Эх, дороги…

До пяти утра никто из таксистов не выезжает из дому, потому что до этого времени действует комендантский час. А в 05:00 резко и дружно стартуют те, кто  должен в силу каких-то обстоятельств выехать из ДНР. Путь на Украину или через Украину – дальше – это для самых стойких или отчаянных. Например, пенсионеров, которые едут на подконтрольную Киеву территорию, чтоб в битве не на жизнь, а на смерть, отбить у воровской власти заработанные многолетним трудом пенсии. Скажу прямо, с каждым днем это сделать все  сложнее.  Но люди едут, рискуют погибнуть от шальной пули, стоят на блок постах по 10, 20, а то и 30 часов, ночуют в поле, терпят унижения от «одвичных лыцарив», а потом тем же путем возвращаются обратно.

Проезжать Украину транзитом тоже рискуют лишь единицы, потому что для военных, силовиков или чиновников «нэзалэжной», а также для «пэрэсичных громадян», чей мозг поражен бациллой укронацизма, донецкие номера или паспорт с донецкой пропиской являются клеймом  недочеловеков. Их можно сдать в СБУ или, на худой конец, заработать на них. Поэтому оконцем в свет служит КПП на российской границе. Туда едут даже «свидомые», чтоб отсидеться в «ненавистной Рашке».

Моей целью тоже было «окно в Россию», но путь к нему должен был выбрать водитель. Маршрутов из Донецка было несколько: через Успенку, Мариновку или Новоазовск.  Дорогу на Успенку предпочитают те, кто бережет машину. В начале войны она была разбита вдребезги, деревья посечены снарядами, а в полях ржавели побитые танки и другая тяжелая техника.   Но еще осенью 2015-го ее изрядно подремонтировали, а технику вывезли. Теперь гуманитарным конвоям, регулярно идущим из России, гораздо легче доставлять грузы для населения осажденной республики.  А вот для гражданского транспорта это обернулось большими очередями.
На КПП в Мариновке очередь меньше, но дорога побита снарядами. Почти на середине пути к этой точке находится знаменитая Саур-Могила – господствующая над степью высота, обильно политая кровью бойцов Красной Армии, героически штурмовавших ее в Великую Отечественную. Эти кровь и память проросли величественным мемориалом, к которому в День Победы и в день освобождения Донбасса от фашистов текли людские реки из городов и сел Донецкой, Луганской и Ростовской областей. Сегодня мемориал разрушен почти до основания вражеской артиллерией, а земля напиталась кровью тех, кто почти через 70 лет после победы повторил подвиг отцов и дедов. По этой же дороге лежит село Степановка, превращенное в руины украинскими  «освободителями». И в этих руинах еще теплится жизнь.
Дорога на Новоазовск не лучше. Судьбу Степановки здесь повторило село Широкино, оказавшееся на линии огня. Даже «плохо видящие» эксперты ОБСЕ признали, что село разрушено на 80% и здесь никто не живет. Война заставила забыть о том, что в Новоазовском районе находится знаменитый заповедник «Хомутовская степь», занесенный в список природных памятников ЮНЕСКО. Сегодня и он, и другой заповедник «Меотида» находятся на территории ДНР. По словам орнитологов, птиц осталось здесь очень мало. Как и людей, с места их сгоняет война. «На месте» упорно остаются лишь водители, освоившие этот трудный участок дороги к России. Прыгают машины на колдобинах военных дорог Донбасса, а в голове крутится песенка из прошлого века:

Через горы, реки и долины,
Сквозь пургу, огонь и черный дым
Мы вели машины,
Объезжая мины,
По путям-дорогам фронтовым.

Какую дорогу выбрали мы – не скажу. Почему? Чтоб персонаж не был узнан серьезными людьми из контролирующих структур. 

