. Погибаю, но не сдаюсь! Кстати, Роман Валерьевич, а что они увязывают?
«Улицы закатывались асфальтом» («Елтышевы»). То-то жизнь у дорожников: улицы сами себя асфальтируют!
«Мария пальцев поморозила» («Полоса»). Это уж и вовсе отдает стругацкой пародией: «Раскопай своих подвалов / И шкафов перетряси…»
«Говорят, этот писатель что-то преподает в Литинституте, который окончил, – неужели спецкурс косноязычия?» – недоумевал И. Фролов.
Весьма к месту будет кинематографическая аллюзия. Итальянский неореализм возник из послевоенного дефицита пленки: дубли были исключены по определению, – поневоле пришлось выдавать операторский брак за методу. Точно так же наш новый реализм возник из фатального неумения выражаться на своем родном языке. Потому косноязычие для новых реалистов – отличительный знак касты. Что-то вроде вампирского причмокивания.
ПАРАДОКС ТРЕТИЙ: МАТЕМАТИЧЕСКИЙ
Лев Толстой, говорят, то и дело ворчал: невозможно в сотый раз описывать, как человек входит, садится на стул… Тексты Р.С. как минимум наполовину состоят из такого рода нарративов:
«Встала, сняла с буфета коробку с лекарствами, нашла корвалол, накапала в рюмку, развела водой. Выпила. Ушла в комнату, включила телевизор… Погасила телевизор, вернулась на кухню. Может, посуда есть грязная? Надо себя отвлечь... Нет, на столике за печкой было пусто. Присела на теткину табуретку. Пыльные ходики раздражающе тикали, маятник равномерно покачивался туда-сюда. Зачем вообще эти ходики допотопные? Тик-тук, тик-тук... Когда есть еще люди или чем-нибудь занимаешься, их не слышно, а сейчас – как молоточком по мозгам. Николай вернулся минут через сорок. Громко сопя, разделся, вынул из кармана бутылку спирта и банку сайры. Выставил на центр стола, потер руки» («Елтышевы»).
«Тащусь в туалет. Позевывая, покашливая от горькой слизи в горле, мочусь. Спускаю воду. Белый маленький счетчик над бачком закрутил свою крыльчатку, красный валик справа стал менять цифры, отсчитывая потраченные литры… Черт, опять забыл плеснуть в унитаз воды из ведра! Вот же оно, рядом, и пластмассовый ковшик плавает… Изо всех сил стараюсь экономить – и постоянно срываюсь» («Зима»).
С математической точки зрения проза Сенчина – неправильная дробь с количеством слов в числителе и количеством фактуры в знаменателе. Если угодно, поверим гармонию самой примитивной арифметикой. Повесть «Чего вы хотите» состоит из тех же самых вязких – ах да, увязывающих! – нарративов и множества цитат: из учебников, Википедии, агитационных листовок, радио- и телепередач, «Pussy Riot», прозы самого Сенчина – из 43 000 слов 4089 приходится именно на выдержки. Прикиньте процент и делайте выводы. Более того, каждая ситуация дублируется: «На кухне вкусно, но и как-то противно пахло омлетом с сосисками», «Купаты пахли и вкусно, и как-то противно». Главная сюжетная коллизия, – девочка сталкивается с непонятной ситуацией, наводит справки в интернете, пугается, – повторяется восьмикратно.
Но и это – не худший образец авторской логореи:
«Как-то в июле, вечером, смотрели с женой новости. Череда событий, по большей части из-за своей привычности не особенно трогающих: президент России Дмитрий Медведев в Нальчике провел второе в этом году заседание Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека; премьер-министр Владимир Путин осмотрел строящийся в подмосковной Дубне коллайдер – ускоритель частиц; губернатор Санкт-Петербурга Валентина Матвиенко заявила, что в среду начнет готовиться к выборам в муниципальный совет, чтобы затем стать сенатором и в дальнейшем возглавить Совет Федерации; прорыв трубы с горячей водой в Выборгском районе Петербурга удалось устранить…» («Полоса») – 88 слов ни о чем. И это, учтите, лишь половина бессоюзного и безразмерного сложного.
