Люди на болоте – возвращение эпоса. Экологический подход

Белорусский писатель Иван Мележ самый свой важный, самый лучший роман «Люди на болоте», который позднее перерос в трилогию «Полесская хроника», посвятил «бацьку, маці, бацькоўскай зямлі». Когда-то Достоевский говорил о романе Сервантеса «Дон Кихот», что он есть оправдание человечества перед Богом на Страшном суде. Если бы надо было предъвить подобное оправдание или даже просто объяснение перед всем миром (и перед Богом) белорусам – то более всего для этого подошел бы роман «Люди на болоте».

Украинский прозаик Алесь Гончар, рассуждая о «Полесской хронике», говорит: «Это величественная сага народной жизни глубоко и по-новому открывает белорусов всем народам мира».
«Полессую хронику» Мележ не мог не написать: cтарый, жесткий совет Толстого - писать только тогда, когда не можешь не писать, кажется ему обязательным требованием. Об этом же совете классика он вспоминает, рассказывая об истории создания «Людей на болоте»: «Недавно в одном из своих старых блокнотов я нашел запись, сделанную в 1946 году, когда вернулся в родные места: «написать книгу о Полесье». Сразу вспомнил, о чем собирался писать тогда – о послевоенном Полесье, о мелиораторах, об осушении болот. Однако начал писать не о Полесье, а о войне, которой был полон весь. Так родилась книга «Минское направление», потом написал две пьесы, очерки и рассказы. Может показаться, что писали их разные люди. Те годы были для меня годами поисков своего жанра, своего стиля.
Так подходил я к книге про Полесье. Чем больше я думал о ней, тем больше чувствовал: нужно начинать издалека, с истоков, с самого начала. Но меня брали сомнения – стоит ли ворошить прошлое? Многих ли сегодня заинтересует судьба деревенского хлопца в такие далёкие годы? Я сомневался, но не писать не мог…» (1)
Здесь важно то, что в процессе создания трилогии Мележ, по его признанию, обрел себя, свою подлинную творческую манеру, учился «писать правдиво, мужественно и человечно». Со временем опять-таки стало ясно, что именно «далёкое прошлое», устоявшийся веками уклад белорусской вёски и характер крестьянина – наиболее интересны. Мало того, в своих полешуках автор сумел увидеть и передать нечто общее для всего белорусского народа, его ментальность. «…В жизни маленьких Куреней, их жителей можно увидеть жизнь того большого мира, который зовётся белорусским народом… Открывая заботы и события Куреней, я в определённой степени открываю большие заботы и свершения всего родного, моего родного, народа» - так обращается автор к читателям романа «Люди на болоте» (2).
В создании «Людей на болоте» была, да и остаётся, некая тайна. Произошло творческое чудо, которое нельзя объяснить, как это делали А Адамович и Д.Бугаев, исключительно влиянием оттепели. Как всегда бывает при сотворении эпохальной вещи, (вещи знаковой, культовой, говоря современным языком), имело место множество разнонаправленных векторов – как литературных, так и вне литературных, как «материальных» (общественно-политическая ситуация, особенности биографии автора), так и духовных: стремление к «мужественной правдивости», ощущение внутренней свободы и правоты, то особое «свободное дыхание», о котором часто упоминал писатель.
«Живая литература», о которой писал Иван Мележ, разными поколениями читается по-своему. Кто сейчас одобрит яростную борьбу Миканора против религии? Да ведь как раз эта наивная и естественная вера в Бога, сливающаяся с любовью к родной земле, к её лесам, полям, болотам и волнует нас в мележевской прозе! Гармоничная, поэтическая и, увы, навсегда уходящая жизнь человека в единстве и наедине с природой. Экологическая тема, которую писатель хорошо почувствовал уже тогда, в 60-е.

Экологический подход – это не что-то новое, придуманное недавно, это та самая «власть земли», присущая белорусу изначально, на преодоление которой был направлен преобразовательный пафос послереволюционных лет. Власть земли ощущалась человеком интуитивно, неосознанно, на генетическом уровне, недаром любимый герой автора Василь Дятлик ощущает в себе эту власть как самое глубинное чувство в душе. Даже любовь, охватившая всё существо Василя, когда пришла пора, не в силах победить то, что растворено в крови, что составляет основу его существа, без чего Дятлика просто нет.
В начале ХХ века, века невиданных преобразований в природе и в человеке, власть земли воспринималась как давящее, косное чувство, от которого надо помочь избавиться отсталым элементам. Идея всеобщего блага против воли тех, кого хотят осчастливить – одна из самых страшных в истории человечества, во всяком случае, по тем последствиям, к которым приводит любая попытка её практического воплощения. И вот, освободив соотечественников от иррациональной власти земли, к концу века уже чисто рационально мы пришли к мысли о том, что мы катимся к гибели, вычленив себя из мира живого, из природы, лишив привязанности к своему «наделу». Потому что только через любовь и бережное отношение к нему, «своему наделу», только и можно осознать по-настоящему понятие «родная земля». 