ДИРЕКТОР ТУАЛЕТА

Мы уже несколько часов стоим в очереди на КПП. Машин впереди не то, чтобы очень много – штук 70. С многокилометровыми очередями на блокпостах между республикой и Украиной, конечно не сравнить. «Мы 38 часов ждали пропуска в Донецк на украинском блокпосту, - с ужасом вспоминает моя знакомая. -  Ни поесть, ни попить – только то, что с собой взяли. Туалета нет, а вокруг – заминированные поля». В сравнении с такими страстями наши три часа выглядят пустяком.  Да и с «поесть-попить» проблем нет. Уже несколько раз мимо очереди прошла женщина с характерной клетчатой сумкой,  которую распирают термосы с чаем и кофе. Это для тех, кому лень выходить из машины. Для более шустрых  вдоль дороги - «сеть ресторанов и кафе» - вагончики, обшитые пластиком беседочки, времянки, сколоченные из фанеры, близ которых, как положено, стоят «бэушные» стулья и столики. 
Вовсю светит, уже пригревая, весеннее солнце. Обрезанные снарядами деревья вот-вот распустят первые листочки. Ни выстрелов, ни взрывов. Чеховская степь сливается с горизонтом… Лепота…
- Кто здесь директор туалета? -    вдруг прерывает наше блаженство веселый голос. Это к одной из беседочек подошел парень. А за беседочкой, метрах в 20, стоит классический деревенский клозет с огромным амбарным замком. На двери надпись: «Ключ от туалета в павильоне. Цена 10 рублей» 
Надо сказать, что после КПП этот «скворечник» - самое популярное место, куда по проложенной тропке редкой чередой идут, в основном, женщины. Мужчинам в этом смысле проще: к их услугам  - вся природа. Вот и весельчак обменял монетку на ключ и отдал его своей девушке. А я прислушиваюсь к разговору.
- Что ж так дорого? – с улыбкой спрашивает парень, - прямо как в столичном туалете.
- Да вы нам спасибо должны сказать за то, что мы его установили, - выглядывая из окошечка раздачи, в тон ему отвечает «директор». Ему, видно, скучно созерцать сосредоточенных посетителей, в глазах которых он выглядит, как придорожный столбик. 
- А руки там можно помыть? – задает парень совсем уж нелепый вопрос. Неужели он где-то видел, чтоб в сельской  дощатой уборной был еще и кран для мытья рук? Или ни разу в деревне не был?
- Естественно, - не растерялся «директор». – Подойдете – я солью.
И надо сказать, что таки слил на руки девушке из пластикового баллона. Потому как в чистом поле водопровода нет. Увы. Это ведь не КПП – государственный объект, а так, волонтерская помощь отъезжающим-приезжающим за небольшую плату.  
Парень с девушкой ушли. А «бармену», видно, очень хотелось пообщаться. Я как нельзя лучше подходила для этого – и разговор их слышала, и чай у него купила. Вот теперь стою, пью – самое время. Он вышел из-за прилавка. Разговорились. 
- Я из Донецка, - поведал мне неожиданный собеседник, -  а жена – почти местная, - и он назвал городок, расположенный в 50 км от границы. 
- Одно названье, что город – всего-то 20 тыс. населения, да и то перед войной. 
- Так и жили бы в Донецке. 
- Там уже нельзя было оставаться. Помню: начался обстрел хлопчатобумажного комбината, мимо которого я вел трамвай. Народу в вагон набилось, как селедок в бочку, еще и на подножку прицепились. А я думаю: не дай бог, снаряд в вагон попадет – так всех и уложит на месте.  Но пронесло. Больше я не стал судьбу испытывать. Собрались с женой – и рванули в Ростов. 

