Усадьбы вдохновения

Усадьбы вдохновения

ПУШКИНСКИЕ места давно уже стали объектами паломничества почитателей гения поэта, и в советское время большинство из них музеефицировано. Царскосельский Лицей, Михайловское, Тригорское, Петровское, Болдино, Торжок, московская квартира на Арбате, петербургская квартира на Мойке, 12...

И только подмосковное Захарово до конца XX века оставалось известным лишь узкому кругу краеведов и пушкинистов. Между тем это тихое уютное село с полным правом можно назвать колыбелью детства Пушкина и его поэтической родиной.

РАСПОЛОЖЕННОЕ неподалёку от Звенигорода Захарово – место старинное, отмеченное летописями ещё в XVI столетии, однако с ничем не примечательной историей вплоть до осени 1804 года. Именно тогда сельцо было приобретено бабушкой Пушкина, Марией Алексеевной Ганнибал, и каждый летний сезон — с мая по сентябрь — в течение шести лет всё семейство жило здесь. Пушкины провели в деревне даже зиму 1808/09 года. Неродовое, маленькое Захарово не представляло, конечно, блестящего дворянского гнезда, но тогда, в годы пушкинского детства, оно имело отпечаток высокой культуры.

Господский дом, с двумя флигелями и цветником, был окружён обширным липовым парком. Он стоял на холме, под отлогим скатом которого блистал пруд, искусственно созданный плотиной из крохотной речки Захаровки. Дальний берег пруда покрывали густые заросли елей, за которыми виднелись крытые соломой избы деревеньки Захарово.

Месяцы, проводимые в бабушкином имении, на свежем воздухе и парном молоке, были праздником для мальчика – ведь до шести лет его ни разу не вывозили за город. И уже к первой захаровской осени Саша совершенно неожиданно превратился из неповоротливого увальня в шустрого сообразительного шалуна с лучистыми голубыми глазами, живо интересующегося окружающим миром.

Он бродил по живописным захаровским окрестностям, наблюдал, сидя на берегу пруда, вечерние зори, водил с деревенскими девушками хороводы, слушал их песни и сказы, царапал на коре берёз свои первые детские стихи.

Мария Алексеевна запретила говорить в Захарове по-французски, разогнала оттуда иноземных гувернёров, доверив внука только верной няне Арине Родионовне и «дядьке» Никите Козлову. «Бабушка была ума светлого и по своему времени образованного; говорила и писала прекрасным русским языком», - вспоминала позднее Ольга Сергеевна Пушкина. С ней полностью солидарен А.А. Дельвиг: «Она-то, без сомнения, была первою воспитательницею будущего поэта… Она выучила его русскому чтению и письму».

СОБСТВЕННОГО храма в Захарове не имелось, поэтому в воскресные и праздничные дни Саша вместе с родителями, бабушкой и сестрой Ольгой ездил к литургии в соседнее (две версты)  имение князей Голицыных Большие Вязёмы. Там стояла великолепная древняя церковь Спаса-Преображения эпохи Бориса Годунова, и, безусловно, ранние духовные впечатления и переживания Пушкина связаны именно с нею.

Давным-давно на месте селения, окружавшего усадьбу, была последняя перед Москвой почтовая станция на Смоленской дороге. В посёлке обитали ямщики, курсировавшие от Москвы к Смоленску и дальше к границе. Иностранцы останавливались в Вязёмах на отдых. Здесь послов и особо почётных гостей встречали московские бояре для торжественного сопровождения их в столицу.

Восшедший на престол царь Фёдор Иоаннович в 1586 году подарил Вязёмы своему шурину боярину Борису Фёдоровичу Годунову. Тот очень полюбил  новую резиденцию и развернул в ней энергичную строительную деятельность.

На рубеже XVI-XVII веков местность представляла собою окружённый стеною людный городок с деревянным дворцом, двумя церквями, небольшим монастырём Иоанна Богослова, многочисленными службами, торжком (ярмаркой) и станом на столбовой дороге. Кроме того, речка Вязёмка (приток Москвы-реки) была перегорожена плотиной, образовавшей целых три пруда. Годунов всегда предлагал иноземным послам перед въездом в Москву останавливаться в его тамошних хоромах.

