«Искусство в душе моей было выше всякой другой страсти»

Ещё не так давно здание церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Саратове пребывало в крайне плачевном состоянии. Когда же в результате многолетних усилий оно было возвращено прихожанам, на восстановительные труды их вдохновляли и частично сохранившиеся здесь святые лики кисти замечательного мастера Льва Игорева. 

Благословил владыка

Семья у Стефана Игорева, пономаря, а затем священника Иоанно-Предтченской церкви села Комаровка Кузнецкого уезда Саратовской губернии, была очень большой – четырнадцать душ детей. Чтобы прокормить их, он брался за самое разное ремесло, а кроме того, считался заядлым ружейным охотником.
Его сына Лёвушку, самого младшего, родившегося 10 февраля 1821 года, семи лет начали обучать грамоте и церковному пению. Читать и писать учил дедушка – священник Василий Михайлов, а петь – дядя – дьякон той же церкви. Поначалу мальчик не проявлял особой склонности к наукам, ему больше нравилось рисовать: избушки, коней, птиц, но особенно, храмы с высокими колокольнями.  
Тем не менее, в 1838 году Лев успешно выдержал экзамен в Саратовскую духовную семинарию, где провёл шесть лет. Его выделяли как хорошего церковного чтеца и певца. По свидетельству одноклассника, Игорев «с самого детства отличался набожностью и оставался во всю жизнь истинным христианином православным и верующим». 
Примечательно, что владыка Иаков (Вечерков), епископ Саратовский и Царицынский, часто посещал занятия семинаристов, интересовался их успеваемостью. Во время одной из бесед – в 1843 году – преосвященный задержался в их классе и долго стоял, опершись на посох и расспрашивая учеников по богословским предметам. А между тем сидевший на последней парте Лев  набросал на листке его портрет, и когда Иаков ушёл, показал листок восхищённым товарищам. (Впоследствии, живя в столице, Игорев сделал со своей работы литографию, и этот портрет владыки был во многих домах Саратова.)  
По окончании курса наш герой получил назначение в отдалённый приход, однако сразу стал хлопотать о зачислении в Петербургскую семинарию надзирателем, дабы совершенствоваться в рисовании за казённый счет. К прошению на имя обер-прокурора Святейшего Правительствующего Синода графа Н.А. Протасова он приложил несколько своих рисунков. Вскоре Игорева вызвали в столицу на два года. 
Но для поездки нужны были деньги, семья же Льва по-прежнему бедствовала. Тогда молодой человек поступил просто: зашёл попрощаться со всеми преподавателями, и каждый дал ему кто сколько мог. А перед самым выездом он отправился за напутственным благословением к самому владыке Иакову. Тот принял в судьбе Игорева сердечнейшее участие и, прежде всего, предложил: «Помолимся…» 
«Ах, как свято, смиренно и благочестно совершал он молитвословие. Не забыть мне этой умилительной минуты до смерти моей», - писал впоследствии Игорев. Потом епископ ещё раз благословил его, повесил ему на шею медальон с изображением великомученицы Варвары (каковую особо чтил) и вручил 25-рублёвую ассигнацию. «Ну, с Богом! Желаю тебе успеха и быть хорошим художником!»

По ступеням мастерства

И вот одарённый провинциал в городе на Неве. И здесь спустя несколько лет он снова встречается со своим благодетелем. Иаков (Вечерков), уже в сане архиепископа, был вызван для присутствия в Синоде. Посетив семинарию, владыка спустился в рисовальную комнату и сразу же спросил: «А где тут саратовец Игорев?» Лев радостно подошёл под его благословение. 
Семинарские занятия рисованием Игорев совмещал с посещением классов в Академии художеств, где его работы заслужили одобрение маститого художника и скульптора, вице-президента Академии графа Ф.П. Толстого.
А в скором времени Лев Степанович получил первый церковный заказ: откупщик Н.Я. Стобеус пригласил его участвовать в оформлении храма Рождества Христова в Арзамасе. «…Все иконы в Рождественской церкви хорошего письма, - отмечается в одной дореволюционной книге по истории города, - особенно замечательны из них те, которые писаны в Петербурге художником Игоревым. Наиболее же замечательна икона Божией Матери «Всех скорбящих радости». Она имеет отношение к самому живописцу: он получил исцеление по молитвам своей матери, а потому и изобразил себя в виде расслабленного, а мать свою в виде ухаживающей за ним и молитвенно взирающей на Божию Матерь пожилой женщины». Действительно, ребёнком Лёвушка опасно болел, а его матушка, Домна Ивановна, молилась перед этим образом. 
Одновременно Игорев продолжал работать и в портретном жанре. В частности, за портрет ректора Санкт-Петербургской Духовной академии епископа Макария (Булгакова), будущего митрополита Московского, он – первым из Саратовской губернии - в 1854 году был удостоен звания академика живописи.