Уже в названии романа Мележ ставит вопрос «экологически» - люди живут не на абстрактной земле, а в условиях определённого климата или ландшафта: в лесу, в степи, в горах или на берегу моря. Окружающая природа формирует их характер и мировоззрение – в народных песнях издавна использовался приём синтаксического параллелизма, где сначала идёт природная предпосылка, выражающая настроение лирического героя, а затем уже поступок или событие. В работах ученого-исследователя и поэта-переводчика Льва Гумилёва были доказаны взаимодействие и взаимовлияние истории и географии; уже очевидно – человеку надо поладить со своею землей, ибо, как сказала его мать, «ложимся в неё и становимся ею», другого не дано.  
Для формирования характера человека, для его дальнейшей судьбы особенно важны впечатления раннего детства, начальные три года жизни. Первые страницы романа – эпическая поэма; на нескольких страницах автор уводит читателя в солнечный летний день, сквозь который просвечивает многовековый уклад жизни, сложившийся в этих местах, где природа и человек в любовном единоборстве, подобно мужчине и женщине, мучают друг друга и не могут друг без друга жить. Такова, например, сцена покоса, по красоте и точности изображения сравнимая разве что с толстовским описанием косьбы в «Анне Карениной». Таковы и другие эпизоды зачина: при виде серебристого блеска рыбьей чешуи сердце Василя замирает от радости, когда он выбирает из тины рыбину. Даже ужа обидеть грешно, а конь – вообще член семьи, его берегут, о нем заботятся, как о кормильце. Всё это формирует Василя- хозяина. «Хозяин» - очень важное слово внутри романа, оно включает в себя ответственность, терпение, настойчивость, которые, наряду с упрямством, составляют основу характера Василя. Устойчивость, высокая степень инерционности и обеспечивают по большому счету присутствие народа в истории. Генетика утверждает, что в человеческой популяции мужчина отвечает за изменчивость, а женское начало несёт ген устойчивости, незыблемости. Похоже, белорусская литература зафиксировала обратную тенденцию: Ганна более отзывчива ко всему новому, чем Василь, и Лявониха в одноименной пьесе А.Макаёнка более гибко реагирует на перемены, чем её муж Лявон…
А ещё Мележ показал красоту души белоруса, её высокий духовный потенциал, её способность на высокие чувства и благородные взлёты. Вот универсальный показатель подлинности любви: её включенность в природную жизнь, в мироздание. Мележ следует традиции народной поэтики, описывая состояние влюбленности Ганы и Василя – прощаясь мысленно с любимым, она думает почти речитативом: «Прощайте груши-шептуньи, вербы тихие, молодые вольные вечера…» Вместе с Мележем-философом мы постигаем тайную силу жизни, приобщаемся к стихийным процессам, называемыми наукой биологическими ритмами, которые испокон веку существовали рядом с человеком и в нём самом, опекали его и владели им, сопровождая от колыбели до погоста, делали его хозяином и человеком.  Земля, природа, Бог, люди… Под их властью оказывается каждый из нас, под их властью оказался и Малеж; как Василь к своей земельке, писатель спешил к своему письменному столу: «Год за годом  жило во мне доброе, мощное вдохновение, которое звало к столу, давало ощущение силы в работе, делало саму её светлой, праздничной»(3).

Если рассматривать поэтику заглавий, роман белорусского писателя можно сопоставить с такими произведениями мировой литературы ХХ века, как «Женщина в песках» Кабо Абэ» и «Старик и море» Э. Хэмингуэя. В каждом из этих шедевров уже названием обозначен экологический подход к теме: «кто» и «где», то есть человек и окружающая среда, место, обозначенное доминирующим природным фактором – это болото, море или песок. У японца женщина, у американца старик – единственное число, только у белоруса Мележа обозначено множественное число – люди, но первично противостояние и взаимодействие человека и стихии…Различные трактовки не исключают и буквального прочтения – в середине ХХ века самые проницательные из писателей почувствовали тревогу от приближения экологического кризиса, который к концу века заставил спохватиться самых недогадливых. И роман Мележа в этом ряду – один из самых провиденциальных.