Центром усадьбы стал монументальный «храм камен о пяти главах», освящённый первоначально во имя Живоначальной Троицы. Как гласит предание, он построен в один год с колокольней Ивана Великого и символизировал бурное возвышение годуновского рода. А образцом для храма явился, несомненно, кремлёвский же Архангельский собор.

Чуть поодаль от церкви стоит стройная псковского типа звонница-аркада. Про неё, между прочим, ещё двести лет назад А.М. Щекатов и Л.М. Максимович, составители «Словаря географического Российского государства», писали, что она «особливого рода, каких нигде инде не видно». Ещё необычнее применённый в данном случае стиль звона — очепный, когда звонят не «в языки» (исключительно русский способ), а путём заимствованного в Европе раскачивания самого колокола на вращающемся валу-«веретене».

Автором обоих сооружений выступил, скорее всего, самый талантливый тогдашний зодчий – Фёдор Конь.

ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫЙ мальчик заметил, конечно же, и странные граффити внутри храмовых стен. Наверняка, спросил, что означают сии надписи. А взрослые, видимо, объяснили.

… Показательно, что величие вязёмского храмового ансамбля произвело впечатление даже на извечных антагонистов Православия - поляков. В мае 1606 года через село проезжала Марина Мнишек, направлявшаяся к своему жениху - Лжедмитрию I. И кое-кто из её свиты, например, пан Ежи из Кракова, не преминул помолиться в Троицкой церкви. А сама Мнишек в дневнике отметила: «Церковь воистину царская, великолепно украшенная».

Да и захвативший в 1605 году власть Самозванец тоже не обошёл своим вниманием это село. Однажды зимой он устроил здесь потешную битву с осадой крепости. В обороне сидели все русские бояре, а царь, предводительствуя  немецкой гвардией и отрядом польской конницы, пошёл на приступ. Воинам вместо оружия раздали снежные комки. Сначала потеха была чудесной, однако затем немцы добавили в снежки песку, льду и мелких камешков, отчего бояре получили множество синяков и выражали крайнее недовольство. Лжедмитрию пришлось прекратить игру и вернуться в Москву.

Однако поляки с тех пор стали чувствовать себя в России не почтительными гостями, а полноправными хозяевами. И свидетельством эпизодического пребывания тех или иных офицеров в Вязёмах остались те самые – и довольно многочисленные - польские и латинские надписи внутри храма. Но хотя сделаны они на стенах и колоннах, тем не менее, в местах, не покрытых фресками, - истовые католики всё же уважали чужеземные святыни. Самое заметное из граффити (“ROKU 1618 W DZIEN WSZYSTKICH SWIETYCH SCZESNY POLONSKY”) выцарапано в 1618 году, в День всех святых, 1 ноября, накануне Дня поминовения усопших, празднуемых Католической Церковью.

ПОСЛЕ продолжительной обедни Пушкины заходили к хозяину поместья князю Борису Владимировичу Голицыну в его большой белый двухэтажный дом-дворец с бельведером и полукруглой ротондой, выходившей в сад. Голицын, человек высокообразованный, интересовался литературой и театром, и Саша имел возможность знакомиться с редкими томами из усадебной библиотеки.

Потом по дорожкам цветника он добегал до пруда, переходил его по «годуновской» плотине и гулял среди тенистых липовых аллей. В одном уголке парка мальчику показали старую ель, которую все здесь именовали «деревом Петра». А к храмовой ограде примыкало длинное неказистое строение – как оказалось, переделанные в скотный двор палаты самого первого здешнего владельца из голицынского рода.

…В течение XVII столетия Большие Вязёмы постепенно теряли значение государевой резиденции и упоминались лишь в связи с регулярными царскими охотами. Новая жизнь села началась только в 1694 году, когда Пётр I презентовал усадьбу своему воспитателю — «дядьке» — князю Борису Алексеевичу Голицыну в благодарность за спасение во время стрелецкого мятежа. Именно Голицын был рядом с юным царём в критические дни августа-сентября 1689 года, подсказал ему мысль срочно бежать в Троице-Сергиев монастырь и оттуда руководить действиями своих сторонников.

