«Мети, мети, моя метель!»

«Мети, мети, моя метель!»

Как я Свиридову «Романс» сочинил

.

Давно меня донимала странная задумка: сочинить текст к свиридовскому «Романсу», написанному нашим великим современником к пушкинской «Метели» в 1973 г.

Понятно, что это — не вокальное, не хоровое, а инструментальное произведение. Тем не менее, у Георгия Васильевича стояло два мешка писем с текстами к «Романсу».

.

Один из наиболее распространённых вариантов — сочинение «Живи, мечта», https://www.youtube.com/watch?v=9klC9gz01B8 в прекрасном исполнении a capella Архиерейского праздничного мужского хора Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры; тогда регентом коллектива был замечательный музыкант Валерий Рязанов. «Живи, мечта, живи во мне Надеждой светлою, не угасая, Мне встречу с милой обещая, Живи, высокая, живи, родная! Мне встречу с милой обещая, Живи, высокая, живи во мне!» Пусть не обижается автор текста (в одних источниках назван Геннадий Пасько, в других — Ал. Сергеев), он мне показался избыточно «розово-воздушным».

.

К музыке «Романса» также написан текст епископом Тихоном (Шевкуновым), озаглавленный как «Реквием», известный в исполнении хора Сретенского монастыря https://www.youtube.com/watch?v=mlfsH66Y4HE

(художественный руководитель и регент — Никон Жила, солист — Дмитрий Белосельский). Это вполне возможный, конечно, и по-своему впечатляющий смысловой подход, хотя и весьма опосредованно соотносящийся с «Метелью» и «Романсом». Всё же романс есть романс, а реквием — заупокойная месса. На мой слух, главным недостатком этого — замечательно вокального — варианта является местами некоторое искажение (например, в первой же строке, «Никто, никто не станет рядом…») мелодической линии неточной подтекстовкой; в некоторых стихах должны бы быть мужские окончания.

.

Уже после того, как я закончил свою работу, поиски привели и к ещё одному варианту  текста, сочинённому поэтом Станиславом Золотцевым, где есть концептуальные и для меня строки «И сердце русское горит в метели», «Метель — навек. Метель — повсюду…», с понятным выходом к пушкинскому Святогорью:

.

Метель — судьба. Метель — подруга

В морозной нежности, в разгульной силе...

«Оставьте мне метель да вьюгу» —

Да песню вольную в полях России.

.

И смерти нет сердцам людским!

И дышат радостью снега и взоры,

Когда влюблен, когда любим.

И сквозь метель видны Святые Горы...

.

Профессор Красноярского института искусств Ирина Ефимова, автор книги о вокальном творчестве Свиридова, предостерегающе написала мне: «Музыка и сильнее и слабее поэзии. Сильнее — в своей способности к обобщению через ключевую интонацию любого стихотворного текста. Слабее — в безсилии передать конкретность поэтических образов, осуществляемую в словах. А слово — это всё-таки понятие. Музыкальная интонация это самое понятие спрессовывает до смыслового ядра. И если музыкант гениален (как Глинка, Чайковский, Мусоргский, Свиридов), то его музыка сама “скажет” в одной мелодии всё, что выразили стихи. А свиридовский “Романс” парадоксально схож с булгаковским романом “Мастер и Маргарита”: кто ни возьмётся интерпретировать “в рассуждении чина”, ничего не получается».

.

Действительно есть дерзость в том, чтобы тщиться добавить что-то к законченному, совершенному, безупречному полотну. Очень трудно вписаться в эту великую самодостаточную музыку, в сущности, не нуждающуюся в вербальной конкретизации. Следует также помнить, что музыка эта уже имеет истоковый импульс — начальную интонацию известнейшего романса Николая Зубова «Не уходи, побудь со мною…», написанного на рубеже ХХ в. (называют две даты его создания — 1899 г. и 1901 г.)

.

Но сила красоты, явленная нам Свиридовым в «Романсе», имеет пленяющую природу.

И вот на 100-летие композитора, на Рождество 2016-го года осуществилось задуманное — под натуральную метель, разыгравшуюся в Белгороде за окнами. Сложилось моё приношение любимому музыкальному гению. Но через автора музыки — и Пушкину, конечно же.

.