Р.С. признавался: «Я родом из Азии, поэтому, видимо, пою о том, что вижу» (Интервью Захару Прилепину). По-моему, генеалогия тут много проще: построчные гонорары у нас никто не отменял.
ПАРАДОКС ЧЕТВЕРТЫЙ: ПОЛИТИЧЕСКИЙ
Мы добрались до самого любопытного парадокса: в 2012-м болотно-белоленточный оппозиционер, известный своими симпатиями к Удальцову, стал лауреатом Премии правительства РФ. Российские министры всегда отличались причудливой логикой, потому о ней речи нет: неисповедимы пути ея. Гораздо любопытнее будет изучить логику самого Сенчина.
«Подавал на премию не я, это делали помимо меня, и я узнал о том, что книга “Елтышевы” претендует на Премию правительства России случайно, по случаю. Подавали документы, кстати, две организации независимо друг от друга… Некоторый внутренний конфликт был: выпив, я начинал представлять, что скажу на вручении, как себя поведу» (Интервью А. Ганиевой).
По дерзости фантазии номинанта могли конкурировать с грезами наркомана:
«Мою последнюю книгу, на премию правительства выдвинули… И, может, если дадут, взять и хлопнуть ему по е…
– Роман! – вскрикнула мама. – Не выражайся.
– Двинуть по хлебальнику. А?
– Кому?
– Ну кому, блин! Пу!.. И сказать: "Россия без Путина!" Спокойно так в микрофон. И ведь вся страна услышит…» («Чего вы хотите»).
Ну, Роман Валерьевич, не к лицу в ваши-то лета рукоприкладством баловаться. А вот отказаться – да, вполне можно было. С достойной сдержанностью и подобающей сентенцией на устах: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на седалище губителей не седе». И это воистину была бы речь не мальчика, но мужа. Но…
«Сейчас государство или подгосударственные миллиардеры дают деньги большинству журналов, газет, финансируют премии, издание ряда книг и так далее. Что ж делать, если мы опутаны государством… Жизнь избавила меня от реализации фантазий – во время вручения премии я был далеко от Москвы и присутствовать не смог. Понимаю, что ответ мой какой-то не очень прямой, но и жизнь тоже непрямая, с извивами» (Интервью А. Ганиевой).
Кстати, говорящая деталь: в Википедии о правительственной премии ни слова нет.
В прошлом году была опубликована «Зона затопления» – ремейк распутинского «Прощания с Матерой», насквозь проперченный все тем же социокритическим дискурсом. Прологом к роману служил откровенно фарсовый диалог энергетика Толи с политиком Володей:
«– Понимаешь, Володь, пуск новой ГЭС, причем мощной, стратегической, – это такой имиджевый плюс! Сколько лет, типа, всё разрушали да разрушали, высасывали советское наследство, а вот теперь взяли и созиднули в конце концов… Часть мое РАО будет вкладывать, часть, думаю, надо на Олежку повесить… Ну, на Баняску. Он же у нас алюминиевым королем назначен. Хочет еще алюминия – пускай инвестирует…
– А кому будет принадлежать ГЭС в итоге?
– А кому у нас все принадлежит, Володь?.. Все будет правильно».
Р.С. играл наверняка. С пуском Богучанской ГЭС ушли под воду красноярские деревушки: ясен пень, государственный Левиафан калечит судьбы простых людей. А кабы осталась электростанция недостроенной? Тогда был бы роман о безработице в Сибири с тем же moralité: государственный Левиафан калечит судьбы простых людей. Но это так, к слову…
Жизненная кривая с завидным постоянством вывозит Сенчина в один и тот же пункт: «Зона затопления» была номинирована на «Большую книгу» и в итоге ее получила – третья премия, миллион рублей. А теперь, на случай если кто не в курсе, потолкуем о большекнижных хозяевах. Премия учреждена «Центром поддержки отечественной словесности». В число учредителей «Центра» входит группа компаний «Ренова», акционер и стратегический инвестор компании «Русал», принадлежащей, – барабанная дробь, публика в нетерпении утирает холодный пот, – Олегу Дерипаске, которого автор стыдливо назвал Баняской.
