Два метода — два ума

Светлана Коппел-Ковтун

Два метода — два ума

…«Птицы» и «лягушки» — враги непримиримые, они не сойдутся никогда. История противостояний насчитывает десятилетия, но сами «военные» действия не происходят, т.к. оппозиционные группировки находятся в разных измерениях…

1. Внутренний компьютер

Когда-то в школе, уже в старших классах, я решила попробовать написать сочинение, «как все» — обложившись книгами. Оказалось скучно, и я с затруднениями потом возвращалась в привычную колею. До того всегда писала «из головы», из каких-то глубин, которые вбирали в себя некую информацию, а потом отдавали её переосмысленной. Во мне трудился какой-то внутренний компьютер, а не я. Вероятно, это была уже работа личности, которая разовьётся гораздо позже. Но функция этой личности, отвечающая за осмысление действительности и написание текстов, действовала уже тогда, не особо нуждаясь во мне самой.

Этот опыт закреплялся другими интересными случаями. Один произошёл на уроке русского языка (по внутренним ощущениям это было классе в пятом-шестом-седьмом). Я не выучила правило, но выдумала его тут же, на уроке. Учительница похвалила результат: сказала, что сформулировано иначе, другими словами (не теми, что в учебнике), но верно.

Другой случай произошёл на уроке физики. Как ни странно, моя гуманитарная голова оказалась способной понять без изучения по учебнику какую-то тему — кажется, что-то из механики. И не просто понять, а написать по ней контрольную и получить оценку «отлично». Меня нередко забирали на всевозможные олимпиады и конкурсы, и вот после очередного такого пропуска я пришла в школу как раз на контрольную по физике — пришлось задуматься.

* * *

Вспоминаю антифашистский рассказ Андрея Платонова «По небу полуночи», там есть эпизод, когда главный герой Эрих Зуммер, немецкий лётчик, перешедший на сторону Испанской республики, спасает едва живого испанского ребёнка, найденного в пустом и безлюдном доме. Ребёнок, оставшийся без покровительства родителей, ошеломлён ужасом жизни. Его «большие глаза … были широко открыты, как утренний рассвет, но они глядели пусто, точно в них было безоблачное, равнодушное небо». Мальчик «вынужден забыть всю природу и всех людей, чтобы сжаться в жалость своего безумия, как в единственную самозащиту своей жизни».

Платонов рисует спрятавшегося в безумие малыша, который помалу движется от мертвенного окаменения (даже забыл как едят шоколад) к сумеречной жизни, ощутив душевное участие неравнодушного человека. «Поговорив, мальчик умолкал, как бы вслушиваясь, что ему говорит что-то изнутри его души, и опять начинал быстро говорить в ответ кому-то».

Вслушивание в свои глубины, когда «говорит что-то изнутри души», этот диалог с самим собой почти утратившего рассудок ребёнка, есть разговор всё с тем же внутренним механизмом, заложенным в человека Творцом. Он жив в нас, но, вероятно, замирает, когда мы утрачиваем признаки жизненной нормы.

* * *

Того же рода внутренний компьютер работал и в великом Менделееве, когда тому приснилась Периодическая система элементов. Его ум (мозг) был достаточно развит для приёма такого рода сновидения, но всё же это было сновидение.

Подобного рода «открытия» в науке — не редкость. Не зря Эйнштейн говорил, что интуиция — это священный дар, а рациональное мышление — покорный слуга. Разумеется, и дар, и слуга одновременно служат делу творческой личности, но не в равной мере, причём доминантная сила у каждого своя.

Поэты пишут свои стихи также с помощью инструмента сознания, который мы условно назвали внутренним компьютером, потому что он работает автономно от сознания и выдаёт «на-гора» порой самые неожиданные результаты.

