Екатерина-полтавка, жена императора. Часть Вторая

Юрий ПОГОДА (Украина) 11 марта 2017 642

История и наследие

Екатерина-полтавка, жена императора

Часть II: Любовь государственного значения

А ведь Ему было с чем сравнивать. С молодых лет чувствительный к женской красоте, Он в юности, говорят, был влюблен во фрейлину Анну Бородзину (впоследствии, в замужестве, Раевскую), затем в Марию Трубецкую (в первом браке Столыпина, во втором Воронцова). Был способен вызвать сильное ответное чувство: без ума (и надежды) влюблённая в него фрейлина Софья Давыдова попросту ушла в монастырь.

Более того: в Него была влюблена владелица Империи, «над которой никогда не заходит Солнце» - Виктория Английская. Александр имел на то время (момент их встречи в 1838 году) титул «Государя Наследника, Цесаревича и Великого Князя», она без малого год как была королевой Соединённого королевства Великобритании и Ирландии. «Дневник её (после встречи с Александром, - прим. автора) становится средоточием восторгов», - так писала о том одна известная исследовательница: «Великий князь безумно нравится мне. Он естественен и весел. С ним легко». «Я восхищена». «Полагаю, мы уже друзья, всё идёт как надо. Он мне очень нравится». И более того: «…Я в самом деле люблю этого приветливого, славного, молодого человека…».

Иллюстрация 1:Портрет Великого Князя Александра Николаевича

У них была «разумная разница в возрасте»: Александр II Николаевич родился 17 апреля 1818 года, Александрина Виктория (она была крещена в честь дяди Его – Императора Александра I Павловича Благословенного) - 24 мая 1819-го. Оба они были молоды и красивы, и счастье могло… или всё же не могло сбыться? В принципе, некий подобный исторический прецедент имелся: в 1074 году Владимир Всеволодович Мономах, Великий Князь Киевский женился на принцессе Гите Уэссекской, дочери англосаксонского короля Гарольда II Английского. Она родила ему шестерых детей, среди которых самым известным является Мстислав Храбрый (или Великий) - князь Новгородский, Ростовский, Белгородский, Великий Князь Киевский – святой Русской Православной Церкви, благоверный; а также, по мнению некоторых историков (в частности В.Н. Татищева) – и Юрия Владимировича Долгорукого, князя Ростово-Суздальского и Великого Князя Киевского, основателя Москвы (иные, впрочем, считают матерью его Ефимию, гречанку, вторую жену Владимира Мономаха). Если бы Наследник Александр сочетался браком с королевой Викторией, вся мировая история могла бы действительно пойти иным путём… Но для этого либо ей пришлось бы отказаться от британской короны (что представляется совершенно невероятным), либо Ему – от венца Русских царей и императоров, что невообразимо не менее: ведь принятие титула Государя Наследника означало взятие на себя всей суммы обязательств служения Российской Империи, от чего «просто так» отречься было невозможным. В итоге на 30 мая был назначен отъезд русской миссии. На память Виктории остался только портрет Наследника, Его подарки, в том числе овчарка Казбек.

Виктория утешилась, соединившись 10 февраля 1840 года браком с Альбертом Саксен-Кобург-Готским, вторым сыном герцога Эрнста Саксен-Кобургского (генерала русской службы, между прочим, участника наполеоновских войн), ставшим родоначальником ныне царствующей в Великобритании Виндзорской династии. Александр же устроил свою судьбу, венчавшись 16 апреля 1841 года в Соборной церкви Зимнего дворца с дочерью великого герцога Людвига II Гессенского Максимилианой Вильгельминой Августой Софией Марией Гессенской и Прирейнской, принявшей Православие с именем Марии Александровны.

Иллюстрация 2: Мария Александровна и Александр II.

Роман же Александра и Виктории, столь внезапно вспыхнувший, и быстро погасший, является чудесным примером, насколько близко стоят друг от друга Любовь и Ненависть: вместо «неслыханной свадьбы, укрепившей отношения России и Англии» последовало невиданное отчуждение этих двух стран. Мотив «оскорблённой», по её мнению, английской женской мести сыграл, видимо, не последнюю роль и в развязывании т.н. Крымской войны, удачно сочетавшись с реваншистскими, в отместку за поражение Великой армии Наполеона I, французскими настроениями Наполеона III. А иначе чего было искать бриттам и франкам в Крыму, на Тихоокеанском побережье, на Балтике и в Североморье? Они, на самом деле, и потерпели поражение в той войне, положив больше своих сограждан под Альмой, Балаклавой, Инкерманом и Севастополем, чем Русские. Вывод: любовь государственного значения требует крайне осторожного с ней обращения.

Отметив это важное обстоятельство, обратимся к имени, вновь промелькнувшем в нашем рассказе: Долгорукого, Юрий Владимировича. Один из его сыновей, Всеволод III, Великий Князь Владимиро-Суздальский (1154—1212), получил отличительно прозвище «Большое Гнездо», т.к был отцом девяти сыновей и трёх дочерей. Хотя, честно говоря, родителя в этом смысле не превзошёл, напротив: у Долгорукого-отца всех детей было 14, правда, от двух жён: княжны, дочери половецкого хана Аепы Осеневича Анны, родившей ему восьмерых, и Ольги, принадлежавшей к византийскому аристократическому роду и императорской династии Комнинов. Самым важным обстоятельством является здесь то, что именно при Юрии Долгоруком (а не Иване III Васильевиче, более чем три столетия спустя) двуглавый византийский орёл впервые распростёр свои крылья над Русью – хотя и не был принят тогда в качестве государственного символа.

Второе важнейшее обстоятельство – что именно здесь лежит закладка происхождения интересующего нас рода Долгоруковых. Слово «происхождение» здесь следует понимать скорее как синоним слова «записывание»: многие удельные князья, когда ситуация потребовала упорядочения в чрезвычайно разросшемся потомстве Рюрика, при составлении родословцев указали своим предком Михаила Всеволодовича Черниговского. Чему способствовала, как полагают исследователи, широкая известность христианского подвига этого князя в Русском государстве - особенно после торжественного переноса его мощей из Чернигова в Москву в 1572 году; ранее (в 1547 году) – причисления к лику святых на Соборе 1547 года; а наиглавнейшее – из самой глубины народа идущее общерусское почитание князя-мученика, казнённого по приказу хана Батыя за отказ пройти через священный огонь и поклониться идолам. Всё это привело к тому, что все служилые Верховские (иначе – Верхнеокские, т.е. имевшие уделы в верховьях реки Оки) князья составили «колоссальное «племя Михаила Черниговского», к которому относили себя, среди прочих, Долгоруковы, Волконские, Репнины, Горчаковы, Оболенские, Одоевские, Воротынские, Барятинские и все прочие потомки Ольговичей» (т.е. - от князя Олега Святославича, внука Ярослава Мудрого – а это всего лишь четвёртое колено от Рюрика).