Он точно выстраивает систему ценностей. Первый, базовый уровень - это отношения человека и природы, это любовь; второй уровень, производный от первого – социально-политические отношения. Хотя писатель писал о прошлом родного народа, он предчувствовал его будущее. Этот концептуальный аспект точно выразил Алесь Адамович, который назвал статью о романе Мележа «Возращение вперед» (4) . Книга Мележа, её выход к читателю пришелся на середину века. Но восприятие её менялось так же, как менялось мировоззрение общества: уже в семидесятые годы белорусский кинорежессёр В. Туров, который снимал многосерийный телефильм по роману Мележа, писал: «мы снимали фильм по книге, которая вышла за рамки литературной жизни. Она приобрела черты эпоса, даже мифа. А миф, как известно, не принадлежит отдельному автору.» Пожалуй, уже это утверждение свидетельствует о том, что «Люди на болоте» - самое значительное произведение в белорусской литературе второй половины ХХ века. Есть и другой аспект – когда на первых страницах романа описывается вековечный уклад жизни на Полесье, автор даёт урок природного природопользования, не услышанный в тот момент, когда роман вышел из печати, когда было ещё не поздно, до глобального осушения болот в этих краях, непоправимо нарушившего экологический баланс Беларуси.
Провидческий смысл романа, написанного в середине века, не был воспринят современниками в необходимой мере. Живой талант не вмещался в прокрустово ложе преобразовательских идей. На первых, уже неоднократно упоминавшихся страницах романа, описывается жизнь тяжелая, заполненная физическим трудом, но чувство радости не покидает читающего, потому что всё естественно, не надуманно, не навязано со стороны. Постепенно радость исчезает со страниц трилогии, и названия следующих частей трилогии это отражают: «Дыхание грозы» и «Декабрь, вьюги». Не умея и не желая употребить свой талант на обслуживание господствующей идеологии, автор устал и не успел закончить главную книгу жизни. 
Говоря о Иване Мележе и читатель, и критика вспоминают прежде всего «Люди на болоте», хотя он не был автором одной книги в строгом смысле слова; творческое наследие писателя не сводится только к художественной прозе. Однако его видное место в белорусской литературе обусловлено незавершенным циклом романов, известных под общим названием «Полесская хроника» (1961-1976) - сельский эпос, в котором писатель сумел показать жизнь людей в своих родных местах, на забытой Богом части Припятских болот Восточного Полесья от первых послереволюционных лет до последних дней жизни автора. Смерть не позволила окончить этот амбициозный проект, однако в тех трёх томах, которые были написаны, он нарисовал детальную и одновременно широкую картину существенных перемен в мировосприятии выбранной им группы людей. Сила таланта Мележа заключается в том, чтобы при широте охвата жизни, он заставляет читателя переживать и сочувствовать желаньям и слабостям персонажей, которые, независимо от того, занимают они центральное или второстепенное места в рисуемой им картине, живут и как архетипы, и как индивиды. Своей полесской хроникой автор в значительной степени обновил полузабытый эпический жанр в белорусской советской литературе, и широко развёрнутым сюжетом, прекрасным в своей простоте, по сути дела автор «Полесской хроники» наносит яркие и неповторимые мазки на общую картину социальной, политической и литературной истории страны и жизни своего народа.                  

Иван Мележ родился в 1921 году в деревне Глинищи Хойницкого района Гомельской области. Крестьянин по происхождению, он ещё мальчишкой пас свиней, однако вскоре его жизнь изменилось под влиянием знаний, почерпнутых в книжках - никогда не переставал он хвалить те четыре года обучения, которое он получил до 1939 года. В 1939 году Мележ поступил в Московский институт истории, философии и литературы, однако почти сразу был призван в армию, и летом 1940 принимал участие в компании по освобождению Северной Буковины. Когда началась Великая Отечественная война, Мележ был в Карпатах, сражался на разных фронтах, однако в 1942 году был серьёзно ранен, и после лечения оставался в тылу. В 1943 году он начал учёбу в Белорусском государственном университете, который в это время был эвакуирован в Подмосковье, на филологическом факультете. Окончил обучение в 1945 году, когда университет вернулся в Минск.
Через некоторое время получил научную степень и стал преподавать в университете, параллельно занимая должность редактора журнала «Полымя», а с 1971 по 1974 год – был секретарём правления СП БССР, играл значительную роль в деятельности Белорусского комитета защиты мира. В 1972 году ему было присвоено почётное звание народного писателя БССР.
Дебютировал в 1939 году стихотворением, которое потом не вошло в прижизненное собрание сочинений. Первый прозаический опыт – рассказ «В госпитале» - был написан, когда автор лежал в госпитале, и опубликован в 1943 году. Первый сборник рассказов «В завируху» появился в 1946 году, с посвящением Кузьме Чорному, который не только служил ему примером для подражания, но и похвалил эти рассказы молодого автора, что стало серьёзным стимулом для дальнейшего творчества. Лучшим рассказом сборника был тот, по названию которого получил своё имя и весь сборник – «В завируху», основанный на личном опыте, в котором описывается жуткое путешествие молодого солдата Засмужца, который получил задание в лютую завируху доставить пакет командиру бригады.  В рассказе яркими красками рисуется изнеможение и боль, которое он преодолевает, так как понимает важность задания. Но доставив это письмо, он получает другое задание, что представляется ему уже абсолютно невыполнимым; солдат пробует уклониться, однако человек, который должен был идти вместо него, убит. И тогда Засмужец ощущает неизвестное ему прежде чувство солидарности и отправляется на новое задание...