Впрочем, новый владелец не рассматривал Вязёмы как главную вотчину. Основное внимание он отдал другому пожалованному имению — Дубровицам, где им была возведена красивейшая и совсем «неправославная» по облику церковь Знамения Пресвятой Богородицы. А что касается Большевязёмского храма, то алтарь его был переосвящён в честь праздника Преображения Господня. Возможно, этим шагом Б.А. Голицын хотел прославить преобразовательную деятельность своего державного воспитанника. А может, сыграли роль и воспоминания о славных временах в селе Преображенском, где вызревали реформы, так изменившие жизнь России.

Пётр I до конца жизни сохранял к своему «дядьке» глубокое уважение и дважды (в 1701 и 1705 годах) посетил Вязёмы, посадил там ель, которая дожила до самой революции.

СТОЛЬ богатая историческими воспоминаниями местность не могла не пробудить интереса Пушкина к прошлому. И много позже, когда в Михайловском поэт сочинял трагедию «Борис Годунов», ему живо припомнилось слышанное в детстве. Хозяйка корчмы, указывая Самозванцу путь на Литву, называет деревни, которые расположены вокруг Больших Вязём: «Вот хоть отсюда свороти влево, да бором иди по тропинке до часовни, что на Чеканском ручью, а там прямо через болото на Хлопино, а оттуда на Захарьево, а тут уж всякий мальчишка доведет до Луёвых гор». А песня «Как во городе было во Казани», которую затягивает бродячий чернец Варлаам в той же корчме? Она опять-таки впервые услышана Александром Сергеевичем от большевязёмских крестьян.

Кроме того, считается, что в романе «Евгений Онегин» прообразом имения главного героя стали Вязёмы, а имения Лариных – Захарово.

Остался в памяти Пушкина и ряд захаровских случаев. Например, во флигеле усадьбы жила дальняя родственница семьи, психически больная девушка. И однажды, когда Александр возвращался с прогулки, она бросилась к нему с криком: «Братец, меня принимают за пожар!» Выяснилось, что по предписанию некоего эскулапа её лечили испугами и с этой целью провели в комнату пожарный рукав. Пушкин успокоил девицу, галантно уверяя, что она прекрасна, как цветок, а цветам ведь тоже необходима поливка.

Тяжёлое впечатление произвела кончина младшего брата Николая. Они играли вместе, иногда  ссорились. Когда же шестилетний малыш опасно занемог, Пушкину стало очень его жаль, и он подошёл к кроватке с участием. Больной братец, чтобы подразнить Сашу, показал ему язык.

А вскоре он умер – 30 июля 1807 года. Могила Николеньки Пушкина находится  у средней алтарной апсиды вязёмской церкви. Больше ста лет она была забыта и пребывала в небрежении. Теперь надгробный памятник тщательно отреставрирован.

ВЕСНОЙ 1811 года, по-видимому, в  связи с поступлением старшего внука в Лицей, М.А. Ганнибал продала Захарово дальней родственнице, о чём Пушкин очень сожалел.

В своих стихах и письмах он часто припоминал этот милый подмосковный уголок. Шестнадцатилетним лицеистом он пишет в «Послании к Юдину»:

Мне видится моё селенье,

Моё Захарово; оно

С заборами в реке волнистой,

С мостом и рощею тенистой

Зерцалом вод отражено.

«Комната полна была народу. Были колбинские, захарьевские, приказчица с дочерьми, хлупинские...», — читаем мы в «Барышне-крестьянке». Описание Захарова и его окрестностей есть также в «Дубровском», в «Истории села Горюхина».

Александр Сергеевич не раз порывался навестить дорогие для него места. Но осуществить ему это удалось только в 1830-м, накануне женитьбы. Надежда Осиповна Пушкина, матушка поэта, сообщала в этой связи дочери Ольге: «Вообрази, он совершил этим летом сентиментальное путешествие в Захарово, отправился туда один, единственно для того, чтобы увидеть места, где провёл несколько годов своего детства».