Ахматова любила повторять, что главное — это величие замысла. У меня с самого начала замысел был, как мне казалось, с пушкинской подсветкой, которая тут, понятно, изначально присутствует, более того, отсылая в каком-то смысле и к драматизму «Пира во время чумы».

.

Посыл во мне бродил все годы в виде слов «Мети, мети, моя метель!». Это и стало интонационным лейтмотивом сочинения. Со слова «мети» оно начинается, им и заканчивается. Императивные «удары» — повторяются, но вариативно: «мети, мети», «прости, прости», «храни, храни», «усни, усни»  (последнее — в прикровенном виде, как «и мы уснём»).

.

В целом получилась  своего рода «псевдоромантическая провокация». И лексика — отчасти отстранённая, «неавторская» (то есть не моя), и это не стихи, а «подпись к пиесе», романсированная. «Своё», если и пробивается на словесном уровне, — прежде всего в изобильном присутствии эпитета «живой», а также слов «жизнь», «жив» — как нарочитая антитеза традиционному образу метели как умиранию, хотя бы и временному.

.

Итак, в помощь при сочинении текста «Метель. Романс» мной была взята запись

http://www.youtube.com/watch?v=FGC0qnlp4L4

Государственного академического Большого симфонического оркестра им. П. И. Чайковского (дирижёр Владимир Федосеев).

.

Инструментовка существенно отразилась на содержании получившегося текста, поэтому остановлюсь и на ней. Мне казалось, что в тексте важно было сохранить драматургию оркестровки: труба вступает как «голос судьбы» в кульминационный момент. Форма свиридовского «Романса» (как и в «Болеро» Равеля) — вариации на неизменную мелодию  (т.н. «глинкинские вариации»). Тема повторяется пять раз в разном оркестровом облачении, и потому именно оркестр играет здесь смыслообразующую роль: благодаря постепенной динамизации оркестровки осуществляется creshendo, способствующее усилению драматизма музыкального образа, а потом diminuendo, воплощающее развязку музыкального сюжета (тема «Романса» звучит как печальное воспоминание).

.

Опишем пять «музыкальных строф»:

.

1. Общий зачин. Мелодию интонирует скрипка, виолончель вступает как подголосок (когда возникает дуэтная фактура, рождается идея диалога).

2. Лирический сюжет. Тему романса в этой строфе интонирует гобой, у флейты звучит новый подголосок (двусложные, потом — трёхсложные мотивы), затем виолончельный контрапункт из 1-й строфы исполняет английский рожок, а флейта с гобоем допевают тему в терцию.

3. Собственно метельная картина (с элементами звукописи).

В этой строфе основная мелодия звучит в партии части первых скрипок (они играют divisi: одна часть скрипок поёт тему, а другая часть играет тот самый «метельный», «вьюжный» подголосок). В аккомпанирующие голосах — контрабасы (тоже divisi).

4. Апофеоз метели (кульминация с солирующей трубой).

5. Лирическая реминисценция.

В этой (последней) строфе тему ведёт кларнет, контрапункт — у скрипки, а в последних четырёх фразах подключается виолончель (далёкой печальной реминисценцией звучит подголосок из 1-й строфы).

.

И вот собственно сам текст метельного «Романса», записанного с 6 по 16 января 2016 г., в святочные дни.

.

1.

.

Мети, мети,

моя метель!

В одной тебе ловлю

дыханье жизни.

Жив Божий Свет

в твоей отчизне.

В одной тебе, метель, —

желанье жизни.

.

Жив Божий Свет

в твоей отчизне.

Мети, моя метель!

Мети, мети!

.

2.

.

Прости, прости,

моя любовь,

что я не смог сберечь

твоей надежды!

Теперь метель

нам даст одежды,

для жизни истинной

откроет вежды.

.

Теперь метель

нам даст одежды.

Прости, моя любовь,

прости, прости!

.

3.

.

Храни, храни

в живых снегах

воспоминания

любви земные!

Метель пошлёт

нам сны иные,

зажжёт в живой ночи

огни дневные.

.

Метель пошлёт

нам сны иные,

но память здешнюю

храни, храни!

.

4.

.

Мети, метель!

Мети, метель!

Мы лучшей участи

и не хотели:

сокрой же нас

в живой постели,

скорей сокрой, метель!

Хвала метели!

.

Сокрой же нас

в своей постели!

Cкорей cокрой, метель!

<Мети!> <мети! >

.