Хотя второй сборник рассказов вышел уже в 1948 году, в период с !947 по 1952 год Мележ работал над панорамным военным романом «Минское направление». В этом типичном, вполне добротном романе о войне, показывая мириады событий и персонажей, Мележ, безусловно, получил хороший опыт в разработке многих линий эпического романа, хотя его знаменитая трилогия отличается более узким фокусом в пространстве, но значительно большей глубиной хронологического охвата. Наряду с выдуманными персонажами в романе выписан ряд исторических фигур, в том числе и генерал Черняховский, командующий третьим белорусским фронтом, партизанские операции              
против немцев, подпольное движение в Минске, разные блокады, послевоенные трудности и даже фашистские лагеря. Временами эпический роман Мележа становится почти документальным. Характерно и то, что в качестве отдельных эпизодов автор вводит в него сюжетные куски своих ранних рассказав.

«Минское направление» - не самое заметное произведение в русле военной прозы,  в некотором смысле важность романа «Минское направление для белорусской литературы заключается в том, что он дал Мележу ценный опыт в разработке эпической формы. Надо подчеркнуть, что Мележ не был самоуверенным писателем и сам понимал, что его ранние рассказы, а также пьесы, далеки от художественного совершенства: ни одна из четырёх пьес Мележа не достигла уровня его лучших прозаических произведений. 
Иван Мележ работал над «Полесской хроникой» начиная с 1956 года и до самой своей смерти, переключаясь от этого колоссального проекта только для того, чтобы внести изменения в свои более ранние произведения, в первую очередь, в «Минское направление». Первая часть трилогии «Люди на болоте» была опубликована в 1962 году; в некотором смысле была наиболее целостной, и, безусловно, заложила основу исторического полотна, запланированного Мележем. Особенность романа «Люди на болоте» заключается в том, что повествование разворачивается свободно и никто из главных героев не занимает в нём центральное место, а скорее выступает одним из персонажей широкой галереи сельских жителей, с их индивидуальными характерами и взаимодействиями с внешним миром.  Есть всё-таки два персонажа, которых автор имел намерение провести через всю эпопею – Василь Дятлик и Ганна Чернушка, девушка, которая ему нравится и которая отвечает на его неуклюжее и робкие ухаживания насмешками, их юноша не в силах выдержать. Бойкая на язык Ганна и взаправду стала наиболее ярким персонажем во всех трех романах...
В художественной прозе Мележа достаточно широко используется момент предчувствия и некоторые издевательские реплики Ганны к Василю, оказывается, имеют гораздо более веские причины, чем это кажется первоначально. Дальнейшие события подтверждают наличие определённого раскола в сознании упрямого деревенского парня, который, при всей своей любви к Ганне, значительно больше одержим идеей добычи лучшего куска земли, чем женитьбой на любимой женщины, которая не принесёт ему никакого материального прибытка.
Достаточно часто в произведении встречаются знаки, которые занимают центральное место в системе суеверий и предрассудков, бытующих в среде деревенских жителей. Гадюка, которая проползла между влюбленными в момент наивысшего их счастья, возвращается где-то в конце романа, не давая Ганне покоя. Собака, которая вдруг завыла, кажется Ганне знаком смерти как раз перед тем, как люди бандита Маслюка, нарушают её идиллию и вспоминается сразу после того, как забрали Василя. Встречу молодых влюблённых прервали бандиты, которые терроризировали весь район. Возникнув из темноты, они под дулом винтовки принудили Василя показать им хату одного из деревенских активистов, входящих в земельный комитет. Когда про это стало известно, Василь, который поверил, что это Ганна выдала его тайну, и не смог простить её, был арестован и отправлен в соседний город. Впоследствии Василя отпускают, однако во время его отсутствия Ганну преследует красивый, самоуверенный кулацкий сын Явхим, соблазнивший её подругу Хадоську, которая забеременела и вынуждена была обратиться к бабке-знахарке. Ганна, не подозревая про горький опыт Хадоськи, после многих обидных недоразумений, отказывается от Василя и выходит за Явхима замуж. Это даёт возможность автору описать не только жизнь бедных крестьян, но такую, при  которой деньги дают людям значительно больше возможностей, даже при жизни на болоте…

Проект постройки переправы через болото к соседней деревне Алешники под руководством энтузиаста Миканора, который вернулся из армии полный коммунистических идей и мечтой о социальном прогрессе, является одной из важнейших сюжетных линий романа.  Всё начинается с глубоко консервативного сопротивления со стороны жителей, которые поддерживают только то, что знают. Кроме переправы селяне заняты вопросом повторного обмера земли. В связи с этим заявление Василя о том, что у него самая худшая земля, особенно по сравнению с отцом Явхима, старым Халимоном Глушаком, владеющим чуть ли не лучшими землями в округе, моментально выливается в самовольный захват. Не дождавшись официального пересмотра наделов, Василь на расцвете выводит коня с плугом, чтобы пропахать борозду по земле, которая, как всем известно, всё ещё принадлежит Корчу (Глушаку). Бездумность такого порыва очень ясно даёт читателю понять, в чем корень всех его недоразумений с Ганной –- им двигало в первую очередь очень сильное желание получить больше земли, и земли лучшей. Это проясняет его прежние отношения с Ганной, которая не может ничего или может очень мало прибавить к его материальному благосостоянию.  