А там, к слову, постоянно обитала Марья Никитина — дочь няни Арины Родионовны, вышедшая замуж за здешнего крестьянина. Спустя двадцать лет она передавала свои воспоминания навестившему Захарово литератору Н.В. Бергу: «Приезжал он ко мне сам, перед тем как вздумал жениться. Я, говорит, Марья, невесту сосватал, жениться хочу… И приехал это не прямо по большой дороге, а задами… Я сижу, смотрю, тройка! Я эдак… А он уж ко мне в избу-то и бежит… “Чем, мол, вас, батюшка, угощать я стану? Сем, мол, яишенку сделаю!” - Ну, сделай, Марья!” - Пока он пошёл это по саду, я ему яишенку-то и сварила».

Задержавшись в Больших Вязёмах, поэт, вероятно, не мог пробыть в Захарове долго, просто обежал усадьбу. А уехал с чувством глубокой грусти… «Всё наше решилося, - сказал он Марье, - всё поломали, всё заросло!»

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, увы, не пощадили и захаровский барский дом, и на его фундаменте последний здешний хозяин помещик Нечаев построил другой, абсолютно похожий. Это здание сгорело относительно недавно и вновь восстановлено в 1999 году — к 200-летию со дня рождения поэта.

Ныне оба старинных имения объединены в Государственный историко-литературный музей А.С. Пушкина. В бывшем дворце Голицыных развёрнута впечатляющая экспозиция, посвящённая жизни Вязём в первой половине XIX столетия. Воссозданный же дом в Захарове отдан под музей детства великого поэта.

Добавим напоследок, что памятные знаки в честь Пушкина появились здесь ещё в 1937 и 1949 годах. Впоследствии был сооружён памятник, исполненный скульптором А.С. Хижняком, - юный Александр сидит вполоборота на камне, устремив взор на пруд.  Однако самым впечатляющим монументом стала работа скульптора А.Е. Козинина (2005 год) – бабушка Мария Алексеевна нежно обнимает своего маленького внука. В обеих фигурах столько живости и теплоты, что просто диву даёшься!

Небольшой бюст Пушкина установлен помимо этого в Больших Вязёмах, напротив дворца.

ПУШКИНСКИЕ места давно уже стали объектами паломничества почитателей гения поэта, и в советское время большинство из них музеефицировано. Царскосельский Лицей, Михайловское, Тригорское, Петровское, Болдино, Торжок, московская квартира на Арбате, петербургская квартира на Мойке, 12...

И только подмосковное Захарово до конца XX века оставалось известным лишь узкому кругу краеведов и пушкинистов. Между тем это тихое уютное село с полным правом можно назвать колыбелью детства Пушкина и его поэтической родиной.

РАСПОЛОЖЕННОЕ неподалёку от Звенигорода Захарово – место старинное, отмеченное летописями ещё в XVI столетии, однако с ничем не примечательной историей вплоть до осени 1804 года. Именно тогда сельцо было приобретено бабушкой Пушкина, Марией Алексеевной Ганнибал, и каждый летний сезон — с мая по сентябрь — в течение шести лет всё семейство жило здесь. Пушкины провели в деревне даже зиму 1808/09 года. Неродовое, маленькое Захарово не представляло, конечно, блестящего дворянского гнезда, но тогда, в годы пушкинского детства, оно имело отпечаток высокой культуры.

Господский дом, с двумя флигелями и цветником, был окружён обширным липовым парком. Он стоял на холме, под отлогим скатом которого блистал пруд, искусственно созданный плотиной из крохотной речки Захаровки. Дальний берег пруда покрывали густые заросли елей, за которыми виднелись крытые соломой избы деревеньки Захарово.

Месяцы, проводимые в бабушкином имении, на свежем воздухе и парном молоке, были праздником для мальчика – ведь до шести лет его ни разу не вывозили за город. И уже к первой захаровской осени Саша совершенно неожиданно превратился из неповоротливого увальня в шустрого сообразительного шалуна с лучистыми голубыми глазами, живо интересующегося окружающим миром.