5.

.

Лишь тот уснёт,

кто знал любовь,

в ком память нежности

вовек сохранна, —

тому метель

как сон желанна,

и ты скажи, мой друг:

снегам осанна!

.

И нам с тобой

метель желанна.

И мы уснём, мой друг!

Метель, мети!

.

Метель я понимаю здесь как укрывающую, высшую силу. Пушкинское-«метельное», на мой взгляд, местами ощущается в лексике («вежды» и т.п.) «Хвала метели!» — интонационная аллюзия на прославление Чумы (в упразднённом первом варианте было ещё прямей: «Восславим мать-метель! Хвала метели!»)

.

Ирина Ушакова, писатель (Москва), довольно точно восприняла мои тщания, откликнувшись на них так: «Грустно и светло, немногословно, потаённо; здесь — русские понятия: любовь-прощение-сон-смерть-вечность-снег-метель-любовь».

.

«“Метель” — вообще очень ёмкий символ, — пишет Валентина Чайкина (Красноярск)— С ней связан образ русской дороги, русской тройки. (А последняя после Гоголя — символ России. Образ России как тройки, летящей в пропасть, воплощён в 1-й части рахманиновских “Симфонических танцев”.) Метель в данном тексте я понимаю как очистительную стихию. Метель как Покров, очищающий душу от земных страстей, готовящий её к Переходу в жизнь иную. Метель — снежный вихрь. Снег гасит огнь земных страстей. “Любовь земная” часто сопряжена со страстью. Любовь-страсть — это любовь-болезнь («Но узнаю по всем приметам болезнь любви (выделено мною. — В.Ч.) в душе моей»). Но человеку в земной жизни трудно прожить без такой любви. Искушение ею посылается очень многим. И потому “лишь тот уснёт, кто знал любовь”, т.е. тот, кто в земной жизни познал “любовь земную” во всей её полноте, но смог освободиться от страстей и уже жаждет покоя — “тому метель как сон желанна”)».

.

Возникает ряд вопросов, касающихся исполнения «Романса» с поэтическим текстом. Должен звучать хор или пусть поёт солирующий голос? Можно ли исполнять это лишь в сопровождении фортепиано или важно сохранить всю оркестровую ткань? С этими вопросами я обратился к своим друзьям — профессиональным музыкантам. Один из возможных вариантов исполнения «Романса» с моим текстом был предложен

В. Чайкиной, которая считает, что в идеале здесь, помимо хора, нужны два солиста (мужской и женский голоса), и тогда можно реализовать тембровую драматургию музыки Свиридова.

.

Моё общение с Георгием Васильевичем продолжается, несмотря на то, что он ушёл от нас в 1998 г. Есть несколько лестных для меня свидетельств в связи со свиридовскими отзывами о моих поэтических писаниях. А в одном его блокноте (начала 1990-х) на вырванном листке найдена в 2016 г. следующая запись: «Ответ Станисл. Алдр. Минакову — подробный».

.

Но письма от Георгия Васильевича — я не получил. Иногда ответа приходится ждать очень долго. От Свиридова я готов его ждать — сколько потребуется. А пока — хорошо бы услышать метельный «Романс» со своим текстом.

.

.

Давно меня донимала странная задумка: сочинить текст к свиридовскому «Романсу», написанному нашим великим современником к пушкинской «Метели» в 1973 г.

Понятно, что это — не вокальное, не хоровое, а инструментальное произведение. Тем не менее, у Георгия Васильевича стояло два мешка писем с текстами к «Романсу».

.

Один из наиболее распространённых вариантов — сочинение «Живи, мечта», в прекрасном исполнении a capella Архиерейского праздничного мужского хора Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры; тогда регентом коллектива был замечательный музыкант Валерий Рязанов. «Живи, мечта, живи во мне Надеждой светлою, не угасая, Мне встречу с милой обещая, Живи, высокая, живи, родная! Мне встречу с милой обещая, Живи, высокая, живи во мне!» Пусть не обижается автор текста (в одних источниках назван Геннадий Пасько, в других — Ал. Сергеев), он мне показался избыточно «розово-воздушным».

.

.