Иллюстрация 3: Княжества Верховские (внизу) и Тарусское, с городом Оболенском

Среди Долгоруковых встречались не только прославленные государственные мужи и полководцы (о чём будет сказано чуть позже), но и не менее знаменитые женщины. Первой из таковых, несомненно, следует назвать царицу Марию Владимировну, урождённую княжну Долгорукову (1608 - 6 января 1625) - первую жену царя Михаила Федоровича, и первую русскую царицу из династии Романовых, дочь боярина князя Владимира Тимофеевича Долгорукого. Увы, счастье молодых было недолгим: через пять месяцев после свадьбы царица умерла, «предала свою праведную душу Богу», - как пишет летописец, - «и была погребена в соборе Вознесенского девичьего монастыря, усыпальнице русских цариц, за левым столпом подле западных дверей на левой стороне у стены» (в 1929 году их останки были перенесены в подвальную палату Архангельского собора).

Сто с небольшим лет спустя подобная матримониальная история получила шанс на повторение: Император Пётр II влюбился, и высказал намерение жениться на сестре своего друга, Ивана Долгорукова, княжне Екатерине Долгоруковой, дочери члена Верховного Тайного Совета Алексея Григорьевича Долгорукова. Торжественное обручение состоялось 19 ноября 1729 года, при этом ей был дан титул «Её высочества государыни-невесты». Обручение совершал новгородский архиепископ Феофан Прокопович – хохол, напомним, по происхождению, совершивший просто-таки головокружительную карьеру в Российской империи. Но опять-таки «увы»: за две недели до свадьбы, в январе 1730 года, Император Пётр II заболел и умер. За короткое призрачное счастье быть супругой Государя Екатерине Долгоруковой пришлось жестоко рассчитаться: по вступлении на престол Императрицы Анны Иоанновны, в апреле 1730 года, она была сослана в Берёзов, платя не столько по своим счетам, сколько пострадав за родных своих (её отец, князь Алексей Григорьевич, был единственным из членов Верховного тайного совета, подавшим голос против избрания Анны Иоанновны). Поэтому после Её воцарения и он со всей семьей был сослан в Берёзов, где и умер. Брата, князя Ивана Алексеевича, вместе с двумя родными дядями (Сергеем и Иваном Григорьевичем Долгоруковыми) и одним двоюродным (Василием Лукичом Долгоруковым), предварительно помытарив по ссылкам (Берёзов, Тобольск), а затем потомив в застенках Шлиссельбурга, казнили вместе с родственниками 8 ноября 1739 года на Красном поле в Новгороде: не токмо царская любовь, но и дружба часто дорогого стоили. По преданию, Иван Алексеевич Долгоруков проявил во время страшной своей казни выдержку совершенно необыкновенную: «в то время, когда палач рубил ему руки и ноги, он читал вслух молитвы, не позволив себе даже крика. Эта удивительная кротость и вместе с тем сила духа поразили современников», - сообщает источник.

Иллюстрация 4: Её высочество Государыня-невеста Екатерина Алексеевна Долгорукова.

Таким же самообладанием и стойкостью обладала и царёва невеста, княжна Екатерина Долгорукова. В Берёзове она была заточена отдельно от прочих членов семьи – в остроге. Потом её перевели в Томский Рождественский монастырь, но не постригли. Далее, когда состоялось вторичное рассмотрение дела Долгоруковых, и четверо из них подверглись казни, княжна была уже на Беле-Озере, в Воскресенском Горицком девичьем монастыре Новогородской губернии, Кириловскаго уезда, Вологодской епархии. Это была суровая пустынь, окруженная на то время дремучими лесами. «Всё прошедшее этого монастыря заключается в воспоминаниях имен страдальческих....», - сообщает источник. Монастырь этот построила в XVI веке мать последнего удельного князя на Руси Владимира Андреевича Старицкаго - княгиня Евфросинья, куда, приняв насильный постриг в Афанасьевском монастыре (Москва), она была отправлена затем на жительство. Княгиня Старицкая, в монашестве Евдокия, пользовалась там невиданными свободами: Государь «поволи же ей» обеспечить («устроити») «ествою и питьем и служебники и всякими обиходы по её изволению, и для береженья велел у неё в монастыре бытии Михаилу Ивановичу Колычеву да Андрею Федоровичу Щепотьеву да подьячему Андрею Шулепникову». Ей разрешили сохранить при себе прислугу и ближних боярынь-советниц, выезжать на богомолье в соседние обители, организовать златошвейную мастерскую, некоторые из работ которой, в числе 12, дошли до наших дней и находятся в собрании Русского музея. Таково было положение «узниц» во времена «страшного царя» Иоанна Грозного.

Совсем не то представлял из себя Горицкий монастырь в более поздние годы. Здесь пребывала в 1605 - 1606 годах насильно постриженная по приказу самозванца Лжедмитрия I царёва дочь Ксения Годунова, которая прежде была «девица сущи, отроковица чюднаго домышления, зелною красотою лепа, бела велми, ягодами румяна, червлена губами, очи имея черны великы, светлостию блистаяся; когда же в жалобе слезы изо очию испущаше, тогда наипаче светлостию блистаху зелною; бровми союзна, телом изобилна, млечною белостию облиянна; возрастом ни высока ни ниска; власы имея черны, велики, аки трубы, по плещам лежаху. Во всех женах благочиинийша и писанию книжному навычна, многим цветяше благоречием, воистинну во всех своих делах чредима; гласы воспеваемыя любляше и песни духовныя любезне желаше» (Повесть князя Катырева-Ростовского, СПб, 1909), а поруганная негодяем, превратилась в скорбную черницу Евдокию. Ещё одна жуткая женская судьба…