Участник Пекинской миссии

Шло время. Игорев уже более десяти лет числился при духовной семинарии, преподавал там рисование. 
А в январе 1857 года Лев Степанович подал прошение о причислении его к очередной, 14-й Пекинской Духовной миссии с переводом в Министерство иностранных дел. Что подвигло его к такому решению? Скорее всего, знакомство с начальником миссии – архимандритом Гурием (Карповым), к слову, земляком художника, выпускником Саратовской семинарии и Петербургской Академии. 
В течение почти полугода Гурий готовил миссионеров к трудам в далёкой стране, усиленно занимался с ними китайским языком. Ведь вплоть до середины XIX века у Поднебесной империи не существовало никаких дипломатических отношений с западными державами, и  Русская миссия была там единственным официальным представительством иностранного государства. В состав её, помимо священнослужителей, входили учёные, переводчики, художники, врачи, вдумчиво изучавшие историю, культуру и быт древнего народа. Сам архимандрит Гурий, проживший в Китае в общей сложности восемнадцать лет, перевёл на классический китайский весь Новый Завет, Псалтирь, ряд богослужебных книг.
Май 1857 года. Миссия трогается из Петербурга. Но добравшись до Иркутска, вынуждена надолго остановиться – в Китае идёт Вторая Опиумная война. Впрочем, эти несколько месяцев задержки для Льва Игорева не пропадают даром: он пишет портреты представителей сибирской власти, а также епископа Иркутского и Нерчинского Евсевия (Орлинского).
Наконец, назначен день отъезда. Вот как описывает его сам Лев Степанович: «Проводы были как нельзя более торжественны. На Кяхтинской площади, окружённой войсками, преосвященным Евсевием… отслужен был молебен и миссия окроплена святою водою. Когда она вступила на чуждую границу, тогда последовало несколько пушечных выстрелов. Грустно было расставаться на 5 лет, а может быть, и навсегда, с русскою землёю и со всем русским!»
Пребывание на чужбине вышло неспокойным: в стране продолжались боевые столкновения между китайцами и англо-французами. Во время осады Пекина интервентами миссионерам пришлось учредить у себя на подворье ночной караул, и  даже Игорев заимел винтовку. 

Однако он  продолжал много рисовать - «китайские типы и виды Пекина». Большую известность приобрела его картина «Китайские нищие на холоде», впоследствии её лично купил для своей галереи П.М. Третьяков. 
Главной же задачей Льва Степановича стало написание образов для иконостаса нового храма, который строился на Северном подворье миссии (Бэйгуань), где жили христиане-албазинцы – потомки пленных русских казаков, захваченных цинскими войсками в 1685 году при взятии пограничного острога Албазин. К сожалению, этот храм был полностью разрушен во время Ихэтуаньского, или Боксёрского восстания 1900 года, а все иконы уничтожены. 

Но, в общем и целом, деятельность архимандрита Гурия и сотрудников Духовной миссии принесла богатые плоды: сотни китайцев приняли Православие. 