Вновь вспомним Екклезиаста: «Бог воззовет прошедшее». Воззвал-таки – видимо, для тех, кто с первого раза не понял.
Можно только посочувствовать Роману Валерьевичу: жизнь с извивами, и все мы опутаны государством… Веспасиан в таких случаях выражался без эвфемизмов, с завидной прямотой римлянина: non olet.
ПАРАДОКС ПЯТЫЙ: НЕРАЗРЕШИМЫЙ
Вот вам вопрос покруче гамлетовского: как при таких вводных можно числиться живым классиком (Сенчина сравнивают с Леонидом Андреевым, Чеховым, Буниным, Сартром, Томасом Манном и Достоевским)? И уж тем паче – совестью нации? У меня ответа нет, поскольку ситуация за гранью моего разумения.
Роман Сенчин, на первый взгляд, прост и понятен: путь славный, имя громкое народного заступника. А вместо чахотки и Сибири – Премия правительства РФ и третья премия «Большой книги». Но прост он лишь на первый взгляд. Стоит присмотреться повнимательнее, и выяснится, что это одна из самых парадоксальных фигур в современной отечественной словесности.
.
ПАРАДОКС ПЕРВЫЙ: ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ
.
Впрочем, тут не об одном Сенчине речь – о целой школе, гордо именуемой «новым реализмом». Это словосочетание – беспримесный оксюморон, ибо реализм и новизна суть вещи несовместные. По крайней мере, здесь и сейчас.
Чехова да Салтыкова-Щедрина со товарищи у нас давным-давно растащили на цитаты: на-адо же, будто вчера писано! Однако классики провидцами отнюдь не были, – просто российская история не линейна, но циклична. Подробности у Екклезиаста: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; Бог воззовет прошедшее»
Помните, Черная Королева вразумляла Алису: «Здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте, а чтобы попасть в другое место, нужно бежать в два раза быстрее». Мы полтора столетия неслись со всех ног, чтобы с разбега вляпаться в год 1850-й от Рождества Христова. Приметы налицо: экспортно-сырьевая экономика, всевластие спецслужб, повальное мздоимство, незаживающий кавказский фурункул, вялотекущая грызня славянофилов с западниками и прочая, прочая, прочая.
Цивилизация, по Тойнби, есть ответ человека на внешние вызовы. Вызовы перед русской цивилизацией стоят ровно те же, что и полтора века назад. И ответы русская литература дает те же самые:
«Зимой  еще  хуже.  Тогда  все дома точно погребены снегом... Всем  жизнь  опротивела,  все  чем-то  мучатся, всем постыл свет Божий...» (Ф. Решетников «Подлиповцы», 1864).
«Сумбурно прошла зима. Сумбурно и пусто… Пусто для зимы – это обычно: когда снега по пояс, мало что можно делать… Однообразие дел создавало впечатление пустоты» (Р. Сенчин «Елтышевы», 2009).
«Утром он просыпался со светом, и вместе с ним просыпались: тоска, отвращение, ненависть. Ненависть без протеста, ничем не обусловленная, ненависть к чему-то неопределенному, не имеющему образа» (М. Салтыков-Щедрин «Господа Головлевы», 1875).
«Я просыпаюсь часов в пять… Колют и царапают мысли, не оформленные во что-то конкретное, – просто заливает мозг неприятным, гадким, разъедающим. Кислотой тоски». (Р. Сенчин «Зима», 2013).