В правление «царицы престрашного зраку» Анны Иоанновны Горицкий монастырь и вовсе превратился в настоящее узилище, где содержались «колодницы от тайной розыскных дел канцелярии, по ордеру генерала и кавалера Андрея Ивановича Ушакова. Имена колодниц не объявлялись по большей части в ордерах..», - сообщает источник; бывшая государыня-невеста представляла собой в этом смысле скорее исключение. «В Горицком монастыре, у выхода на так-называемый черный двор, где были конюшня, хлева и коровник, стоял небольшой деревянный домик с малыми отверстиями вместо окон; наружная дверь, окованная железом, день и ночь была заперта внутренним, да еще висячим замком», - писала газета «Новгородские Губернские Ведомости (№ 37 за 1849 г.). «Здесь содержались секретныя колодницы, ни кем не видимыя кроме настоятельниц и приставниц; только разве, которая из колодниц опасно занемогала, тогда призывался для совершения треб монастырский священник. Говорят, что когда привезли Долгорукову, то настоятельница монастыря до того испугалась, что долго нехотела впускать в монастырь сторонних лиц, даже в церковь, богомольцев: страшно опасно было имя Долгоруковых; боязнь за небрежное смотрение или, чего Боже сохрани, что нибудь похожее на снисхождение к заключенным колодницам.... В те времена в монастырях с колодниками не церемонились: для усмирения их и для острастки были колодки, кандалы, стулья с цепями, палки, плети, шелепа, т. е, холщевые мешечки, набитые мокрым песком…, железные ножные и ручные кандалы, для смирения....». Но породу не изменишь: однажды, как сказывают, «приставница за что-то хотела дать острастку колоднице Екатерине Долгоруковой, замахнувшись на нее огромными четками из деревянных бус: четки иногда заменяли плетку. «Уважь свет и во тьме: я княжна, а ты холопка», - сказала Долгорукова и гордо посмотрела на приставницу. Приставница смутилась и тотчас вышла, забыв даже запереть тюрьму: она была действительно из крепостных». - «Княжна, как видно, не забыла прежняго величия, несчастиe только ожесточило ее....», - делал вывод автор статьи.

В другой раз приехал какой-то генерал из Петербурга, «едвали не член тайной канцелярии и даже [чуть ли не] не сам глава ея, Андрей Иванович Ушаков: все засуетилось, забегало в Горицком монастыре. Игуменья угощала гостя в своих кельях, подносила подарки, образа, вышиванья и т. д. Генерал велел показать тюрьму и колодниц; показали ему и княжну Долгорукову. Княжна оказала грубость: не встала и отвернулась от посетителя. Генерал погрозил на колодницу батогами и сей час же вышел из тюрьмы, строго приказав игуменье смотреть за колодницею. В монастыре не знали, как еще строже смотреть; думали, думали и надумались заколотить единственное окошечко в чуланчике, где содержалась бывшая государыня-невеста: с тех пор даже близко к тюрьме боялись подпускать кого нибудь. Две девочки из живущих в монастыре вздумали посмотреть в скважину внутренняго замка наружной двери - их за это больно высекли. Так провела княжна Долгорукова почти три года в Горицком монастыре».

Вступление на престол Императрицы Елизаветы Петровны отворило двери темницы для Екатерины Долгоруковой. В монастырь прискакал курьер, с повелением немедленно освободить её, и с известием, что она пожалована во фрейлины. Прибыли из Санкт-Петербурга экипажи и прислуга, посланные не то родственниками, не то самою Государынею… Величие души вчерашней бесправной заключенной проявилось тут в полной мере: «Княжна тотчас забыла прошлое, любезно простилась с игуменьею и монахинями, на этот раз конечно подобострастными, и обещала впредь не оставлять обители посильными приношениями... Екатерина Алексеевна сдержала свое обещание, и по временам приходили от нея Горицким отшельницам денежная милостыня и вклады разными вещами. В 1744 году княжна подарила Горицкому монастырю, вероятно в числе прочаго, книгу Пролог, содержащую житие святых и подписала собственноручно по листам: «Лета 744-го марта в 10-й день cию книгу Пролог, содержащую житие святых угодник дала вдар в обитель Воскресения Христова, Горицкий девичь монастырь, на Бело-Озере, впамять своего прибывания княжна Екатерина Алексеевна Долгорукая».

Императрица Елизавета всех уцелевших членов семьи Долгоруковых вернула из ссылки, восстановила в правах, чинах и званиях, осыпала иными милостями. Братья Николай, Алексей, Александр, Михаил и Василий были взяты на службу ко Двору и в Гвардию; последний из них снова стал фельдмаршалом и президентом Военной Коллегии. Незамужние сёстры княжны Елена и Екатерина, по хлопотам Императрицы, выданы за достойных людей: первая из них – за однофамильца своего, генерал-майора князя Юрия Юрьевича Долгорукова, а вторая - за генерал-поручика графа Александра Романовича Брюса, племянника сподвижника Петра Великого генерал-фельдмаршала графа Якова Даниэла Брюса, потомка королевской династии Брюсов, представители которой сидели на тронах Ирландии и Шотландии.

Но не долго – всего два года – длилось её семейное счастье. Простудившись, Екатерина Долгорувова умерла, и была похоронена якобы в ограде Андреевского собора в Санкт-Петербурге (хотя в иных источниках есть указания на другие места); родовыми же кладбищами князей Долгоруковых были и петербургская Александро-Невская Лавра, и московские Донской и Богоявленский монастыри; «здесь где нибудь из этих монастырей нужно искать могилы графини Екатерины Алексеевны Брюс, урожденной княжны Долгоруковой», - говорит автор средины XIX столетия. Но если тогда никто не смог этого сделать, кто сумеет теперь, по минованию всех бурь и разорений, пронесшихся над нашей страной?

Умерла княгиня Екатерина Алексеевна, в девичестве Долгорукова, в 1747 году. И, тем не менее, многое успела сделать в это отпущенное ей короткое вольное время. В Новгороде она отыскала могилы казненных брата и дядей своих. Заложила в их память церковь во имя святого Николая Чудотворца, которую позже достроил сын казнённого и погребённого здесь Ивана Алексеевича - Михаил Иванович. При заложении ею церкви пожертвовала Рождественскому монастырю новый иконостас для будущего храма церкви, драгоценный алмаз и другие вклады.