После того, как Ганна, благодаря своему замужеству не по любви, без большого желания поднялась на более высокую ступеньку социальной лестницы (в чём особенно заинтересованной оказалась её мачеха), Василь вступил в такой же брак без любви с Маней, неприметной деревенской девушкой, которая поддерживает его устремление завладеть лучшей землей.
Каждая страница романа «Люди на болоте» свидетельствует о любви автора к своим родным местам, что определяет и его отношение ко всем персонажам книги, а хорошее знание их жизненного уклада придаёт описаниям подлинную реалистичность. Правдивость произведения очевидна, уже на второй странице книги есть своеобразная ссылка на собственное детство Мележа: это когда пастух собирает по дворам деревенских коров на выпас.  
Великая сила Мележа-прозаика заключается в доскональном знании своего родного уголка (кутка), стиля жизни, природы, каждая деталь которой описывается с любовью; когда радостно даже от тяжелой физической работы на лоне природы. Особенно понятно и близко автору мировоззрение куреневцев. Одной из наиболее ярких особенностей книги является её живой аутентичный язык, на фоне которой местами возникают странные искажения: Явхим непроизвольно произносит «кумпания» вместо «компания» от слова «кум», тем сознательно или подсознательно вносит в обыденную речь игровое начало. В этом же русле партийный деятель Дубадел вместо слова «интеллигент», произносит насмешливо «антилегент», а простоватая Хадоська трансформипует непонятную ей «арифметику» в «карых метика». 
Для всей трилогии Мележа характерен специфический подход в передаче характеров персонажей, потому что автор глядит на события глазами самих полещуков и рассказывает обо всём увиденным от их имени. И это достаточно удачно получается в каждой из сцен романа, где присутствует целый ряд различных персонажей. Например, всё связанное с переправой, показано в основном глазами Миканора, как и подготовка к традиционным калядным праздникам, которые, он «знает» - обман священнослужителей и волшебная сказка, однако которые он не может высмеять, не обидев своих родителей. Точка зрения имеет самое важное значение в романах Мележа: постоянный переход от соображений одного персонажа к другому помогает автору сотворить иллюзию независимых мотиваций и намерений. Особенно в случае Василя и Ганны, когда автору приносит удовлетворение в первую очередь особо им подчёркиваемые противоречивость их идей и реакций, описывает их непохожие и часто путанные намерения и мотивы, в которых гордость, месть и злость занимают непомерно большое место. Старый Корч также показан изнутри, через его мысли, а его внешнее описание похоже на карикатуру; своим частым, чисто формальным обращением к религии он ближе всего к образу деда из «Детства» М. Горького, однако три его сына неплохо приспосабливаются к новой жизни.  Хотя Явхим отличается неизменным самодовольством и цинизмом, отношение Ганны к проявлениям этих его свойств характера зависит от обстоятельств: развязность и хамство вообще-то не могут не раздражать её, однако ей лестно, когда ради неё Явхим делает экстравагантный жест, как в случае со свадебной повозкой, застрявшей в грязи. Этим противоречивым описанием эскапад Явхима Мележ так или иначе дополнительно завоевывает симпатию и доверие читателя. 

Нет сомненья, что именно мастерство Мележа в создании широкого полотна с такими убедительными характеристиками многочисленных персонажей во многом разъясняет то огромное влияние авторских взглядов и художественной правдоподобности романа и делает произведение «Люди на болоте» одним из крупнейших белорусских романов ХХ века. Он был сразу хорошо принят и в Беларуси, и за её пределами, хотя в определённые годы были и другие мнения, например, автора упрекали за недостаточное внимание к положительным героям (например, Миканора) в этой панораме реальной жизни.