К музыке «Романса» также написан текст епископом Тихоном (Шевкуновым), озаглавленный как «Реквием», известный в исполнении хора Сретенского монастыря (художественный руководитель и регент — Никон Жила, солист — Дмитрий Белосельский). Это вполне возможный, конечно, и по-своему впечатляющий смысловой подход, хотя и весьма опосредованно соотносящийся с «Метелью» и «Романсом». Всё же романс есть романс, а реквием — заупокойная месса. На мой слух, главным недостатком этого — замечательно вокального — варианта является местами некоторое искажение (например, в первой же строке, «Никто, никто не станет рядом…») мелодической линии неточной подтекстовкой; в некоторых стихах должны бы быть мужские окончания.

.

.

Уже после того, как я закончил свою работу, поиски привели и к ещё одному варианту  текста, сочинённому поэтом Станиславом Золотцевым, где есть концептуальные и для меня строки «И сердце русское горит в метели», «Метель — навек. Метель — повсюду…», с понятным выходом к пушкинскому Святогорью:

.

.

Профессор Красноярского института искусств Ирина Ефимова, автор книги о вокальном творчестве Свиридова, предостерегающе написала мне: «Музыка и сильнее и слабее поэзии. Сильнее — в своей способности к обобщению через ключевую интонацию любого стихотворного текста. Слабее — в безсилии передать конкретность поэтических образов, осуществляемую в словах. А слово — это всё-таки понятие. Музыкальная интонация это самое понятие спрессовывает до смыслового ядра. И если музыкант гениален (как Глинка, Чайковский, Мусоргский, Свиридов), то его музыка сама “скажет” в одной мелодии всё, что выразили стихи. А свиридовский “Романс” парадоксально схож с булгаковским романом “Мастер и Маргарита”: кто ни возьмётся интерпретировать “в рассуждении чина”, ничего не получается».

.

Действительно есть дерзость в том, чтобы тщиться добавить что-то к законченному, совершенному, безупречному полотну. Очень трудно вписаться в эту великую самодостаточную музыку, в сущности, не нуждающуюся в вербальной конкретизации. Следует также помнить, что музыка эта уже имеет истоковый импульс — начальную интонацию известнейшего романса Николая Зубова «Не уходи, побудь со мною…», написанного на рубеже ХХ в. (называют две даты его создания — 1899 г. и 1901 г.)

.

Но сила красоты, явленная нам Свиридовым в «Романсе», имеет пленяющую природу.

И вот на 100-летие композитора, на Рождество 2016-го года осуществилось задуманное — под натуральную метель, разыгравшуюся в Белгороде за окнами. Сложилось моё приношение любимому музыкальному гению. Но через автора музыки — и Пушкину, конечно же.

.

Ахматова любила повторять, что главное — это величие замысла. У меня с самого начала замысел был, как мне казалось, с пушкинской подсветкой, которая тут, понятно, изначально присутствует, более того, отсылая в каком-то смысле и к драматизму «Пира во время чумы».

.

Посыл во мне бродил все годы в виде слов «Мети, мети, моя метель!». Это и стало интонационным лейтмотивом сочинения. Со слова «мети» оно начинается, им и заканчивается. Императивные «удары» — повторяются, но вариативно: «мети, мети», «прости, прости», «храни, храни», «усни, усни»  (последнее — в прикровенном виде, как «и мы уснём»).

.

В целом получилась  своего рода «псевдоромантическая провокация». И лексика — отчасти отстранённая, «неавторская» (то есть не моя), и это не стихи, а «подпись к пиесе», романсированная. «Своё», если и пробивается на словесном уровне, — прежде всего в изобильном присутствии эпитета «живой», а также слов «жизнь», «жив» — как нарочитая антитеза традиционному образу метели как умиранию, хотя бы и временному.

.

Итак, в помощь при сочинении текста «Метель. Романс» мной была взята запись Государственного академического Большого симфонического оркестра им. П. И. Чайковского (дирижёр Владимир Федосеев).

.

.

Инструментовка существенно отразилась на содержании получившегося текста, поэтому остановлюсь и на ней. Мне казалось, что в тексте важно было сохранить драматургию оркестровки: труба вступает как «голос судьбы» в кульминационный момент. Форма свиридовского «Романса» (как и в «Болеро» Равеля) — вариации на неизменную мелодию  (т.н. «глинкинские вариации»). Тема повторяется пять раз в разном оркестровом облачении, и потому именно оркестр играет здесь смыслообразующую роль: благодаря постепенной динамизации оркестровки осуществляется creshendo, способствующее усилению драматизма музыкального образа, а потом diminuendo, воплощающее развязку музыкального сюжета (тема «Романса» звучит как печальное воспоминание).