Яркий штрих, сообщённый нам князем Петром Владимировичем Долгоруковым, автором «Сказания о роде князей Долгоруковых». По его словам, находясь на смертном одре, бывшая государыня-невеста при себе велела сжечь все свои платья, чтоб после неё никто не мог носить её одежды. «Эта предсмертная выходка, если она справедлива, вполне подтверждает предания Горицкого монастыря о характере княжны Долгоруковой», - подытоживает комментатор «Сказания…» XIX века Р. Игнатьев. «Государыня-невеста была, да и не могло быть иначе, вполне Русская женщина, боярыня того века, надменная родом и собственным я, суровая, самовластная, но по букве религиозная...», - так заключает он свой рассказ. Здесь, что ни говори, и лежит ключ к пониманию всех княгинь и княжон Догоруковых; одна порода.

***

«Князья Долгоруковы считают в роде своём семь бояр, пять окольннчих, осмнадцать воевод, одного генерал-фельдмаршала, двух подполковников гвардии, четырех полных генералов, четырех членов Верховного Тайного Совета, семь Андреевских кавалеров, одного кавалера Георгия первой степени, и одного второй степени, трех президентов Коллегий, одного министра юстиции, семь посланников при иностранных Дворах, восемь генерал-лейтенантов, десять генерал-майоров, пять генерал-адъютантов, десять действительных тайныхъ советников, десять сенаторов, пять статс-дам, одну камер-Фрейлину и трех кавалерственных дам Святой Екатерины первой степени», - писал П. В. Долгоруков в своём «Сказании…». Одною из трех упомянутых кавалерственных дам ордена Святой Екатерины первой степени была Е.А. Долгорукова, о ком был наш предыдущий рассказ. Но где-то в полтавской глуши подрастала тем временем другая представительница этого могучего княжеского рода. Которая затмит своим значением не только для Государя Императора Александра II, но и для Истории в целом, всех прочих знаменитых женщин из рода Долгоруковых.

***

Итак, местечко Тепловка. Сентябрь 1859 года. Утро. Государь Александр II вышел в тот дивный сад, что окружал чудный господский дом князя Михаила Михайловича Долгорукова. Там ему встретилась девчушка, на вид десяти, примерно, лет.

- Кто ты, прелестное дитя, и что ты тут делаешь? – спросил Государь. Ответ разумной девочки тоже уложился в одну фразу:

- Я княжна Екатерина Михайловна, и я хочу видеть Императора.

Иллюстрация 5. Местечко Тепловка. Фрагмент карты И.А. Стрельбицкого.

Первая их совместная прогулка продолжалась, по некоторым свидетельствам, несколько часов, и доставила обоим полнейшее удовольствие: Император нашёл свою спутницу забавной и неглупой, она же и вовсе пребывала в совершенном восторге от своего визави, весьма приятного собеседника.

Два года спустя, вновь посетив Полтаву, Император поинтересовался состоянием дел своего гостеприимного хозяина. Увы, как Ему было ответствовано, они пребывали не в лучшем виде. Князь М.М. Долгоруков находился на грани разорения. Император принял живое участие в делах этой семьи: двух дочерей князя Михаила Михайловича, Екатерину и Ксению, велено было определить в Смольный институт благородных девиц, а их братьев Михаила, Василия, Анатолия - в столичные военные училища. Любопытно, что именно в это время были упорядочены и документы Долгоруковых: сам Михаил Михайлович, и его сыновья были внесены в родословную книгу: часть 5, литера Л, стр. 1002; указ Герольдии об утверждении в дворянстве от 31 октября 1862 г., № 8228. Записаны по Переяславскому уезду Полтавской губернии.

***

Княжна Екатерина, которая по понятным причинам интересует нас более прочих детей князя Михаила Михайловича, родилась в Москве, 3 ноября 1847 года (что важно: а где же ещё могла появиться на свет потомок основателя этого города князя Юрия Долгорукого?!). Но всё своё детство, вплоть до отъезда в Северную Пальмиру, в Смольный институт, она провела в имении отца в Полтавской губернии (а где же должна была вырастать и набираться жизненных сил много раз «праправнучка» князя Юрия Долгорукого - как не близ тех самых мест, которые её предок изъездил вдоль и поперёк?!). И где ещё могла она состояться как личность, как не в столице той самой Империи, которые все члены большой семьи Долгоруковых дружно строили вот уже более восьми столетий кряду?

Смольный институт благородных девиц пребывал, как известно, под покровительством царской четы. Однако Государыня Мария Александровна, как уже говорилось, сильно недужила в 1860-х, и опеку над институтом, заменяя Её, приходилось брать на себя Её царственному супругу. Император и княжна Екатерина, теперь смолянка встретились вновь во время посещения Ним института. Государь был приятно удивлён, как повзрослела, окрепла, похорошела собой и усовершенствовалась в науках Его протеже. Приметно то, что ей так и не удалось, в силу своего необщительного характера, сойтись с подругами. «Несмотря на все заботы директрисы, я так и не смогла привыкнуть к этой жизни без семьи, среди чужих», - вспоминала Катя. В итоге «я потихоньку теряла здоровье. Император, узнав о нашем приезде в Смольный, навестил меня по-отечески; я была так счастлива его видеть, его визиты возвращали мне бодрость». «Когда я болела, он навещал меня в лазарете. Его подчеркнутое внимание ко мне и его лицо, столь идеальное, проливали бальзам на мое детское сердце. Чем более я взрослела, тем более усиливался его культ у меня. Каждый раз как он приезжал, он посылал за мной и позволял мне идти с ним рядом. Он интересовался мною; я считала его покровителем, другом, обращалась к нему как к ангелу, зная, что он не откажет мне в покровительстве ... Он посылал мне конфеты, и не могу описать, как я его обожала».

Выйдя из института, Екатерина надолго (целый год) «совершенно потеряла предмет своей привязанности», - так пишет она сама. И лишь «по счастливой случайности», состоялась их встреча 24 декабря 1865 года, на прогулке в Летнем саду. «Он сначала не узнал меня» (вот ведь как бывает!). Но после этого памятного им обоим окказиального свидания они уже не теряли друг друга из виду, встречи в Летнем саду стали постоянными.

Родня тем временем усиленно старалась над тем, чтобы составить Екатерине хорошую партию. Её вывозили в свет. У неё появились ухажёры и воздыхатели. Однако… «Светские увеселения были противны моему характеру, я любила уединение и серьезное чтение… <…> мысль о браке неважно с кем, без любви, казалась мне отвратительна».