Следующая книга трилогии И. Мележа «Дыхание грозы» (1964-1965), достаточно сильно отличается от предыдущей. Во-первых, автор имел намерение написать не завершенный роман, а некоторый промежуточное произведение, что-то вроде моста между первой частью и остальными – автор планировал не три тома, а более для своей «Полессой хроники». Так или иначе, второй том оказался не короче, чем «Люди на болоте», однако имеет другой фокус. Во втором романе продолжают развиваться некоторые прежние сюжетные линии: на последней странице первого романа Миканор пробует утешить одинокого Василя, говоря, - «ничего, может и не всё ещё кончилось. В жизни, не секрет, всякое бывает». В «Дыхании грозы» Василь покидает нелюбимую Маню и снова вступает в тесные отношения с Ганной, которая, в свою очередь, ушла от Явхима с ребенком, однако всё ещё остаётся объектом желания некоторых мужчин, в том числе упрямого партийца Башлыкова. Наиболее заметным персонажем этого романа становится Апейка, идеологический конфликт которого с Башлыковым находится в центре произведения. Хотя центр второй части эпопеи не далеко переместился от Куреней – в соседние районные центры Хойники и Юровичи – точка зрения автора проявляется в чём-то более широком, он охватывает все более-менее значительные политические и социальные изменения в стране, которые влияют на жителей Куреней, также как на жителей тысяч советских деревень.
В романе, действие которого происходит поздней осенью 1929 года, широко используется документальный материал, официальные бумаги, постановления и реальные события, в том числе пленума ЦК КП(б) Беларуси. Мележ даёт возможность читателю встретиться с персонажами, хорошо знакомыми ещё с первой части трилогии, в первую очередь с Василём и Ганной, Миканором и бедняком Хоней. Как уже означалось ранее, в романе «Люди на болоте» действительно не было главных и второстепенных персонажей – то же повторяется и в «Дыхании грозы», где некоторые люди, имевшие прежде незначительные роли, тут также исполняют незначительные партии, в то время как Апейка, эпизодический герой первой части романа, занимает теперь центральное место. Тем не менее автор находит тонкие и доброжелательные характеристики при изменении точки зрения, а сюжетные линии романа, связанные с отдельными персонажами, не заслоняются более широкой панорамой. Мастерство Мележа в описании межличностных конфликтов остается по-прежнему на высоком художественном уровне, более всего это касается, конечно же, чувств Ганны и Василя. Ганна пытается понять, в чём была её ошибка, называя своё замужество в разговоре с ним могилой; она желает покончить с их старыми обидами и внезапно начинает говорить с новой для себя откровенностью: - «Неожиданно и для себя, и для Василя Ганна горячо, с той же решительностью спросила:                
– Вася, тебе не жалко, что у нас так всё… нескладно?
– Чего говорить!»
В этом месте читатели романа могут почувствовать облегчение, что наконец-то молодые герои романа вступили на путь примирения и нового понимания, однако Мележ показывает далее, что всё не так просто.

Апейка – персонаж, очень близкий своему создателю, он тоже верит в то, что всё должно быть понятно народу, а не просто спущено сверху, убежденный, что если коммунистическая партия является прогрессивной силой, её решения должны обсуждаться и контролироваться. В предыдущем романе Мележ, сам убежденный коммунист, был очень осторожным в представлении разных точек зрения, часто покидая читателя в неведении, в какой степени он сам поддерживает некоторые более экстремистские позиции, например, Миканора. В «Дыхании грозы» становится понятным, что принципиальная позиция Апейки значительно ближе автору, чем несгибаемая ортодоксальность городского пролетария, председателя райкома партии Башлыкова. Симпатии Мележа к моральным принципам Апейки, его постоянное желание думать и понимать, а не слепо подчиняться, бросается в глаза в каждом эпизоде, и не в последнюю очередь в многочисленных лирических отступлениях.
Надо заметить, однако, что Мележ не соглашался с замечаниями некоторых критиков (например, Берёзкина, 1965г.), что он вложил в этот персонаж многое от себя самого. Как бы там не было, позиция Апейки в то время – осенью 1929 года, вызывает удивление, ведь официальные лица были вынуждены принимать безжалостные меры независимо от собственных убеждений. Как и в предыдущем романе, очень важна точка зрения, и мы видим многие события, в том числе и партийные съезды, глазами Апейки.  Его симпатии к психологии сельского жителя целиком чужда Башлыкову и потому в результате приводит к конфликту с ним. Мележ создаёт яркую картину партийной чистки Апейки вместе со всей Юровической парторганизацией – это одно из лучших описаний партийных интриг в белорусской литературе. Знаменательно и то, что Мележ выказывает симпатию в отношении незаслуженно потерпевшего от поклёпа молодого поэта Алеся Маёвага, нового персонажа романа.