Надо сказать, что собеседник мой был весьма невзрачного вида. Маленький, щупленький, как будто в детстве недоедал. А, может, болел чем…  Не знаю. Но задавать ему вопрос: «почему не пошел в ополчение?»  язык не повернулся. Понятно, что он был не из сильных духом.    От таких людей нередко можно было услышать в ответ: а за кого воевать? Оно и на самом деле так. Против кого – понятно. Против тех, кто устроил переворот в Киеве и уселся там властвовать. Против ползучей мерзости в виде извращенцев, сатанистов, фашистов и убийц, ползущих на Украину под личиной мировых или европейских ценностей. А вот за  кого воевать – для многих жителей Донбасса вопрос остался открытым. За олигархов, разграбивших цветущую республику, забалтывавших проблему украденного родного русского языка, подкармливавших четверть века оголтелых нациков и выкормивших их, наконец, для истребления жителей Донбасса? Одни, даже не задаваясь этими вопросами, взяли оружие и пошли в ополчение, надеясь установить справедливую власть.  Другие… другие были, как мой собеседник…
- Нас поселили в Ростове, в лагере для беженцев, - между тем, продолжал он. - Жили там какое-то время, а потом нам предложили поехать в Уфу. Подогнали борт – и полетели. А из Уфы развезли по более мелким городам. Нам выпал Салават. Поначалу поселили в гостинице, кормили и поили. Но я понимал, что долго это продолжаться не может.  Пошел в трамвайное депо, благо трамваи в городе были. Но в отделе кадров мне сказали, что мест нет. И, что совсем уже смешно, добавили: чтоб стать кондуктором или водителем, люди в очереди стоят по несколько лет. Пришлось уйти не солоно хлебавши. Правда, через несколько дней позвонили из миграционной службы или службы занятости – не помню, и сказали, что под нас с женой открыты две вакансии. Так мы стали водителями салаватских трамваев. Сняли жилье. А потом поняли, что материально мы не тянем. Зарплата маленькая, квартира съемная, дорогая. Опять же ни ложки, ни плошки нет – все надо покупать. Да и дети растут, только и успевай - то ботинки, то пальто, то еще что-то.  В общем, помыкались мы год и решили возвращаться. Пусть под пули, но дома и стены помогают. 

ОН ЖЕ - КОНТРАБАНДИСТ

- Ну и как же вы устроились, работы-то, наверняка, не было?
- Поселились в родительском доме жены, неподалеку от границы. Это я сейчас в павильоне работаю – сутки через двое. А поначалу челночил. На продажу носил  на российскую сторону орехи из своего сада. На таможне ловили, говорят: «нельзя». Ну, говорю, давайте я выброшу. Вот возвращайся, говорит таможенник, и выбрасывай. Приходилось возвращаться, потом идти обратно. Из России привозил то, что можно было продать в Донбассе. Сигареты, например. Через границу легально можно блок пронести, а я еще несколько на себе прятал. Раз поймали. Говорю таможеннику: отпусти, и 50 рублей даю ему. А он оскорбился, побежал к начальнику жаловаться, что я ему взятку предложил. А в другой раз из России рыбу нес. Можно пять килограммов, ну, а я «немножко больше» взял – 27. Тут уж санитарного врача вызвали, гвалт подняли: контрабандист, изъять рыбу!  А я говорю: забирайте, ребята, только знайте, что я пойду сейчас и вздернусь, потому что мне семью кормить нечем. 
Потом меня еще несколько раз ловили, и когда приглашали санврача, он говорил: да я знаю его, это местный дурак!
Ну, а потом я стал работать в павильоне. 
- А таможенники с той стороны не заходят теперь чайку-кофейку попить?
- Нет. Они люди серьезные. 
Тут в наш разговор вмешались посетители.  А моя очередь к границе продвинулась настолько, что, попрощавшись со словоохотливым собеседником,  пришлось спешно садиться в машину, которая и повезла нас  к государственной границе с Россией, обустроенной по всем правилам – с флагами, таможенной и пограничной службами. 

…Было это весной 2016 года, когда в Донбассе еще надеялись, что Минские соглашения о прекращении огня вот-вот заработают в полную силу – и донецкие республики вырвутся из осадного кольца, перестанут гибнуть люди, а дети забудут свой страшный военный навык отличать и классифицировать «прилеты» с той стороны и наши  «ответки». Но и через неполные два года здесь мало что изменилось: та же осада, те же подлые обстрелы мирных территорий, которые «не замечают» т.н. международные наблюдатели ОБСЕ, те же блокпосты на границе с Украиной и тот же неопределенный статус у непокорных республик. А еще огромная усталость людей от политической кутерьмы, заложником которой оказался работящий народ еще недавно процветающего Донбасса. Невзирая на тяготы, эти люди не покидают свою землю, а уехавшие, часто возвращаются. Вот и мой тогдашний собеседник, может, с чьей-то точки зрения, маленький человек, смешной и слабый, вернулся домой, не только потому, что где-то там не было лишней чашки и плошки, а «потому что дома и стены помогают».   В этот раз, на исходе зимы оказавшись снова на том же пограничном пропускном пункте,  я его не встретила. Подумала было, что уехал. Нет, говорят, на месте, просто не его смена,  «потому что, если мы все уедем, то возвращаться уже будет некуда – это будет уже не наша земля»…