Кавалеры отступали перед её холодностью. А она жила иным: вернувшись с очередного свидания с Императором, записала в дневнике: «…я очень долго плакала, так я была растрогана видеть его счастливым от встречи со мной, и после долгих раздумий решила, что сердце мое принадлежит ему и я не способна связать свое существование с кем бы то ни было. … С того момента я приняла решение отказаться от всего, от светских удовольствий, столь желанных юным персонам моего возраста, и посвятить всю свою жизнь счастью Того, кого любила».

Несомненно, они объяснились. Её чувство к Нему оказалось полностью разделённым! Катя пишет: «Бог свидетель невинности нашей встрече, которая стала истинным отдохновением для нас, забывших целый свет ради чувств, внушенных Богом. Как чиста была беседа в те часы, что мы провели вместе. А я, еще не знавшая жизни, невинная душой, не понимала, что другой мужчина в подобных обстоятельствах мог бы воспользоваться моей невинностью, но Он вел себя со мной с честностью и благородством человека, любящего и уважающего женщину, обращался со мной как со священным предметом, без всякого иного чувства - это так благородно и прекрасно! С того дня мы каждый день встречались, сумасшедшие от счастья любить и понимать друг друга всецело. Он поклялся мне перед образом, что предан мне навсегда и что единственная его мечта - жениться на мне, если когда-нибудь он будет свободен; он заставил меня поклясться в том, что я сделала с радостью... Продолжение и конец моих воспоминаний докажет, что мы сдержали слово, и наша любовь длилась до могилы».

Впервые бингерель (bingerle, - этим словом, ними самоизобретённым на французский манер, они называли интимную близость) случился у них 13 июля 1866 года, в Бельведерском (Бабьегонском) дворце Петергофа: отношения развивались неспешно, без торопливости. В это же время начинается их «роман по переписке», продолжавшийся затем без малого 15 лет. Шесть тысяч писем за чуть больше пяти тысяч дней – и это только лишь то, что включал в себя архив, в своё время предусмотрительно купленный одним из Ротшильдов; а ведь они, эти письма, до сих пор продолжают время от времени всплывать, появляясь то на одном, то на другом аукционе – сколько же их было всех, в действительности?

Историки, получив доступ к этому архиву, «чуть ли не обнюхивали и на зуб пробовали – это же интереснейшие документы!» - пишет один из исследователей данного вопроса. - «Как это влияло на назначение министров, на политические шаги, на решения самодержца? Читаешь и убеждаешься, что практически никак. Они были настолько заняты друг другом, настолько друг на друге сосредоточены, что все остальное, если читать только эти письма, может показаться неинтересным и несущественным. Приходится напоминать себе, что этот царь поднял Российскую империю из позора поражения, всеобщей запуганности и бюджетной «ямы». Этот царь уничтожил крепостное право. Этот царь уничтожил старый продажный суд, о котором даже пьесы Сухово-Кобылина «Дело» и «Смерть Тарелкина» полного представления не дают, и ввел новый суд присяжных, суд с состязательным процессом, породивший великих адвокатов и раскрывший форточку, чтоб впустить в затхлую атмосферу запуганной страны свежий воздух. Но это вспоминаешь только тогда, когда отрываешься от писем. Читаешь и видишь – только и света в окошке у него было, что эти письма. А для нее только один человек имел какое-то значение – ее любимый Мунка, вот такая была домашняя кличка Александра II, так его могли называть только самые близкие люди. Письма эти сейчас разбираются, причем не без проблем – у Катюши был ужасный почерк, в отличие от царя, который, наверное, знал, как внимательно будут читать каждую строчку, написанную его рукой, и, как воспитанный человек, беспокоился, чтобы лишних трудностей это не вызывало. Почерк у него образцовый, ровный, почти как у профессионального писаря. Самое частое его обращение к Кате: «Ангел моей души!..».

6. Образцы писем Императора Александра II и Екатерины Долгоруковой.

Но эту их любовь им ещё предстояло отстоять и защитить: Двор с его нравами, своеобразными и подчас жестокими «был против». Под давлением «общественного мнения» Император Александр II в конце того же года был вынужден согласиться на отъезд своей возлюбленной в Неаполь, в сопровождении её брата. Вынужденное расставание заставило их чувства вспыхнуть ещё ярче. Встретились они в Париже, куда с официальным визитом, в связи с проводимой с апреля по ноябрь 1867 года Всемирной выставкой, прибыл Александр II. Туда же из Неаполя тайно приехала Долгорукова. В ходе этого визита на Государя было сделано очередное покушение: 25 мая в него стрелял польский эмигрант Антон Березовский. Царь остался невредим, пуля угодила в лошадь. Этот случай произвёл огромное впечатление на Екатерину: она дала себе слово более никогда не расставаться со своим возлюбленным, всегда находиться рядом с ним. Царь принял её условие; оно было нарушено лишь раз, когда Ему пришлось достаточно надолго уехать на театр Русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Да и то, не выдержав, она приехала к Нему в Ставку в Кишенёве. И лишь военные события заставили уехать опять в Санкт-Петербург. А Государь остался, доведя свой ратный труд до конца. Россия вышла из той войны победительницей, вернув себе южную часть Бессарабии, вновь присоединив Карс, Ардаган и Батум, постаравшись и для соседей-славян: восстановив независимость Болгарии, увеличив территории Сербии, Черногории и Румынии; отобрав у Турции Боснию и Герцеговина в пользу Австро-Венгрии. Берлинский трактат, которым завершилась эта война, по свидетельству английского историка Алана Джона Персиваля Тейлора, «явился своего рода водоразделом», которому предшествовали 30 лет войн, а после него установилось мирное время на 34 года - вплоть до 1912-го, когда Балканы вновь стали «ареной…». А царём-миротворцем стал называться сын победителя, обеспечившего мир на треть столетия – Император Александр III – и только потому, что войн при нём действительно Россия не вела.