Не удивительно, что Апейка, с его знанием свойственного сельским жителям консерватизма, убеждён, что людей необходимо переубеждать, а не заставлять. Башлаков, не имея никакого интереса к людям и не зная деревенской жизни, не понимал, почему крестьянину нельзя просто сказать, чтобы они сдали свою землю и домашний скот в колхоз. Он не видел никаких моральных препятствий перед тем, чтобы силой лишать собственности зажиточных крестьян, которых называли тогда кулаками.
У крестьян, однако, коллективизация вызывает мощное сопротивление, оно меньше даже у Корча, чем со стороны Василя Дятлика, который не видит никакой причины отдавать на разграбление то, что любил больше всего на свете: «Только начал становиться на ноги! Только начал жить! И вот – на тебе!..Отдай в артель коника, которого нажил с таким трудом, которым и натешиться не успел! Отдай за красивые слова, за обещанья! Отдай ни за что!»
«Дыхание грозы» - неспешный, глубокий, проблемный роман, который расширяет границы «Полесской хроники», ничуть не потеряв подлинного гуманизма и широкого размаха предыдущей книги. Тем не менее, это очень разные романы, если рассматривать их как части одной общей работы, и Мележ был озабочен, как протянуть далее свой проект. Третья книга «Декабрь, вьюги» («Завеи, снежань») был опубликован в журнале «Полымя» в 1976 году – в год смерти писателя. Несмотря на то, что книга не была целиком закончена, он очень хотел опубликовать хотя бы несколько законченных частей романа, которые охватывали период аж до конца Великой Отечественной войны.

Читая то, что уже написано из «Полесской хроники», нельзя не разделять с Мележом его сожаления о том, что он так поздно начал работу над этим проектом. Ранняя трагическая смерть прервала один из наиболее значительных проектов белорусской прозы ХХ века, работы, которая была не просто хроникой жизни малой и отдалённой части восточного Полесья, а дала подлинную жизнь большому количеству её насельников. Книга эта образно показала отношения между политиками и народом, пролила свет на важнейшие изменения в жизни Советской Беларуси и всего Советского Союза в целом. Проза Ивана Мележа, особенно его грандиозная трилогия, посвященная годам юности, стала важнейшей частью белорусского художественного вклада в мировую культуру. 
Вся новая белорусская литература с момента своего возрождения живёт пафосом постижения крестьянской души. Мележевский эпос потому и представляется вершиной поисков, утрат и достижений, превзошедший всех своих предшественников после Колоса и Купалы. Однако художественная практика вынуждена в целом констатировать философскую незавершенность абсолютного большинства эпосов нового времени. Сомнительными оказываются все линии художественного развития общественной жизни в трилогии, установка автора на положительную оценку коллективизации. Хотя Мележ, к чести его надо сказать, более совестливо, чем иные писатели-современники, с точки зрения позднейшего опыта стремился развязать узлы проблем, связанных с этой эпохой. Если подойти ближе к художественным открытиям Мележа в изображении крестьянина-белоруса, надо вспомнить понятие «полифонизм» Достоевского: каждый из героев эпопеи имеет возможность объясниться, быть выслушанным, так и Мележ наделяет внутренним голосом не только Василя или Ганну, но и старого Корча, его сына Явхима, над которым властвуют поистине «рогожинские» страсти. И даже скрытого врага власти Зубрича – и у каждого из них свои сомнения, своя правда. И автор не делает вид, что он «знает, как надо», сомневается вместе с Миканором и Апейкой в правомерности решений, спускаемых сверху, что было исключительно смело для того времени – это и позволило роману не устареть. Неудача экранных версий романа Мележа во многом объясняется тем, что при сохранении внешнего рисунка характера того же Явхима, образ его лишается внутреннего монолога, а значит, и многомерности авторского отношения, объемности в восприятии зрителя, а снаружи остаётся только кулацкий сын, самодовольный хулиган. Казалось бы, что в изображении отца Явхима, старого Халимона, автор пошел традиционным путём, рисуя его внешний облик: сиплый голос, хитрость, скупость его лежат на поверхности. Однако, позволив читателю заглянуть в его душу, когда он остаётся наедине со своими мыслями, нам доводится узнать, какой ценой оплачено его богатство: это отказ от личного счастья, работа до изнеможения. Поэтому так безжалостен он к Ганне, к своей малолетней внучке, умирающей во время покоса, - тот, кто не жалеет себя, уж тем более не пожалеет и другого, даже родную кровинушку…
Но главное достижение прозаика – это конечно же образ Василя Дятлика, наиболее полно и выразительно отражающий менталитет белоруса, его мировосприятие и миропонимание. Мележ не идеализирует Василя, не приукрашивает, однако заставляет читателя силой своего изобразительного таланта именно такого, неприукрашенного Василя понять и полюбить. В момент испытания автор даёт увидеть его глазами любящей Ганны, однако и она не всё может любимому простить (и читатель вместе с ней). Например, когда в момент наивысшего счастья влюбленных, во время свидания Ганны и Василя появляются бандиты с обрезами. И Василь под дулами винтовок ведет их к хате Грибка, которого те, возможно, убьют. А Ганна сначала боится за жизнь Василя, а затем, казалось бы, самой себе противореча, не может простить ему трусости. Этот поступок Василя, первая серьёзная размолвка с Ганой имеют необратимые последствия для его дальнейшей судьбы. И это не трусость, даже не осторожность – ведь способен же Василь на отчаянные поступки, даже во вред себе, своей семье, когда на глазах у всех идет пахать не принадлежащую ему землю, не дождавшись официального раздела, и тем самым провоцирует драку с Явхимом, то есть играет на руку Зубричу!