Он бродил по живописным захаровским окрестностям, наблюдал, сидя на берегу пруда, вечерние зори, водил с деревенскими девушками хороводы, слушал их песни и сказы, царапал на коре берёз свои первые детские стихи.

Мария Алексеевна запретила говорить в Захарове по-французски, разогнала оттуда иноземных гувернёров, доверив внука только верной няне Арине Родионовне и «дядьке» Никите Козлову. «Бабушка была ума светлого и по своему времени образованного; говорила и писала прекрасным русским языком», - вспоминала позднее Ольга Сергеевна Пушкина. С ней полностью солидарен А.А. Дельвиг: «Она-то, без сомнения, была первою воспитательницею будущего поэта… Она выучила его русскому чтению и письму».

СОБСТВЕННОГО храма в Захарове не имелось, поэтому в воскресные и праздничные дни Саша вместе с родителями, бабушкой и сестрой Ольгой ездил к литургии в соседнее (две версты)  имение князей Голицыных Большие Вязёмы. Там стояла великолепная древняя церковь Спаса-Преображения эпохи Бориса Годунова, и, безусловно, ранние духовные впечатления и переживания Пушкина связаны именно с нею.

Давным-давно на месте селения, окружавшего усадьбу, была последняя перед Москвой почтовая станция на Смоленской дороге. В посёлке обитали ямщики, курсировавшие от Москвы к Смоленску и дальше к границе. Иностранцы останавливались в Вязёмах на отдых. Здесь послов и особо почётных гостей встречали московские бояре для торжественного сопровождения их в столицу.

Восшедший на престол царь Фёдор Иоаннович в 1586 году подарил Вязёмы своему шурину боярину Борису Фёдоровичу Годунову. Тот очень полюбил  новую резиденцию и развернул в ней энергичную строительную деятельность.

На рубеже XVI-XVII веков местность представляла собою окружённый стеною людный городок с деревянным дворцом, двумя церквями, небольшим монастырём Иоанна Богослова, многочисленными службами, торжком (ярмаркой) и станом на столбовой дороге. Кроме того, речка Вязёмка (приток Москвы-реки) была перегорожена плотиной, образовавшей целых три пруда. Годунов всегда предлагал иноземным послам перед въездом в Москву останавливаться в его тамошних хоромах.

Центром усадьбы стал монументальный «храм камен о пяти главах», освящённый первоначально во имя Живоначальной Троицы. Как гласит предание, он построен в один год с колокольней Ивана Великого и символизировал бурное возвышение годуновского рода. А образцом для храма явился, несомненно, кремлёвский же Архангельский собор.

Чуть поодаль от церкви стоит стройная псковского типа звонница-аркада. Про неё, между прочим, ещё двести лет назад А.М. Щекатов и Л.М. Максимович, составители «Словаря географического Российского государства», писали, что она «особливого рода, каких нигде инде не видно». Ещё необычнее применённый в данном случае стиль звона — очепный, когда звонят не «в языки» (исключительно русский способ), а путём заимствованного в Европе раскачивания самого колокола на вращающемся валу-«веретене».

Автором обоих сооружений выступил, скорее всего, самый талантливый тогдашний зодчий – Фёдор Конь.

ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫЙ мальчик заметил, конечно же, и странные граффити внутри храмовых стен. Наверняка, спросил, что означают сии надписи. А взрослые, видимо, объяснили.

… Показательно, что величие вязёмского храмового ансамбля произвело впечатление даже на извечных антагонистов Православия - поляков. В мае 1606 года через село проезжала Марина Мнишек, направлявшаяся к своему жениху - Лжедмитрию I. И кое-кто из её свиты, например, пан Ежи из Кракова, не преминул помолиться в Троицкой церкви. А сама Мнишек в дневнике отметила: «Церковь воистину царская, великолепно украшенная».

Да и захвативший в 1605 году власть Самозванец тоже не обошёл своим вниманием это село. Однажды зимой он устроил здесь потешную битву с осадой крепости. В обороне сидели все русские бояре, а царь, предводительствуя  немецкой гвардией и отрядом польской конницы, пошёл на приступ. Воинам вместо оружия раздали снежные комки. Сначала потеха была чудесной, однако затем немцы добавили в снежки песку, льду и мелких камешков, отчего бояре получили множество синяков и выражали крайнее недовольство. Лжедмитрию пришлось прекратить игру и вернуться в Москву.