7. Екатерина Долгорукова. Фото Public Domain

Военные труды Императора Александр II, тем не менее, не заслонили собой ни на минуту мыслей о своей возлюбленной. «Здравствуй, дорогой Ангел моей души», - пишет он ей 7 октября 1877 года в 10 часов утра. «Я хорошо спал, несмотря на очень холодную ночь, всего 2 градуса…». В тот же день, в три с половиной часа пополудни, Он находит время на новое, гораздо более пространное письмо. Сообщает, в частности, о посещении Ним госпиталя, «куда привезли множество солдат с отмороженными ногами с Шипки», и радуется, что «по счастью, нет необходимости в ампутации…». В третий раз Он берётся за перо в 7 3/4 часа вечера. Курьер привёз почту из столиц, в числе прочих пакетов – «твое письмо ... [которое] для меня как солнце». Прочтя его, Он чувствует себя «любимым, как никогда не осмеливался мечтать», и отвечает ей «тем же из глубины души, чувствуя себя счастливым и гордым тем, что Ангел… владеет мною и что я принадлежу тебе навсегда». Выражает признательность за посланные ею подарки для Брянского и Архангелогородского полков. «Меня это ничуть не удивляет, я ведь знаю и умею ценить твое золотое сердце, но ты понимаешь, какое удовольствие это доставляет твоему Мунке, для которого ты идол, сокровище, жизнь». Четвёртое письмо (в тот же самый день!) было написано Ним в половине одиннадцатого. «Только что пришла твоя утренняя телеграмма и я доволен, что твой желудок лучше ... У сына на Шипке все спокойно, но бедные войска ужасно страдают от ночного холода. Я люблю тебя, добрый Ангел, и нежно обнимаю». А на следующий день – новое послание: «Суббота, 8 октября, 10 ч. утра. Доброе утро, дорогой Ангел моей души, я спал хорошо и переполнен любовью и нежностью к тебе, моя обожаемая маленькая женушка…». А семь с половиной часов спустя: «…как я вспоминаю наши славные послеобеденные часы, когда дети любили спускаться ко мне и рассказывать тебе о чем-нибудь, перед тем как выпить свое молоко. Меня так и тянет к вам. Дай нам Бог вернуться поскорее!»

Да, к тому времени Господь благословил их детьми, чем, несомненно, освятил их союз: Георгием (родился (30 апреля 1872 года), Ольгой (27 октября 1873), Борисом (1876, умер во младенчестве). Дочь, названную в честь обожаемой матери Екатериной, они родят год спустя – 9 сентября 1878-го.

Иллюстрация 8: Император Александр II и Екатерина Долгорукова с детьми

Первенца, Георгия, княгиня Екатерина Михайловна произвела на свет в Зимнем дворце, в покоях, прежде служивших кабинетом Императору Николаю I - хотя на тот момент жила в доме, принадлежавшем начальнику личной охраны Императора генералу А. М. Рылееву 2-му. Вероятно, для неё было чрезвычайно важным, чтобы отпрыск царской крови был рождён именно «порфирородным», в государевых апартаментах. Или проблема была всё же в ином? - состояние здоровья Екатерины в канун беременности вызывало опасения, и доктор прямо заявил: единственное, что ее спасет - это родить ребенка. Позже она написала в своих мемуарах: «Император, никогда не думавший о себе, но все время обо мне, немедленно последовал указаниям врача, и девять месяцев спустя, Бог послал нам сына»

Когда пришла пора избавиться от бремени, она (вполне вероятно), опасаясь возможности умереть при родах, либо потерять ребёнка, поспешила под защиту Того, кто был её самым близким, самым драгоценным существом во всём мире – к своему возлюбленному. Было, заметим, около часу ночи. Александра II разбудил дежурный солдат. Послали за доктором и повивальной бабкой. «Состояние роженицы все ухудшалось. Бледный от волнения Александр Николаевич находился в комнате и держал Катеньку за руки, нежно уговаривая ее…». Ребёнок родился красивым и здоровым, а Катерина вполне поправилась. Малыша поручили заботам русской кормилицы. По отзывам современников, Царь и прежде гордился тем, что Его избранница «была самого знатного происхождения и к тому же русская»; теперь поводов для гордости у него стало вдвойне.

***

Императрица Мария Александровна умерла 22 мая 1880 года, оставив по себе самые добрые воспоминания. Она «жила только для исполнения своей высокой обязанности (Императрицы, супруги и матери), чуждая всякой суетности и мелкой жизни, была к себе самой очень строга, но в отношении к своему супругу и своим детям думала, что нельзя требовать от других такого возвышенного и строгого взгляда на жизнь», - писал о Ней воспитатель младших Её детей адмирал Д.С. Арсеньев. Но жизнь продолжалась. Выдержав траур, самый краткий из возможных, 6 июля 1880 года в военной часовне Царскосельского дворца Император обвенчался с Екатериной Долгоруковой. Таинство повершил сакелларий, протоиерей Ксенофонт Яковлевич Никольский. Своего рода свадебным можно считать их последнее совместное, с детьми Георгием и Ольгой, путешествие в крымскую Ливадию. «Свита, которая находилась в царском поезде, была очень удивлена тем чувствам, которые проявлял всегда сдержанный Государь по отношению к княгине. По приезде в Ливадию Александр II и Екатерина Михайловна часами были вместе, гуляли с детьми, любовались Черным морем и, казалось, не могли наговориться друг с другом…», - сообщает источник. В конце 1880 года, Указом от 5 декабря, Он пожаловал своей супруге, распространявшийся и на детей, титул светлейшей княгини Юрьевской; так Он честно выполнил прежде взятые на себя обязательства. И завещал ей солидный капитал в 3, 2 миллиона рублей – примерно треть своего личного состояния.

«Если мужчины из императорской семьи, за исключением наследника, отнеслись ко всему происшедшему сдержанно и с пониманием, то дамы вели себя подобно базарным бабам или обитательницам коммунальной кухни», - пишет один из исследователей. «Потоки грязных сплетен и откровенная ненависть сопровождали тот недолгий срок, в течение которого Екатерине суждено было быть законной женой Александра II». Государь мог бы и не обращать внимания на пересуды Двора, но посчитал необходимым объясниться, и Его ответ сохранился для потомства: «Я никогда не женился бы прежде окончания траура, но мы живём в опасное время, когда внезапные покушения, которым я подвергаю себя каждый день, могут окончить мою жизнь. Поэтому мой долг обеспечить положение женщины, вот уже четырнадцать лет живущей ради меня, а также обеспечить будущее троих наших детей…». Наиболее ярым «моралистам» Он вообще отвечал чеканной формулой: «Я государь и единственный судья своим поступкам». Насколько Он был прав, показало уже самое ближайшее будущее: их счастью оставалось длиться всего лишь 84 дня – менее трёх месяцев…