Все, что составляет пафос нового реализма, звучало как минимум четырежды. Первопроходцами были литераторы натуральной школы. Затем сказанное повторили разночинцы, чуть позже – Максим с подмаксимками. И, наконец, воспроизвел  кинематограф конца 80-х. А дальше в литературу повалила генерация писателей, травмированных собственным перестроечным отрочеством. Тогда все мы свято веровали, что матюги, похмелье и мордобой – невиданные эстетические горизонты. Многие излечились, но Сенчину долго не удавалось:
«Снова гоним пузырь. Юлька сперва отказывается хлебать, но потом хлебает. Снова ахает, охает. Я даю ей закусить остатками конфеты… Я обнимаю Юльку. Под ее водолазкой ощущаются крупные твердые титьки… Я ее целую в рот. Чувствую вкус губной помады. Стираю помаду ладонью с ее губ и целую уже всерьез. Потом она ложится на траву. Я сверху. Звиздато!» («Танцы»).
Это ново? – так же ново, как фамилия Попова. Вы можете смеяться, но вечнозеленую философию русского нуара я досконально изучил четырех лет отроду, на мокрых задницах в мужской бане: «Нет в жизни счастья», «Бикса и черту подмахнет», «Раб КПСС» и т.д. Блаженны новые реалисты, ибо оскомины не ведают и сраму не имут.
Пубертатный интерес к отбросам у нас принято для приличия маскировать социокритическим дискурсом. Логика здесь та же, что у иртеньевского героя: «Глаз заплыл, пиджак в пыли, / Под кроватью брюки… / До чего же довели / Коммунисты-суки!» Что тоже далеко не открытие. Вспомните хоть универсальную индульгенцию позапрошлого века: «среда заела»...
Впрочем, у новых реалистов нет рефлексий по поводу прошлого, о чем не без гордости доложила В. Пустовая. Сенчин не исключение (примеры см. выше). В его случае повторение пройденного усугубляется хроническими самоповторами. «Сенчин… писатель со сложившейся репутацией: даровитый производитель депрессивных рассказов про бедных людей… Неплохо прочесть одну-две таких повести, но если… будет писать их пятнадцать лет подряд, то кем еще, скажите на милость, кроме тупиковой ветви литературного процесса, он может показаться?» – спрашивал Л. Данилкин. Видимо, предостережение впрок не пошло.
.
ПАРАДОКС ВТОРОЙ: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ
.
«Доброжелательный редакторский карандаш не помешал бы многим сенчинским текстам», – заметила милосердная М. Кучерская. Скажу проще: в добрые времена прозу подобного качества отправляли прямиком в корзину:
«Один за другим тараканы падают на пол, корчатся, распускают крылышки, зарываются, увязывают в смертоносном для них порошке» («Погружение»). Завидная стойкость у насекомых: дохнут, но упрямо увязывают. Погибаю, но не сдаюсь! Кстати, Роман Валерьевич, а что они увязывают?
«Улицы закатывались асфальтом» («Елтышевы»). То-то жизнь у дорожников: улицы сами себя асфальтируют!
«Мария пальцев поморозила» («Полоса»). Это уж и вовсе отдает стругацкой пародией: «Раскопай своих подвалов / И шкафов перетряси…»
«Говорят, этот писатель что-то преподает в Литинституте, который окончил, – неужели спецкурс косноязычия?» – недоумевал И. Фролов.
Весьма к месту будет кинематографическая аллюзия. Итальянский неореализм возник из послевоенного дефицита пленки: дубли были исключены по определению, – поневоле пришлось выдавать операторский брак за методу. Точно так же наш новый реализм возник из фатального неумения выражаться на своем родном языке. Потому косноязычие для новых реалистов – отличительный знак касты. Что-то вроде вампирского причмокивания.
.
ПАРАДОКС ТРЕТИЙ: МАТЕМАТИЧЕСКИЙ
.