.

Опишем пять «музыкальных строф»:

.

1. Общий зачин. Мелодию интонирует скрипка, виолончель вступает как подголосок (когда возникает дуэтная фактура, рождается идея диалога).

2. Лирический сюжет. Тему романса в этой строфе интонирует гобой, у флейты звучит новый подголосок (двусложные, потом — трёхсложные мотивы), затем виолончельный контрапункт из 1-й строфы исполняет английский рожок, а флейта с гобоем допевают тему в терцию.

3. Собственно метельная картина (с элементами звукописи).

В этой строфе основная мелодия звучит в партии части первых скрипок (они играют divisi: одна часть скрипок поёт тему, а другая часть играет тот самый «метельный», «вьюжный» подголосок). В аккомпанирующие голосах — контрабасы (тоже divisi).

4. Апофеоз метели (кульминация с солирующей трубой).

5. Лирическая реминисценция.

В этой (последней) строфе тему ведёт кларнет, контрапункт — у скрипки, а в последних четырёх фразах подключается виолончель (далёкой печальной реминисценцией звучит подголосок из 1-й строфы).

.

И вот собственно сам текст метельного «Романса», записанного с 6 по 16 января 2016 г., в святочные дни.

.

.

Метель я понимаю здесь как укрывающую, высшую силу. Пушкинское-«метельное», на мой взгляд, местами ощущается в лексике («вежды» и т.п.) «Хвала метели!» — интонационная аллюзия на прославление Чумы (в упразднённом первом варианте было ещё прямей: «Восславим мать-метель! Хвала метели!»)

.

Ирина Ушакова, писатель (Москва), довольно точно восприняла мои тщания, откликнувшись на них так: «Грустно и светло, немногословно, потаённо; здесь — русские понятия: любовь-прощение-сон-смерть-вечность-снег-метель-любовь».

.

«“Метель” — вообще очень ёмкий символ, — пишет Валентина Чайкина (Красноярск)— С ней связан образ русской дороги, русской тройки. (А последняя после Гоголя — символ России. Образ России как тройки, летящей в пропасть, воплощён в 1-й части рахманиновских “Симфонических танцев”.) Метель в данном тексте я понимаю как очистительную стихию. Метель как Покров, очищающий душу от земных страстей, готовящий её к Переходу в жизнь иную. Метель — снежный вихрь. Снег гасит огнь земных страстей. “Любовь земная” часто сопряжена со страстью. Любовь-страсть — это любовь-болезнь («Но узнаю по всем приметам болезнь любви (выделено мною. — В.Ч.) в душе моей»). Но человеку в земной жизни трудно прожить без такой любви. Искушение ею посылается очень многим. И потому “лишь тот уснёт, кто знал любовь”, т.е. тот, кто в земной жизни познал “любовь земную” во всей её полноте, но смог освободиться от страстей и уже жаждет покоя — “тому метель как сон желанна”)».

.

Возникает ряд вопросов, касающихся исполнения «Романса» с поэтическим текстом. Должен звучать хор или пусть поёт солирующий голос? Можно ли исполнять это лишь в сопровождении фортепиано или важно сохранить всю оркестровую ткань? С этими вопросами я обратился к своим друзьям — профессиональным музыкантам. Один из возможных вариантов исполнения «Романса» с моим текстом был предложен

В. Чайкиной, которая считает, что в идеале здесь, помимо хора, нужны два солиста (мужской и женский голоса), и тогда можно реализовать тембровую драматургию музыки Свиридова.

.

Моё общение с Георгием Васильевичем продолжается, несмотря на то, что он ушёл от нас в 1998 г. Есть несколько лестных для меня свидетельств в связи со свиридовскими отзывами о моих поэтических писаниях. А в одном его блокноте (начала 1990-х) на вырванном листке найдена в 2016 г. следующая запись: «Ответ Станисл. Алдр. Минакову — подробный».

.

Но письма от Георгия Васильевича — я не получил. Иногда ответа приходится ждать очень долго. От Свиридова я готов его ждать — сколько потребуется. А пока — хорошо бы услышать метельный «Романс» со своим текстом.