Не все, впрочем, разделяли «негодования», часто притворного. В своих записках «Книга воспоминаний. II», изданных в Париже в 1933 году, Великий Князь Александр Михайлович подробно описывает, как познакомился с Долгоруковой, причём как раз в этот короткий период законного супружества её. «Мне понравилось выражение её грустного лица и лучистое сияние, идущее от светлых волос. Было ясно, что она волновалась. Она часто обращалась к Императору, и он успокаивающе поглаживал её руку… Я жалел её и не мог понять, почему к ней относились с презрением за то, что она полюбила красивого, веселого, доброго человека, который к её несчастью был Императором Всероссийским? Долгая совместная жизнь нисколько не уменьшила их взаимного обожания. В шестьдесят четыре года Император Александр II держал себя с нею как восемнадцатилетний мальчик. Он нашептывал слова одобрения в ее маленькое ушко. Он интересовался нравятся ли ей вина. Он соглашался со всем, что она говорила. Он смотрел на всех нас с дружеской улыбкой, как бы приглашая радоваться его счастью, шутил со мною и моими братьями, страшно довольный тем, что княгиня, очевидно, нам понравилась..».

Здесь же и о сыне их, Георгии: «Мальчуган старался подружиться со всеми нами, и, в особенности, с моим двоюродным племянником Никки (будущим Императором Николаем II), которого очень забавляло, что у него, тринадцатилетнего, есть семилетний дядя». А также о том, как пресёк его отец, Великий князь Михаил Николаевич (четвёртый и последний сын императора Николая I) пересуды супруги, давая заодно и нам пример отношения к этой Великой Любви: «Я запрещаю - он делал при этом ударение на каждом слове: - повторять эти позорные сплетни! Будущей Императрице Bcepoсcийcкой вы и все члены Императорской Семьи, включая Hacледника и его супругу, должны и будете оказывать полное уважение! Это вопрос конченный!».

***

Когда Императора Александра II, окровавленного, принесли во дворец, «княгиня Юрьевская вбежала [в комнату, где Он лежал] полуодетая…Она упала навзничь на тело Царя, покрывая его руки поцелуями в крича: «Саша! Саша!» Это было невыносимо. Великие Княгини разразились рыданиями».

Иллюстрация 9: Император Александр II на смертном одре. Худ. Константин Маковский.

В те короткие минуты, что Ему оставалось жить (покушение состоялось около 2 часов 25 минут пополудни, отошёл Император ко Господу в 3 часа 35 минут пополудни), она растирала ему виски, пыталась как-то облегчить страдания. Однако… «Лейб-хирург, слушавший пульс Царя, кивнул головой и опустил окровавленную руку.

- Государь Император скончался! - громко промолвил он.

Княгиня Юрьевская вскрикнула и упала, как подкошенная на пол. Её розовый с белым рисунком пеньюар был весь пропитан кровью.

Из комнаты почившего выносили бесчувственную княгиню Юрьевскую в её покои, и доктора занялись телом покойного Императора.

Где-то в отдалении горько плакал маленький Гога...».

Самое последнее приношение, которое она смогла Ему дать, были её пышные золотые волосы, излучавшие сияние, столь любимые супругом, которого теперь не стало: накануне похорон она обрезала их, сплела в венок, подошла к гробу и вложила их в руки мужа. Взамен же забрала себе окровавленную рубашку, в которой Он был в день покушения. Со многими вещами, весьма притом драгоценными, и даже подаренными Ним, позже ей пришлось расстаться. И с Малым Мраморным дворцом, купленным для неё взошедшим на престол Императором Александром III, куда переехала она из Зимнего летом 1881 года. Где устроила церковь с иконостасом, воспроизводившим походный иконостас Александра II. Где хранились многие личные вещи погибшего Императора – иконы, картины, фотографии, чучело медведя с надписью: «Лисино. Убит Его Императорским Величеством близ Лисинского учебного лесничества 22 января 1875 года». Этот своеобразный музей был открыт тогда для всех, кому была дорога память Императора Александра II.

Иллюстрация 10: Екатерина Долгорукова (Юрьевская) в Ницце.

Навсегда покинув Россию в 1913 году, уехав в Париж, а затем в Ниццу, светлейшая княгиня Екатерина Михайловна Юрьевская продала Малый Мраморный дворец дочери камер-юнкера Высочайшего Двора Е.П. Леонард вместе с обстановкой – «кроме предметов, связанных с памятью Императора Александра II». Драгоценную рубашку со следами Его крови в канун своей кончины 15 февраля 1922 года она передала в построенный к тому времени Императором Николаем II Собор святителя Николая Чудотворца – в память скончавшегося здесь, в Ницце, в особняке парка Бермон, от тяжёлой болезни Наследника Цесаревича Николая Александровича, сына Императора Александра II. В России её более ничего не удерживало: сын Георгий, окончивший в 1891 году Сорбонну, затем, по возвращениию на родину, курс лекций в Морском кадетском корпусе, послуживший в 5-м флотском экипаже Балтийского флота на бронепалубном корвете «Рында», а затем в лейб-гвардии Гусарском полку, вышедший в отставку по болезни в 1908 году чине штабс-ротмистра, скончался от нефрита в этом самом злополучном 1913-ом, в Марбурге, и был похоронен в Висбадене на русском кладбище. Дочь Ольга вышла замуж за внука А.С. Пушкина - Георга-Николая фон Меренберга. Пережила мать на три года, и умерла 10 августа 1925 года, всё в том же немецком Висбадене. Младшая дочь, Екатерина, в 1901 году вышла замуж за богатейшего князя А.В. Барятинского. Брак не сложился. Вторично была замужем за гвардейским офицером князем С. П. Оболенским, но и в этом союзе не обрела счастья. Потеряв всё в революцию, в 1918 году супруги выехали через Киев в Вену, а потом в Англию. В злосчастном 1922-м (год смерти матери Екатерины) князь Оболенский оставил Екатерину Александровну и уехал в Австралию. Ради заработка она была вынуждена петь в гостиных и на концертах. «На скромной церемонии её похорон (скончалась она 22 декабря 1959 года, 81 лет от роду, в доме престарелых на острове Хэйлинг) присутствовали только два члена семьи: бывший муж - князь Оболенский и её племянник - князь Александр Юрьевский, сын её брата Георгия», - сообщает источник. Что говорит, в частности, о том, что род светлейших князей Юрьевских не пресёкся. Действительно, у светлейшего князя Александра Георгиевича (1900-1988) и его супруги княгини Урсулы Анны-Марии, урождённой Беер де Грюнек (1925-2001), 8 декабря 1961 года, в Швейцарии, родился сын – светлейший князь Георгий Александрович Юрьевский – полный тёзка своего деда, сына Императора. «Его светлость окончил Цюрихский университет, успешный бизнесмен в области компьютерных технологий. Увлекается спортом, дипломированный преподаватель тенниса, был заместителем главного тренера сборной Швейцарии на Параолимпиаде 1984 года. Профессиональный ныряльщик-спасатель. В 2003-2012 состоял в браке с Екатериной Верхаген». Завидный холостяк недолго оставался свободным: вскоре появилось сообщение, что «30 августа 2013 года в Цюрихе прошла церемония венчания по Православному обряду Его светлости князя Георгия Александровича и госпожи Сильвии Трамп, незадолго перед этим перешедшей в Православие в именем Еликониды…». Та же справка дополняет, что светлейший князь Юрьевский «имеет квартиры в Санкт-Петербурге и продолжает работать на территории России в областях недвижимости и искусства, а также входит в Попечительский совет Европейского университета в Санкт-Петербурге, В июне 2010 года Георгий Александрович перенес прах своих родителей из Швейцарии в родовую усыпальницу под Санкт-Петербургом». Вот таков он, потомок Императора Александра II по прямой линии.