И вот что любопытно: бывает, что внутренний компьютер человека — одно, а личность его — совершенно другое. Так, близко знавший Николая Лескова в последние пятнадцать лет его жизни В.Л. Величко утверждал: «У человека, ставшего писателем, появляется как бы вторая духовная природа, управляемая собственными законами и большею частью стоящая выше личной натуры того же человека, с которою он ведёт ожесточённую борьбу. Например, Лесков был очень физический человек, с кипучими страстями и нравственным обликом материалиста, а в литературе он являлся одним из крупнейших представителей идеализма» (Жизнь Николая Лескова. А. Лесков).

2. «Птицы» и «лягушки»

Татьяна Черниговская, учёный-психолингвист и нейробиолог, как-то заметила: «Птицы и лягушки — враги непримиримые, они не сойдутся никогда — я это наблюдала». Она имела в виду взаимное неприятие генеративистов и функционалистов (последователи противоборствующих теорий познания). «История противостояний насчитывает десятилетия, но сами военные действия не происходят, т.к. оппозиционные группировки находятся в разных измерениях, и даже факт значимости противника и возможность реальной борьбы не признается обеими сторонами».

Собственно на «лягушек» и «птиц» разделил учёных американский физик-теоретик Фримен Дайсон, себя причислявший к лягушкам. Первые по его мысли приспособлены разглядывать конкретные детали и последовательно решать задачи одну за другой. Вторые (т. е. птицы) — парят высоко в небе и обозревают с высоты огромные пространства, достигая прозрений.

* * *

Нечто схожее происходит со всеми нами: мы как бы на разных видах топлива работаем, идём к разным целям и разными путями; от причастности к разным вещам испытываем счастье. Есть пути и цели сравнительно более внешние, есть более внутренние; и сила для их прохождения и достижения нужна различная.

Противоборство этих сил можно наблюдать на самых разных уровнях и в самых разных сферах человеческого существования. Писатель Андрей Платонов, соединявший в себе те и другие, на мой взгляд, является описателем как раз этой борьбы. Пишет он от имени «птиц», но при этом своим «птичьим» зрением он видит отдельного человека, различает в нём сокровенное и за него бьётся с безличными и обезличивающими стихиями, кои, воцарившись в людях, творят много безобразий.

Вспомним фрагмент из «Котлована»:

— Администрация говорит, что ты стоял и думал среди производства, — сказали в завкоме. — О чем ты думал, товарищ Вощев?

— О плане жизни.

— Завод работает по готовому плану треста, а план личной жизни ты мог бы прорабатывать в клубе или в красном уголке.

— Я думал о плане общей жизни. Своей жизни я не боюсь, она мне не загадка.

— Ну и что ж ты бы мог сделать?

— Я мог выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного смысла улучшилась бы производительность.

— Счастье произойдёт от материализма, товарищ Вощев, а не от смысла.

Но Вощев, как мы помним, слабеет от потери смысла. Ему без истины «стыдно жить», потому он теряет жизненную силу и работоспособность, если не помнит смысла. Его-то и уволили «с производства вследствие роста слабосильности в нём и задумчивости среди общего темпа труда».

Другой персонаж Платонова делает многозначительное замечание: «Некуда жить, вот и думаешь в голову»…

Актуален для наших дней Платонов,  человек снова зажат со всех сторон, и давят его опять нешуточно. Чехов советовал выдавливать из себя раба, а теперь выдавливают человека, раба же оставляют.

Дар, по большому счёту, всегда не только наличие чего-то, но и отсутствие; это не только одарённость, но и уязвимость. Человек вообще — уязвим. Чтобы быть и оставаться человеком, особенно в лихолетья, надо внимательно вслушиваться в свои глубины, подобно обездоленному малышу из рассказа Платонова, ибо «длительные страдания ведут к изменению сущности» (Марсель Пруст).

* * *

Боюсь что-либо утверждать, но предположу, что известные литературные антиномии вроде «Цветаева — Ахматова» или «Флобер — Стендаль» происходят из того самого различия типов внутреннего компьютера, т. е. читатель, как потребитель текста, выбирает себе более родственное «питание», соответствующее «генеральной линии» его души. По тому же принципу ученик выбирает духовного учителя, а учитель — ученика.