Снова на родине

Полный незабываемых впечатлений, Лев Игорев возвратился в Петербург в феврале 1864 года. Вскоре он вышел в отставку с чином надворного советника и орденом Св. Станислава III степени и всецело отдался любимому делу – живописи.  
Работы у него в ту пору было очень много. Это росписи храмов в Твери, в Вологодской, Костромской и Нижегородской епархиях; иконостас собора Петра и Павла в Сестрорецке; иконы для  боковых иконостасов столичного собора Воскресения Христова (более известного как Смольный собор). Кроме того, Игорев вырезал костяной образ Богородицы в медальоне для поднесения императрице Марии Александровне.    
Более чем заметный след оставил Лев Степанович и в своём родном Саратове. Так, в 1885 году ему были поручены иконы и роспись боковых приделов только что построенной Покровской (на горах) церкви. Почти  одновременно изготовлены были образа для домовой церкви Иоанна Богослова в новом здании Духовной семинарии. Последние работы как «чрезвычайно изящные» специально отметил побывавший здесь летом 1891 года обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев. Особенно впечатлили Константина Петровича две иконы, посвящённые знаменательным событиям истории: одна в честь 900-летия Крещения Руси c изображением святого князя Владимира, княгини Ольги и апостола Андрея Первозванного (за левым клиросом) и вторая – «в память избавления ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА с Августейшею семьёю от угрожавшей опасности 17 октября 1888 года» (за правым клиросом).    
К тому времени Л.С. Игорев окончательно вернулся в Саратов и вместе с двумя сёстрами-вдовами поселился в скромной квартире на Московской улице. Несмотря на слабевшее зрение, он продолжал активно принимать заказы. Однако в сентябре 1893 года его, к несчастью, разбил паралич, и, так не оправившись от недуга, художник скончался через несколько месяцев, 29 декабря. Отпевание проходило в Богородице-Рождественской церкви, а похороны состоялись на кладбище саратовского Спасо-Преображенского мужского монастыря. 

Теплота и отзывчивость

Современники Игорева единогласно отмечали его исключительную душевность и религиозность. Лев Степанович никогда не ссорился с товарищами по живописному цеху, наоборот, старался им всячески помогать. На его попечении постоянно находились многочисленные родственники. 
Ещё до поездки в Китай Игорев обратил внимание на способного юношу Фирса Журавлёва, сына саратовского портного, и на первых порах руководил его художественным образованием. В дальнейшем оба мастера плодотворно работали вместе, украшая храмы в разных городах России. 

Крупицы наследия 

После Л.С. Игорева не осталось никакого наследства, кроме картин и фресок. Тем горше осознавать, что большинство из них безвозвратно утеряно в водовороте событий XX века. 
В том же Покровском храме практически целиком оказались уничтоженными настенные росписи. О творчестве Льва Степановича можно судить лишь по одному крупному фрагменту на правой стороне Казанского придела,  где показан вынос Казанской иконы Богоматери в связи с окончанием Смуты в России. Реставраторы буквально по сантиметру восстанавливали красочный слой: достаточно сказать, что когда здание занимало общежитие Экономического института, в этом месте стены были прорублены два больших окна!

(Кстати, в числе нынешних храмовых клириков мы найдём дьякона Димитрия Чжана – выходца из китайского города Тяньцзинь и питомца Саратовской семинарии. Такая вот своеобразная ниточка протянулась от того памятного путешествия Льва Степановича на Дальний Восток.)  
Отдельные игоревские полотна находятся в Эрмитаже, Третьяковке, Иркутском художественном музее и др.
Среди них нужно, безусловно, отметить хранящийся в Саратовском художественном музее имени А.Н. Радищева «Портрет священника». В музей он попал в 1896 году от частного коллекционера. 

Но кто представлен здесь? Судя по тому, что картина до самой смерти оставалась в квартире художника, это кто-то из очень близких ему людей. Возможно, отец, Стефан Игорев, или муж любимой сестры Марии – сельский приходской священник Андрей Лебедев. В любом случае, изображение необычайно выразительно. 
…Могила Льва Степановича тоже, увы, не уцелела, ибо Преображенское монастырское кладбище исчезло почти немедленно после закрытия обители, в 1930-х годах. 
И всё же труд его не пропал втуне. В храмах, где находились созданные им иконы, более полувека молились русские люди. И в том, что Господь не оставляет нашу страну, в том, что  возвращаются к жизни её церкви и монастыри, есть частица и этих молитв.