Однако поляки с тех пор стали чувствовать себя в России не почтительными гостями, а полноправными хозяевами. И свидетельством эпизодического пребывания тех или иных офицеров в Вязёмах остались те самые – и довольно многочисленные - польские и латинские надписи внутри храма. Но хотя сделаны они на стенах и колоннах, тем не менее, в местах, не покрытых фресками, - истовые католики всё же уважали чужеземные святыни. Самое заметное из граффити (“ROKU 1618 W DZIEN WSZYSTKICH SWIETYCH SCZESNY POLONSKY”) выцарапано в 1618 году, в День всех святых, 1 ноября, накануне Дня поминовения усопших, празднуемых Католической Церковью.

ПОСЛЕ продолжительной обедни Пушкины заходили к хозяину поместья князю Борису Владимировичу Голицыну в его большой белый двухэтажный дом-дворец с бельведером и полукруглой ротондой, выходившей в сад. Голицын, человек высокообразованный, интересовался литературой и театром, и Саша имел возможность знакомиться с редкими томами из усадебной библиотеки.

Потом по дорожкам цветника он добегал до пруда, переходил его по «годуновской» плотине и гулял среди тенистых липовых аллей. В одном уголке парка мальчику показали старую ель, которую все здесь именовали «деревом Петра». А к храмовой ограде примыкало длинное неказистое строение – как оказалось, переделанные в скотный двор палаты самого первого здешнего владельца из голицынского рода.

…В течение XVII столетия Большие Вязёмы постепенно теряли значение государевой резиденции и упоминались лишь в связи с регулярными царскими охотами. Новая жизнь села началась только в 1694 году, когда Пётр I презентовал усадьбу своему воспитателю — «дядьке» — князю Борису Алексеевичу Голицыну в благодарность за спасение во время стрелецкого мятежа. Именно Голицын был рядом с юным царём в критические дни августа-сентября 1689 года, подсказал ему мысль срочно бежать в Троице-Сергиев монастырь и оттуда руководить действиями своих сторонников.

Впрочем, новый владелец не рассматривал Вязёмы как главную вотчину. Основное внимание он отдал другому пожалованному имению — Дубровицам, где им была возведена красивейшая и совсем «неправославная» по облику церковь Знамения Пресвятой Богородицы. А что касается Большевязёмского храма, то алтарь его был переосвящён в честь праздника Преображения Господня. Возможно, этим шагом Б.А. Голицын хотел прославить преобразовательную деятельность своего державного воспитанника. А может, сыграли роль и воспоминания о славных временах в селе Преображенском, где вызревали реформы, так изменившие жизнь России.

Пётр I до конца жизни сохранял к своему «дядьке» глубокое уважение и дважды (в 1701 и 1705 годах) посетил Вязёмы, посадил там ель, которая дожила до самой революции.

СТОЛЬ богатая историческими воспоминаниями местность не могла не пробудить интереса Пушкина к прошлому. И много позже, когда в Михайловском поэт сочинял трагедию «Борис Годунов», ему живо припомнилось слышанное в детстве. Хозяйка корчмы, указывая Самозванцу путь на Литву, называет деревни, которые расположены вокруг Больших Вязём: «Вот хоть отсюда свороти влево, да бором иди по тропинке до часовни, что на Чеканском ручью, а там прямо через болото на Хлопино, а оттуда на Захарьево, а тут уж всякий мальчишка доведет до Луёвых гор». А песня «Как во городе было во Казани», которую затягивает бродячий чернец Варлаам в той же корчме? Она опять-таки впервые услышана Александром Сергеевичем от большевязёмских крестьян.

Кроме того, считается, что в романе «Евгений Онегин» прообразом имения главного героя стали Вязёмы, а имения Лариных – Захарово.