…«Птицы» и «лягушки» — враги непримиримые, они не сойдутся никогда. История противостояний насчитывает десятилетия, но сами «военные» действия не происходят, т.к. оппозиционные группировки находятся в разных измерениях…

.

1. Внутренний компьютер

.

Когда-то в школе, уже в старших классах, я решила попробовать написать сочинение, «как все» — обложившись книгами. Оказалось скучно, и я с затруднениями потом возвращалась в привычную колею. До того всегда писала «из головы», из каких-то глубин, которые вбирали в себя некую информацию, а потом отдавали её переосмысленной. Во мне трудился какой-то внутренний компьютер, а не я. Вероятно, это была уже работа личности, которая разовьётся гораздо позже. Но функция этой личности, отвечающая за осмысление действительности и написание текстов, действовала уже тогда, не особо нуждаясь во мне самой.

Этот опыт закреплялся другими интересными случаями. Один произошёл на уроке русского языка (по внутренним ощущениям это было классе в пятом-шестом-седьмом). Я не выучила правило, но выдумала его тут же, на уроке. Учительница похвалила результат: сказала, что сформулировано иначе, другими словами (не теми, что в учебнике), но верно.

Другой случай произошёл на уроке физики. Как ни странно, моя гуманитарная голова оказалась способной понять без изучения по учебнику какую-то тему — кажется, что-то из механики. И не просто понять, а написать по ней контрольную и получить оценку «отлично». Меня нередко забирали на всевозможные олимпиады и конкурсы, и вот после очередного такого пропуска я пришла в школу как раз на контрольную по физике — пришлось задуматься.

.

* * *

.

Вспоминаю антифашистский рассказ Андрея Платонова «По небу полуночи», там есть эпизод, когда главный герой Эрих Зуммер, немецкий лётчик, перешедший на сторону Испанской республики, спасает едва живого испанского ребёнка, найденного в пустом и безлюдном доме. Ребёнок, оставшийся без покровительства родителей, ошеломлён ужасом жизни. Его «большие глаза … были широко открыты, как утренний рассвет, но они глядели пусто, точно в них было безоблачное, равнодушное небо». Мальчик «вынужден забыть всю природу и всех людей, чтобы сжаться в жалость своего безумия, как в единственную самозащиту своей жизни».

Платонов рисует спрятавшегося в безумие малыша, который помалу движется от мертвенного окаменения (даже забыл как едят шоколад) к сумеречной жизни, ощутив душевное участие неравнодушного человека. «Поговорив, мальчик умолкал, как бы вслушиваясь, что ему говорит что-то изнутри его души, и опять начинал быстро говорить в ответ кому-то».

Вслушивание в свои глубины, когда «говорит что-то изнутри души», этот диалог с самим собой почти утратившего рассудок ребёнка, есть разговор всё с тем же внутренним механизмом, заложенным в человека Творцом. Он жив в нас, но, вероятно, замирает, когда мы утрачиваем признаки жизненной нормы.

.

* * *

.

Того же рода внутренний компьютер работал и в великом Менделееве, когда тому приснилась Периодическая система элементов. Его ум (мозг) был достаточно развит для приёма такого рода сновидения, но всё же это было сновидение.

Подобного рода «открытия» в науке — не редкость. Не зря Эйнштейн говорил, что интуиция — это священный дар, а рациональное мышление — покорный слуга. Разумеется, и дар, и слуга одновременно служат делу творческой личности, но не в равной мере, причём доминантная сила у каждого своя.

Поэты пишут свои стихи также с помощью инструмента сознания, который мы условно назвали внутренним компьютером, потому что он работает автономно от сознания и выдаёт «на-гора» порой самые неожиданные результаты.