Лев Толстой, говорят, то и дело ворчал: невозможно в сотый раз описывать, как человек входит, садится на стул… Тексты Р.С. как минимум наполовину состоят из такого рода нарративов:
«Встала, сняла с буфета коробку с лекарствами, нашла корвалол, накапала в рюмку, развела водой. Выпила. Ушла в комнату, включила телевизор… Погасила телевизор, вернулась на кухню. Может, посуда есть грязная? Надо себя отвлечь... Нет, на столике за печкой было пусто. Присела на теткину табуретку. Пыльные ходики раздражающе тикали, маятник равномерно покачивался туда-сюда. Зачем вообще эти ходики допотопные? Тик-тук, тик-тук... Когда есть еще люди или чем-нибудь занимаешься, их не слышно, а сейчас – как молоточком по мозгам. Николай вернулся минут через сорок. Громко сопя, разделся, вынул из кармана бутылку спирта и банку сайры. Выставил на центр стола, потер руки» («Елтышевы»).
.
«Тащусь в туалет. Позевывая, покашливая от горькой слизи в горле, мочусь. Спускаю воду. Белый маленький счетчик над бачком закрутил свою крыльчатку, красный валик справа стал менять цифры, отсчитывая потраченные литры… Черт, опять забыл плеснуть в унитаз воды из ведра! Вот же оно, рядом, и пластмассовый ковшик плавает… Изо всех сил стараюсь экономить – и постоянно срываюсь» («Зима»).
С математической точки зрения проза Сенчина – неправильная дробь с количеством слов в числителе и количеством фактуры в знаменателе. Если угодно, поверим гармонию самой примитивной арифметикой. Повесть «Чего вы хотите» состоит из тех же самых вязких – ах да, увязывающих! – нарративов и множества цитат: из учебников, Википедии, агитационных листовок, радио- и телепередач, «Pussy Riot», прозы самого Сенчина – из 43 000 слов 4089 приходится именно на выдержки. Прикиньте процент и делайте выводы. Более того, каждая ситуация дублируется: «На кухне вкусно, но и как-то противно пахло омлетом с сосисками», «Купаты пахли и вкусно, и как-то противно». Главная сюжетная коллизия, – девочка сталкивается с непонятной ситуацией, наводит справки в интернете, пугается, – повторяется восьмикратно.
Но и это – не худший образец авторской логореи:
«Как-то в июле, вечером, смотрели с женой новости. Череда событий, по большей части из-за своей привычности не особенно трогающих: президент России Дмитрий Медведев в Нальчике провел второе в этом году заседание Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека; премьер-министр Владимир Путин осмотрел строящийся в подмосковной Дубне коллайдер – ускоритель частиц; губернатор Санкт-Петербурга Валентина Матвиенко заявила, что в среду начнет готовиться к выборам в муниципальный совет, чтобы затем стать сенатором и в дальнейшем возглавить Совет Федерации; прорыв трубы с горячей водой в Выборгском районе Петербурга удалось устранить…» («Полоса») – 88 слов ни о чем. И это, учтите, лишь половина бессоюзного и безразмерного сложного.
Р.С. признавался: «Я родом из Азии, поэтому, видимо, пою о том, что вижу» (Интервью Захару Прилепину). По-моему, генеалогия тут много проще: построчные гонорары у нас никто не отменял.
.
ПАРАДОКС ЧЕТВЕРТЫЙ: ПОЛИТИЧЕСКИЙ
.
Мы добрались до самого любопытного парадокса: в 2012-м болотно-белоленточный оппозиционер, известный своими симпатиями к Удальцову, стал лауреатом Премии правительства РФ. Российские министры всегда отличались причудливой логикой, потому о ней речи нет: неисповедимы пути ея. Гораздо любопытнее будет изучить логику самого Сенчина.
«Подавал на премию не я, это делали помимо меня, и я узнал о том, что книга “Елтышевы” претендует на Премию правительства России случайно, по случаю. Подавали документы, кстати, две организации независимо друг от друга… Некоторый внутренний конфликт был: выпив, я начинал представлять, что скажу на вручении, как себя поведу» (Интервью А. Ганиевой).