Но тут задето самое корневое, самое существенное в личности Василя – привязанность к земле, страсть землепашца; даже любовь Ганны соперничает, но не побеждает в его душе главную страсть. Под дулами бандитских обрезов Василь не знает четко, за что ему рисковать жизнью, да и Грибок разозлил его недавно, покушаясь на святое для Василя чувство собственности. И нам не важно – хорошо это или плохо с точки зрения абстрактной справедливости, просто в душе каждого есть та самая болевая точка, у каждого – своя. Противоречивость образа Василя есть и во внешнем описании – это его разноцветные глаза: один карий, другой голубой. О чём, как не о противоречивости, сложности образа это говорит?  Так же сложен, противоречив, допускает возможность многократных, взаимоисключающих интерпретаций и весь роман Мележа (как и всякое подлинно высокохудожественное произведение!)     

Вернёмся к названию первого романа хроники – «Люди на болоте». Это те самые люди, о которых говорится в поговорке: «Ноги в болоте, голова в облаках». О Полесье писали Иван Тургенев и Александр Куприн, Якуб Колас и Александр Блок – они сторонним, острым взглядом выхватывали колоритные фигуры полещуков, выбирали из мифологии края отдельные яркие фрагменты. Эти писатели глядели на Полесье как на окраину, на отсталый регион. Мележ же глядит на болото как на центр мироздания, на землю, «дзе нарадзиуся бог», что невозможно увидеть иначе, как только сохранив детский, наивный, незамутнённый взгляд. Когда люди живут на болоте на протяжении многих поколений, они и само болото, и весь мир воспринимают как единственно возможный способ существования вообще, существования неуравновешенного, зыбкого, ненадёжного. Так, болото и есть «фундамент» белорусскости, та природная среда, в которой вырабатывается менталитет белоруса.
По словам критика М. Тычины «то, что для цивилизованных людей называется «болотом», «застоем», для белорусов и есть сама жизнь. И они живут. И выживут!  Потому что владеют уникальным опытом существования в условиях, которое остальное человечество старается всячески избегать, отдавая предпочтение чему-то более устойчивому, надежному». Но на зыбкой, болотистой почве герои романа Мележа имеют 
устойчивые ценности: «Земля – это всё! И сила вся, и радость». И ещё: «хозяйство – это хозяйство, основа». Как никогда ранее, мы понимаем сейчас эти слова Василя Дятлика, героя романа «Люди на болоте»!
Неустойчивость всего, зыбкость почвы под ногами ощутили в последние годы не только полещуки, даже не только белорусы или русские, - может быть, это в той или иной мере ощутимо сейчас во всём мире. Все мы оказались сейчас «людьми на болоте», и опыт выживания на зыбкой почве сменяющих одна другую идеологий и просто идей-однодневок жизненно важен именно сейчас. Запас прочности, верности себе, который так привлекателен в Василе, Ганне и других героях трилогии Ивана Мележа – несмотря на меняющиеся, неблагоприятные внешние обстоятельства - это тот золотой запас, опора в трудную минуту, пристанище для мятущейся души на земле, «дзе нарадзиуся Бог».
                  

Литература:

1.    Мележ И. «Найти себя», Вопросы литературы.,1970. №10
2.    Мележ И. Зб.тв:у 10т. Мн.1979-1985. 
3.    Мележ И. там же
4.    Адамович А. «Горизонты белорусской прозы. Москва.,Советский писатель 1974г. стр.136.
5.    Макмілін А. “Беларуская літаратура у 50-60-я гады ХХ стагодзя. Беларускі кнігазбор., Мінск, 2001, стр.206.
6.    Бярозкін Р. Час ідзе, раман разгортваецца. Літаратура і мастацтва. 1965.3 снеж.