Остался в памяти Пушкина и ряд захаровских случаев. Например, во флигеле усадьбы жила дальняя родственница семьи, психически больная девушка. И однажды, когда Александр возвращался с прогулки, она бросилась к нему с криком: «Братец, меня принимают за пожар!» Выяснилось, что по предписанию некоего эскулапа её лечили испугами и с этой целью провели в комнату пожарный рукав. Пушкин успокоил девицу, галантно уверяя, что она прекрасна, как цветок, а цветам ведь тоже необходима поливка.

Тяжёлое впечатление произвела кончина младшего брата Николая. Они играли вместе, иногда  ссорились. Когда же шестилетний малыш опасно занемог, Пушкину стало очень его жаль, и он подошёл к кроватке с участием. Больной братец, чтобы подразнить Сашу, показал ему язык.

А вскоре он умер – 30 июля 1807 года. Могила Николеньки Пушкина находится  у средней алтарной апсиды вязёмской церкви. Больше ста лет она была забыта и пребывала в небрежении. Теперь надгробный памятник тщательно отреставрирован.

ВЕСНОЙ 1811 года, по-видимому, в  связи с поступлением старшего внука в Лицей, М.А. Ганнибал продала Захарово дальней родственнице, о чём Пушкин очень сожалел.

В своих стихах и письмах он часто припоминал этот милый подмосковный уголок. Шестнадцатилетним лицеистом он пишет в «Послании к Юдину»:

.

.

«Комната полна была народу. Были колбинские, захарьевские, приказчица с дочерьми, хлупинские...», — читаем мы в «Барышне-крестьянке». Описание Захарова и его окрестностей есть также в «Дубровском», в «Истории села Горюхина».

Александр Сергеевич не раз порывался навестить дорогие для него места. Но осуществить ему это удалось только в 1830-м, накануне женитьбы. Надежда Осиповна Пушкина, матушка поэта, сообщала в этой связи дочери Ольге: «Вообрази, он совершил этим летом сентиментальное путешествие в Захарово, отправился туда один, единственно для того, чтобы увидеть места, где провёл несколько годов своего детства».

А там, к слову, постоянно обитала Марья Никитина — дочь няни Арины Родионовны, вышедшая замуж за здешнего крестьянина. Спустя двадцать лет она передавала свои воспоминания навестившему Захарово литератору Н.В. Бергу: «Приезжал он ко мне сам, перед тем как вздумал жениться. Я, говорит, Марья, невесту сосватал, жениться хочу… И приехал это не прямо по большой дороге, а задами… Я сижу, смотрю, тройка! Я эдак… А он уж ко мне в избу-то и бежит… “Чем, мол, вас, батюшка, угощать я стану? Сем, мол, яишенку сделаю!” - Ну, сделай, Марья!” - Пока он пошёл это по саду, я ему яишенку-то и сварила».

Задержавшись в Больших Вязёмах, поэт, вероятно, не мог пробыть в Захарове долго, просто обежал усадьбу. А уехал с чувством глубокой грусти… «Всё наше решилося, - сказал он Марье, - всё поломали, всё заросло!»

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, увы, не пощадили и захаровский барский дом, и на его фундаменте последний здешний хозяин помещик Нечаев построил другой, абсолютно похожий. Это здание сгорело относительно недавно и вновь восстановлено в 1999 году — к 200-летию со дня рождения поэта.

Ныне оба старинных имения объединены в Государственный историко-литературный музей А.С. Пушкина. В бывшем дворце Голицыных развёрнута впечатляющая экспозиция, посвящённая жизни Вязём в первой половине XIX столетия. Воссозданный же дом в Захарове отдан под музей детства великого поэта.

Добавим напоследок, что памятные знаки в честь Пушкина появились здесь ещё в 1937 и 1949 годах. Впоследствии был сооружён памятник, исполненный скульптором А.С. Хижняком, - юный Александр сидит вполоборота на камне, устремив взор на пруд.  Однако самым впечатляющим монументом стала работа скульптора А.Е. Козинина (2005 год) – бабушка Мария Алексеевна нежно обнимает своего маленького внука. В обеих фигурах столько живости и теплоты, что просто диву даёшься!

Небольшой бюст Пушкина установлен помимо этого в Больших Вязёмах, напротив дворца.