И вот что любопытно: бывает, что внутренний компьютер человека — одно, а личность его — совершенно другое. Так, близко знавший Николая Лескова в последние пятнадцать лет его жизни В.Л. Величко утверждал: «У человека, ставшего писателем, появляется как бы вторая духовная природа, управляемая собственными законами и большею частью стоящая выше личной натуры того же человека, с которою он ведёт ожесточённую борьбу. Например, Лесков был очень физический человек, с кипучими страстями и нравственным обликом материалиста, а в литературе он являлся одним из крупнейших представителей идеализма» (Жизнь Николая Лескова. А. Лесков).

.

2. «Птицы» и «лягушки»

.

Татьяна Черниговская, учёный-психолингвист и нейробиолог, как-то заметила: «Птицы и лягушки — враги непримиримые, они не сойдутся никогда — я это наблюдала». Она имела в виду взаимное неприятие генеративистов и функционалистов (последователи противоборствующих теорий познания). «История противостояний насчитывает десятилетия, но сами военные действия не происходят, т.к. оппозиционные группировки находятся в разных измерениях, и даже факт значимости противника и возможность реальной борьбы не признается обеими сторонами».

Собственно на «лягушек» и «птиц» разделил учёных американский физик-теоретик Фримен Дайсон, себя причислявший к лягушкам. Первые по его мысли приспособлены разглядывать конкретные детали и последовательно решать задачи одну за другой. Вторые (т. е. птицы) — парят высоко в небе и обозревают с высоты огромные пространства, достигая прозрений.

.

* * *

.

Нечто схожее происходит со всеми нами: мы как бы на разных видах топлива работаем, идём к разным целям и разными путями; от причастности к разным вещам испытываем счастье. Есть пути и цели сравнительно более внешние, есть более внутренние; и сила для их прохождения и достижения нужна различная.

Противоборство этих сил можно наблюдать на самых разных уровнях и в самых разных сферах человеческого существования. Писатель Андрей Платонов, соединявший в себе те и другие, на мой взгляд, является описателем как раз этой борьбы. Пишет он от имени «птиц», но при этом своим «птичьим» зрением он видит отдельного человека, различает в нём сокровенное и за него бьётся с безличными и обезличивающими стихиями, кои, воцарившись в людях, творят много безобразий.

Вспомним фрагмент из «Котлована»:

.

— Администрация говорит, что ты стоял и думал среди производства, — сказали в завкоме. — О чем ты думал, товарищ Вощев?

— О плане жизни.

— Завод работает по готовому плану треста, а план личной жизни ты мог бы прорабатывать в клубе или в красном уголке.

— Я думал о плане общей жизни. Своей жизни я не боюсь, она мне не загадка.

— Ну и что ж ты бы мог сделать?

— Я мог выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного смысла улучшилась бы производительность.

— Счастье произойдёт от материализма, товарищ Вощев, а не от смысла.

.

Но Вощев, как мы помним, слабеет от потери смысла. Ему без истины «стыдно жить», потому он теряет жизненную силу и работоспособность, если не помнит смысла. Его-то и уволили «с производства вследствие роста слабосильности в нём и задумчивости среди общего темпа труда».

Другой персонаж Платонова делает многозначительное замечание: «Некуда жить, вот и думаешь в голову»…

Актуален для наших дней Платонов,  человек снова зажат со всех сторон, и давят его опять нешуточно. Чехов советовал выдавливать из себя раба, а теперь выдавливают человека, раба же оставляют.

Дар, по большому счёту, всегда не только наличие чего-то, но и отсутствие; это не только одарённость, но и уязвимость. Человек вообще — уязвим. Чтобы быть и оставаться человеком, особенно в лихолетья, надо внимательно вслушиваться в свои глубины, подобно обездоленному малышу из рассказа Платонова, ибо «длительные страдания ведут к изменению сущности» (Марсель Пруст).

.

* * *

.

Боюсь что-либо утверждать, но предположу, что известные литературные антиномии вроде «Цветаева — Ахматова» или «Флобер — Стендаль» происходят из того самого различия типов внутреннего компьютера, т. е. читатель, как потребитель текста, выбирает себе более родственное «питание», соответствующее «генеральной линии» его души. По тому же принципу ученик выбирает духовного учителя, а учитель — ученика.