По дерзости фантазии номинанта могли конкурировать с грезами наркомана:
«Мою последнюю книгу, на премию правительства выдвинули… И, может, если дадут, взять и хлопнуть ему по е…
– Роман! – вскрикнула мама. – Не выражайся.
– Двинуть по хлебальнику. А?
– Кому?
– Ну кому, блин! Пу!.. И сказать: "Россия без Путина!" Спокойно так в микрофон. И ведь вся страна услышит…» («Чего вы хотите»).
Ну, Роман Валерьевич, не к лицу в ваши-то лета рукоприкладством баловаться. А вот отказаться – да, вполне можно было. С достойной сдержанностью и подобающей сентенцией на устах: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на седалище губителей не седе». И это воистину была бы речь не мальчика, но мужа. Но…
«Сейчас государство или подгосударственные миллиардеры дают деньги большинству журналов, газет, финансируют премии, издание ряда книг и так далее. Что ж делать, если мы опутаны государством… Жизнь избавила меня от реализации фантазий – во время вручения премии я был далеко от Москвы и присутствовать не смог. Понимаю, что ответ мой какой-то не очень прямой, но и жизнь тоже непрямая, с извивами» (Интервью А. Ганиевой).
Кстати, говорящая деталь: в Википедии о правительственной премии ни слова нет.
В прошлом году была опубликована «Зона затопления» – ремейк распутинского «Прощания с Матерой», насквозь проперченный все тем же социокритическим дискурсом. Прологом к роману служил откровенно фарсовый диалог энергетика Толи с политиком Володей:
«– Понимаешь, Володь, пуск новой ГЭС, причем мощной, стратегической, – это такой имиджевый плюс! Сколько лет, типа, всё разрушали да разрушали, высасывали советское наследство, а вот теперь взяли и созиднули в конце концов… Часть мое РАО будет вкладывать, часть, думаю, надо на Олежку повесить… Ну, на Баняску. Он же у нас алюминиевым королем назначен. Хочет еще алюминия – пускай инвестирует…
– А кому будет принадлежать ГЭС в итоге?
– А кому у нас все принадлежит, Володь?.. Все будет правильно».
Р.С. играл наверняка. С пуском Богучанской ГЭС ушли под воду красноярские деревушки: ясен пень, государственный Левиафан калечит судьбы простых людей. А кабы осталась электростанция недостроенной? Тогда был бы роман о безработице в Сибири с тем же moralité: государственный Левиафан калечит судьбы простых людей. Но это так, к слову…
Жизненная кривая с завидным постоянством вывозит Сенчина в один и тот же пункт: «Зона затопления» была номинирована на «Большую книгу» и в итоге ее получила – третья премия, миллион рублей. А теперь, на случай если кто не в курсе, потолкуем о большекнижных хозяевах. Премия учреждена «Центром поддержки отечественной словесности». В число учредителей «Центра» входит группа компаний «Ренова», акционер и стратегический инвестор компании «Русал», принадлежащей, – барабанная дробь, публика в нетерпении утирает холодный пот, – Олегу Дерипаске, которого автор стыдливо назвал Баняской.
Вновь вспомним Екклезиаста: «Бог воззовет прошедшее». Воззвал-таки – видимо, для тех, кто с первого раза не понял.
Можно только посочувствовать Роману Валерьевичу: жизнь с извивами, и все мы опутаны государством… Веспасиан в таких случаях выражался без эвфемизмов, с завидной прямотой римлянина: non olet.
.
ПАРАДОКС ПЯТЫЙ: НЕРАЗРЕШИМЫЙ
.
Вот вам вопрос покруче гамлетовского: как при таких вводных можно числиться живым классиком (Сенчина сравнивают с Леонидом Андреевым, Чеховым, Буниным, Сартром, Томасом Манном и Достоевским)? И уж тем паче – совестью нации? У меня ответа нет, поскольку ситуация за гранью моего разумения.
5
1
Средняя оценка: 3.01238
Проголосовало: 323