***

Наш рассказ будет явно неполным (хотя заявленная тема, как мы уже предупреждали, на самом деле настолько необъятна, что всеобъемлющее исследование заняло бы несколько томов - и тем не менее…), если не упомянуть о подарке Императора Александра II… нам всем. Будучи искусным каллиграфом, Он своим пером, движимым уверенной рукой и пылким сердцем оставил не только словесный портрет своей возлюбленной, но и попытался на бумаге графически передать её совершенные черты. Но, конечно, отнюдь не полагаясь на своё мастерство рисовальщика, пригласил для написания полноценного портрета художника И.Н. Крамского, чьей честной кисти вполне доверял (Иваном Николаевичем в 1877 году был создан портрет императрицы Марии Александровны – не парадный, как те, что были писаны ранее Францем Винтерхальтером, Алоизием Рокштулем, либо Кристиной Робертсон, передающими всё Её обаяние в молодые годы, но показывающей такой, какой Она была на тот момент: источенная болезнью, но несгибаемая под тяжестью выпавших на Её долю испытаний.

Иллюстрация 11. Неизвестная. Художник Иван Крамской.

Заказчица и портретируемая, Екатерина Долгорукова не пожелала быть изображённой в манере официальной, камеральной – но сюжетно раскрепощённой, вольно едущей в наимоднейшем наряде (в чём тоже был немалый вызов – по представлениям высшего света слепо следовать требованиям поветрий повальных увлечений считалось моветоном), в роскошном экипаже по Невскому проспекту, на фоне Аничкового дворца, где проживал Наследник престола Великий Князь Александр Александрович с семьёй: тоже вызов, поскольку их отношения по ряду причин не сложились. «Я горда и независима», - как бы говорила она.

Крамскому, видимо, эта идея тоже понравилась (сам бы он вряд ли решился бы на насыщение картины такими символами). Увы, работа над полотном затянулась, а после смерти главного заказчика и Екатерина, видимо, потеряла к ней всякий интерес. Портрет был окончен только в 1883 году, и тогда же впервые показан на 11-й выставке художников-передвижников. Вызвал массу пересудов и разнотолков. Кто была эта прекрасная дама? Неизвестно. Так и назвал её художник: «Неизвестная» («светлейшие», - как выразился в своё время устами одного из своих героев граф А.Н. Толстой, действительно «как бы мало доступные созерцанию»). Потом, по аналогии со стихотворением Блока, её нарекали «Незнакомкой». Советские искусствоведы и издатели, в массе своей вообще никогда светлейших не видевшие, охотно тиражировали данный портрет, не подозревая, что популяризируют жену и возлюбленную Царя. Так она и стала той самой «Русской Джокондой», о которой именно в таком ключе писали журналы, воспроизводя данный портрет. Нет ли тут сомнения? Она ли? Некий скепсис, выражаемый по данному поводу окончательно развеяла, на наш взгляд, искусствовед, педагог, исследователь и писатель И.Б. Чижова. Помимо обычного сличения фотографий Долгоруковой, коих достаточно много, она сравнила её с другим полотном: «…вдруг в одном журнале мне встретилась репродукция с картины Литовченко с изображением Александра II на маневрах. Рядом с ним сидит его морганатическая супруга, и на ней такой же костюм и шляпка, как на портрете Крамского»… Эти репродукции, тиражируемые миллионами, встречались прежде чуть ли не везде: на коммунальной кухне и в цеху завода, на полевом стане и в колхозной столовой… Была такая, помнится, и у нас в доме. «Неизвестная» гордо взирала с них на смотрящих, и как бы спрашивала:

- Как, вы не знаете, кто я такая? А вам надо бы знать неподражаемую историю моей любви. Второй такой, пожалуй, прежде никогда и не случалось. Не будет, видимо, и впредь…

Часть II: Любовь государственного значения

Портрет Великого князя Александра Николаевича.

Княжества Верховские (внизу) и Тарусское, с городом Оболенском

Её высочество Государыня-невеста Екатерина Алексеевна Долгорукова.

Но недолго – всего два года – длилось её семейное счастье. Простудившись, Екатерина Долгорувова умерла, и была похоронена якобы в ограде Андреевского собора в Санкт-Петербурге (хотя в иных источниках есть указания на другие места); родовыми же кладбищами князей Долгоруковых были и петербургская Александро-Невская Лавра, и московские Донской и Богоявленский монастыри; «здесь где нибудь из этих монастырей нужно искать могилы графини Екатерины Алексеевны Брюс, урожденной княжны Долгоруковой», - говорит автор средины XIX столетия. Но если тогда никто не смог этого сделать, кто сумеет теперь, по минованию всех бурь и разорений, пронесшихся над нашей страной?

***

- Я княжна Екатерина Михайловна, и я хочу видеть Императора.